Во что верю я: Браво — Верю я — текст, клип, факты, слушать — samara-history.ru

Во что верю я: Браво — Верю я — текст, клип, факты, слушать

Содержание

Андре Моруа о тирании, идеализме и молчании Вселенной — Моноклер

Рубрики : Культура, Литература, Последние статьи

Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными, сделав любое пожертвование:

Donate

Публикуем одно из последних эссе Андре Моруа «Во что я верю», в котором писатель-психологист размышляет о проблемах материализма и идеализма, высшем начале, живущем в душе каждого из нас, о демократических свободах и тупиковости тирании, об искусстве, страстях, немом равнодушии Вселенной и нашем отличии от древних греков.

Во что я верю? Каждый, кто задавал себе этот вопрос, знает, насколько его простота иллюзорна. Стоит только подумать об этом, и картина мира, согласно которой мы живём изо дня в день, начинает плыть и расползаться. Но, пожалуй, без ответа на вопрос «во что я верю?» невозможно разобраться и с более серьёзной проблемой «Кто я?».

Известный писатель и член Французской академии Андре Моруа не побоялся посмотреть правде в глаза и на исходе своей жизни чётко и ясно изложил свою позицию относительно всего сущего. В итоге получилось небольшое, но очень ёмкое эссе. Моноклер рекомендует каждому прочитать этот честный и тонкий текст.

… Что бы то ни было, я не боюсь смерти. Тех, кто ждет ее со страхом, преследует мысль о мире, где они будут одновременно и присутствовать, и отсутствовать. Они представляют себе свою жену, своих детей, свой дом после своей смерти и отводят себе роль зрителя, взирающего со стороны на страдания близких. Но смерть нельзя вообразить, поскольку она — отсутствие образов. О ней нельзя думать, ибо с нею исчезают все мысли. Поэтому нужно жить так, как если бы мы были бессмертны. Что — не для всего рода человеческого, но для каждого человека в отдельности — глубоко верно.

Во что я верю

Я верю в то, что независимо от меня существует внешний мир, который я, однако, могу воспринять, только пропустив его через свое сознание. Я вижу за окном облака, холмы, качающиеся под ветром деревья, коров на лугу; ближе я вижу часть меня, которую я называю «моя рука» и которая пишет эти строки. Я верю в то, что рука эта по природе своей глубоко отлична от всего остального мира. Когда птица садится на ветку липы или кедра, я не ощущаю ничего; когда муха садится на мою руку, мне щекотно. Стоит мне захотеть — и я пошевельну рукой; но я не в силах сдвинуть с места облака и холмы. Да и рука в состоянии исполнить далеко не всякое мое желание. Не надо требовать от нее невозможного. Палач может отрубить ее, я по-прежнему буду ее видеть, но она превратится для меня в посторонний предмет. Таким образом, тело мое занимает промежуточную позицию: с одной стороны, оно подчиняется моей воле, с другой — внешнему миру. Я могу послать его навстречу испытаниям и даже опасности, я могу путем тренировки или с помощью машин увеличивать его силу и расширять сферу его деятельности, но не до бесконечности; не в моей власти уберечь его от несчастных случаев и старости. В этом отношении я весь, с головы до пят, принадлежу внешнему миру.

Мой внутренний мир — более надежное убежище. Назовите его как угодно — духом, мыслью, душой; название не имеет значения.

Здесь власть моя куда больше, чем в мире внешнем. Я волен не соглашаться с теми или иными взглядами, строить умозаключения, погружаться в воспоминания; я волен презирать опасность и с мудрым смирением ожидать старости. И все-таки даже в этой крепости я не изолирован от внешнего мира. Сильная боль мешает свободной работе мысли; телесные страдания влияют на умственную деятельность; навязчивые идеи с изнуряющим постоянством лезут в голову; болезни мозга приводят к душевному расстройству. Таким образом, я принадлежу внешнему миру и одновременно не принадлежу ему. Мир обретает для меня реальность лишь внутри меня. Я сужу о нем лишь по моим ощущениям и по тому, как интерпретирует эти ощущения мой разум. Я не могу перестать быть собой и стать миром. Но без «этого странного хоровода» вокруг меня я лишился бы разом и ощущений, и мыслей. В голове моей теснятся образы внешнего мира — и только они. Вот почему я не разделяю взглядов епископа Беркла и не причисляю себя к чистым идеалистам; я не верю в то, что, пересекая Ла-Манш или Атлантику, я всякий раз заново создаю Лондон или Нью-Йорк; я не верю в то, что внешний мир не более, чем мое представление о нем, которое исчезнет вместе со мной.

«И умирая, уничтожу мир», — сказал поэт. Мир перестанет существовать для меня, но не для других, а я верю в существование других людей.

Однако я не могу назвать себя и чистым материалистом. Конечно, я верю, что мир, частью которого я являюсь, подчиняется определенным законам. Я верю в это, потому что это очевидно; Я пишу эти строки в начале осени: я знаю, что листья за окном пожелтеют; знаю, что завтра в этот час солнце будет стоять на небосклоне чуть ниже, чем сегодня; знаю, что созвездия, эти золотые гвоздики, забитые в черную небесную твердь, вскоре изменят свое положение, и изменения эти можно предсказать; знаю, что, если я выпущу из рук книгу, она упадет на пол со скоростью, которую можно вычислить заранее. Знаю я и другое: некоторые современные ученые утверждают, что в масштабе бесконечно малых величин невозможно точно предсказать ни одно событие и что законы наши — законы статистические. Ну и что из этого? Статистические законы учитывают существование случайностей. Любые законы, в том числе и статистические, действенны и полезны, поскольку позволяют предвидеть немало явлений.

Некоторые материалисты делают отсюда вывод, что все явления предсказуемы, что будущее полностью предопределено и что единственно по невежеству своему мы не можем построить механическую модель мира, которая позволила бы нам прогнозировать не только расположение созвездий в тот или иной день и час, но и все грядущие события человеческой истории. Такая модель мира ничем не отличалась бы от самого этого мира. Если бы она была возможна, это означало бы, что органическая материя сама, по законам своего внутреннего развития, автоматически порождает все, что происходит в мире, включая наши поступки. В этом случае история, как социальная, так и индивидуальная, была бы абсолютно детерминированной, а наша свобода выбора — иллюзорной.

Я не разделяю этот чисто материалистический взгляд на мир. Тому есть три причины. Во-первых, я отказываюсь считать мой разум полностью зависимым от системы, которая создана самим этим разумом. Кто, как не человек, открыл законы развития внешнего мира? Кто, как не он, упорядочил мнимый хаос явлений? Было бы абсурдно, если бы могущество человеческого разума в конце концов привело нас к отрицанию этого могущества. Во-вторых, научные исследования, на которых зиждется наша вера в упорядоченность мира, никогда не давали оснований считать весь мир механизмом. Данные науки свидетельствуют, что при определенных условиях в рамках замкнутой системы, зная исходные параметры, можно предвидеть результат. Но предсказания такого рода ограничены в пространстве и времени, толковать их расширительно мы не вправе. Экономика и история одной только нашей планеты настолько сложны, что не поддаются прогнозированию. Что же тогда говорить обо «всем мире» — ведь мы даже не знаем наверняка, что обозначает это произвольное сочетание слов? Наконец, в-третьих, я просто не понимаю, как может сознание зарождаться в недрах материи. Я всегда наблюдал обратное — как в недрах моего сознания зарождаются образы материального мира. Кроме того, опыт учит меня, что есть вещи, которые подвластны моей воле. Я хочу сразиться с врагом и сражаюсь с ним. Мне могут возразить, что воля моя предопределена моей природой. Не стану спорить. Говоря о воле, я не утверждаю, что она может приказать мне сделать то, чего я не хочу.

Моя воля не является силой, существующей независимо от меня. Моя воля — это мое действующее я.

Конечно, материалист возразит мне:

Вам известно, что пропасть, разделяющая живую и неживую материю, с каждым днем становится все уже. Вам известно, что относительно некоторых вирусов невозможно сказать наверняка, к живой или к неживой материи они принадлежат. Вам известно, что химики научились синтезировать молекулы такой сложности, какая встречается только в живой природе. Не за горами тот день, когда наука объяснит нам, каким образом на заре существования вселенной исполинские катаклизмы привели к возникновению жизни на земле, каким образом медленная эволюция привела к образованию видов. Линия эволюции, идущая от бактерии к Платону, непрерывна. Человек, последнее звено в длинной цепи живых существ, занимает во времени и пространстве самое ничтожное место. Зачем придавать такое значение его разуму? Он — лишь более совершенная форма разума пчелы или муравья, рыбы или змеи, собаки или кошки….

Рассуждения такого рода оставляют меня совершенно равнодушным. Как бы ни сузилась пропасть, мост через нее до сих пор не перекинут. Разгадать загадку жизни до сих пор не удалось ни химикам, ни биологам; ни одно живое существо не обладает разумом, сравнимым с человеческим. Пропасть между примитивнейшим из людей и умнейшим из животных по-прежнему широка и глубока. Материалист слепо верует в науку, как во всемогущего бога, но мне такая религия чужда.

Что же касается происхождения видов, то мне кажется весьма существенным замечание Леконта дю Нуи*: если мы примем гипотезу о естественном отборе и выживании сильнейших, получится, что на развитие и совершенствование такого сложного органа, как человеческий глаз, ушло столько миллиардов лет, сколько не существует и сама земля. «Но в таком случае, — спросит Верующий, — вы, как и мы, считаете, что живые существа создал Господь?». Я верю лишь в то, что знаю, а в этой области я знаю лишь то, что я не знаю ничего. Я скептически отношусь к рассказам палеонтологов и геологов, жонглирующих тысячелетиями и основывающих смелые теории на докембрийских ископаемых, которые при ближайшем рассмотрении оказываются просто булыжниками причудливой формы.

Но мне ничуть не легче поверить во всемогущего и милостивого Господа, который в здравом уме и твердой памяти создал палочку Коха, блоху и комара, а спустя множество веков увенчал свой труд новой победой: забросил во враждебный и загадочный мир человека, наделил его мыслями и чувствами и заставил это несчастное создание отвечать перед Создателем за свои поступки. Меня не волнует вопрос, как и почему человек попал в этот мир. Мы не знаем и, судя по всему, никогда не узнаем ответа. Я допускаю, что бесконечно малые существа, которые, быть может, обитают на электроне, способны открыть его ядро и несколько соседних атомов. Но разве могут они вообразить себе человека или циклотрон? Да и вообще все это не важно. Меня волнует другое: «Вот человек, вот мир. Каким образом человек, такой, как он есть, должен действовать, чтобы настолько, насколько позволяет его природа, подчинить своей власти окружающий мир и себя самого?».

Я не чистый материалист и не чистый идеалист. Во что же я в таком случае верю? Я ограничиваюсь констатацией фактов. Вначале был мой разум, который с помощью тела вступил в контакт с внешним миром. Но само тело — лишь чувственный образ, то есть образ, созданный моим сознанием, так что в конечном счете я отвергаю дуалистический взгляд на природу. Я верю в существование единой реальности, которую можно рассматривать как в аспекте духовном, так и в аспекте материальном. Создана ли эта реальность сверхчеловеческой волей? Управляет ли нашим миром какая-нибудь высшая сила? Нравственна ли эта сила и воздает ли она по заслугам праведникам и грешникам? У меня нет оснований утверждать что бы то ни было по этому поводу. Миру вещей неведома нравственность. Удар молнии и рак так же часто поражают добрых, как и злых. Вселенная не дружественна и не враждебна людям доброй воли; скорее всего, она просто равнодушна. Кто создал ее? Почему в ней не царит полный хаос, почему она все же подчиняется законам? Какая сила забросила нас сюда, на этот комочек грязи, вращающийся в бесконечном пространстве? Я ничего не знаю об этом и думаю, что другие знают об этом не больше моего. Различные боги, которым на протяжении тысячелетий человеческой истории поклонялись народы, были воплощением страстей и потребностей верующих. Это не значит, что религии были бесполезны; это значит, что они были необходимы. Но в их задачу не входит познание мира. «Если вы заблудитесь в пустыне, — говорил мне один добряк священник, — я не дам вам карту, я только покажу, где можно напиться воды, и постараюсь вселить в вас бодрость, чтобы вы могли продолжить свой путь. Вот все, что я смогу для вас сделать».

Христианство совершило переворот, перенеся рок внутрь человека. Оно увидело источник наших бедствий в нашей собственной природе. Для древнего грека мифы, как правило, были частью истории — и не более того. Он выпускал наружу демонов своей души, воплощая их в мифах. Христианин впускает мифы внутрь своей души, воплощая их в демонах. Первородный грех затрагивает каждого из нас. Распятие Христа затрагивает каждого из нас… (Андре Мальро).

Христианская религия человечна, а не бесчеловечна. Драма разыгрывается не во внешнем мире, рок грозит не извне, как думали Гомер и Эсхил; внешний мир нейтрален, драма и рок живут внутри человека. Догмат о первородном грехе обличает присутствие в душе всякого человека животного начала. Ребенок рождается диким, жадным; не будь он столь слаб, он был бы жесток. Наше первое побуждение — убивать. Но столь же верна и идея искупления. Человек не просто зверь. В человеке воплотился бог, «Человек и бог сливаются в свободном человеке». ⓘАлен, французский философ и литературовед — ред.. В этом источник наших мук, но в этом же причина наших побед.

Я признаю существование в человеке высшего начала. «Никакое животное не могло бы сделать того, что сделал я», — говорил Гийоме, и в самом деле человек способен на бескорыстные геройские поступки, отнюдь не продиктованные животными инстинктами и даже противоречащие им. «Ничто не заставляет нас быть благородными, любезными, милосердными и отважными». Конечно, циник ответит на это, что давление общественного мнения, тщеславие или стыд оказывают одинаковое действие на человека и волка, поскольку и тот и другой — стадные животные. Но эта точка зрения уязвима — она не может объяснить поведение мудрецов, героев, праведников. Есть целый ряд случаев, когда стадное чувство и тщеславие могли бы ужиться с лицемерием и заботой о спасении собственной шкуры, а человек тем не менее избирает другой путь и поступает «правильно». Почему он так поступает? Я полагаю, потому, что он повинуется голосу некоего высшего начала, постоянно живущего в его душе. «Человек бесконечно выше человека». Причем несомненно, что это начало, которое можно назвать сверхчеловеческим, поскольку оно подвигает человека на деяния, идущие вразрез с его личной выгодой и интересами его клана, присутствует в сознании каждого человека и предъявляет ему свои требования, если только он не обманывает ни себя, ни других. Я готов называть богом эту общечеловеческую совесть, но мой бог не трансцендентен, а имманентен.

«Итак, вы отрицаете существование трансцендентного бога и провидения, определяющего ход земных событий?». Я ничего не отрицаю, однако, повторяю, я никогда не видел в окружающем мире следов воздействия трансцендентной воли. «Но неужели вам не страшно жить в равнодушном мире, который покинули боги?». Должен признаться, ничуть не страшно; скажу больше, на мой вкус гораздо спокойнее оставаться в одиночестве, чем быть вечно окруженным богами, как в гомеровские времена. На мой взгляд, моряку, застигнутому штормом, утешительнее считать бурю игрой слепых сил, с которыми он должен бороться, призвав на помощь все свои знания и мужество, чем думать, что он какой-то неосторожностью навлек на себя гнев Нептуна, и тщетно искать средства умилостивить бога морей.

Возможно, в сравнении с греком гомеровских времен мы одиноки — ведь нас не сопровождают бессмертные спутники, подсказывающие нам, как поступить, и держащие нашу судьбу в своих руках, но ведь и древнегреческого морехода удача ждала по сути дела, лишь в том случае, когда он действовал. Он греб, рулил, лавировал. Это доступно и нам. Только у нас это получается лучше, поскольку мы знаем гораздо больше. Мы научились, подчиняясь природе, управлять ею. В борьбе с окружавшим его огромным миром Улисс мог рассчитывать только на свои руки да на попутный ветер. Мы покорили и поставили себе на службу силы, о существовании которых он даже не подозревал: пар, электричество, химические и ядерные реакции. Почти все, что герои «Илиады» и «Тысячи одной ночи» просили у богов и джиннов, мы научились делать сами. Наш мир не хаотичен, он подчиняется жестким законам, а не капризам фортуны, поэтому мы приобрели над ним такую власть, какая и не снилась нашим предкам.

Наука может даровать человеку многое из того, в чем отказала ему природа: она лечит болезни, регулирует рождаемость, увеличивает сельскохозяйственную и промышленную продукцию настолько, что кажется, будто люди на всем земном шаре вот-вот заживут без забот и в полном довольстве. Еще в начале нашего столетия самые знающие люди имели, казалось бы, все основания думать, что наступает новый Золотой Век и остается только ликвидировать неравенство и несправедливость. Они полагали, что не за горами тот день, когда основной задачей станет не производство, а распределение. На деле Золотой Век оказался Веком Огня и Позора. Несмотря на свои знания и могущество, современные люди несчастны, как никогда. «Как злато чистое свинцом презренным стало?». В то время как терапия и хирургия боролись за жизнь человека и облегчали его муки, война, сделавшаяся жестокой, как никогда, несла народам немыслимые страдания. Свою власть над природой человек использовал не для созидания, а для разрушения. Политика и экономика не поспевали за развитием физики и биологии. Новые изобретения попали в руки людей, которые не смогли совладать с ними и поставить их себе на службу. Напуганные, несчастные, эти люди уподобились своим далеким предкам и, приписав своим страхам и надеждам сверхъестественную силу, населили равнодушный мир богами и чудовищами… Неужели нам не на что надеяться, неужели несчастный род человеческий уничтожит себя вместе с планетой, служащей ему пристанищем?

Я верю, что катастрофы можно избежать. Повторяю еще раз: мир равнодушен, мир нейтрален. Никакой мстительный рок не прячется за черными тучами, грозя нам гибелью. Спасение человечества в руках самого человечества. В истории нередко бывали случаи, когда отчаявшимся людям казалось, что все потеряно. После нашествия варваров и падения Римской империи не один пессимист, глядя на руины галльских или бретонских городов и бедствия народа, должно быть, говорил себе: «Теперь роду человеческому никогда уже не жить в радости и довольстве». И тем не менее в чаще лесов выросли монастыри; монахи стали обрабатывать девственную землю и пестовать девственные умы; великие люди предприняли попытку возродить великие государства. Им это удалось. Наша задача легче — нам предстоит уберечь от гибели еще живую и во многих отношениях процветающую цивилизацию. Мы не уверены в успехе, поскольку порыв безумия может охватить те группы людей, на которые мы не имеем влияния, и они взорвут земной шар. Но все-таки мы можем — пусть косвенно — повлиять и на них. Твердость наших убеждений, быстрота наших решений обезоружат тех, кто угрожает будущему человечества.

Я верю, что новейшие открытия положат конец замкнутой жизни отдельных народов. Современные средства коммуникации позволяют управлять территориями, гораздо более обширными, чем прежние государства. Современная военная техника слишком мощна, чтобы стоило идти на риск и нападать друг на друга.

Цивилизации подобны «заколдованным замкам». Они существуют лишь до тех пор, пока мы в них верим. Международные организации станут мощной силой, если их признают граждане всех стран мира. Я считаю, что в наши дни долг всех писателей, ученых и государственных деятелей — убеждать людей в необходимости создания таких организаций. Быть или не быть земному шару — вот перед каким выбором мы стоим. Либо мы подадим друг другу руки, либо истребим друг друга в атомной войне.

Что же касается внутренней политики, то я верю в защиту демократических свобод и прав человека. Я верю в них по двум причинам. Во-первых, я считаю, что без свободы не может идти речь ни о человеческом достоинстве, ни о счастье членов общества. Жить под надзором полиции, вздрагивать при каждом шорохе, страшась ареста, ссылки или смерти, бояться произнести лишнее слово, постоянно скрывать свои мысли — это не жизнь. Во-вторых, я считаю, что свобода — залог силы государства. Тоталитарные государства — колоссы на глиняных ногах; они выглядят могущественными лишь благодаря своей пропаганде, способности подавлять в зародыше любой конфликт, быстроте и секретности политических акций. Тоталитарный режим вводит в заблуждение только романтиков да слабых духом, принимающих тирана за избавителя. Но после долгой борьбы свобода торжествует: так случилось и в 1918, и в 1945 годах. В свободной стране решения властей постоянно подвергаются критике. Эта критика сурова, подчас даже несправедлива, но она полезна. Она помогает исправлять ошибки. Тиран же никогда не исправляет своих ошибок, поскольку слышит лишь голоса льстецов. Что же до средств охраны свободы, то тут я не могу предложить ничего нового. Состояние ужаса и тревоги, в котором живут сегодня множество человеческих существ во множестве стран, властно напоминает нам о безотлагательной необходимости вернуть народам законность, служащую основой счастья. Конечно, всякое общество нуждается в полиции, охраняющей порядок, а полиции не пристало нежничать. Но человек может чувствовать себя в безопасности лишь под покровительством определенных законов. Я верю в то, что эти законы нужно уважать, и именно то общество, которое сохранит им верность, окажется наиболее долговечным.

Первый из этих законов — разделение власти. Исполнительная власть не имеет никакого права оказывать давление на власть законодательную. Члены суда должны назначаться пожизненно — иначе честолюбие не даст им покоя. Небольшое количество высокооплачиваемых и равных между собой судей — такова английская система. Опыт показал, что она оправдывает себя. Второй закон — наличие суда присяжных. Пусть даже присяжные руководствуются порой политическими или местническими пристрастиями — если они избраны из всех слоев населения, у подсудимого гораздо больше шансов быть судимым по справедливости. Ни в коем случае нельзя ни самовольно заменять одних присяжных другими, ни проводить заседания без наличия кворума. Третий закон: пока вина подозреваемого не доказана, он должен считаться невиновным. Арестовать его можно лишь в том случае, если, находясь на свободе, он угрожает общественной безопасности. Арестованный должен незамедлительно предстать перед судом, который, если преступление не будет доказано, возвратит ему свободу.

Я перечислил юридические гарантии свободы. Гарантией этих гарантий является свобода политическая. Я называю свободным или демократическим такое государство, где меньшинство признает власть большинства, честно завоеванную в ходе выборов, поскольку знает, что, придя к власти, большинство будет уважать интересы всех граждан, независимо от их убеждений. «Есть только два способа править, — говорил Киплинг, — рубить людям головы или считать их по головам». Государство, где рубят головы, идет по пути насилия. Кучка единомышленников может, опираясь на вооруженные банды или не знающую жалости полицию, внушить такой страх своим политическим противникам, что они тут же сойдут со сцены. Вокруг одного диктатора собирается компания убийц, по недоразумению называемая партией, хотя гораздо больше она похожа на стаю волков. И древняя, и новая история свидетельствуют, что этот способ правления жесток, слаб, недолговечен. Забыв о справедливости, единовластный правитель сеет вокруг себя разрушения и проливает реки крови. Всемогущество развращает его, пусть даже он по природе честен. Будь он сам хоть святым — его преемник непременно окажется чудовищем. Система эта была опробована сотни раз, и всякий раз дело кончалось провалом. Цезарь и Наполеон были людьми редкого ума и великодушия. Тем не менее Цезаря убили, а Наполеон, прославившийся столькими победами, привел Францию к поражению. Интуиция всех лучше мудрости самого гениального одиночки. Существование оппозиции — главная гарантия демократических свобод. Таково мое политическое кредо.

Что же до частной жизни, то я верю, что смелость, честность, верность, милосердие не утратили своей ценности и привлекательности и в наши дни. «Верность для мужчины — как клетка для тигра. Она противна его природе», — утверждал Бернард Шоу. Согласен, но добродетели не заложены в нас от природы. Все они — плоды человеческой воли, результаты самосовершенствования. Почему, даже оставшись один, без помощи и поддержки богов, человек не утрачивает нравственного чувства и не дает воли своим животным инстинктам? Потому что он знает, что в равнодушной вселенной выживает только тот, кто доверяет людям, кто связан с ними прочными узами любви, дружбы, брака, патриотизма. Внешнему миру неведома нравственность, но ничто мешает человеку создать свой мир и жить в согласии с самим собой и с людьми, которых он уважает, по законам, которые даруют душевный покой и чувство собственного достоинства

Нелегко воспитать в себе чувство долга, способность взять на себя обязательство и выполнить его. И душа, и тело наши запятнаны первородным грехом; их вечно мучат неправедные желания жадность, ненависть. Я вижу два способа противостоять искушениям. Во-первых, хранить верность своим убеждениям, чего бы это ни стоило. Мелких предательств не бывает. Спокойно слушать, как поносят вашего друга, — уже предательство. «В таком случае, — возразят мне, — все мы предатели». Нет, потому что дружба — вещь редкая и драгоценная и не надо путать ее с обычными знакомствами, заводимыми ради выгоды или развлечения. Истинная дружба бескорыстна и возвышенна. Лучше раз и навсегда избрать политическую позицию и хранить верность своей партии, какие бы ошибки ни совершали ее члены, чем каждый день менять свои взгляды в зависимости от изменений политической обстановки. Тот, кто хочет отречься от своих убеждений, всегда найдет для этого основания. Ален недаром называл ум публичной девкой.

Ален говорил еще и о том, что «нужно класть низшее в основание высшего». Поэтому второй способ остаться верным долгу — брать обязательства, исходя не из абстрактных рассуждений, а сообразуясь со своей натурой и темпераментом. Чтобы плоть наша не мешала нам выполнять наши обязанности, возьмем ее в союзницы. Эффективность этого метода видна на примере брака. Люди основали первую ячейку общества — супружескую пару — на инстинкте, на плотском влечении. Я долгое время считал, что супружеская верность противна человеческой природе. В браке желание притупляется; люди меняются; их притягивает новизна. Я был не прав: верность противна не человеческой природе вообще, а лишь животному началу, живущему в человеке. Тот, кто способен побороть власть инстинкта, сохранить верность взятому на себя обязательству, обратить любовь в дружбу, обретает в союзе душ, сердец и тел счастье, которое с лихвой вознаграждает его за принесенную жертву.

Все сказанное о браке относится и к другим узам, связующим людей. Никто не выбирает друга по каким-либо абстрактным соображениям. «Ибо он — это он, а я — это я». Дружба, подобно любви зиждется на родстве душ. Чтобы распознать это родство, как правило, необходимо познакомиться с человеком довольно близко. Сближает сама жизнь. В лицее, полку, лагере военнопленных, профсоюзе, политической партии — повсюду, где люди тесно общаются, живут общими интересами, поверяют друг другу свои тайны, они находят друзей. Переселившись в Париж, человек не должен забывать свою деревню, свою провинцию. Связь с родной почвой придает силы. Любовь к «малой родине» не заглушает любви к родине «большой». Совсем наоборот. Любовь к «большой родине» складывается из привязанности к родине «малой»…

Человеческое стремление наперекор слепой стихии построить свой собственный надежный и прочный мир прекрасно. Иногда человеку это удается, пусть ненадолго, чаще же он терпит поражение. Далеко не каждому выпадает счастье полюбить всем сердцем, обрести преданного друга. Те, кому это не дано, находят прибежище в занятиях искусством. Искусство — это попытка создать рядом с реальным миром другой, более человечный мир. Человек знает два типа трагического. Он страдает от того, что окружающий мир равнодушен к нему, и от своего бессилия изменить этот мир. Ему тягостно чувствовать приближение бури или войны и знать, что не в его власти предотвратить зло. Человек страдает от рока, живущего в его душе. Его гнетет тщетная борьба с желаниями или отчаянием, невозможность понять самого себя. Искусство — бальзам для его душевных ран. Подчас и реальный мир уподобляется произведению искусства. Нам часто внятны без слов и закат солнца, и революционное шествие. В том и другом есть своя красота. Художник же упорядочивает и подчиняет себе природу. Он преображает ее и делает такой, какой создал бы ее человек, «будь он богом». Расин облекает самые мучительные страсти в строгие, чистые формы своего стиха. Боссюэ убаюкивает саму смерть мерным покачиванием своих долгих периодов. Придя в театр, зритель попадает в новый мир, сотворенный для него автором пьесы, оформителем, актерами. Он знает, что увидит здесь свои собственные драмы, но они будут облагорожены. Ars est homo additus naturae ⓘИскусство это человек плюс природа (лат.). Искусству нужен человек; этот человек — художник. Похожий на нас с вами, он пытается создать для нас упорядоченный, внятный нам мир. Но искусству нужны также природа, разгул стихий и страстей, неумолимый ход времени; созерцание одного только абстрактного порядка не разбудит в нас никаких чувств. Мы желаем видеть в произведении искусства природу, преображенную духом человеческим. Там, где нет природы, художнику нечего преображать.

Без страстей нет искусства. Это относится и к художнику, и к зрителю. Бетховен не написал бы своих симфоний, не будь его жизнь полна страданий: тот, кто прожил безоблачную жизнь, не поймет симфоний Бетховена. Мы понимаем поэтов и музыкантов постольку, поскольку они близки нам по духу. Валери, не испытавший безысходной тоски Паскаля, не понимал и величия его творений*, а мы, разделяющие горестное смирение Валери, с наслаждением узнаем в «Морском кладбище» наши собственные чувства, облеченные в совершенную форму. Я верю в то, что человек не может жить без поэзии. Людей тянет к разным формам искусства, потому что их одолевают разные страсти и тревоги, но всем им необходимо, чтобы художник творил мир, внятный человеку. Я верю в то, что прекрасные полотна, прекрасные драмы, прекрасные романы так же необходимы человечеству, как мудрые законы или религиозные обряды. Я верю в то, что художник, созидая свой мир, спасает и себя, и других.

Наконец, я не верю в то, что мы будем вознаграждены за добродетели и наказаны за пороки на том свете; довольно часто, хотя и не всегда, мы получаем воздаяние на этом свете. Не знав, есть ли у нас бессмертная душа. По-моему, маловероятно, чтобы мысль человека продолжала существовать после исчезновения органов его чувств, ведь мысли — следствие ощущений. Впрочем, механизмы памяти изучены еще далеко не достаточно, так что, быть может, вечный сон существует. Что бы то ни было, я не боюсь смерти. Тех, кто ждет ее со страхом, преследует мысль о мире, где они будут одновременно и присутствовать, и отсутствовать. Они представляют себе свою жену, своих детей, свой дом после своей смерти и отводят себе роль зрителя, взирающего со стороны на страдания близких. Но смерть нельзя вообразить, поскольку она — отсутствие образов. О ней нельзя думать, ибо с нею исчезают все мысли. Поэтому нужно жить так, как если бы мы были бессмертны. Что — не для всего рода человеческого, но для каждого человека в отдельности — глубоко верно.

Читайте также:

— Э. Б. Уайт: «Письмо человеку, который утратил веру в человечество»

— «Это была хорошая жизнь»: Айзек Азимов о религии, цинизме и оптимизме

— «Самая большая ценность — жизнь»: мудрые письма Д. С. Лихачёва

Париж, 1951 г.

Печатается по изданию: Андре Моруа. Надежды и воспоминания. М., «Прогресс», 1983. Перевод В.А. Мильчиной.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

литературафилософия



Читать онлайн «Верю-не-верю. Я тебя люблю», Зоя Анишкина – ЛитРес

Глава 1. Ева

– Ева, может, хотите добавки?

Наша бледная домработница опустила глаза, топчась на месте. Она нервничала, как и все присутствующие. Потому что последние недели творилось что-то странное.

Мои пальцы, сжимающие тонкое, отполированное до блеска столовое серебро, дрожали. Какая досада, что я не дура, коей меня многие считали.

Ангельская внешность и красота, что подарила мне природа, стали своеобразным пропуском в большой мир. Пропуском в сердце отца. Но даже это в последние годы работало с перебоями.

Наша жизнь была идеальной, пока мы не переехали в Гродный. Отцу здесь дали большую должность. Я очень за него радовалась, ведь он самый замечательный, самый мой любимый человек на свете. Тем более что любить мне больше и некого…

Мы с ним словно вдвоём в целом мире. Ни мамы, ни бабушек или дедушек. Я одна в целом свете, а он мой верный и любящий друг. Да только эта работа стала отбирать ещё больше времени, которого и так вечно не хватало.

Все разделялось на «до» и «после». Дурацкий переезд, дурацкий странный город! И хоть все считали, что я наимилейшее создание, не способное на отрицательные эмоции, в душе у меня поселилась ненависть к Гродному. Он слишком сильно влиял на нашу жизнь, на отца…

Папа стал раздражительным, резким и злым. Видеть такие изменения в родном человеке было больно. От него шарахались работники и даже те, с кем я пыталась общаться.

Единственная подруга, и та сбежала. Папа сказал, что мне не стоит больше с ней общаться. В тот вечер он впервые орал на меня и требовал выдать адрес Адалины¹. Кажется, он даже был пьян.

И вот уже который год я не понимала, что происходит. Почему наша жизнь катится в какую-то пустоту? Как быть дальше и что нужно сделать, чтобы остановить это?

Но если бы я знала, что это ещё не самое страшное, что с нами может приключиться… Подавила горькие слёзы, наворачивавшиеся на глаза. Больше всего на свете мне хотелось отмотать назад и вернуть нашу чудесную счастливую жизнь.

Папа работал и разрешал мне погружаться в помощь нуждающимся, спонсировал мои проекты, а я душу отдавала людям и животным, пострадавшим от зла. Да, мы всегда мало общались, но я чувствовала его поддержку.

Он частенько брал меня на мероприятия и с гордостью представлял как своё самое ценное приобретение. Он гордился мной! А я могла делать сотни добрых дел.

Но сейчас я сижу в каком-то странном неуютном доме под охраной, а он пропал. Вот уже который день папа словно с катушек слетел. А его лицо… Боже, да что с ним случилось?

Я резко поднялась, и работники дернулись, в ужасе отступая. Почему они так смотрят? Почему так боятся? Что я им сделала? Сдерживая рыдания, развернулась и направилась в свою комнату.

Небольшой домик располагал всего одной спальней на втором этаже. Туда-то я и пошла. Проходя мимо огромного зеркала в деревянной раме, застыла.

Оттуда на меня смотрела очень красивая девушка с ангельской внешностью. Голубые глаза яркого, насыщенного цвета, обрамлённые густыми длинными ресницами. Густые белоснежные волосы до талии, сейчас небрежно стянутые лентой.

Да даже в несвежем спортивном костюме и с этим неестественным лихорадочным румянцем, придававшим мне ещё большую бледность, я была красива. Но никто из-за этого не воспринимал меня всерьёз!

Сжала руки в кулаки и стрелой взлетела наверх. Надоело. Что они все о себе возомнили?! Я не нежный цветочек и тоже могу быть полезной. Скольким людям я помогла? А сколько фондов благодаря мне нашли поддержку?

Мне не привыкать много работать и думать. Благодаря отличному образованию, я могу организовать работу едва ли не с нуля, вовсе без ресурсов. Преподаватели всегда говорили, что у меня особый талант.

Папа не просто так гордится мной, и я помогу ему выбраться из той ситуации, в которой он оказался. Уверена, что бы ни случилось, мы справимся с этим вместе.

Полная решительности, я открыла шкаф и вытащила чемодан. Собиралась спешно, представляя, как сейчас потребую у охраны телефон, а потом позвоню папе и все ему скажу.

Он поверит мне, примет помощь, и мы вместе решим все проблемы. Я повторяла это как мантру, пока не услышала через приоткрытую дверь хлопки и сдавленные крики.

Насторожилась. Схватила какой-то странный светильник и подкралась к двери. Действовала на автомате, вообще не понимая, что творю. Руки ходили ходуном, и в этот момент стало действительно страшно. А вдруг у отца проблемы с криминалом?

Я слышала, что в этом городе столько всего творится, что даже подумать страшно о том, что это может быть правдой. Какие-то игры для взрослых, какие-то разборки… Я подошла к самой двери.

И тут она с треском распахнулась, а я отлетела на постель, больно ударившись о своё же орудие обороны. Раскрыла глаза, с ужасом уставившись на незнакомого мужчину в проёме. Хотя как незнакомого…

Мое лицо удивленно вытянулось, и я прошептала:

– Вы?

Он смотрел на меня хмуро, не отводя взгляда. Мужчина словно пожирал мое тело глазами, и от этого внутри рождался жуткий трепет. Что ему от меня нужно?

Будто отвечая на мой немой вопрос, он с сожалением сказал:

– Прости меня, Ева, но так нужно. Я обязательно объясню тебе все позже. Просто поверь, что я не сделаю тебе ничего плохого…

Он стал надвигаться, а я закричала, прося помощи. Но никто не приходил. Где все? Я швырнула в него попавшую под руку деревяшку от светильника, но мужчина оказался проворнее.

К моему носу и рту прижали что-то мокрое – и свет вокруг погас.

Глава 2. Ева

Я разлепила веки и мутными взглядом уставилась в окно. Оно было приоткрыто, и белоснежная штора колыхалась от дуновения ветра. Голова гудела, и я никак не могла вспомнить, что же произошло.

Больно, как же больно и в горле пересохло! Я закашлялась и села, хватаясь за шею. Глаза тут же сфокусировались на стоящем рядом стакане воды.

Потянулась к нему и залпом опрокинута в себя. Прохладная жидкость словно вторую жизнь мне подарила. Прижимая холодный стакан ко лбу, я осмотрелась.

Где я?

До меня не сразу дошло, что этой комнаты я раньше не видела. Потому что… Потому что вчера меня украли.

Воспоминания вспыхнули в голове словно вспышкой, и я выронила стакан. Он полетел на пол и с треском раскололся на осколки. Смотря на них, я пытаясь восстановить события вчерашнего дня…

Я была дома, после того что случилось с отцом, он выселил меня, стал странным, жестоким. Кто-то покалечил его, там произошло что-то страшное, и я решила выбраться из укрытия и помочь.

Но потом появился ОН. Я уже видела этого мужчину. Никак не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах. От напряжения голова едва ли не разваливалась на части, и я прижала руки к вискам.

Осторожно обошла осколки, приближаясь к огромному окну в пол. Он похитила меня. Теперь я наверняка в лапах какого-то психопата, что будет шантажировать моего отца.

Бедный папа! Мало свалилось приключений на его голову. Сначала эти проблемы с местной властью, а потом ещё и странный шрам, изуродовавший его прекрасное лицо.

Я должна помочь ему, сбежать во что бы то ни стало. Да кто же этот псих?! Я знаю его, точно знаю. Видела много раз по телевизору, но память отказывалась выдавать подробности.

Оглянулась. Лаконичная комната в светлых тонах и современный стиль. Тут было очень красиво и как-то даже необычно. Не думала, что если девушек воруют, то окружают такими удобствами.

Заточение всегда представлялось мне чём-то страшным. В подвале или погребе, в ограниченном пространстве с… Облизала снова пересохшие губы. Он же может сделать со мной что угодно?

Перед глазами встал похититель с взволнованным взглядом. Он смотрел на меня так странно. Словно боялся прикоснуться и одновременно с этим безумно желал.

Я поёжилась. Он такой большой, такой внушительный. Высокий, мускулистый, но не то чтобы прямо гора. Пожалуй, выглядел он устрашающе, но при этом интеллигентно. А что, если у него есть прислужники?

Схватилась за виски, я ступала босыми ступорами по кафелю. На мне был все тот же простой наряд. Только обуви не было, и я рисковала порезаться.

Похититель такой… Словно спортсмен. Да, точно! Я помню, как-то девочки рассказывали мне про самых крутых спортсменов нашего города. У меня не было подруг, но приятельницы имелись.

И вот они наперебой щебетали про каких-то братьев. Даже делились не совсем приличными подробностями о том, как попасть к ним в постель. Как же их звали…

Напряглась, зажмурившись. Одного точно Максим, но тот был другим. Более развязным, что ли… Девочки с ума сходили. Ещё смеялись, что в кои-то веки у меня не было шансов, ведь он помешан на маленьких шатенках.

Можно подумать, мне это вообще было интересно. Сейчас надо вспомнить, понять… Наверняка эти братья-бандиты и действуют сообща. Вспомнились рассказы девочек о том, что они иногда пускали дам по кругу, делясь друг с другом…

Меня едва не стошнило от этой мысли. Нет, ради папы я должна быть сильной, должна выбраться. Они не посмеют тронуть дочку прокурора. Ева Мендельсон не станет для них наживкой!

Я дошла до окна, больше всего на свете желая увидеть знакомые места. Любые! Хоть Гродный я знала ужасно, все равно много где успела побывать. Хотя не думаю, что такой дом можно встретить в плохом районе.

Возле окна отодвинула штору и отшатнулась. Море. Его ни с чем не спутаешь. Но как я здесь очутилась и что делаю у моря? В ужасе зажала рот и отступила дальше.

Ещё шаг – и ногу пронзила острая боль. Я вскрикнула и оступилась, падая на разлетевшиеся осколки. Вот же дура!

Алые капли крови расползались по полу, смешиваясь с остатками воды. Я полная идиотка, если решила покалечить себя ещё до того момента, как появилась возможность бежать.

Хотя… Может, он отвезёт меня в больницу?

Превозмогая боль, попробовала осторожно встать. В этот момент замок в двери щёлкнул, и она отворилась. На пороге показался ОН, и при виде мужчины я вспомнила его имя.

Игорь Сафронов. Он посмотрел на меня своими голубыми глазами, а потом резко дёрнулся навстречу, ругаясь на чем свет стоит. В ужасе я пыталась отшатнуться, но мой похититель все равно оказался сильнее.

Глава 3. Ева

Мои мысли о больнице рассыпались как те самые осколки от стакана, что теперь покоились в урне неподалёку. Он сам их собрал, но прежде оказал мне первую помощь.

Никогда не думала, что окажусь заложницей такого… Осторожного и аккуратного человека. А ещё он был молчалив. Зато не жесток, и это стало настолько очевидным, что внутри заворочалось странное чувство, которому я пока не находила названия.

В комнате он сразу же ринулся ко мне, ступая прямо по осколкам. Под его весом они рассыпались в пыль. Я же пыталась отползти, нанося себе все большие увечья.

Но от страха боль притупилась. Я вообще была к ней не особо восприимчива. Моя стоматолог иногда шутила, что мне даже анестезию делать не обязательно, настолько высок болевой порог.

Но мужчина, приблизившись, лишь осторожно тронул мои обрезанные руки, осмотрел бедра. Он не глядел мне в глаза, лишь обеспокоено изучал тело.

И не чувствовалось в этом никакого скрытого подтекста, и не было странных, смущавших или терзавших душу слов. Напротив, от похититель исходила странная уверенность и даже сила.

Его спокойствие и размеренность смущали меня, сбивали с толку, ведь я должна противостоять ему! Ненавидеть, а не вздрагивать от слишком нежных прикосновений.

Они и вправду были такими. Томительными и опытными, словно передо мной не злобный похититель, а обычный приветливый врач. Голубые глаза Сафронова были яркими. Похожими на мои…

Он ничего не говорил, больше не ругался, лишь помог мне встать. Я же, как полнейшая идиотка, шла за ним. Как загипнотизированная, не могла выполнить ни слова протеста.

Это почему-то казалось глупым, напускным. Да что вообще происходит? Злость от собственного бессилия накатывала волнами. Не помогал и тот факт, что руки саднило.

Сафронов словно изучил меня, рассмотрел под микроскопом. Понял, как надо себя вести и что с этим делать. Мужчина вывел меня из комнаты в коридор.

Дом оказался небольшим и довольно уютным. Второй свет, много стекла и бетона. Но я не могла собраться с мыслями, рассматривая обстановку… Сжалась в ожидании бури. Ведь должна же она была прийти?

Для чего он похитила меня? Зачем завладел? Чтобы стребовать с отца выкуп? Или в каких-то личных целях…

Пару лет назад, как раз когда произошло странное событие с моей подругой, отец бесновался. Он сходил с ума несколько недель после отъезда Адалины.

А потом я как-то зашла к нему, он приговаривал, что эти Сафроновы ещё пожалеют о том, что с ним связались. Они обязательно ответят за все! Как сумасшедший, он перекатывал в руках своё обручальное кольцо и бубнил под нос. Даже меня не заметил…

И сейчас я смотрела на мужчину напротив и боялась спросить. Что же такое случилось между ним и моим отцом, что я оказалась сейчас в его лапах? Приходилось одергивать себя.

Надо выждать, присмотреться. Возможно, мне удастся изучить противника, прежде чем я смогу выбраться отсюда.

Пока я рассуждала, морщась от боли, он осторожно доставал из меня осколки. Кажется, я угадала. Словно опытный врач, он пинцетом вытаскивал их из моих бёдер и наносил какую-то мазь. А потом забинтовывал.

Действовал Сафронов очень бережно, не глядя в глаза. Как истинный профессионал. Каждое касание его немного шершавых пальцев заставляло меня вздрагивать.

Я чувствовала странный трепет внутри, ведь по большому счёту ещё ни один мужчина не притрагивался ко мне ТАК и ТАМ. Становилось не по себе, ведь внутри смешивались слишком противоречивые чувства.

Молчание затягивалось. Я боялась пошевелиться, хотя периодически дергалась и прикусывала губу – скорее от напряжения, чем от боли. Он ловил эти движения и хмурился все сильнее. Но не говорил.

Лишь когда дело дошло до моей кисти, он поднял глаза. Мы уставились друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Я чувствовала, как на щеках проявляется румянец.

– Ты очень терпелива. Но постарайся быть аккуратнее. Я не квалифицированный врач, скорее недоучка.

Он аккуратно опустил мою ладонь на обнаженное колено. Я же снова впала в ступор. Чего я ожидала? Что он скажет мне хоть слово по делу, что заявит требования?

Но Сафронов поднялся и пошёл мыть руки на ультрасовременной кухне. Я же из-под ресниц наблюдала за ним, мечтая получить ответы на свои вопросы.

Да только, судя по всему, сперва придётся их задать. Осторожно привстала, скрипнув диваном. Его взгляд тут же с неодобрением прошёлся по мне.

– Я тебя знаю, ты Сафронов Игорь. У вас с братом бизнес спортивный.

Гордо задрала подбородок и опёрлась на стоявший рядом чёрный стол. И снова по мне прошлись неодобрительным взглядом, а мужчина негромко сказал:

– Тебе надо полежать, пока лекарство не впитается. Сядь, пожалуйста.

– Зачем ты похитила меня?

Проигнорировав его, сделала неуверенный шаг вперёд. Глаза мои наверняка горели, а мне хотелось искусать губы в кровь от волнения.

Но вместо этого я услышала лишь негромкое «Сядь» и увидела удаляющуюся спину.

Глава 4. Ева

Никто никогда не верил, что в такой маленькой мне может поместиться столько выдержки. Я всегда была максимально терпима к людям, животным. Могла часами ухаживать за ними, находя в этом успокоение.

Но сейчас меня словно испытывали на прочность. Пытались изобличить во лжи и вранье. И в кои-то веки были правы. Потому что терпение было на исходе. Впервые в жизни.

Я никогда не испытывала такого количества негативных эмоций. Всегда старалась искать в каждом моменте положительное. Что бы ни случилось, оно всегда есть, всегда находилось!

Но в данный момент мою душу заполняло раздражение. Потому что пошёл третий день пребывания в заточении, а я до сих пор не могла понять, что к чему.

Сафронов превратился в какого-то молчаливого стража. Он появлялся внезапно, кормил, помогал с бытовыми вопросами и так же скоро исчезал. Не отвечал на вопросы и игнорировал мой голос.

Сперва это озадачивало, и я, как зашуганная собачонка, пряталась от него, пыталась забиться подальше в угол, планируя побег. Пару раз даже выбиралась на улицу, но…

Он в такие моменты словно из земли вырастал. На расстоянии я видела его мощную фигуру, сменившую пиджак на чёрную футболку и джинсы. В них мужчина напоминал мне дикого ковбоя. Только шляпы не хватало и шпор.

Словно приведение, он возникал на горизонте каждый раз, когда я подходила к невидимым мне граням допустимого. Смотрел и одним взглядом ставил на место.

А если я сопротивлялась… Тогда шёл в мою сторону, угрожающе поправляя кобуру на поясе. Оружие всегда было у него с собой. Оно пугало и завораживало.

Он с оружием и пугал, и притягивал меня. Ствол до странного шёл ему, но при этом не делал грязным и мерзким, как, например, тех ребят из охраны отца. Когда папа не видел, они бросали на меня отвратительные сальные взгляды.

Сафронов тоже явно на святой нимб не претендовал. Иногда я ловила его взгляды, но они были совершенно иными. Пугавшими меня гораздо больше мерзостей отцовских приспешников.

Он смотрел так, словно у меня нет и не будет возможности вырваться. Словно я попала в силки, как птичка, и теперь навсегда его. Будто Игорь всю жизнь мечтал о том, чтобы смотреть на меня…

Это пугало почище низменных желаний, что я обычно пробуждаю в мужчинах. Мне становилось страшно, но более того… Где-то глубоко внутри просыпалось странное, новое чувство. Извращённое удовольствие.

Я гнала его от себя, приспосабливаясь. Как паразит, пыталась найти выходы из сложившейся ситуации. Не просто выжить, но понять. Что ему от меня нужно?

На третий день внутри не осталось ничего, кроме раздражения. Хотелось биться о стеклянные стены, кричать! И лишь моя природная покорность все же держала, словно железные путы.

Я зло смотрела, как он оставляет ароматный завтрак на чёрном острове посреди кухни-гостиной и удаляется. Три дня, почти без слов, без общения и понимания.

И я, самая хорошая девочка в Гродном, как любил говорить папа, взбунтовалась. Смела в сторону тарелку с моим любимым завтраком. Стеклянная посуда звякнула о пол и разлетелась на сотни кусочков.

Омлет с помидорами и базиликом некрасиво плюхнулся на пол, размазываясь по белоснежному кафелю. Сафронов резко обернулся, а мне до боли в руках захотелось броситься все собирать.

Но я сдержалась. Так не может продолжаться. Я должна действовать! А для этого надо вывести Сафронова из себя. Но он лишь вопросительно задрал бровь, не произнося ни слова.

– Я не буду есть, пока ты не скажешь, зачем я здесь.

Он усмехнулся, но усмешка вышла какой-то горькой… Словно он сожалел о том, что мог бы сказать. И поэтому молчал. Внутри внезапно вспыхнула дикая злость.

Да пошёл он к черту! Я схватила стакан с водой и запульнула в него. К удивлению, оказалось, что меткости мне не занимать. Если бы Сафронов не уклонился, снаряд бы непременно попал в цель.

Но мужчина продолжал стоять! Чертов безэмоциональный истукан! Тогда я решительно направилась у нему навстречу. Должно быть, от всего этого мозги совсем мне отказали.

Но вместо того, чтобы занять выжидательную позицию, я пошла прямо на него. Он не шевелился и лишь хмурился. Когда оказалась рядом, я замахнулась, желая ответить ему пощёчиной, но он перехватил мою руку.

В это мгновение я была воспалена настолько, что даже кожу в месте его хватки покалывала. Дыхание участилось, а сердце едва ли не выпрыгивало из груди.

Хотелось кричать, царапаться, биться. Я собиралась вырваться и… И прежде, чем успела дернуться, услышала:

– Ты здесь для меня, Ева. И чем быстрее свыкнешься с этой мыслью, тем будет лучше для нас обоих.

Глава 5. Ева

Глядя на море, я глотала горькие слёзы. Он сказал, что я здесь для него. Получается… Папа не замешан в этом деле и мой похититель – свихнувшийся безумец.

На горизонте уже собирались чёрные тучи, отражая то, что копилось в душе. Было больно и горько, воинственность испарилась. Потому что за отца бороться – это одно, а вот за себя…

Захотелось, чтобы папа узнал, что меня похитили, чтобы ворвался и спас меня, направляя дуло пистолета на Сафронова. Чтобы этого наглеца схватили и посадили на добрую сотню лет.

Развернулась и бросилась прочь от моря. Мне было плевать, что он обо мне подумает. Я не собираюсь становиться его подстилкой, или что он там себе навоображал. Папа спасёт меня!

Ворвавшись в дом, что был слишком красив, чтобы его ненавидеть, я наткнулась взглядом на ноутбук. Встала как вкопанная. Я много раз видела, как Сафронов сидел за ним.

Кажется, он был готов сутками то сидеть в ноуте, то наблюдать за мной, словно маньяк. Решительно направилась к горящему экрану.

Оглядываясь по сторонам, понимала, что скоро такими темпами сама с ума сойду. Когда твоя жизнь похожа на сказку, хоть и не самую весёлую, и вдруг все исчезает…

Села на стул и тут же открыла первый попавшийся браузер. Вкладки Сафронова даже смотреть не стала, а прямиком начала набирать сообщение. Есть в интернете такой сервис, с которого ты можешь отправить смс любому абоненту.

«Папа, я жива, на юге у моря. Странный современный дом с окнами в пол на обрыве. Спаси меня, мне страшно! Меня похитил Сафронов Игорь».

Дальше нажала «отправить» и спешно закрыла вкладку. Потом залезла в историю и подчистила ее. Не совсем я была идиоткой, и в институте, да и в школе «отлично» мне не только за красивые глазки ставила.

Потом огляделась и оставила все как было.

Руки тряслись, ведь я прекрасно понимала, что залог успеха в том, чтобы остаться незамеченной. Поэтому ринулась к лестнице на второй этаж, чтобы…

Вылетела из-за угла и с ходу врезалась в твёрдую мужскую грудь. Сильные руки обхватили меня, не давая упасть, а голубые глаза внимательно всмотрелись в мое лицо.

Я не умела врать. Никогда не могла, как многие, с честными глазами заявить, что не делала чего-то, хотя на самом деле все всё прекрасно понимали. Поэтому уже спустя мгновение опустила глаза.

Ждала, пока он меня отпустит, ведь зачем я ему? Прошло около двух недель, с тех пор как мы поселились здесь. Пребывание с ним стало до боли привычным. А ожидание спасения становилось все более безнадежным.

Но неожиданно он не отпускал. Дрожь прошлась по моему телу, потому что его пальцы сжали мою кожу, оставляя на ней белые следы. Не больно, но настойчиво. Властно.

Я сглотнула и попыталась пошевелиться. И тут все закончилось. Он отпустил меня и осторожно приподнял подбородок, заглядывая в глаза.

– Не играй со мной, Ева. Что ты делала у компьютера?

Во рту мгновенно пересохло, а на его лице появилась веселая ухмылка. Он все видел! Видел и не говорил, что наблюдает. Это он играл со мной, а не я…

От внезапно возникшей злости, что, как вспышка, сверкнула в голове, я ударила его в грудь кулаками. Закричала в лицо:

– Ненавижу! Ты чертов маньяк, отпусти меня! Почему ты не хочешь меня просто отпустить? Найди себе другую девку для любования!

Его лицо мгновенно почернело, а я осеклась. Потому что забыла главное правило, которому меня всегда учил папа: никогда не задевай мужскую гордость.

Он с детства вдалбливал в меня условности и учил быть послушной дочкой. Чтобы я не позорила его на мероприятиях и всегда была предметом гордости.

Годами я соответствовала созданному им образу и олицетворяла собой идеальную дочь: красивую, умную, отзывчивую. Он говорил, что гордится мной.

Но потребовалось совсем немного, чтобы все изменилось, а я забыла вызубренные правила. Потребовался всего лишь Сафронов с его «ты для меня».

– Для любования? Не стоит меня провоцировать. Я не святой, Ева, и никогда не претендовал на сей статус. Я всего лишь взрослый мужчина, который заперся на краю земли с самой желанной для него женщиной. Поэтому думай, что говоришь. Для твоей же безопасности.

Вопреки всякому здравому смыслу внутри вспыхнуло пламя. Обида разлилась в душе, заполняя все ее пространство.

Какой бедный и несчастный! Видите ли, заперли его в домике с девочкой. Как он жив остался?! Раздраженно процедила, вырываясь из его тисков:

– Ну так отпусти меня. Зачем себя мучать? Или ты мазохист? Для твоей же безопасности, Сафронов: верни меня отцу.

Мы столкнулись взглядами, и в его я снова прочитала то, что никак не предполагала там увидеть: жалость. Игорь невесело добавил:

– Отец не так уж и стремится найти тебя, девочка. Я не хочу быть тем человеком, который откроет тебе правду. А теперь повторю свой вопрос: что ты делала в моем ноутбуке?

Текст песни Жатва Веры — Верю я, верю я, верю я в Иисуса перевод, слова песни, видео, клип

Верю я, верю я, верю я, верю я в Иисуса,
Он мой Бог, мой Господь!
Верю я, верю я, верю я, верю я в Иисуса,
Только в Нём вся жизнь моя!

Мне радость Бог подарил,
За все грехи заплатил,
Святою кровью омыл.
И Его мир внеземной
Теперь навечно со мной,
Давай же скажем с тобой:

Господь меня сотворил,
Своё Он слово открыл,
И веру в сердце вложил.
Теперь на этой скале
Я буду вечно стоять,
Спасителя прославлять:

Я расскажу всем, я буду петь,
Провозглашать, что верю я в Иисуса!
Я расскажу всем, я буду петь,
Провозглашать, что верю я в Иисуса!
Я расскажу всем, я буду петь,
Провозглашать, что верю я в Иисуса!
Я расскажу всем, я буду петь,
Провозглашать, что верю я в Иисуса!
Я расскажу всем, я буду петь,
Провозглашать, что верю я в Иисуса!
Я расскажу всем, я буду петь,
Провозглашать, что верю я в Иисуса!

Верю я, верю я, верю я, верю я в Иисуса,
Он мой Бог, мой Господь!
Верю я, верю я, верю я, верю я в Иисуса,
Только в Нём вся жизнь моя! I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
He is my God, my Lord!
I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
Only in Him is all my life!

I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
He is my God, my Lord!
I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
Only in Him is all my life!

God gave me joy,
For all my sins I paid,
He washed his holy blood.
And His world of extraterrestrial
Now forever with me,
Let’s say with you:

I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
He is my God, my Lord!
I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
Only in Him is all my life!

The Lord created me,
He opened his word,
And he put faith in my heart.
Now on this rock
I will stand forever,
Savior glorify:

I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
He is my God, my Lord!
I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
Only in Him is all my life!

I’ll tell everyone, I’ll sing,
Proclaim that I believe in Jesus!
I’ll tell everyone, I’ll sing,
Proclaim that I believe in Jesus!
I’ll tell everyone, I’ll sing,
Proclaim that I believe in Jesus!
I’ll tell everyone, I’ll sing,
Proclaim that I believe in Jesus!
I’ll tell everyone, I’ll sing,
Proclaim that I believe in Jesus!
I’ll tell everyone, I’ll sing,
Proclaim that I believe in Jesus!

I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
He is my God, my Lord!
I believe, I believe, I believe, I believe in Jesus,
Only in Him is all my life!

Смотрите также:

Жатва Веры — Верой сдвину даже горы
Жатва Веры — Вечно буду славить лишь Тебя
Жатва Веры — Хвала Тебе, Аллилуйя, Аллиллуйя
Жатва Веры — Иисус, Иисус драгоценный
Жатва Веры — Иисус, как Ты дорог для меня

Во что я верю — Эйнштейн (1930)

Следующее было впервые опубликовано в октябре 1930 года на FORUM, vol. LXXXIV, № 4. Это было большим вдохновением для меня, и я надеюсь, что вам понравится читать его.

Во что я верю
Живая философия XIII
Альберт Эйнштейн

Странное наше положение здесь, на земле. Каждый из нас приезжает с кратким визитом, не зная зачем, но иногда как будто угадывая цель.

С точки зрения повседневной жизни, однако, мы знаем одно: что человек здесь ради других людей — прежде всего для тех, от чьей улыбки и благополучия зависит наше собственное счастье, а также для бесчисленные неизвестные души, с судьбой которых мы связаны узами симпатии. Много раз в день я осознаю, насколько моя собственная внешняя и внутренняя жизнь построена на трудах моих ближних, как живых, так и умерших, и как ревностно я должен напрягаться, чтобы отдать взамен столько же, сколько получил. Мой душевный покой часто нарушается угнетающим чувством, что я слишком много заимствовал из работы других людей.

Я не думаю, что у нас вообще может быть свобода в философском смысле, ибо мы действуем не только по внешнему принуждению, но и по внутренней необходимости. Изречение Шопенгауэра: «Человек, конечно, может делать то, что он хочет, но он не может определить, что он хочет» — произвело на меня впечатление в юности и всегда утешало меня, когда я был свидетелем или страдал от жизненных невзгод. Это убеждение является постоянным источником терпимости, поскольку оно не позволяет нам относиться к себе или другим слишком серьезно; это делает скорее для чувства юмора.

Бесконечные размышления о причине собственного существования или о смысле жизни вообще кажутся мне, с объективной точки зрения, полнейшей глупостью. И все же каждый придерживается определенных идеалов, которыми он руководит своим устремлением и своим суждением. Идеалы, которые всегда сияли передо мной и наполняли меня радостью жизни, — это добро, красота и истина. Мне никогда не нравилось ставить целью комфорт или счастье; система этики, построенная на этой основе, была бы достаточной только для стада скота.

Без чувства сотрудничества с единомышленниками в стремлении к вечно недостижимому в искусстве и научных исследованиях моя жизнь была бы пустой. С самого детства я презирал банальные ограничения, которые так часто накладываются на человеческие амбиции. Имущество, внешний успех, известность, роскошь — все это всегда было для меня презрением. Я считаю, что простой и непритязательный образ жизни лучше для всех, лучше и для тела, и для ума.

Мой страстный интерес к социальной справедливости и социальной ответственности всегда резко контрастировал с явным отсутствием стремления к прямому общению с мужчинами и женщинами. Я лошадь для одиночной упряжи, а не для работы в тандеме или в команде. Я никогда не принадлежал всем сердцем стране или штату, своему кругу друзей или даже своей семье. Эти связи всегда сопровождались смутной отчужденностью, а желание уйти в себя с годами возрастает.

Такая изоляция иногда горька, но я не сожалею о том, что отрезана от понимания и сочувствия других мужчин. Конечно, я что-то теряю из-за этого, но компенсирую это тем, что становлюсь независимым от обычаев, мнений и предрассудков других, и у меня нет соблазна основывать свое душевное спокойствие на таких изменчивых основаниях.

Мой политический идеал — демократия. Каждого надо уважать как личность, но никого не боготворить. Ирония судьбы, что на меня обрушилось столько неуместного и незаслуженного восхищения и уважения. Возможно, это преклонение проистекает из неудовлетворенного желания толпы понять те немногие идеи, которые я, с моими слабыми способностями, выдвинул.

Прекрасно ли я знаю, что для достижения какой-либо определенной цели необходимо, чтобы один человек думал, распоряжался и нес большую часть ответственности. Но тех, кого ведут, нельзя гнать, и им нужно позволить выбрать своего лидера. Мне кажется, что различия, разделяющие социальные классы, ложны; в конечном счете они опираются на силу. Я убежден, что вырождение следует за каждой автократической системой насилия, ибо насилие неизбежно привлекает морально низших. Время показало, что на смену прославленным тиранам приходят негодяи.

По этой причине я всегда был ярым противником таких режимов, которые существуют сегодня в России и Италии. То, что дискредитировало европейские формы демократии, — это не сама базовая теория демократии, о которой некоторые говорят, что она виновата, а нестабильность нашего политического руководства, а также безличный характер партийных союзов.

Я считаю, что вы в Соединенных Штатах пришли к правильной идее. Вы выбираете президента на разумный срок и даете ему достаточно власти, чтобы он надлежащим образом выполнял свои обязанности. С другой стороны, в германском правительстве мне нравится более обширная забота государства о человеке, когда он болен или безработен. Что действительно ценно в нашей жизненной суете, так это не нация, я бы сказал, а творческая и впечатлительная индивидуальность, и личность, которая производит благородное и возвышенное, в то время как простое стадо остается тупым в мыслях и бесчувственным в чувствах.

Эта тема подводит меня к гнуснейшему порождению стадного разума – гнусной милиции. Человек, который любит маршировать строем и гуськом под звуки музыки, не заслуживает моего презрения; он получил свой большой мозг по ошибке — спинного мозга было бы вполне достаточно. Этот командный героизм, это бессмысленное насилие, эта проклятая напыщенность патриотизма — как сильно я их презираю! Война — это низкое и презренное дело, и я предпочел бы быть разбитым в клочья, чем участвовать в таких деяниях.

Такое пятно на человечестве следует стереть безотлагательно. Я достаточно хорошо понимаю человеческую природу, чтобы поверить, что она давно была бы уничтожена, если бы здравый смысл наций не подвергался систематическому искажению через школу и прессу по деловым и политическим причинам.

Самое прекрасное, что мы можем испытать, это таинственное. Это источник всего истинного искусства и науки. Тот, кому эта эмоция чужда, кто не может больше остановиться, чтобы удивиться, и пребывать в восторге от благоговения, все равно что мертв: его глаза закрыты. Это проникновение в тайну жизни, хотя и сопряженное со страхом, также породило религию. Знать, что то, что для нас непроницаемо, действительно существует, являясь высшей мудростью и самой лучезарной красотой, которые наши тупые способности могут постичь только в самых примитивных формах, — это знание, это чувство и есть средоточие истинной религиозности. В этом и только в этом смысле я принадлежу к числу глубоко верующих людей.

Я не могу представить Бога, который вознаграждает и наказывает объекты своего творения, чьи цели смоделированы по образцу наших собственных, — короче говоря, Бога, который является не чем иным, как отражением человеческой слабости. Не могу я поверить и в то, что человек переживает смерть своего тела, хотя слабые души питают такие мысли из-за страха или смешного эгоизма. Мне достаточно созерцать тайну сознательной жизни, увековечивающей себя на протяжении всей вечности, размышлять о чудесной структуре вселенной, которую мы можем смутно воспринимать, и пытаться смиренно постичь даже бесконечно малую часть разума, проявленного в природе.

Эссе «В это я верю» — напишите, что важно

Таня Мэтьюз

This I Believe — это захватывающий медиа-проект, который приглашает людей из всех слоев общества написать и обсудить основные убеждения, которыми они руководствуются в своей повседневной жизни. Они делятся этими заявлениями в еженедельных передачах NPR Morning Edition и All Things Introduction .

Сериал основан на радиопрограмме 1950-х годов This I Believe , которую вел известный журналист Эдвард Р. Мерроу. Каждый день около 39-миллионы американцев собрались у своих радиоприемников, чтобы послушать убедительные эссе от таких личностей, как Элеонора Рузвельт, Джеки Робинсон, Хелен Келлер и Гарри Трумэн, а также руководителей корпораций, таксистов, ученых и секретарей — всех, кто способен за несколько минут изложить основные принципы которым они жили. Их слова принесли утешение и вдохновение стране, обеспокоенной холодной войной, маккартизмом и расовым разделением.

В конце концов, радиопередачи стали культурным явлением. Восемьдесят пять ведущих газет печатали еженедельную колонку, основанную на В это я верю . Сборник эссе, изданный в 1952 году, был продан тиражом 300 000 экземпляров, уступая только Библии в том же году. Сериал был переведен и транслировался по всему миру на «Голосе Америки». Книга эссе, переведенная на арабский язык, разошлась тиражом 30 000 экземпляров всего за три дня.

[Серию NPR This I Believe можно прочитать и услышать здесь. Кроме того, на веб-сайте и в организации This I Believe размещены тысячи эссе, написанных известными людьми, такими как упомянутые выше, и обычными людьми, такими как вы и я.]

Будучи студентом колледжа в 2020 году, вы сталкиваетесь с бурными политическими, социально-экономическими проблемами и этическими дилеммами, которые заставят вас занять определенную позицию и внести свой вклад в местные, национальные и глобальные дискуссии вокруг вас. Цель этого письменного задания не в том, чтобы убедить вас согласиться с одними и теми же убеждениями. Скорее, это побуждает вас приступить к гораздо более сложной задаче развития уважения к убеждениям, отличным от ваших собственных. Пятьдесят лет назад проект Эдварда Р. Мерроу вызвал отклик у миллионов американцев. Он может сделать это снова сегодня… с вами.

Дэн Гедиман о написании эссе «В это я верю»

Прочтите эссе Сесилии Муньос «Злиться — это хорошо», упомянутое в предыдущем видео, здесь.

Эссе «В это я верю» с анимацией

Идеи для сочинения «В это я верю»

1) Анализ заявлений других

Рассмотрите следующие утверждения, написанные в ответ на вопрос «Что вы узнали о жизни?». Выделите любые предложения, которые резонируют с вами. Поговорите о них с партнером или группой, объяснив, почему.
1. Я узнал, что когда я машу людям в деревне, они прекращают свои действия и машут в ответ. – 9 лет
2. Я узнал, что если хочешь поднять себе настроение, надо попробовать подбодрить кого-то другого. – 14 лет
3. Я узнал, что, хотя мне и трудно в этом признаться, я втайне рад, что мои родители строги со мной. – 15 лет
4. Я усвоил, что если кто-то скажет обо мне что-то недоброе, я должен жить так, чтобы никто этому не поверил. – Возраст 39
5. Я узнал, что есть люди, которые очень тебя любят, но просто не знают, как это показать. – Возраст 42
6. Я узнал, что можно сделать чей-то день, просто отправив ему маленькую записку. – Возраст 44 года
7. Я узнал, что чем сильнее чувство вины у человека, тем больше у него или ее потребности сваливать вину на других. – Возраст 46
8. Я понял, что независимо от того, что происходит или как плохо сегодня, жизнь продолжается, и завтра она будет лучше. – Возраст 48
9. Я узнал, что независимо от ваших отношений с родителями, вы ужасно скучаете по ним после их смерти. – Возраст 53 года
10. Я понял, что зарабатывать на жизнь – это не то же самое, что зарабатывать на жизнь. – Возраст 58
11. Я понял, что жизнь иногда дает второй шанс. – 62 года
12. Я понял, что всякий раз, когда я решаю что-то с добротой, я обычно принимаю правильное решение. – 66 лет
13. Я узнал, что стоит верить в чудеса. И, честно говоря, я видел несколько. – Возраст 75
14. Я понял, что даже когда у меня болит, я не обязан им быть. – Возраст 82 года
15. Я понял, что каждый день нужно протягивать руку и прикасаться к кому-нибудь. Людям нравится это человеческое прикосновение — рукопожатие, теплое объятие или просто дружеское похлопывание по спине. – Возраст 85
16. Я понял, что мне еще многому предстоит научиться. – Возраст 92

2) Составьте собственное заявление

Напишите предложение, выражающее то, что ВЫ узнали о жизни. Возможно, это похоже на одно из утверждений выше; может это совсем другое. Что бы это ни было, запишите это.

3) Авторское право и

Теперь свободно напишите свой приговор. Включите по крайней мере два примера/опыта, которые у вас были, которые подтверждают, почему вы так думаете.

Личное заявление/философия: ________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Почему вы верите в это утверждение? ____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Назовите два случая, которые вы пережили и которые подтверждают это утверждение:
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Что это говорит о вас или вашей личности? _________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
После вашего жизненного опыта, как вы пришли к выводу, что это должно быть вашим утверждением? Как изменились ваши убеждения, если вообще изменились? ____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Как это событие повлияло на ваши отношения с человеком, местом или объектом? _________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Как ваше утверждение применимо к вам сегодня? (Как вы относитесь к себе и обществу)
________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Образец №1: Красота Америки в ее разнообразии

, написанное Алаа Эль-Саадом, ученицей старшей школы, в эфире NPR Tell Me More (2009)

Америка построена на идее свободы, и мусульманки не исключение. Я верю в свободу религии и слова. Но в основном я считаю, что это нормально — быть другим и отстаивать то, кто и что ты есть. Поэтому я верю в ношение хиджаба.

Хиджаб – это религиозный головной убор, похожий на платок. Я мусульманин, и то, что моя голова покрыта, является признаком зрелости и уважения к моей религии и воле Аллаха. Если честно, мне тоже нравится носить его, чтобы отличаться. Обычно мне не нравится делать то, что делают все остальные. Я хочу быть личностью, а не просто частью толпы. Но когда я впервые надела его, я также боялась реакции, которую получу в школе.

Я решила для себя, что в шестом классе пора начинать носить хиджаб. Я боялась того, что дети скажут или даже сделают со мной. Я думал, что они могут посмеяться надо мной или даже испугаться меня и стянуть с меня платок. Детям в этом возрасте обычно нравится быть одинаковыми, и они практически не принимают различия.

В первый день в школе я отбросила все негативные мысли за спину и вошла с гордо поднятой головой. Я немного задержала дыхание, но внутри я также гордилась тем, что я мусульманка, гордилась тем, что ношу хиджаб, гордилась тем, что отличаюсь от других.

Я ошибался во всем, что, как я думал, дети скажут или даже сделают со мной. На самом деле я встретил много людей из-за того, что носил головной убор. Большинство детей приходили и с уважением задавали мне вопросы о хиджабе и о том, почему я его ношу.

Я слышал, что какой-то ребенок надо мной подшучивал, но была одна девочка — ее даже не было в моем классе, мы никогда особо не разговаривали — и она заступилась за меня, а меня даже не было! В том году у меня появилось много новых друзей, друзей, которые у меня есть и по сей день, пять лет спустя.

Да, я другой, но здесь все разные, в той или иной степени. В этом красота Америки. Я верю в то, на чем построена Америка: на всех религиях, расах и верованиях. Разное все.

Образец № 2: Основы счастья

, написанный Александрой Шуман, ученицей старшей школы, услышанный на Шоу Боба Эдвардса (2013)

В детстве я вообще был счастлив; петь и танцевать под любимые песни; улыбаясь и смеясь с моими друзьями и семьей. Но еще во втором классе я заметил вокруг себя «темноту». Мне не нравилось заниматься многими вещами. Я не обращал внимания на своих сверстников в начальной школе, потому что они казались такими счастливыми, а у меня не было такой способности так легко достичь счастья.

В средней школе в моей жизни стало еще хуже. Я начал отказываться от всего, чем когда-то наслаждался; плавание, теннис, семья. Я ненавидел ложиться спать, зная, что должен проснуться в другой день. Я всегда был уставшим. Все было ужасно. Наконец, в середине восьмого класса мне сказали, что у меня химический дисбаланс; диагностировали клиническую депрессию и назначили лекарства. Мне потребовались месяцы, чтобы ощутить действие лекарства.

Когда я снова почувствовал себя счастливым, я понял, что должен взять на себя ответственность за выздоровление, а не полагаться только на лекарства и терапию. Аристотель сказал: «Жить счастливо — это внутренняя сила души», и я считаю, что эта цитата описывает то, что мне пришлось сделать, чтобы достичь счастья. Счастье — это путешествие. Всем кажется, что для счастья нужны разные вещи. Но я считаю, что люди слепы к тому, что действительно делает их счастливыми.

В детстве нас поощряют к успеху в жизни; но как определяется успех? Успех и счастье теперь представляются как обладание большими деньгами. Это так неправда. Недавно я был в Коста-Рике и посетил небольшой городок Эль Робле. Я провел день с девятилетней девочкой по имени Мэрилин. Она взяла меня к себе домой, чтобы познакомиться с ее родителями. Было очевидно, что они небогаты; живет в маленьком доме с семью детьми. Дом был захламлен, но полон жизни. Те, кто решил, что успех и счастье связаны с наличием денег и большого дома, были бы потрясены тем, насколько счастлива эта семья из Эль Робле. Люди говорят, что такие вещи заставляют ценить то, что у тебя есть, но я завидовал им за то, что они были так счастливы без всего того, что есть у меня.

«Для счастья главное — это что-то любить, что-то делать и на что-то надеяться», — цитата Уильяма Блейка резюмирует то, что, по моему мнению, люди должны осознать, чтобы быть по-настоящему счастливыми в жизни. Людям нужна любовь; Я чувствую, что они нуждаются в своей семье и своих друзьях больше всего на свете. Людям нужна работа, что-то, что заставит их почувствовать, что они меняют мир к лучшему. Людям нужно знать, что в будущем их ждет больше хорошего, поэтому они продолжают жить «сейчас», вместо того чтобы постоянно беспокоиться о плохом, которое может произойти. И самое главное, люди должны знать, что счастье — это не то, что происходит в одночасье. Любовь и надежда — это счастье.

Образец №3: Найдите хорошую лягушку

написано Делией Мотавалли, ученицей старшей школы, прозвучало на Шоу Боба Эдвардса (2013)

Я верю, что найду хорошую лягушку. Кажется, что все на протяжении всего детства нас учат искать счастливую жизнь. «И все они жили долго и счастливо»; Разве это не конец многих детских фильмов? Когда я был ребенком, я всегда думал об этом как о волшебстве; но сейчас действительно это просто кажется нереальным. И это учит нас тому, что мы хотим сказки, как в сборниках сказок. Мы все хотим быть Золушкой, которую сбивает с ног горячий принц; мы хотим жить в королевском замке, верно? Но я не думаю, что это обязательно хорошая вещь для нас. Я не говорю, что верю в пессимизм, но я верю в реалистичность; это то, что я получил от моей мамы.

Мы с мамой всегда лучше всего разговариваем под дождем. Мы сидим в машине, никто из нас не хочет идти под дождем, чтобы добраться до дома. Итак, мы сидим. Мы наблюдаем, как капли мчатся по ветровому стеклу, слушаем, как дождь стучит по крыше ее маленькой синей «Хонды», и чувствуем, как обогреватель, работающий на полную мощность, мчится к нашим ногам (именно так, как нам нравится). Не знаю почему, но сидя в машине, мы всегда разговариваем больше, чем обычно. Был один дождливый день, когда моя мама сказала мне кое-что, что останется со мной навсегда. Ранее в тот же день она и мой отец о чем-то спорили; не могу вспомнить что. Поэтому она сказала: «Не трать свою жизнь на поиски Прекрасного Принца. Вместо этого найдите себе действительно хорошую лягушку».

В то время эта мысль меня очень обескураживала. Кто хочет думать, что вы никогда не найдете Прекрасного Принца? Ты никогда не станешь Золушкой? Еще одна мысль, которая пришла мне в голову: если моя мама говорит, что Прекрасного Принца не существует, то кто мой папа? Лягушка? Я спросил ее, и она ответила: «Конечно! Если бы он был Прекрасным Принцем, он бы не храпел, умел бы готовить, и мы бы никогда не ссорились. Но вы знаете, что? Он чертовски хороший лягушонок. Конечно, будучи молодым, я не задумывался о том, что стоит за тем, что она говорила. Я был слишком занят, думая об этом буквально, представляя маму в образе принцессы, а папу в образе лягушки.

Но спустя несколько лет я понимаю цену маминым словам. Вы не можете ожидать, что все будет идеально. Давайте будем полностью честными; если ты будешь всю жизнь ждать своего принца с распущенными волосами, статными чертами лица и на белом коне, ты будешь одинок. Я думаю, что смысл поиска хорошей лягушки заключается в том, чтобы принять что-то прекрасное, со всеми недостатками и прочим. Так легко быть придирчивым. Вы можете найти одну маленькую вещь, которая неверна, и эта маленькая вещь — это то, от чего вы не можете отвлечься. Но в жизни мы не можем позволить себе годами напрасно ждать совершенства. Поэтому я думаю, что хорошая лягушка, удивительная лягушка, лучшая лягушка, которую вы можете найти, — это то, что мы действительно ищем в этом мире. Не бездельничайте по жизни в ожидании долгой и счастливой жизни, потому что я не думаю, что вы будете очень довольны результатом.

Будь крутым с чуваком-пиццей, Сара Адамс

Они жили своей верой Чарльз Генри Пэрриш

Возвращение к естественному, Амелия Бакстер-Штольцфус

Первородство человеческого достоинства Уилла Томаса

Вспоминая всех мальчиков автора Эльвия Батиста

Я все еще величайший Мохаммед Али

Цель служения человечеству Энтони Фаучи

Моя жизнь стала лучше Авраам

Дай мне вафли от Бренды

Мелочи Софи Кроссли

Вы также можете просмотреть тысячи других эссе This I Believe по темам.

Посмотрите серию подкастов This I Believe

Руководство по назначению + предложения и советы по составлению

1. Хотя приведенные вами примеры могут служить моделью, важно, чтобы каждый из вас написал о личном убеждении или философии, к которой вы твердо относитесь.
2. Расскажите историю. Личный опыт — краеугольный камень хорошего эссе. Ваша история не должна быть душераздирающей или даже важным событием, но она должна быть чем-то, что повлияло на то, как вы думаете, чувствуете и действуете.
Перечислите свой личный опыт, который вы собираетесь использовать в качестве доказательства ниже:
3. Будьте кратки. Избегайте повторений. Это эссе должно быть от 500 до 650 слов. При чтении вслух это должно занять примерно четыре минуты.
4. Назовите свое убеждение. Очень важно, чтобы вы могли назвать свое убеждение в одном-двух предложениях. Сосредоточьтесь только на одном убеждении.
Это твоя диссертация. Напишите здесь:
5. Будьте позитивны. Избегайте проповедей или убеждений. Вы не пытаетесь изменить то, как другие думают или действуют. Пишите о том, во что вы верите, а не во что не верите.
6. Используйте первое лицо. Говори за себя. Избегайте использования мы или вы.
7. Пусть ваш голос сияет. Используйте язык, похожий на ваш. Прочтите его вслух в качестве исправления. Продолжайте вносить изменения, пока ваше эссе не будет звучать так, как вы, и не будет отражать суть вашего убеждения.

После того, как вы написали свой первый черновик, договоритесь о том, чтобы ваше эссе было отредактировано коллегой, используя следующий контрольный список коллегиального редактирования:
Имя автора: ________________________________________________
Имя коллеги-редактора: ________________________________________________
Используйте КАРАНДАШ или РУЧКУ (НЕ красную или зеленую), чтобы внести исправления. Помните, что это эссе находится в стадии разработки. Вы не закончили писать! Ищите способы улучшить то, что вы уже написали.
Отметьте каждый шаг, если он был выполнен.
_____ 1. Прочитайте статью в обратном порядке, по одному предложению за раз. Проверьте на орфографические ошибки.
Используйте словарь, друга или программу проверки орфографии, чтобы найти правильное написание.
_____ 2. Проверьте имена собственные с заглавной буквы и первое слово каждого предложения.
_____ 3. Пропустите строку между абзацами.
_____ 4. В конце каждого предложения должны быть знаки препинания.
_____ 5. Проверьте запятые. Используются ли они только для составных предложений, списка элементов, вводного слова или фразы, прямого обращения, прерывания, разделения прилагательных или в датах? Нужно ли добавлять запятые? Убедитесь, что у вас нет запятых, разделяющих целые предложения (например, ошибки соединения запятых, которые создают повторные предложения).
_____ 6. Апострофы используются только для сокращений и для обозначения принадлежности.
_____ 7. Использование более сложных знаков препинания (тире, дефис, точка с запятой, скобки и т. д.) выполнено правильно.
_____ 8. Правильно ли вы использовали обычно смешанные пары слов? Отметьте эти: они/их/там, ваш/вы, это/его, а/ан, к/тоже/два, являются/наш/час и другие.
_____ 9. Прочитайте статью в обратном порядке по одному предложению за раз. Найдите фрагменты предложения и повторения и исправьте их.
_____ 10. На протяжении всего эссе вы использовали настоящее время (например, is, am, do, take, know и т. д.) или прошедшее время (например, was, were, did, take, know и т. д.)?
_____ 11. Вы говорили от первого лица (я, я, мой, мы, нас, наш) или от третьего лица (он, он, она, она, они, они, их) на протяжении всего эссе?
_____ 12. Адекватно ли использовались конкретные детали и сенсорные детали? Были ли детали ясны и относились к заявлению?
_____ 13. Ясна ли общая цель/философия?
_____ 14. Заставляет ли вас воскликнуть вывод: «Вау!» «Прохладный!» «Я никогда не думал об этом в таком ключе» или любая другая подобная реакция?
Другие предложения по общему содержанию произведения:
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Во что я верю | Анархистская библиотека

«Во что я верю» много раз становилось целью халтурщиков. Обо мне ходили такие леденящие кровь и бессвязные истории, неудивительно, что у среднего человека учащается сердцебиение при одном упоминании имени Эммы Гольдман. Жаль, что мы уже не живем во времена, когда ведьм сжигали на кострах или пытали, чтобы изгнать из них злой дух. Ведь Эмма Гольдман действительно ведьма! Правда, она не ест маленьких детей, но делает много худших вещей. Она изготавливает бомбы и играет в коронованные особы. Б-р-р-р!

Таково впечатление публики обо мне и моих убеждениях. Поэтому большая заслуга журнала The World в том, что он дает своим читателям, по крайней мере, возможность узнать, каковы мои убеждения на самом деле.

Изучающий историю прогрессивной мысли хорошо знает, что каждая идея на ее ранних стадиях представлялась в ложном свете, а сторонники таких идей подвергались клевете и преследованию. Нет необходимости возвращаться на две тысячи лет назад, к тому времени, когда тех, кто верил в Евангелие Иисуса, бросали на арену или загоняли в темницы, чтобы понять, как мало понимаются великие верования или искренние верующие. История прогресса написана кровью мужчин и женщин, осмелившихся отстаивать непопулярное дело, как, например, право чернокожего мужчины на свое тело или право женщины на свою душу. Если же с незапамятных времен Новое встречало сопротивление и осуждение, то почему мои верования должны быть освобождены от тернового венца?

«Во что я верю» — это процесс, а не завершенность. Завершения предназначены для богов и правительств, а не для человеческого разума. Хотя формулировка свободы, предложенная Гербертом Спенсером, как политическая основа общества, может быть правдой, тем не менее, жизнь — это нечто большее, чем формулы. В битве за свободу, как хорошо указал Ибсен, именно борьба за свободу, а не столько за ее достижение, развивает все самое сильное, стойкое и прекрасное в человеческом характере.

Однако анархизм — это не только процесс, идущий «мрачными шагами», окрашивающий все положительное и созидательное в органическом развитии. Это явный протест самого воинственного типа. Это настолько абсолютно бескомпромиссная, настойчивая и всепроникающая сила, что она преодолевает самые упорные натиски и выдерживает критику тех, кто на самом деле представляет собой последние трубы угасающего века.

Анархисты отнюдь не пассивные зрители в театре общественного развития; напротив, у них есть очень положительные представления о целях и методах.

Чтобы я мог выразиться как можно яснее, не занимая слишком много места, позвольте мне применить тематический способ трактовки «Во что я верю»:

I. Что касается собственности

«Собственность» означает господство над вещами и отказ другим в пользовании этими вещами. Пока производство не соответствовало нормальному спросу, институциональная собственность могла иметь какой-то raison d’être. Однако стоит только обратиться к экономике, чтобы узнать, что производительность труда за последние несколько десятилетий возросла настолько колоссально, что во сто раз превышает нормальный спрос и что собственность превратилась не только в помеху человеческому благосостоянию, но препятствием, смертельным барьером для всякого прогресса. Именно частное господство над вещами обрекает миллионы людей на простое ничтожество, на живые трупы, лишенные оригинальности и инициативы, на человеческие машины из плоти и крови, которые нагромождают горы богатств для других и расплачиваются за это серой, унылой и жалкое существование для себя. Я считаю, что не может быть настоящего богатства, общественного богатства, пока оно держится на человеческих жизнях — молодых жизнях, старых жизнях и жизнях в процессе становления.

Все радикальные мыслители признают, что основной причиной такого ужасного положения дел является

что человек должен продавать свой труд;
что его наклонности и суждения подчиняются воле хозяина.

Анархизм — единственная философия, которая может и покончит с этой унизительной и унизительной ситуацией. Она отличается от всех других теорий тем, что указывает на то, что только развитие человека, его физическое благополучие, его скрытые качества и врожденная предрасположенность должны определять характер и условия его труда. Точно так же физические и умственные способности человека и его душевные желания будут определять, сколько он должен потреблять. Воплотить это в жизнь, я полагаю, можно только в обществе, основанном на добровольном сотрудничестве продуктивных групп, общин и обществ, слабо объединенных вместе, в конечном итоге перерастающих в свободный коммунизм, движимый солидарностью интересов. Не может быть никакой свободы в широком смысле этого слова, никакого гармоничного развития, пока корыстные и коммерческие соображения играют важную роль в определении личного поведения.

II. Что касается правительства

Я считаю, что правительство, организованная власть или государство необходимы только для поддержания или защиты собственности и монополии. Он доказал свою эффективность только в этой функции. Правительство осуждается всеми великими людьми мира как поборник личной свободы, человеческого благополучия и социальной гармонии, которые только и составляют настоящий порядок.

Поэтому я вместе с моими товарищами-анархистами считаю, что законодательные положения, законодательные акты, конституционные положения являются навязчивыми. Они еще никогда не побуждали человека делать что-либо, что он мог бы и не стал бы делать в силу своего интеллекта или темперамента, и не препятствовали тому, что человек был бы вынужден делать в соответствии с теми же диктатами. Живописное описание «Человека с мотыгой» Милле, шедевры Менье о горняках, которые помогли поднять труд с его унизительного положения, описания подземного мира Горьким, психологический анализ человеческой жизни Ибсеном никогда больше не могли быть вызваны правительством. чем дух, который побуждает мужчину спасать тонущего ребенка или искалеченную женщину из горящего здания, когда-либо приводился в действие законом или полицейским клубом. Я верю — и даже знаю, — что все прекрасное и прекрасное в человеке выражается и утверждает себя вопреки правительству, а не благодаря ему.

Таким образом, анархисты вправе предположить, что анархизм — отсутствие правительства — обеспечит широчайшие и величайшие возможности для беспрепятственного человеческого развития, краеугольного камня истинного социального прогресса и гармонии.

Что же касается стереотипного аргумента о том, что правительство действует как средство сдерживания преступности и порока, то даже создатели законов больше не верят в него. Эта страна тратит миллионы долларов на содержание своих «преступников» за решеткой, но преступность растет. Ведь такое положение дел не из-за недостатка законов! Девяносто процентов всех преступлений — это преступления против собственности, которые уходят своими корнями в наши экономические беззакония. Пока эти последние продолжают существовать, мы можем превратить каждый фонарный столб в виселицу, не оказав ни малейшего влияния на преступность среди нас. Преступления, происходящие от наследственности, конечно, никогда не могут быть излечены законом. Конечно, уже сегодня мы узнаем, что такие преступления можно эффективно лечить только с помощью лучших современных медицинских методов, имеющихся в нашем распоряжении, и, прежде всего, в духе более глубокого чувства товарищества, доброты и понимания.

III.

Что касается милитаризма

Я не стал бы рассматривать этот предмет отдельно, так как он относится к атрибутам управления, если бы не тот факт, что те, кто наиболее яростно противится моим убеждениям на том основании, что последние выступают за силу, являются сторонниками милитаризма.

Дело в том, что анархисты — единственные истинные сторонники мира, единственные люди, призывающие остановить растущую тенденцию милитаризма, которая быстро превращает эту некогда свободную страну в империалистическую и деспотичную державу.

Военный дух — самый беспощадный, бессердечный и жестокий из существующих. Он поддерживает учреждение, для которого нет даже претензии на оправдание. Солдат, по выражению Толстого, — профессиональный человекоубийца. Он убивает не из любви к ней, как дикарь, и не из страсти, как человекоубийца. Он хладнокровный, механический, послушный инструмент своего военного начальства. Он готов перерезать глотки или затопить корабль по приказу своего старшего офицера, не зная и, может быть, не заботясь о том, как, почему и почему. В этом утверждении меня поддерживает не меньший военный свет, чем генерал Фанстон. Цитирую из сообщения последнего New York Evening Post от 30 июня, касающийся дела рядового Уильяма Бувальды, вызвавшего такой переполох на Северо-Западе. «Первой обязанностью офицера или рядового, — говорит наш благородный воин, — является беспрекословное подчинение и верность правительству, которому он присягнул на верность; не имеет значения, одобряет он это правительство или нет».

Как мы можем согласовать принцип «беспрекословного послушания» с принципом «жизни, свободы и стремления к счастью»? Смертоносная сила милитаризма никогда прежде не демонстрировалась в этой стране с такой эффективностью, как в недавнем приговоре военного трибунала Уильяма Бувалда из Сан-Франциско, рота А, инженеры, к пяти годам военной тюрьмы. Это был человек, за плечами которого пятнадцать лет непрерывной службы. «Его характер и поведение были безупречны», — говорит нам генерал Фанстон, который, учитывая это, сократил срок заключения Бувальды до трех лет. Но человека внезапно вышвыривают из армии, обесчещают, лишают возможности получать пенсию и отправляют в тюрьму. В чем было его преступление? Вы только послушайте, свободнорожденные американцы! Уильям Бувалда присутствовал на публичном собрании, а после лекции пожал руку спикеру. Генерал Фанстон в своем письме к 9Пост 0046, , о котором я уже упоминал выше, утверждает, что действия Бувальды были «крупным военным преступлением, несравненно худшим, чем дезертирство». В другом публичном заявлении, которое генерал сделал в Портленде, штат Орегон, он сказал, что «совершенное Бувалдой было серьезным преступлением, равным государственной измене».

Совершенно верно, что собрание было организовано анархистами. Генерал Фанстон сообщает нам, что если бы социалисты выступили с призывом, не было бы никаких возражений против присутствия Бувальды. В самом деле, генерал говорит: «Я бы ни малейшего колебания не поехал бы сам на собрание социалистов». Но посетить собрание анархистов с Эммой Гольдман в качестве спикера — может ли быть что-то более «предательское»?

За это ужасное преступление человек, свободнорожденный американский гражданин, отдавший этой стране пятнадцать лучших лет своей жизни и чей характер и поведение в то время были «безупречны», теперь томится в тюрьме, обесчещенный, опозоренный. и лишили средств к существованию.

Может ли быть что-нибудь более разрушительное для истинного гения свободы, чем дух, который сделал возможным приговор Бувальде, — дух беспрекословного повиновения? Разве ради этого американский народ пожертвовал за последние несколько лет четырьмястами миллионами долларов и кровью своих сердец?

Я считаю, что милитаризм — постоянная армия и флот в любой стране — свидетельствует об упадке свободы и уничтожении всего лучшего и прекрасного в нашей нации. Неуклонно растущие требования о большем количестве линкоров и увеличении армии на том основании, что это гарантирует нам мир, столь же абсурдны, как и аргумент, что мирным является тот, кто ходит хорошо вооруженным.

Такое же отсутствие последовательности демонстрируют те сторонники мира, которые выступают против анархизма, потому что он якобы учит насилию, и которые все же были бы в восторге от возможности того, что американский народ вскоре сможет швырять динамитные бомбы в беззащитных врагов с летательных аппаратов.

Я верю, что милитаризм прекратится, когда свободолюбивые духи мира скажут своим хозяевам: «Идите и убивайте сами себя. Мы достаточно долго жертвовали собой и своими близкими, сражаясь в ваших битвах. Взамен вы сделали из нас паразитов и преступников в мирное время и ожесточили нас во время войны. Ты отделил нас от наших братьев и превратил мир в человеческую бойню. Нет, мы не будем вас убивать или сражаться за страну, которую вы у нас украли».

О, я верю всем сердцем, что человеческое братство и солидарность очистят горизонт от страшной красной полосы войны и разрушения.

IV. Что касается свободы слова и прессы

Дело Бувальды — лишь одна из фаз более крупного вопроса свободы слова, свободы прессы и права на свободу собраний.

Многие порядочные люди воображают, что принципы свободы слова или печати могут осуществляться должным образом и безопасно в рамках конституционных гарантий. Это единственное оправдание, как мне кажется, ужасной апатии и равнодушия к натиску на свободу слова и печати, который мы наблюдаем в этом графстве в течение последних нескольких месяцев.

Я считаю, что свобода слова и прессы означают, что я могу говорить и писать все, что захочу. Это право, регулируемое положениями конституции, законодательными актами, всемогущими решениями Главпочтмейстера или полицейского клуба, становится фарсом. Я прекрасно понимаю, что меня предупредят о последствиях, если мы снимем цепи с речи и прессы. Я считаю, однако, что лекарство от последствий неограниченного проявления самовыражения состоит в том, чтобы позволить больше самовыражения.

Ментальные оковы еще никогда не останавливали волну прогресса, тогда как преждевременные социальные взрывы слишком часто вызывались волной подавления.

Неужели наши правители никогда не узнают, что такие страны, как Англия, Голландия, Норвегия, Швеция и Дания, с самой большой свободой слова, были наиболее свободны от «последствий»? Тогда как Россия, Испания, Италия, Франция и, увы! даже Америка возвела эти «последствия» в разряд наиболее насущных политических факторов. У нас должна быть страна, которой правит большинство, а каждый милиционер, не облеченный властью большинства, может сорвать митинг, стащить лектора с трибуны и выбить аудиторию из зала на чисто русский манер. Генеральный почтмейстер, который не является выборным должностным лицом, имеет право запрещать публикации и конфисковывать почту. В его решении не больше привлекательности, чем в решении русского царя. Действительно, я считаю, что нам нужна новая Декларация независимости. Разве нет современного Джефферсона или Адамса?

V. Что касается церкви

На недавнем съезде политических остатков некогда революционной идеи было проголосовано, что религия и получение голосов не имеют ничего общего друг с другом. Почему они должны? «Пока человек желает делегировать дьяволу заботу о своей душе, он мог бы с той же последовательностью делегировать политику заботу о своих правах. То, что религия есть частное дело, уже давно установлено бимарксистскими социалистами Германии. Наши американские марксисты, бедные кровью и оригинальностью, должны отправиться в Германию за своей мудростью. Эта мудрость послужила отличным хлыстом для того, чтобы хлестать несколько миллионов людей в дисциплинированную армию социализма. Здесь можно сделать то же самое. Ради бога, не будем оскорблять респектабельность, не будем задевать религиозные чувства народа.

Религия — это суеверие, зародившееся в умственной неспособности человека разгадывать явления природы. Церковь — это организованное учреждение, которое всегда было камнем преткновения на пути к прогрессу.

Организованный церковизм лишил религию ее наивности и примитивности. Она превратила религию в кошмар, который угнетает человеческую душу и держит в рабстве разум. «Владычество Тьмы, как называет Церковь последний истинный христианин Лев Толстой, было врагом человеческого развития и свободомыслия и как таковое не имеет места в жизни истинно свободных людей.

VI. Что касается брака и любви

Я считаю, что это, вероятно, самые табуированные темы в этой стране. Почти невозможно говорить о них, не оскорбляя заветную приличия многих хороших людей. Неудивительно, что в отношении этих вопросов преобладает так много невежества. Ничто, кроме открытого, откровенного и интеллигентного обсуждения, не очистит воздух от истерического, сентиментального мусора, который окутывает эти насущные темы, жизненно важные для индивидуального и общественного благополучия.

Брак и любовь не синонимы; напротив, они часто враждебны друг другу. Я знаю, что некоторые браки движимы любовью, но узкие, материальные рамки брака сами по себе быстро уничтожают нежный цветок привязанности.

Брак есть учреждение, доставляющее государству и церкви огромные доходы и средства проникновения в ту сторону жизни, которую утонченные люди издавна считали своим, своим самым священным делом. Любовь есть тот мощнейший фактор человеческих отношений, который испокон веков бросал вызов всем рукотворным законам и ломал железные прутья церковных условностей и нравственности. Брак часто является чисто экономическим соглашением, снабжающим женщину полисом страхования жизни на всю жизнь, а мужчину — увековечивателем в своем роде или красивой игрушкой. То есть брак или приучение к нему подготавливает женщину к жизни паразита, зависимой, беспомощной служанки, а мужчине дает право залога движимого имущества над человеческой жизнью.

Как такое состояние дел может иметь что-либо общее с любовью? — с элементом, который откажется от всего богатства денег и власти и будет жить в своем собственном мире беспрепятственного человеческого самовыражения? Но это не век романтизма, Ромео и Джульетты, Фауста и Маргариты, экстазов лунного света, цветов и песен. Наш век практический. Наше первое соображение — это доход. Тем хуже для нас, если мы достигли эпохи, когда высшие полеты души должны быть проверены. Ни одна раса не может развиваться без элемента любви.

Но если два человека будут поклоняться в святилище любви, что станет с золотым тельцом, браком? «Это единственная безопасность для женщины, ребенка, семьи, государства». Но любить небезопасно; а без любви настоящий дом не может и не существует. Без любви не должно родиться ни одного ребенка; без любви ни одна настоящая женщина не может быть связана с мужчиной. Страх, что любовь не является достаточной материальной безопасностью для ребенка, устарел. Я полагаю, что когда женщина подписывает свое освобождение, ее первая декларация независимости будет состоять в том, чтобы восхищаться мужчиной и любить его за качества его сердца и ума, а не за количество в его кармане. Второе заявление будет состоять в том, что она имеет право следовать этой любви, не допуская и не препятствуя внешнему миру. Третьей и самой важной декларацией будет абсолютное право на свободное материнство.

В такой матери и столь же свободном отце кроется безопасность ребенка. У них есть сила, стойкость, гармония, чтобы создать атмосферу, в которой только человеческое растение может превратиться в изысканный цветок.

VII. Что касается актов насилия

И вот я пришел к тому пункту в своих убеждениях, относительно которого в умах американской публики преобладает величайшее непонимание. «Ну что ж, разве вы не пропагандируете насилие, убийство коронованных особ и президентов?» Кто сказал, что я делаю? Вы слышали меня, кто-нибудь слышал меня? Кто-нибудь видел его напечатанным в нашей литературе? Нет, но так пишут газеты, все так говорят; следовательно, так и должно быть. О, за точность и логику уважаемой публики!

Я верю, что анархизм — это единственная философия мира, единственная теория социальных отношений, которая ставит человеческую жизнь выше всего остального. Я знаю, что некоторые анархисты совершали акты насилия, но к таким актам побуждают ужасное экономическое неравенство и великая политическая несправедливость, а не анархизм. Всякое учреждение сегодня основано на насилии; сама наша атмосфера пропитана им. Пока существует такое государство, мы могли бы с тем же успехом стремиться остановить Ниагарский порыв, чем надеяться покончить с насилием. Я уже заявлял, что в странах с некоторой степенью свободы слова актов насилия было мало или совсем не было. В чем мораль? Просто это: ни одно действие, совершенное анархистом, не было направлено на личную выгоду, возвеличивание или выгоду, а скорее было сознательным протестом против какой-то репрессивной, произвольной, тиранической меры сверху.

Президент Франции Карно был убит Казерио в ответ на отказ Карно смягчить смертный приговор Вальяну, за жизнь которого ратовал весь литературный, научный и гуманитарный мир Франции.

Бреши отправился в Италию на собственные деньги, заработанные на шелковых ткацких фабриках Патерсона, чтобы призвать короля Гумберта к суду за его приказ расстреливать беззащитных женщин и детей во время хлебного бунта. Анджелино казнил премьер-министра Кановаса за возрождение последним испанской инквизиции в тюрьме Монжуич. Александр Беркман пытался убить Генри К. Фрика во время забастовки в Хоумстеде только из-за его глубокой симпатии к одиннадцати забастовщикам, убитым Пинкертонами, а также к вдовам и сиротам, выселенным Фриком из их жалких домиков, принадлежавших мистеру Карнеги.

Каждый из этих мужчин не только излагал миру свои доводы в устных или письменных заявлениях, показывая причину, которая привела к его поступку, доказывая, что невыносимое экономическое и политическое давление, страдания и отчаяние их собратьев-мужчин, женщин и дети побуждали поступки, а не философия анархизма. Они пришли открыто, откровенно и готовы терпеть последствия, готовы отдать свою жизнь.

Диагностируя истинную природу нашей социальной болезни, я не могу осуждать тех, кто не по своей вине страдает широко распространенным недугом.

Я не верю, что эти действия могут или когда-либо предназначались для того, чтобы привести к социальной реконструкции. Этого можно добиться, во-первых, путем всестороннего и широкого просвещения относительно места человека в обществе и его надлежащего отношения к своим собратьям; и, во-вторых, через пример.