Забота о себе фуко: Мишель Фуко: забота о себе — признак свободы – «Забота о себе» и проблема философского образования(Лехциер В.Л.)
Мишель Фуко: забота о себе — признак свободы
Расскажите об этой статье в социальных сетях
Мишель Фуко был одним из самых влиятельных мыслителей 20-го века. Его обширное наследие включает критические исследования в области медицины, психиатрии, социальных институтов, гуманитарных наук и по сексуальности. В этой статье делается попытка охватить основные концепции, разработанные автором.
Часть сочинений Фуко характеризуется его глубоким анализом отношений власти, дискурса и знаний, которые заслуживают широких и горячих споров. Его критическое и подлинное отношение к современности делает его одним из самых читаемых авторов и ключевым ориентиром в вопросах, связанных с гуманитарными науками.
Человек проводит первую половину своей жизни, разрушая здоровье, а другая половина пытается его восстановить.
Жозеф Леонард
В общих чертах, Фуко относится к заботе о себе как к признаку свободы. Он указывает на важность телесного разума как трансцендентной и единственной единицы.
Подготовка к самообслуживанию
Для Фуко душа сравнима с предметом. Как субъект, мы не можем игнорировать или делать вид, что игнорируем проблемы, которые подразумевает существование. По этой причине это придает особое значение подготовке к взрослой жизни. Это включает в себя, среди прочего, способность выявлять ошибки и вредные привычки, которые сопровождают наш проход по миру.
Забота о себе — это то, что может обеспечить только сам субъект. Это способ принадлежать себе, «быть собой». Для Фуко это возможно только в зависимости от отношений, которые мы устанавливаем с истиной и знанием. Если эти отношения адекватны, появится способность решать, что мы отвергаем и что принимаем. Мы также должны решить, что мы оставляем прежним и что мы меняем в себе.
Кроме того, это повышает важность поддержания отношений роста с другими и тем, что нас окружает. Эта обратная связь подразумевает обучение как социальное существо. В дополнение к этому, он приглашает нас слушать, ценить опыт других как источник знаний, который обогащает наше существо. Прохождение через мир других является референтным или столь же ценным опытом.
Забота о себе не подразумевает эгоцентрическое отношение, а скорее наоборот. Это значит иметь полное понимание всех наших возможностей и ограничений. Вы должны чувствовать интерес к другим, и это возможно только в том случае, если мы заинтересованы в себе. Эта модель мышления побуждает нас учиться заботиться о себе и брать реальность в свои руки.
Знания и действия идут рука об руку
В качестве примера, доктор получает теоретическое и практическое обучение, чтобы использовать свое благосостояние и заботу о других. Он проходит через различные стадии и приходит к пониманию, что субъект представляет собой единое целое, состоящее из тела и разума. То есть, когда человек включает знания о заботе в свою жизнь, он может стать единым в обоих смыслах.
Для Фуко существует неразрывная связь между знанием и действием. Испытывая заботу о себе, усиливается саморефлексия. Это, в свою очередь, приводит к осознанию эмоций и усвоению опыта, объединяющего знания. С другой стороны, это восприятие себя как субъектов активизирует нашу чувствительность и позволяет нам включить ее в наши действия.
Любая философия заботы требует поиска заботы о себе и других, кульминацией которой является приобретение мудрости.
В этой мудрости выбор ценностей, которые порождают лучший образ жизни, приобретает особую актуальность. Все это в результате того, что мы выбрали и чему мы научились.
Социальные отношения
Концепция заботы о себе является признаком свободы как части сознания и набора решений, которые мы приняли в течение нашей жизни. Кроме того, он представляет собой опору социальных и индивидуальных отношений и в практике приобретенных знаний. Этот процесс происходит в области личного и коллективного общения.
Уход за собой охватывает многие области, связанные с благополучием, такие как потребности, эмоции, здоровье, поведение, ценности и т. д. Мы говорим обо всем, что позволяет нам улучшать качество нашей жизни и не наносит вреда жизни других. Следовательно, принципиально, что тело и разум образуют единство.
Забота о себе должна быть естественным и необходимым поведением для каждого человека
Как древние греки говорили правду и заботились о себе — и почему мы так не умеем
В книгу «Речь и истина. Лекции о парресии (1982–1983)», выпущенную издательским домом «Дело», вошли расшифровки одного из поздних лекционных курсов Мишеля Фуко. Парресией в Античности называли свободную речь, опасное высказывание правды, которое может привести говорящего к изгнанию или даже смерти: ее политические, этические и философские аспекты интересовали Фуко в контексте того, что он называл «заботой о себе» и «техниками себя». По просьбе «Горького» о «Речи и истине» и бесстрашных греках, говоривших правду, рассказывает Дмитрий Борисов.
Мишель Фуко. Речь и истина. Лекции о парресии (1982–1983). М.: Издательский дом «Дело», 2020. Содержание
Продолжение «античного триптиха»
В книгу вошли тексты лекций, прочитанных Мишелем Фуко в Калифорнийском университете в Беркли (октябрь—ноябрь 1983-го), и предварявшее этот лекционный цикл выступление 1982 года в Гренобле. Полная расшифровка стенограммы публикуется на русском языке впервые, перевод Дмитрия Кралечкина.
Ранее — в 2008 году — в журнале «Логос» выходил обширный конспект этих лекций под названием «Дискурс и истина» (перевод Андрея Корбута), на английском их впервые издали в 2001 году («Fearless Speech» («Бесстрашная речь») под редакцией Джозефа Пирсона), а лекцию, прочитанную в Гренобле, опубликовали и вовсе относительно недавно — в 2012 году в журнале об античности «Anabases».
Тема парресии, «говорения всего», чреватого серьезными последствиями, такими как изгнание или смерть, звучит сильной долей и в предыдущих циклах лекций, начиная с «Герменевтики субъекта» (1981–1982), продолжаясь в «Управлении собой и другими» (1982–1983) и «Мужестве истины» (1983–1984).
Как отмечает Юлий Асоян, Фуко «рассматривал названные курсы как одно продолжающееся целое — не случайно он назвал их своим античным триптихом».
«Во всех трех курсах Фуко… неуклонно развивает тему заботы о себе, которая… оборачивается разными гранями… Термин parresia почти неожиданно появляется в середине „Герменевтики субъекта”. Но уже начало курса потенциально содержит проблему мужества истины, так сказать, чревато ею. Уже в первой лекции Фуко говорит о высказывании истины как о преобразующем и формирующем субъективность акте…»
Публикация цикла «Речь и истина» расширила триптих до полиптиха. Примечательно, что тексты Фуко о парресии — преимущественно артикулируемом высказывании — так и остались записью устных выступлений. «Лишь скоропостижная смерть Фуко помешала придать этим исследованиям достоинство письменной речи», — отмечает французский философ Фредерик Гро в предисловии к книге.
Движение по осям
Как парресия связана с формированием субъектности? В цикле «Управление собой и другими» Фуко напоминает о своем исследовательском интересе к темам «безумия, преступности, сексуальности» и говорит, что изучает их «согласно трем осям: формирования знания, нормативности поведения и конституирования способов быть».
Упрощенно говоря, сначала формируется знание (в самом широком смысле), задающее нормативность. В соответствии с этой нормативностью субъект выстраивает себя, познает себя, управляет собой. Субъект — финальное звено цепочки знание → нормативность → конкретный способ быть. Знание у Фуко концептуально сопряжено с властью.
Второй сдвиг — по оси нормативности. Его Фуко совершает, отбрасывая «всеобщую Теорию Власти» и пытается «заняться историей и анализом процедур и технологий управления» (власть господствующая → дисциплинарная → биополитика).
Третье перемещение — уход от общей теории субъекта к рассмотрению отдельных типов субъектности и их различия в контексте историчности, разных прагматик и техник отношения к себе, управления собой и другими — разные «заботы о себе».
«Высказывание правды, обязанность и возможность говорить правду» в этом обширном исследовательском проекте Фуко занимает одно из ключевых положений. Не в последнюю очередь посредством «говорения истины» или отношения к тому, что говорят начистоту о самом индивиде, формируется его субъектность.
Человек и пароход. Но не кентавр
В цикле «Речь и истина» Фуко прослеживает генеалогию понятия «парресия» в последовательности политика → этика→ философия.
Возможность применять парресию в связи со статусом (нужно быть гражданином полиса, совершеннолетним, не-рабом) — это политическая история.
Этическая — учительство и наставничество. Философ выделяет здесь три модели: эпикуреизм (восхваление роли учителя и взаимная откровенность между учениками), стоицизм (дуальность отношений: длительная дружба с регулярными откровенными беседами или перепиской) и кинизм (провокативность, скандальность, разоблачение социальных условностей).
Взаимоотношение парресии и
Сократ в этом отношении — и человек, и пароход, но никак не «человеко-пароход», что бы ни рисовала фантазия. Не кентавр.
«Будь душа у меня золотая…»
Итак, «забота о себе». С точки зрения древнего грека эта этическая установка, нацеленная на «управление собой» в соответствии с нравственными ценностями и рациональными принципами, не реализуется без «познания себя» (gnōthi seauton, Γνῶθι σεαυτόν). А заниматься самопознанием исключительно в одиночку не следует (похоже на неприятие самоанализа в психоаналитической практике — прим. ред.), потому что легко скатиться в самодовольный нарциссизм и прочие не самые эффективные установки.
Древнеримская мозаика с греческой надписью Γνῶθι σεαυτόν, «познай самого себя»Фото: public domain
Для адекватного самопознания нужен другой, который не винной гущей помажет (говорят, эту субстанцию использовали, чтобы скрыть лицо во время эксцентричных празднеств, посвященных, например, Дионису, — прим. ред.), а правду скажет — парресиаст.
И придется постараться, чтобы его найти. Парресиаст — это не профессия, не звание, не общественный статус.
Что интересно, возможности быть паррериастом лишены и царь, и раб — первый по причине высокого положения и отсутствия рисков (если ничего не грозит за сказанное — это уже не парресия), второй — по причине подчиненного положения и отсутствия гражданских прав.
В цикле «Управление собой и другими» Фуко ссылается на «Трактат о страстях» и говорит, что его автор — Гален — «не считает специалистом… этого другого, к которому надо обратиться — будь то… врач или философ… Речь идет о том, чтобы обратиться к любому человеку, лишь бы он был достаточно зрелым и достаточно хорошей репутации, а сверх того обладал определенной добродетелью. Эта добродетель — parresia, свобода речи…»
«Хороший парресиаст — человек, с которым у вас прежде не было никаких отношений…»
Парресия сопряжена с искренностью, критикой, опасностью и долгом. Например, гражданин полиса считает должным критиковать представителя власти, если его поступки не соответствуют нравственному порядку. Это всегда риск — последствия могут быть очень серьезными: ему грозит наказание в виде изгнания или даже смерти. Однако «хороший правитель — тот, кто принимает все, что говорит ему парресиаст, даже если ему неприятно выслушивать критику. И в то же время он показывает себя в качестве тирана, если наказывает за сказанное».
Фуко приводит в пример текст «Горгий», отрывок, относящийся к «моменту… выхода на сцену Калликла, который, перечислив слабые места в речах Горгия и Пола, говорит: ладно, я скажу, скажу все до конца, не буду стесняться и робеть, как предыдущие ораторы. И он объясняет, как и почему можно творить несправедливости, не нарушая принципов разума…»
После этого Сократ обращается к Калликлу:
«— Будь душа у меня золотая, Калликл, обрадовался бы я или нет, как по-твоему, если б нашел один из тех камней, которыми берут пробу золота… а потом приложил бы к нему свою душу, и, если бы он подтвердил, что душа ухожена хорошо, мог бы я знать это наверное и другого пробного камня уже не искать?
— К чему ты клонишь, Сократ?
— Сейчас объясню. Мне кажется, что такую счастливую находку я и сделал [то есть нашел камень, который позволит испытать его душу. — М.Ф.], встретившись с тобой.
— Как так?
— Я полагаю, чтобы надежно испытать душу, правильно она живет или нет, надо непременно обладать знанием (epistēmē), доброжелательством (eunoia) и прямотой (parrēsia), и [как я вижу. — М.Ф.] ты обладаешь всеми тремя. Я часто встречаю людей, которые не могут меня испытывать по той причине, что не умны — в отличие от тебя…»
Бахвальство и холодные ванны
Парресия противопоставляется риторике, это не рациональное доказательство и не диатриба (хотя схожие черты имеются). И уж ни разу не речь льстеца.
Цитата из другого текста:
«Всякий раз, когда вы слышите, что многие хвалят некоего человека в городе, который якобы никому не льстит, то вначале установите, является ли он на самом деле тем, кем его представляют. Если вы увидите, что он все время проводит в домах богатых и могущественных людей, а иногда даже и царей, то имейте в виду: все, что вы услышали о нем, — неправда, ведь только лесть могла привести его туда…
Всякий выбирающий подобную жизнь не только не говорит правду, но, кроме того, предстает как совершенно порочный человек, любящий сильных мира сего и все, что этому миру соответствует: богатство, власть, почести, высокое положение в обществе…»
Гален, «Способ распознавания и лечения страстей, в том числе и своей собственной души»
Фуко ссылается также на трактат Плутарха «Как отличить друга от льстеца». Философ называет это сочинение «техническим», отвечающим задаче поиска истинного парресиаста.
«Все было бы очень просто, если бы льстецы были известны, если бы это просто были люди, которые хвалят вас ради того, чтобы их позвали на ужин… Навык хорошего льстеца заключается… в том, чтобы как можно больше походить на парресиаста. Настоящий льстец должен, как и парресиаст, быть тем, кто будет говорить вам неприятные вещи, кто скажет вам все как на духу и при этом на самом деле вполне может быть льстецом».
Тогда по каким критериям узнают льстивые речи? По мнению Плутарха, яркий признак — отсутствие четких правил поведения:
«Льстец берет пример то с одного, то с другого; он не является ни простым, ни единым, он составлен из разнородных и разнобойных частей; льстец — он как жидкость, которая переходит из одной формы в другую в зависимости от сосуда, в который ее наливают…
…Свидетельством является поведение больших льстецов и демагогов, величайший из которых — Алкивиад: в Афинах он устраивал розыгрыши, разводил лошадей и вел жизнь духовную и изящную. В Спарте стал груб, носил плащ и принимал холодные ванны. Во Фракии воевал и пьянствовал, а прибыв в Тиссаферн был сама роскошь, расслабленность и бахвальство, но всегда искал популярности и набирал голоса большинства, отождествляясь с ним и ему уподобляясь. Не так было с Эпаминондом или Агесилаем. Они, будучи знакомы с множеством людей, полисов и образов жизни, везде сохраняли один и тот же способ существования (ēthos), который подходил им в одежде, режиме (diaitē), языке (logō) и их образе жизни (biō)».
Кошка ищет «целебную травку»
— а душа занятого «заботой о себе» — парресиаста. Он даст истинную — эта характеристика особенно примечательна — оценку желающему жить правильно.
Логично задаться вопросом: откуда такая уверенность в истинности этой оценки? Человек несовершенен, а ошибаться может даже мудрец — примерно такие шаблоны мышления подсказывает нам «здравый смысл». Фуко говорит, что в Древней Греции так вопрос не ставился:
«…Полагаю, было бы интересно сравнить греческую парресию и нововременную, картезианскую, очевидность. Со времен Декарта совпадение убеждения и истины должно, с нашей точки зрения, достигаться в определенном ментальном опыте, которым является очевидность. С точки же зрения греков, совпадение убеждения и истины достигается… в речевой деятельности, которую и представляет собой парресия…»
Убеждения паррисиаста истинны. «И не только для него, они просто истинны. Это и есть парресия».
Фуко делает вывод — «она (парресия — прим. ред.) не может состояться в нашей эпистемологической рамке, сложившейся с Декарта».
Но не потому, что невозможна обличительная речь, которую произносят, рискуя здоровьем. А по причине принципа радикального сомнения, который завещал всем нам Декарт вместе с cogito ergo sum.
Песьи модуляции
Всегда ли парессия — это артикулированная речь? Может ли парресиаст отказаться говорить?
Отвечая на аналогичный вопрос из аудитории, Фуко делает неожиданный поворот:
«Тогда это уже не парресия, а мудрость. Нет, я говорю совершенно серьезно. Позже вы увидите: различие между парресиастом и мудрецом в том, что мудрец вообще не обязан говорить».
Философ приводит в пример невербальные парресиастические установки киников.
«Киники не пользуются словами, но речь идет о чем-то вроде японского коана: это что-то значит, тогда как другие должны выяснить, что именно».
Фуко вспоминает хрестоматийную историю встречи Диогена и Александра:
«Он (Диоген — прим. ред.) являет собой типичного парресиаста, когда говорит, что предпочитает собачью жизнь царской. И когда он говорит Александру: „Не загораживай мне солнце!”, „Подвинься!”, он тоже самый настоящий парресиаст. Но это совершенно особая форма парресии, решительно отличающаяся от платоновской и характерная именно для кинической школы: немногословная, всегда связанная с определенным физическим и социальным жестом и при этом соотносимая с установкой на скандал…»
«… Порой киники применяли парресию, сближая два типа правил, которые казались противоречащими или далекими. Взять, к примеру, удовлетворения телесных потребностей. Вы едите, и в том, чтобы есть, нет ничего скандального. Вы можете есть на публике, хотя в Греции это не вполне очевидно… Диоген ел на agora (рыночная площадь в древнегреческих полисах — прим. ред.). А поскольку он ел на agora, не было причин, чтобы не мастурбировать на ней же, ведь в обоих случаях речь идет об удовлетворении определенной телесной потребности. Было много других техник, я не хочу ничего умалчивать, скрывать какой-то из этих прекрасных приемов…»
«… Первая историческая ссылка на Диогена обнаруживается у Аристотеля — в тексте, где он называет его даже не Диогеном, а просто „Псом”».
Просвещение и отвага
Итак, парресия — это об истине, искренности, критике, долге и риске. Это высказывание, на которое не каждый отважится. Такую речь не дозволено держать несовершеннолетним, рабам и идиотам. Парресия трудна — и для того, к кому она направлена (нужно мужественно принять нелестную критику), и для того, кто ее применяет (по многократно названным выше причинам).
Ранее мы приводили слова Фуко о том, что парресия после Декарта нам заказана. Отсюда можно сделать далеко идущий вывод, что невозможна более и истина. Но этого мы делать не будем, потому что это не так (хотя бы по причине многозначности понятия).
Вместо этого попытаемся пройти немного по направлению, заданному Фуко, оперевшись на мнение Александра Смулянского о том, что «речь от эпохи к эпохе не является одним и тем же».
Философ утверждает, что от современного субъекта речь буквально требуют — он должен высказываться и странным образом «не может молчать». Эта ситуация во многом противоположна античности, когда право говорить было далеко не у каждого — рабы и несовершеннолетние юноши им не обладали. В этом состояло их преимущество — они могли слушать, набираясь разума, и:
«…пользоваться роскошью молчания. Когда же снимаются классовые барьеры, возникает не рост возможностей высказываться, а всего лишь рост требования, которое, лишенное препятствий классовых перегородок, начинает пронизывать все общество целиком. Не такая уж это большая роскошь — высказываться».
Исторически перемены философ связывает с эпохой Просвещения, когда начало настоятельно проявляться никем не озвученное требование:
«…высказываться, приобретать образование, получать знания, публиковать энциклопедии, читать энциклопедии, переиздавать энциклопедии…
Даже в эпоху… схоластики близко ничего подобного не было. Принято считать,… что якобы в Средневековье рот без причин раскрывать было нельзя. Если ты считал себя философом, тебе предстояло поначалу сломить свою гордыню, пойти в цеховое обучение к другим богословам и научиться сначала переписывать, потом делать заметки на полях, потом пересказы и только потом ты получал право на свой трактат.
Но я полагаю, что так происходило не потому, что имели место жесткие репрессии и подавление — заметьте, в то время не было централизованной репрессивной власти, которая появляется как феномен именно просвещенческой эпохи. В то время не было дисциплинарного общества контроля, которое описывает Фуко как примету современности. В довольно атомизированном средневековом обществе, когда никому ни до кого не было дела, и в котором были позволены самые разные формы самовыражения (было бы желание), никто никому высказываться не запрещал…
Но ничего такого не происходило либо мы не знаем об этом. Во всяком случае, не похоже, что средневековый субъект был одержим желанием сказать. Это означает, что не похоже, что от него этого кто-то требовал…»
Сидоров, аутисты и Сектор Газа
Философ приводит в пример практику тостов (ситуация очевидного принуждения), школьные сочинения («странный феномен современности — требование высказаться, обращенное к ребенку») и в целом «традиции общества… где необходимость высказываться была поставлена на поток»:
«… Вопрос не в том, что субъекта заставляют говорить на определенные темы… речи определенной, по каким-то лекалам — например, правильной партийной. На самом деле требуют речи как таковой… которая была бы выражением якобы вашего мнения. От вас требуют образования, подкованности, осведомленности о том, что происходит в Секторе Газа, хотя не факт, что вам это нужно… От вас требуют много всего того, что вписано в школьную программу, начиная с самых ранних лет и до самой смерти… От вас ожидается высказывание в любом случае.
И на фоне этого диктата — очень сильного и в то же время незаметного — любая диктатура пролетариата должна казаться мелкой, чисто случайной и очень быстро себя исторически исчерпывающей.
…Сидорову из рабочей ячейки предлагают свободно высказать свое мнение насчет буржуазных злоупотреблений товарища. Предполагается, что здесь есть какая-то фальшь. Очевидно, что Сидоров должен говорить в соответствии с последними партийными распоряжениями — иначе он навлечет на себя те же неприятности, что и проштрафившийся товарищ. Но когда говорят, что под личиной свободного высказывания от субъекта требуют определенных обличительных речей, здесь можно совершить деконспирологизацию, устранить это подозрение и критику и показать, что на самом деле здесь не лгут.
От субъекта действительно требуют любого высказывания (не важно, будет оно свободным или нет), даже если оно будет свободным, диктат все равно никуда не денется — вот о чем как бы говорит секретарь партячейки. Поэтому когда тебе предлагают свободно высказаться на заседании партии, проблема не в том, что ты не можешь свободно сказать, а в том, что тебе высказываться нужно обязательно — окажись ты в другой ситуации, сам диктат необходимости высказаться никуда бы не делся. Поступитесь ли вы совестью или нет, в любом случае, есть такой субъект требования, который от вас этой речи ожидает, — диктат интеллигентского сознания и высоких морально-этических требований, которые налагаются на членов их группировки ничуть не менее жестко, чем диктат партийной линии…»
В Новое время появляются игрушки, издающие звуки при нажатии («это иллюстрирует ситуацию, в которой мы находимся — на субъекта нажимают»), а поскольку «требование имеет место, субъект начинает уходить в отказ» — педагоги и психологи с ужасом констатируют, что «речь дается все хуже» даже здоровым детям, не говоря уже об аутистах.
«Требование речи» от современного субъекта, по мнению Смулянского, исходит из бессознательного. Аналогия: сеанс в кабинете психоаналитика, когда анализант начинает говорить что-то, что Фрейд назвал бы речью «системы Восприятия-Сознания», а аналитик ему не отвечает, чтобы вызвать перенос, необходимый для «лечения речью». Анализант считает важным высказать свои политические убеждения, или поделиться воззрениями на семейную жизнь, или рассказать о несправедливом к нему отношении и проблемах на работе (типичный багаж прилегшего на кушетку) — и успокоительного ответа не получает, закипая все больше и больше. Так происходит до тех пор, пока речь первого порядка не иссякает, высвобождая другую, что-то о симптоме аналитику сообщающую.
Так вот, характеризующее современность «требование речи», начавшееся не вчера и не позавчера (путь от интеллектуальных кафе XVIII века до современного активизма в соцсетях и на площадях — одна дорога), подобным образом, по мнению Смулянского, какую-то другую речь затыкает. «Требование призвано желание прикрыть», — говорит Александр Ефимович.
Что это за желание? Что могла бы нам сообщить речь второго порядка? Откуда исходит это требование, от которого современному субъекту не уклониться? Пока больше вопросов, чем ответов. Александр Смулянский, что интересно, ссылается на Мишеля Фуко:
«Не все можно объяснить — и не только потому, что исследование еще продолжается. В своей ранней работе „Слова и вещи“ Фуко развивает три парадигмы, он говорит, что было три эпохи: символическая, номенклатурная и современная гуманитарная.
Эпохи сменяют друг друга по причине событий, которые Фуко не характеризует и предупреждает, что заниматься этим он не будет. Он — Фуко — не знает, почему магическое средневековое мышление вдруг сменяется номенклатурностью и рациональностью линнеевских или картезианских построений. И он имеет право этого не знать и вообще этот вопрос не исследовать: его интересует феноменологическое описание ситуации.
Я так же претендую на феноменологическое описание требования. Мы его видим, оно имеет следствия, мы его описываем. Мы поступаем как Фрейд, который зачастую не давал объяснения бессознательному. Он пытался, но все его топики были не очень хороши, он их потом отвергал. Но он констатировал, что бессознательное есть, оно проявляет себя в последействии, у него есть эффекты. Собственно, больше Фрейду ничего не было нужно. Фрейда интересовал сам факт, что имеют место какие-то изменившиеся обстоятельства. И он о них свидетельствовал.
Трудно сказать, кто формулирует требование. С точки зрения Лакана, оно не формулируется, а возникает по причине отщепления от желания — это процесс структурный. Но в любом случае, мы это требование видим, у него есть последствия — мы замечаем его сокрушительное раздавливающее субъекта действие. И констатируем это.
Тем более ничего подобного нигде не рассматривается. Мы находимся в ситуации, в которой нас со всех сторон убеждают, что то, что нас окружает, — это коммуникация. Нам кажется, что мир, который нам известен, представляет собой мир сообщительности.
О требовании речи вообще не идет».
Откуда взялась забота о себе и куда она ведет человечество — Нож
Римская империя: усиление внутренних связей с собой
Понятие «забота о себе» появилось в первые века новой эры в Риме. Сенека, Плутарх, Эпиктет, Марк Аврелий и прочие прекрасные люди призывали избегать телесных и душевных недугов и строже относиться к себе. Впрочем, они развивали древний мотив греческой культуры: Кир сетовал, что великие свершения мешают ему «располагать досугом для себя и предаваться радостям с друзьями»; Сократ без конца говорил, что надо заботиться не о богатствах, а о душе.
Идеи Сократа и других греков римляне развили в искусство существования, сформировали «культуру себя», по выражению Фуко. Некоторые были очень категоричны.
Например, Сенека писал, что, посвятив себя заботе о себе, нужно оставить все другие занятия, а Эпиктет определял человека через заботу о себе — ведь другие существа «всё необходимое телу» находят готовым.
Что входило в заботу? Во-первых, конечно, философия. Учиться никогда не поздно: пожилой Сенека посещал чужие лекции, Гермотим начал заниматься философией в сорок лет. Во-вторых, режим: утром погружение в себя, вечером подведение итогов дня. В-третьих, ограничение себя в удовольствиях: хорошим упражнением считалось не предаваться роскоши в сатурналии (что-то типа Нового года). Кроме того, важно было общаться с друзьями или учителем, искать помощи у другого. Богатые римляне нанимали личных советников в житейских делах — что-то вроде современных коучей и психологов.
Мишель Фуко называл эту римскую практику интенсификацией отношения к себе и развитием внутренних связей с самим собой. Он посвятил ей третий том своей «Истории сексуальности». Дело в том, что с заботой о себе Фуко связывал первые запреты в отношении секса — но не на законодательном, а на личностном уровне. Со строгостью к себе связана и идея дружеских отношений в браке, и эстетика взаимных удовольствий. Забота о себе не означала эгоизм. Те, кто призывал к строгости, твердили о долге перед человечеством, согражданами и семьей. Не правда ли, очень похоже на современную феминистскую повестку в отношении секса, с ее вниманием к собственным ощущениям, с выстраиванием уникальных внутренних правил?
Культура себя опиралась на формулы владения собой: человек «свой собственный», «принадлежит себе» и даже может наслаждаться собой как некой вещью.
Радость должна содержаться внутри и не зависеть от внешних факторов — это уже сближает древнеримскую мысль с современной психотерапией.
Важная часть заботы о себе — медицина. Врачи занимались не только лечением болезней, но и поддержанием здоровья. Как и современные инстаграм-блогеры, они давали советы: что есть, как заниматься гимнастикой и даже в какой цвет красить стены (белый, например, ослепляет).
«Лучше гулять под открытым небом, чем под портиком; лучше на солнце, если голова допускает это, чем в тени; лучше в тени, падающей от дерева и стен, чем в тени под крышей».
Христианство: забота о душе и пренебрежение к телу и частной жизни
Первые христианские монахи и анахореты заботились о душе, но не о теле. Тело — хороший слуга, но плохой господин. Само разграничение на тело и душу на долгие века обрекло западного человека на бесконечную войну с самим собой. Сегодня эту дихотомию понемногу преодолевают телесно-ориентированные психотерапевты и дэнс-перформеры, но дело идет медленно: мы привыкли противопоставлять тело уму.
Первые христиане верили, что второе пришествие вот-вот наступит.
Пришествия так и не случилось, но осталась привычка его ждать — философ Джорджо Агамбен называл это опытом мессианского времени.
В ритуалах и предписаниях апостолы зафиксировали пренебрежение к телу и его потребностям. Вместе с телом были дисквалифицированы и ценности частной жизни; тело, секс и удовольствия брака были вытеснены в исповедальню. Многое из того, что волновало римских философов, стало считаться грехом и оставалось в этой темной комнате вплоть до XX века.
Удалиться от земных удовольствий и уйти в скит — вот идеал христианства, к которому стремятся и священство, и паства. Молитва, пост, труд и прогулка — это максимум христианской заботы о себе. В случае с православием есть еще и земные поклоны, погружение в прорубь и пост — это достаточные нагрузки для тела.
Но всё это упражнения в аскетизме. Они не нацелены на то, чтобы подольше и поприятнее пожить на этой земле. Долгая жизнь — задача не христианская, но и способствовать саморазрушению верующий не должен. Нужен ли, например, человеку спорт? Проповедники держат линию обороны от спорта по границе необходимости для здоровья. У современной РПЦ фигурируют еще такие аргументы, как отпор врагу и воля. Если вбить в поиск «Олимпиада» и «патриарх», то наткнешься на высказывания о защите чести государства и аскетическую риторику воспитания воли.
Неудивительно, что когда западной христианской культуре понадобился спорт, она не нашла ничего лучше, чем обратиться к культуре эллинистической.
Первые Олимпийские игры прошли в 1896 году — в то же время, когда Ницше провозгласил, что Бог умер. Кризис веры заставил Европу обратиться к земной жизни и к телу.
Понятно, что христианская мысль не стоит на месте и адаптирует современность. На православном телеканале «Союз» в передаче о спорте протоиерей Сергий Рыбчак рассказал, как увидел в монастыре на Афоне баскетбольную площадку и удивился — для кого она? Никто ему не ответил. «Наверное, решил я, послушники позволяют себе иногда поиграть в баскетбол».
Современная цивилизация: «Береги себя!»
Забота о себе превратилась в новую религию за неимением других. «Бог умер» в конце XIX века, политические утопии изжили себя в XX, и к началу XXI капитализм научился интегрировать критику. Все политические практики, которые пытались бороться против власти капитала, стали его частью — от зеленого движения до современного искусства.
Капитализм держит всех на игле потребления. Чтобы потреблять, нужны деньги. Чтобы получить деньги, нужно быть эффективным и продуктивным. Разве не идеальная среда для выращивания новой «культуры себя»? А если вы беспокоитесь о планете, скачайте приложение для медитации и купите экосумку.
Несколько лет назад мой бойфренд имел привычку прощаться со мной словами «Береги себя!». Меня это очень бесило — разве не он должен меня беречь? Сейчас, после курса психотерапии, я понимаю, что «береги себя» — это лучшее, что можно пожелать. Ты и есть гарант своего счастья.
Современная психотерапевтическая риторика рассматривает заботу о себе как залог благополучия не только личности, но и общества. Феминизм вторит: «Личное — это политическое».
Если ты разобрался с собой, ты не будешь кошмарить ближнего, не будешь желать войны и вообще станешь идеальным жителем Земли. И не надо слишком многого от себя ждать и сильно на себя давить. Без твоей личной свободы не будет свободы всех. Без твоего личного счастья не будет всеобщего.
Некоторые левые не согласны с этим и критикуют «заботу о себе» как либеральную позицию «возделывания собственного сада». Однако в целом даже нацеленные на изменение мирового порядка этики (вроде анархизма и феминизма) предпочитают индивидуальные практики.
Первая причина этого — кризис солидарности. Крах утопий XX века научил опасаться «власти советов». Любой сход моралистов воспринимается как потенциально опасный, тоталитарный, советский, репрессивный. Солидарности также угрожает конкуренция и токсичное лидерство.
Из-за высокого уровня стресса и избытка информации репрессивность современному человеку мерещится везде.
На Западе после успеха #MeToo — вот, кстати, пример бесконфликтного пересечения индивидуальных практик и солидарности — многие задумались о том, не превращаются ли феминистские истины в некий бездумно повторяемый катехизис?
Не мешает ли он задуматься о тонких моментах?
Например, жаль Луи Си Кея и Кевина Спейси — что делать? Как вернуть себе радость от просмотра фильма «Манхэттен»? Как избавиться от неловкого чувства при прослушивании Billy Jean? Где прочертить границу между собственными удовольствиями и гражданским долгом? Перед Сенекой, наверное, никто не ставил таких вопросов.
Движение #MeToo, ядро которого — личные высказывания и забота о себе — взболтало общество, включило в нем политическое мышление, нажало на красную кнопку и заставило многих полеветь. Задуматься о проблемах позднего капитализма в контексте собственной жизни. Это принципиально новое восприятие политического: оно не зовет тебя на баррикады, но заставляет менять мир одним только наличием собственного мнения.
Be the change
Технооптимисты верят, что компьютеры нас спасут. Поэтому купить новый айфон, закачать в него все полезные приложения о здоровье и послушать на пробежке подкаст о том, как быть эффективным и продуктивным, — вообще супер ок. Хорошо, если после такой пробежки люди идут в офис «Гринписа» мешать таять ледникам. Однако, скорее всего, они продают что-нибудь ненужное кому-нибудь скучному. И увеличивают экологический след контактами с другими обладателями дерьмовых работ.
Критики капитализма понимают всё это — и начинают сортировать мусор, поддерживать локальные производства и налаживать свой бизнес, чтобы вырваться из плена отчужденного труда; создают микросообщества и противопоставляют их массовому обществу.
Сказать, что то, что они делают, — это не забота о себе, было бы неверно. Но она проходит под лозунгом Be the change — будь сам той переменой, которую мечтаешь увидеть в обществе. Придумал лозунг еще Махатма Ганди, и несложно заметить, что современные психотерапевты с ним согласны.
Особенно ярко этот лозунг иллюстрируют веганы: не потребляя животные продукты, они одновременно не участвуют в эксплуатации животных и влияют на рынок, пропагандируют осознанное потребление. Веганство — пример того, как собственное бытие соединяется с сущим. Хотя Хайдеггер, который как раз развивал категории бытия и сущего, возможно, не согласился бы со мной.
Поддерживать дазайн, не погружаться в ман
Хайдеггер — второй философ после римлян, который добавил что-то принципиально новое в концепт заботы о себе.
Забота (Sorge) — это важное понятие Хайдеггера, которое легче объяснить через два других его экзистенциала. Первый — это дазайн, бытие присутствия, подлинное бытие. Противоположность дазайна — ман. Это люди, другие, то, что Достоевский называл «всемство». Безликая масса, чьи ценности и желания ты легко принимаешь за свои. Основные характеристики мана — болтовня, любопытство, бессмысленность. Левые мыслители впоследствии вывели из идей Хайдеггера критику общества массового потребления и тоталитаризма.
Забота по Хайдеггеру — это вовлеченность человека в мир, причем в мир сподручных ему вещей.
Мир, который он может охватить взглядом, пространство собственной ответственности. Хайдеггер не призывал бежать от социального, но и не приветствовал растворение в нем.
В этом контексте задавать себе вопрос «Помогаю ли я миру, заботясь о себе?» и не находить на него ответ — самое правильное, что может случиться с человеком.
В толпе всегда рискуешь попасть под ее репрессивные механизмы: суждения, запреты, представления о правде. Подвергаясь их влиянию, ты создаешь себе внутреннего надзирателя, который при плохих обстоятельствах может тебя подвести — вплоть до того, что заставит нажать на кнопку газовой камеры. Вынося какую-то идею за пределы себя, ты рискуешь, что она начнет управлять тобой и помешает почувствовать, а где же там мой дазайн? (Хочется ли мне убивать этого узника ради идеи?)
Тело современного человека существует в многоукладном мире. На него давят разом эллинизм, христианская культура, антитоталитарные движения и капиталистические уловки. Эпиктет прав: человек не рождается на всё готовое на всё готовым. Ему нужна культура — и потому человек ее постоянно дополняет и пересоздает. Мы, как запрограммированные на креативность обезьянки, постоянно создаем всё более подробный мир, который крутится вокруг наших потребностей.
Возможно, следующий этап заботы о себе — это забота не о себе? Речь не об альтруизме и гуманизме (это всё та же забота о себе), а об объектно-ориентированной философии бытия, которая пытается ввести в круг субъектов и акторов неодушевленные предметы и природу. Правда, человек как существо, зацикленное на себе, и в этой философии видит пользу для себя — экологическую. Но критика антропоцентризма шире, чем намерение спасти окружающую среду (для человека). Возможно, она поможет сместить фокус с человека с его бесконечной заботой о себе на что-то еще.
Мишель Фуко — История сексуальности-III
Фуко Мишель
История сексуальности-III — Забота о себе
Мишель Фуко
История сексуальности-III: Забота о себе
«История сексуальности» М. Фуко (1926—1984), крупнейшего французского философа, культуролога и историка науки,— цикл исследований, посвященных генеалогии этики и анализу различного рода «техник себя» в древности, в Средние века и в Новое время, а также вопросу об основаниях христианской точки зрения на проблемы личности, пола и сексуальности. В Заботе о себе (1984) -третьем томе цикла — автор описывает эволюцию сексуальной морали и модификации разнообразных практик, с помощью которых индивидуум конституирует себя как такового (медицинские режимы, супружеские узы, гетеро- и гомосексуальные отношения и т. д.), рассматривая сочинения греческих и римских авторов (философов, риторов, медиков, литераторов, снотолкователей и проч.) первых веков нашей эры, в т. ч. Наставления супругам и Диалог о любви Плутарха, Беседы Эпиктета, Письма к. Луцилию и О гневе Сенеки. Письма Плиния Мл., Размышления Марка Аврелия, Сонник Артемидора, Две любви Лукиана, О назначении частей человеческого тела и О пораженных местах Галена, О медицине Цельса, О женских болезнях Сорана, трактаты позднеэллинистических врачей из сборника Орибасия и т. д. К книге прилагаются аннотированный указатель имен, развернутый указатель цитированных произведений и библиография сочинений Фуко.
СОДЕРЖАНИЕ
I. СНЫ ОБ УДОВОЛЬСТВИЯХ
1. МЕТОД АРТЕМИДОРА
2. АНАЛИЗ
3. СОН И АКТ
II. КУЛЬТУРА СЕБЯ
III. Я И ДРУГИЕ
1. МАТРИМОНИАЛЬНАЯ РОЛЬ
2. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИГРА
IV. ТЕЛО
1. ГАЛЕН
2. ХОРОШИ ОНИ ИЛИ ПЛОХИ?
3. РЕЖИМ УДОВОЛЬСТВИЙ
4. РАБОТА ДУШИ
V.ЖЕНА
1. СУПРУЖЕСКИЕ УЗЫ
2. ПРОБЛЕМА МОНОПОЛИИ
3. УДОВОЛЬСТВИЯ В БРАКЕ
VI. МАЛЬЧИКИ
1. плутарх
2. ПСЕВДО-ЛУКИАН
3. НОВАЯ ЭРОТИКА
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЯ
Указатель цитированных произведений (А. Б. Мокроусов)
Указатель имен (О.И.Хома и А.Б.Мокроусов)
Библиография работ М.Фуко
In memoriam
ГЛАВА I
СНЫ ОБ УДОВОЛЬСТВИЯХ
1. Метод Артемидора
2. Анализ
3. Сон и акт
Я начну с анализа текста, в известном смысле уникального. Это сочинение, посвященное «практике» повседневности, а не рефлексии или моральным предписаниям,— единственный дошедший до наших дней памятник эпохи, в котором содержится более или менее систематическое описание различных форм половых актов. Не высказывая прямо сколько-нибудь определенные моральные суждения об этих актах, он демонстрирует все же схемы общепринятых оценок, как можно предположить, весьма близких к тем общим принципам, которые и прежде, в классическую эпоху, составляли моральный опыт aphrodisia*. Следовательно, книга Артемидора служит своего рода ориентиром. Она свидетельствует о постоянстве. Она характеризует распространенный образ мышления. Поэтому она позволит нам оценить все своеобразие и новизну присущих той эпохе философских и медицинских размышлений об удовольствиях и сексуальном поведении.
___________
* В Заботе о себе, как и в Использовании удовольствий, Фуко применяет ключевой для себя греческий термин — та афродизия. «дела Афродиты», «любовные утехи», «наслаждения» — без перевода, специально различив его с понятиями «сексуальность» и «плоть». Подробнее см. комментарий С. Табачниковой в: Фуко М. Воля к истине.— М, 1996.— С. 385.— Прим. ред.
1.
МЕТОД АРТЕМИДОРА
Сонник* Артемидора — единственный целиком дошедший до наших дней памятник широко распространенного в античности жанра онирокритики. Сам Артемидор, писавший во II веке н. э., обильно цитирует авторов сочинений, имевших хождение в его эпоху и тогда уже зачастую считавшихся древними: Ни-кострата Эфесского1, Паниасия Галикарнасского2, Аполлодора Тельмесского3, Феба из Антиохии4, Диониса из Гелиополя5, натуралиста Александра из Минда6. Он с похвалой отзывается об Аристандре Тельмесском7, а также упоминает три книги Гемина Тирского, пять книг Деметрия Фалерского и двадцать две книги Артемона Милетского8.
Отвечая в посвящении Кассию Максиму (возможно, Максим Тирский или же его отец9) на призыв своего адресата «не растратить напрасно», «из скромности и нерешительности» накопленные им знания, Артемидор заявляет, что «ничем иным и не занимался, а только денно и нощно прилежал к снотолкованию»10. Выспренняя фраза в духе жанра? Возможно. Однако то, чем занимался Артемидор, менее всего походило на простой свод расхожих примеров сбывшихся онейрических пред
____________
* Греч. ‘Oнейрокритика (букв. «толкование сновидений»).— Прим. ред.
1 Артемидор. Сонник, 1, 2.
2 Там же, I, 2; I, 64; II, 35.
3 Там же, I, 79.
4 Там же, I, 2; II, 9; IV, 48; IV, 66.
5 Там же, II, 66.
6 Там же, I, 67: II, 9: II, 66.
7 Там же. I, 31; IV, 23; IV, 24.
8 Там же, I, 2; II, 44.
9 См. предисловие А.-Ж. Фестюжьера к французскому изданию (С. 9), а также исследование: С. A. Behr Aelius Aristides and the Sacred Tales.— P. 181 sq.
10 Артемидор. Сонник, IV, вступление: II, заключение.
12 Сны об удовольствиях
знаменований. Он стремился написать сочинение методическое и методологическое: с одной стороны, пособие, руководство, которое бы направляло рутинную повседневную практику, а с другой,— теоретический трактат, обосновывающий интерпретативные процедуры.
Не нужно забывать, что анализ сновидений был составной частью техник существования. Поскольку образы, возникающие во сне (во всяком случае, некоторые из них), считались приметами реальности или провозвестием будущего, потребность в их расшифровке была чрезвычайно велика, и жизнь, «сообразованная с разумом», не могла пренебречь такой задачей. Эта традиция, издавна бытовавшая в народе, со временем распространилась и среди людей просвещенных. Коль скоро приходится постоянно обращаться к профессиональным толкователям ночных видений, неплохо бы и самому уметь интерпретировать такого рода знаки. Сохранились многочисленные свидетельства той роли, которую отводили анализу снов как жизненной практике, необходимой не только в исключительных обстоятельствах, но и в повседневности. Так, в сновидениях боги дают советы, высказывают пожелания, а порой и прямые указания. Пусть сон лишь предупреждает о том или ином событии, ничего не предписывая, пусть даже ход грядущих событий предопределен,— все равно, следует узнать заранее, что произойдет, дабы оставалась возможность приготовиться: «Божество,— утверждал Ахилл Татий в Левкиппе и Клитофоне,— любит являться нам ночью и приоткрывать завесу над нашим грядущим,— не для того, однако, чтобы мы сумели уберечь себя от него (ведь людям не под силу справиться с роком), но для того, чтобы с большим смирением мы к нему отнеслись. Ведь все, что обрушивается на человека неожиданно, ошеломляет его душу своей внезапностью и погружает ее в безысходность, если же люди исподволь готовят себя к страданию, пусть еще даже не испытанному, то острота его понемногу притупляется»1. Позднее Синесий, воспроизводя традиционное воззрение, заявит, что наши сны суть некий род оракула, который «пребывает в нас», сопровождая «в странствиях, в походе, в поле, на форуме и на торжище»; к сну нуж
Забота о себе (коучинг самости). Часть 3
3. Генерировать смысл вновь возникающих, а лучше создаваемых ситуаций, что означает задавать со-держание деятельности
Итак, философское консультирование должно результироваться в практической деятельности. Здесь пространство деятельности не ограничено. Осмотритесь по сторонам и посмотрите, сколько всего происходит: клерки организуют различные клубы – от многочисленных кинокрубов, до клубов по интересам – любители чая, кофе, танго и т.п. Единственное, что, наверное, отличает эти практики от тех, что имел в виду я – связь с надсистемным контекстом деятельности глобального субъекта, и, соответственно, ориентация скорее на поучение удовольствия и приятного досуга, чем выполнение своего долга. Если опять же посмотреть по сторонам, то можно заметить множество примеров реализации надчеловеческих ценности, от разного рода волонтерства до многочисленных благотворительных акций. Боюсь только, что мне по нраву ресурсосоздающие коммерческие организации, которые создают достаточно ресурсов для появления других организаций и создания дополнительных ценностей. Я намекаю на коммерческие организации с благими целями. Ибо, как говорил В.Тарасов, добро должно быть рентабельным. Обращаю ваше внимание еще раз, деятельность здесь означает реализацию некоторым количеством людей своей картины мира на практике.
4. Формировать со-знание смысла, что означает оформлять этот смысл в текст по итогу коммуникации с теми, с кем вы собираетесь сотрудничать в вашей деятельности
Да, друзья, если вы строите совместную деятельность, да еще с приятными вам людьми, т.е. людьми, которые с одной стороны надежны в вашей деятельности, а во-вторых эмоционально откликаемы, то есть являются частью сообщества Я-объектов, то вам надо как-то задавать общий контекст деятельности, даже не на уровне целей, а на уровне ориентации в ситуации, которая должна быть для вас общей, то вам не уйти от написания текстов. Они могут быть разными – они могут быть формулировками миссий, трансляцией вашей картины мира для потенциальных участников вашей деятельности, автобиографиями, публичными дневниками, «сторителлингами» и другими формами нарративов, персональными этическими кодексами и т.п. Здесь прекрасную роль могут сыграть многочисленные социальные сети, где можно размещать и обсуждать эти тексты. На худой конец, если вы не в состоянии писать текст, читайте его в виде лекций, семинаров, видеообращений, их ведь тоже есть куда поместить. Помните – без текста нет смысла!
5. Осуществлять эту деятельность
Здесь все просто. Чтобы состояться, надо двигаться, надо ошибаться, искать новые пути и двигаться дальше. Пусть это движение и будет внутренним. Рассеяв себя по конкретным практическими ситуациям, сформировав эпизодический практический опыт вы сможете легче собрать себя в единое целое. Здесь вы и получите то давно забытое чувство наполненной смыслом жизни!
И не стесняйтесь искать себе наставника.