Википедия значение имени ксения: HTTP 429 — too many requests, слишком много запросов

Why, Arizona

Why — некорпоративная сельская община в округе Пима, штат Аризона, США. Он расположен недалеко от западной границы индейской резервации Тохоно Оодхам и к северу от Национального памятника кактусов органной трубы в Южной Аризоне. Это примерно в 30 милях (48 км) к северу от мексиканской границы, где граничат друг с другом Люквилл, штат Аризона, и Сонойта, штат Сонора, Мексика, и в 10 милях (16 км) к югу от Аджо, штат Аризона.

Население Почему по переписи 2020 года составляло приблизительно 148 человек.

История

Город получил свое название из-за того, что две основные автомагистрали, Государственные трассы 85 и 86, первоначально пересекались на Y-образном перекрестке. Во время его наименования закон штата требовал, чтобы все названия городов состояли как минимум из трех букв, поэтому основатели города назвали город «Почему», а не просто назвали его «Y». Департамент транспорта Аризоны (ADOT) позже убрал старый Y-образный перекресток из соображений безопасности дорожного движения и построил два шоссе на обычном перекрестке к югу от первоначального перекрестка.

Ксения, Огайо

Ксения — город на юго-западе Огайо и административный центр округа Грин, штат Огайо, США. Он находится в 15 милях (24 км) к востоку от Дейтона и является частью статистической зоны Дейтона, а также региона Майами-Вэлли. Название происходит от греческого слова Ксения (ξενία), что означает «гостеприимство».

По данным переписи населения США 2020 года, в городе проживало 25 441 человек. Расположенный в географическом центре округа, он является административным центром округа, в нем находятся здание суда округа, департамент шерифа округа, тюрьма и другие региональные департаменты.

История

Ксения была основана в 1803 году, в том же году, когда Огайо был принят в Союз. В том же году европейско-американский пионер Джон Пол купил 2000 акров (8,1 км2) земли у Томаса и Элизабет Ричардсон из округа Ганновер, штат Вирджиния, за «1050 фунтов текущих денег Вирджинии». Пол повлиял на уполномоченных графства, чтобы они разместили административный центр графства на этой земле у развилки ручьев Шауни, что стимулировало развитие здесь поселения.

Джозеф С. Вэнс был назначен для осмотра участка и планировки города. В следующем году он купил участок площадью 257 акров (1,04 км2) у Джона Пола за 250 долларов. Название новой деревни было выбрано типично демократично. Вэнс созвал городское собрание, чтобы обсудить возможные имена. Комитет рассмотрел несколько предложений, но не принял никакого решения. Затем преподобный Роберт Армстронг предложил имя «Ксения», что в переводе с греческого означает «гостеприимство», из-за прекрасного гостеприимства, оказанного ему в этом дружном сообществе. Когда произошло равенство голосов, Латиша Дэвис, жена Оуэна Дэвиса, была приглашена для решающего голосования. Она проголосовала за «Ксению».

Yoe, Pennsylvania

Yoe — район в округе Йорк, штат Пенсильвания, США. Население по переписи 2010 года составляло 1018 человек.

История

Первоначально называвшийся Снайдерстаун, район Йоэ занимал площадь 136 квадратных акров и был построен на месте двух ферм в городке Йорк, одна из которых принадлежала Джейкобу Снайдеру и была куплена в 1815 году, а другая ферма принадлежала Генри Тейлор.

В 1871 году Аарон Снайдер, зять Джейкоба Снайдера, вернулся на семейную ферму, которая тогда принадлежала сыну Генри Тейлора Захарии, и открыл лесопилку, тем самым основав первый бизнес в будущем. Йо Боро.

В 1880 году Мозес Снайдер, сын Аарона, купил еще один участок земли у семейной фермы Тейлоров и построил дом и здание, в котором размещались магазин и сигарная фабрика. в графстве Йорк. Производство сигар принесет процветание не только городу, но и всему округу. Вскоре после этого У.Х. Тейлор, сын Захарии, основал еще одну небольшую сигарную фабрику, а в 1883 году Джейкоб Тейлор взял еще одну часть фермы Тейлора и разделил ее на 15 строительных участков для использования рабочими в сигарных магазинах, и, таким образом, поселение Снайдерстаун стало учредил.

Снайдерстаун начал процветать, в 1880 году была построена школа и первая церковь, также в 1880 году. Было открыто больше предприятий. Железная дорога открыла станцию, а компания Adams Express Co. открыла офис.

В 1888 году жители Снайдерстауна обратились за разрешением на открытие почтового отделения, но получили отказ, потому что в Пенсильвании уже существовал город с таким названием и почтовым отделением. Так, Мозес Снайдер предложил имя «Йохе» в честь своей матери и первой жены Аарона Снайдера Кэтрин Йохе. Чтобы не обижать вторую жену Аарона, Моисей предложил выбросить из имени букву «Х», и таким образом получилось написание «Йоэ». Поселение Йоэ продолжало процветать, и 23 августа 189 г.3, был включен в состав района, и таким образом родился город Йоэ.

Зап, Северная Дакота

Зап — город в округе Мерсер, Северная Дакота, США. По переписи 2010 года население составляло 237 человек.

Зап был основан в 1913 году на ответвлении Северо-Тихоокеанской железной дороги, которое начиналось в Мандане. Точное происхождение названия неизвестно, хотя существует множество неподтвержденных теорий; некоторые говорят, что город был назван в честь Заппа, который был либо известной банковской семьей из Миннесоты, либо городом шахтеров в Шотландии.

Текст и изображения предоставлены Википедией и городом Йо

en.wikipedia.org/wiki/Why,_Arizona

en.wikipedia.org/wiki/Xenia,_Ohio

en.wikipedia.org/wiki/Yoe,_Pennsylvania

yoeborough.org

en.wikipedia.org/wiki/Zap,_North_Dakota

Письмо о природе должно стремиться к ясности, а не к сентиментальности

Иногда меня беспокоит, что знание выходит из моды – в той области, в которой я работаю, писание о природе, многочисленные научно-популярные произведения сверхчеловеческого мира, факты был обесценен; знать вещи уже недостаточно.

Марк Хамер, британский писатель о природе и садоводстве, сказал в своей книге Seed to Dust (2021), что ему нравится, чтобы его голова была «чистой и пустой» — как если бы натуралист Тим ​​Ди заметил в своем обзоре для The Guardian , «это была духовная цель — избавиться от беспорядка фактов». «Только люди определяют и называют вещи», — странно заявляет Хамер. «Природа не тратит на это время», — Джини Редди, исследовавшая британский ландшафт в своей книге « Wanderland 9». 0064 (2020) задался вопросом, что хуже: «необходимость знать название каждого красивого цветка, с которым вы сталкиваетесь, или необходимость его фотографировать». У меня все больше складывается впечатление, что пыльные, твидовые, изъеденные молью старые знания отжили свой век. Конечно, у него есть свое применение — конечно, мы не хотели бы покончить с ним совсем. Но рядом с эмоциональной правдой, рядом с человеческими взглядами автора это кажется излишним.

Правильно ли я беспокоюсь? В конце концов, я точно знаю, что есть еще места, где знание само по себе — до определенного момента — ценится и даже вознаграждается.

Несколько лет назад я участвовал в многолетней британской телевизионной викторине Mastermind . Я неплохо справлялся, отвечая на вопросы о «Британских птицах», а потом меня наняли писать вопросы для шоу, работая вместе с небольшой командой бывших участников и победителей викторин, каждый из которых знал о нем гораздо больше, чем я. практически все. Это было отличное обучение тому, что мы могли бы назвать необработанными знаниями . У нас не было офиса, но если бы он был, мы могли бы приколоть к пробковой доске девиз из романа Чарльза Диккенса «Мистер Грэдграйнд»: «Мне нужны факты… В жизни нужны только факты».0005

Участник викторины, как и сам Грэдграйнд, «что-то вроде пушки, по самое дуло заряженной фактами». Они здесь не для того, чтобы делиться информацией — у ведущего, в конце концов, все ответы написаны на его карточках. Они здесь не для того, чтобы что-то объяснять (на это нет времени) или хвастаться своими логическими способностями или артикуляцией. Факты, сэр! Участник должен представить факта .

Как участник конкурса я поделился своими знаниями – евразийская сойка! Чернохвостый веретенник! Сапсан! И в течение следующих нескольких лет я активно торговал одним и тем же раздетым товаром: факты о Балаклавской битве, Чарльз Шульц, автомобили Порше, Пятикнижие, грайм-музыка, фильмы-катастрофы, Исайя Берлин, футбольный клуб Тоттенхэм Хотспур, солодовый виски, Монти Пайтон. , Джон Стейнбек, Манхэттенский проект; что-то около 3000 вопросов: 3000 безвоздушных, деконтекстуализированных базовых единиц из мелочи .

В конце каждого сезона чемпиону Mastermind дарят стеклянную чашу с красивой гравировкой — и никаких денег, поскольку это BBC, а не NBC, где ближайший американский эквивалент — Jeopardy! Это довольно большое дело среди людей, которые заботятся о таких вещах. Знание чего-то, просто знание этого, все еще имеет какой-то смысл, какой-то смысл.

Значение , конечно, фундаментально для , зная — поиск значимой точки данных, отсеивание сигнала от шума. И все же существует столько же способов найти смысл в природе, сколько людей на нашей планете — сколько людей когда-либо жили.

Американский поэт Уоллес Стивенс описал 13 способов смотреть на дрозда. Возможно, тоже может по-разному узнать о дрозде; возможно, в разных системах знаний, разных традициях обучения есть разные дрозды.

Естествознание, безусловно, может вместить в себя множество точек зрения — действительно, оно всегда выиграет от большего разнообразия в том, как мы выглядим и думаем. Но мне интересно, есть ли в игре бесполезные дихотомии, когда мы противопоставляем «знание» жизненному опыту, эмоциональному взаимодействию и где идея научного опыта в природе не вызывает в нас ничего, кроме биномов Линнея, законсервированных ящиков с жуками, безвоздушных данных, диаграммы и графики мертвых белых мужчин Европы.

Английский журналист Джон Даймонд незадолго до своей смерти от рака горла в 2001 году писал, что «на самом деле не существует такой вещи, как альтернативная медицина, есть только лекарства, которые работают, и лекарства, которые не работают». Экологическое знание можно считать столь же неделимым. Нет альтернативных птиц, нетрадиционных растений, комплементарных экологий. Чаще всего совокупности знаний развиваются не в противовес друг другу, а параллельными путями.

Из Флорентийского кодекса, 16 век. Courtesy Biblioteca Medicea Laurenziana

Флорентийский кодекс, например, был составлен между 1558 и 1569 годами испанским ученым Фраем Бернардино де Саагуном с целью задокументировать знания коренных ацтеков о естественной истории долины Мехико: около 725 лет жизни. -формы каталогизированы в соответствии с любым современным зоологическим обзором. Проведенное в 2008 г. исследование коренных названий растений в районе Эджина в Монголии показало высокую степень соответствия «научным» названиям («всего 121 народное название местных растений соответствует 93 научных вида’). Исследования среди народа акан в Гане в 2014–2015 годах показали, что системы именования птиц коренных народов «следуют научной номенклатуре».

Ничто из этого, чтобы быть ясным, не является вопросом одной совокупности знаний, требующей подтверждения или подтверждения от другой. Скорее, речь идет о совпадении и общности; более того, он указывает на то, что знание, знание вещей, отождествление, различение, наименование являются основой любого понимания сверхчеловеческого мира.

«Термин «традиционные знания» не соответствует инуитскому определению окружающего мира», — утверждают инуитская правозащитница Розмари Куптана и писательница Сьюзи Напайок-Шорт. Этот термин, навязанный «посторонними», ограничивает способ познания инуитов ( Inuit Ilitqusia ) прошлым, сводя его к «источнику, который рассматривается как анекдотическое свидетельство и не имеет большого значения для включения в дискуссии, затрагивающие инуитов в Арктике». Они указывают, что скорее словарное определение «науки» «близко отражает инуитский способ познания». Инуиты не отвергают экологические знания — что и где в местах, где они живут — как беспорядок. Отнюдь не.

Экологические знания поколений были нанесены на эти пятифутовые листы

В 1970-х годах правительство Канады заказало проект по землепользованию и заселению инуитами, чтобы установить «характер и масштабы использования и оккупации инуитами» Арктики. — инуиты — это народ, который легкомысленно живет на земле, оставляя мало постоянных следов. Руководители проекта — не сами инуиты — хотели лучше установить инуитский «способ владеть своим миром», как писал антрополог Хью Броди в 2018 году. Возможно, потому, что любовь нельзя отметить на карте, потому что сложные концепции отношений, такие как уважение и знакомство нелегко поддаются количественной оценке, знания, как продукт жизненного опыта инуитов, стали определять владения инуитов в Арктике.

Карты, составленные инуитами в рамках проекта заселения, являются картами не инфраструктуры или архитектуры, а живых знаний, знаний, приобретенных с трудом, — того, что Броди называет «самым ценным инструментом» людей, которые охотятся. Длинные списки всех существ и растений, на которые охотились или собирали инуиты, стали основой для карт проекта заселенности: каждого охотника-инуита просили показать, где на его территории он охотился на гренландского, кольчатого или морского зайца; где поймали песца; где они ловили арктического гольца, бычка, морской форели, трески; где они могли найти гагу или тундрового гуся, собрать яйца полярных крачек или чистиков, собрать чернику или клюкву. Карты постепенно, совместно, стали показывать перемещения карибу, места медвежьих берлог, участки открытой воды, где можно было охотиться на нарвалов. Броуди описывает карты как биографические, поскольку они также подробно описывают места, представляющие исторический, семейный и общественный интерес. Но они также, конечно, экологические. На этих пятифутовых листах были нанесены экологические знания поколений.

Знание само по себе не может определить отношения инуитов с землей инуитов (они сами по себе не могут определить человеческие отношения с чем-либо). Эмоциональные и духовные связи между людьми и землей сложны и, возможно, непостижимы. Но они зависят от твердой основы знания, знания того, что есть что. Было бы извращением думать, что коренные народы, перегруженные данными, обремененные фактами, упускают какую-то духовную ясность.

Экологические знания, подобные знаниям инуитов, конечно, связаны не только с возможностью; люди, зарабатывающие на жизнь в условиях, которые могут вас убить, также хорошо знакомы с риском. Британский писатель-натуралист Джон Данн, путешествующий по Аляске в поисках рыжих колибри в своей книге «Блеск в зелени» (2021) заводит разговор с двумя мужчинами-юпик, направляющимися на работу на рыбоперерабатывающий завод в Кордове:

У нас тут медведи. Куда идешь, там и медведи… Берегись, чувак… Мой папа, он был охотником… Он всегда говорил нам остерегаться медведей. Лучше всего носить с собой пистолет.

Есть дополнительные предупреждения, когда разговор заходит о косатках: «Они на самом деле плохие новости, как всегда говорил мой папа. Он им совсем не нравился. Вы не можете им доверять».

Это своего рода хорошо информированный биореализм, который можно ожидать от любого, кто жил наблюдательно и вдумчиво среди диких тварей. Каждый писатель, пишущий о природе, примиряется с неопровержимыми фактами дикой природы. Нам не нужно смотреть на них слишком пристально или слишком долго, но если мы вообще не будем смотреть на них, я не уверен, для чего мы пишем. Там, где мы соединяемся с природой, мы создаем сложную музыку. Думаю, мы много теряем, если пропускаем или приглушаем минорные аккорды.

Письмо о природе, которое отворачивается от деталей, исходит из места утонченной отсутствия фактов, может показаться мне растерянным и плывущим по течению. В Wanderland Редди в поисках духовной связи в ландшафте наблюдает за «хищной птицей, парящей над головой». Наступает тишина, и присутствие птицы кажется благословением. Я чувствую изливающееся из него чувство, своего рода любовь, и дикость, и мудрость». Не вижу никаких безопасных точек соответствия, никакого способа сопоставить чувства с фактами.

Очень интересно поставить хищную птицу Редди, кем бы она ни была, рядом с другими британскими писателями о природе за последние несколько лет. Рассмотрим трех ястребов-тетеревятников (эти громадные лесные хищники притягивают писателей-натуралистов). В определяющих жанр мемуарах Хелен Макдональд « H Is for Hawk » (2014) сокольник советует:

Если вам нужен послушный ястреб-тетеревятник, вам просто нужно сделать одну вещь. Дайте им возможность убивать… Убийство разбирает их.

Орнитолог Конор Марк Джеймсон признается в В поисках ястреба-тетеревятника (2018), что «иногда вздрагивает от смертоносной безжалостности» своего объекта (даже несмотря на то, что он находит в нем «нечто преследующее»). Наиболее поразительно, в Ястреб-тетеревятник, лето (2021), фотограф и режиссер Джеймс Олдред наблюдает, как «гос» приносит отрубленную голову детеныша малиновки домой своим птенцам:

Его опухшие красные глаза закрыты, как будто спят… Это жалкое зрелище стало еще более мучительным, если знать, что цыпленок инстинктивно потянулся бы, чтобы попросить еды, когда на него упала тень ястреба… Для ястреба-тетеревятника иногда кажется, что жизнь — это просто естественный способ сохранить мясо свежим.

Макдональд, Джеймсон и Олдред — очень знающие писатели. Все трое, по-видимому, сформировали глубокую эмоциональную привязанность к ястребам-тетеревятникам, которых они изучали, но все трое также признают, что эта привязанность, мягко говоря, сложна; что эти птицы жестоки, что дикая жизнь — тяжелая жизнь, что что бы мы ни видели в тетеревятнике, что бы тетеревятник ни показал нам о нас самих, это может быть некрасиво, может иметь мало общего с гармонией и любовью, может быть, действительно быть чем-то, что мы не очень заботимся о том, чтобы быть показаны.

Сложные отношения, которые могут возникнуть между человеческими и нечеловеческими участниками экологии или ландшафта, конечно, связаны со знанием того, что один знает о другом, а другой об одном, но для этого может быть более подходящий термин типа знающий. Представляя Great Possessions (1990), журналы фермера-амиша Дэвида Клайна, Венделл Берри отмечает, что Клайн пишет «не только на основе знаний, но и на основе знакомства». И это различие жизненно важно, поскольку знакомство Дэвида с животными, птицами, растениями и насекомыми, о которых он пишет, буквально знакомо: они являются частью его семейной жизни». наслаждение миром природы, но и идея природы как семья, как что-то близко знакомое, что-то повседневное, что-то близкое (это самые ранние значения , знакомые в английском языке).

Корейский писатель и фотограф Суён Пак в своей замечательной книге Великая душа Сибири (2015):

Вы должны верить. Гуляя по лесу, вы часто натыкаетесь на подушечки совы… Когда вы находите одну из них, вы понимаете, что сова сидит на ветке над вашей головой и смотрит на вас сверху вниз. Вас может одолеть желание посмотреть вверх и увидеть сову своими глазами. Но как только вы сдадитесь и поднимете глаза, сова улетит. Я верю, что сова там, и продолжаю свой путь… Доверять животному, глядя на его следы, а не преследовать само животное: это вера в природу.

Я услышал несентиментальное эхо этого, когда однажды осенним днем ​​я был с опытным орнитологом в лесу недалеко от того места, где я живу в Йоркшире. Когда мы проходили мимо, что-то маленькое и желтоватое коротко крикнуло в дереве. — Лазоревка или большая синица? — спросил я. Обе птицы здесь очень распространены. — Вот почему я не работаю над переписью, — сказал орнитолог, плетясь дальше. «Мне насрать». Тонки пути тех, кто знает вещи.

Крупнейшие птицы Австралии из Что это за птица? (1931), Невилл В. Кейли. Предоставлено Википедией

Знание заключается не только в том, чтобы увидеть, что есть . Это также может быть вопрос видения того, чего нет, или не совсем, не совсем точно — видения теней одной вещи в формах другой.

Наука и метафора всегда поддерживали оживленную двустороннюю торговлю: подумайте, может быть, о сновидении о змее, кусающей себя за хвост, которое привело Августа Кекуле к структуре бензольного кольца в 1865 году, или о «запутанной банке». Это иллюстрирует возникновение сложной и взаимозависимой жизни из фундаментальных законов изменчивости и наследственности в книге Чарльза Дарвина 9.0063 О происхождении видов (1859 г.). Сэмюэл Тейлор Кольридж, когда его спросили, почему он посещает лекции по химии, ответил: «Чтобы пополнить свой запас метафор». может сказать вам, что представляет собой белый кит Моби Дик (двое или трое из них могут даже согласиться).

Мох, однако, предпочитает жить так, как живет? Щедр ли мох?

Автор и ученый Tewa Грегори Кажете подчеркивает центральную роль «метафорического разума» не только в науке коренных народов, но и в «творческом «рассказывании» мира людьми». Мы всегда интерпретаторы — даже в самом откровенном эмпирическом отношении мы находимся на одном расстоянии от действия, и в этом смысле мы всегда рассказчики.

Стремление к метафоре в природе снова поднимает вопрос о том, как люди должны взаимодействовать или взаимодействовать с нечеловеческим миром; что мы для него и что он для нас? Энни Диллард в книге «Обучение камня говорить » (1982) слегка высмеивает идею сопоставления двухточечного обучения от диких существ: «Я не думаю, что смогу научиться у диких животных тому, как жить в частности — должен ли я сосать теплую кровь, высоко держать хвост, ходить точно по отпечаткам своих рук?» Вместо этого Диллард стремится брать более широкие уроки «бездумности» и «чистоты жизни в физическом смысле».

Биолог потаватоми и писатель-натуралист Робин Уолл Киммерер менее осторожен. В интервью The Guardian в 2020 году она рассказала о том, чему может научить нас изучение мха: «быть маленькими, отдавать больше, чем брать, работать с законами природы, держаться вместе». Я просто чувствую, что все, как они живут, являются для нас действительно острым учением прямо сейчас». Однако мох предпочитает жить так, как живет? Щедр ли мох (имеет ли смысл говорить о щедрости мха?) Переход от литературной или объяснительной метафоры к моральной аллегории кажется глубоким и несколько дестабилизирующим.

То же самое мы видим в недавней работе британского пейзажиста Аниты Сети « Я здесь » (2021), в которой автор рассматривает травинку:

Можете ли вы представить травинку с низкой чувство собственного достоинства, заставляют ненавидеть его цвет или форму? Несмотря на то, что его так буквально растоптали, он так уверен в себе, так уверен в своей шкуре. Больше похоже на рост травы , я думаю.

Здесь мы находимся в той же нравственно-воображаемой сфере, что и классические басни о скорпионе и лягушке или кузнечике и муравье. Конечно, мы можем найти в природе басни — их бесконечное количество, иллюстрирующих любой урок, который мы хотим услышать, — и благодаря этим басням мы можем прийти к пониманию новых вещей о самих себе. Однако сколько эти выборочные уроки могут рассказать нам о нечеловеческом, это другой вопрос.

В Homing (2019), своей книге о голубях и голубиных гонках, Джон Дэй рассказывает о разговоре с Рупертом Шелдрейком, исследователем парапсихологии, наиболее известным своей теорией морфического резонанса (идея, обычно считающаяся лженаукой). – что «природные системы… наследуют коллективную память обо всех предшествующих им вещах»). «Вопрос о том, был ли он прав, — пишет Дэй, — не казался особенно важным: именно как метафора меня больше всего интересовало понятие морфического резонанса… Привлекательность его теории проистекает из того факта, что она предполагает, что мы все связаны: часть паутины памяти, связанной морфическим полем». Это кажется не столько метафорой, сколько упражнением в принятии желаемого за действительное: было бы неплохо, если бы это было правдой .

Однако у Киммерера действительно талант к метафорам. Удивительно трогательная глава книги «Плетение сладкой травы » (2013 г. ) основана на ботанических знаниях автора в изучении ее горько-сладкого опыта материнства. Выгребая водоросль из давно засорившегося пруда на своем семейном приусадебном участке, она размышляет о гексагональных структурах водоросли Hydrodictyon и ее системе клонального размножения:

Чтобы рассеять ее детенышей, материнская клетка должна распасться, освобождая дочернюю клетки в воду… Интересно, как меняется ткань, когда выпуск дочери прорывает дырку. Быстро заживает или остается пустое место?

Аналогия, а не басня; просвещение, а не обучение.

Английский писатель Джон Фаулз в своей короткой книге «Дерево » (1979) выступил против освящения имен и знаний. Поэкспериментировав с тем, что он называет «дзенскими теориями» эстетики, обучения «смотреть за именами на вещи в себе», он приходит к выводу, что «жизнь без имен невозможна, если не полный идиотизм, в писателе»:

Я также обнаружил, что между природой как внешним собранием имен и фактов и природой как внутренним чувством меньше противоречия, чем я себе представлял; что два способа видения или знания могли фактически сочетаться и иметь место почти одновременно и обогащать друг друга.

Есть веские причины не доверять знаниям и тем, кто ими владеет. Его можно (и используют) для привратника, чтобы исключить тех, у кого его нет, то есть тех, у кого нет опыта, образования или жизненных обстоятельств, необходимых для его приобретения. В более фундаментальном плане существуют проблемы с конкурентными иерархиями знаний, в которых определенные формы знаний или традиции обучения отдаются предпочтение или вытесняются, с сопутствующим воздействием на справедливость и репрезентативность множества социально-политических переменных (среди них класс, этническая принадлежность, пол и культура). Также может быть трудно не проследить очевидные связи — исторические, культурные, хотя, возможно, и не неизбежные — между идентификацией, коллекционированием, колониализмом и грабежом.

В Дерево , Фаулз со стыдом признается в своей склонности приближаться к природе – в частности к орхидеям – жадно, не думая ни о чем, кроме «идентификации, измерения, фотографирования» и, в конечном счете, , а не видения, «установки [ting] опыт в своего рода настоящем прошлом, «взгляд» (в своих дневниках Фаулз на самом деле признается в гораздо большем: он был плодовитым в сборе, контрабанде и попытках натурализовать редкие орхидеи в своем английском саду). Книга — на самом деле эссе — выступает против формализованного знания и выступает за неподготовленное, ненаправленное восприятие природы («зеленый хаос») — способ оценки, который мы скорее связываем с искусством, чем с научными предметами. «В науке большее знание всегда и бесспорно хорошо, — пишет он. «Это ни в коем случае не так во всем человеческом существовании» 9.0005

Дерево также предлагает неожиданную — даже случайную — характеристику «письма природы», как мы его знаем в Великобритании. Когда Фаулз пишет о «его личных интерполяциях, его расплывчатых рассуждениях… его частом смешении гуманитарных наук с собственно наукой — его цитатах из Горация и Вергилия в середине трактата о лесном хозяйстве», он описывает научное письмо в том виде, в каком оно существовало до специализация и профессионализация викторианской эпохи (примерно в то время Чарльз Уотертон предупреждал натуралистов, которые проводят больше времени в «книгах, чем в болотах»). Однако с тем же успехом он мог бы говорить о последней номинированной на премию книге о походах с выдрами или поиске покоя среди оводов (в британских писаниях о природе пернатая тень «ищущей полевки» Эвелин Во всегда рядом). Но то, что продолжает Фаулз, на мой взгляд, представляет собой реальную силу хорошо сделанного «письма о природе»: «то, что оно представлено целым человеком, со всеми его сложностями, аудитории, состоящей из других людей». .

Как мы можем быть тронуты, вдохновлены или очарованы без ясного представления о том, что мы очарованы на ?

Написание о природе – это экология форм знания. Существует возможность для огромного разнообразия и плодотворного перекрестного опыления. Традиции написания научных работ служат источником информации для работы, основанной на местных знаниях или трансцендентализме, и наоборот; писатели, укоренившиеся в материализме («Я глубоко материалист, — говорит Ричард Мэйби, — но если у материалиста плохое звучание, назовите меня материалистом»), глубоко взаимодействуют с эмоциональным или культурным содержанием окружающего их живого мира; Новый свет (или более глубокая тень) проливается на известные факты писателями, для которых самость является отправной точкой.

Не то чтобы трения не было. В последние годы писатели из этой последней подкатегории стали для многих читателей определять, что подразумевается под «письмом о природе» в Великобритании, если не за ее пределами. Роберт Макфарлейн был главным среди них по крайней мере с 2007 года, когда была опубликована его книга «Исследование ландшафта с медитацией . Дикие места ». Значительное влияние Макфарлейна распространяется не только на его собственные книги: раньше шутили, что его предисловия, послесловия, введения и предисловия заняли бы увесистый том (к которому мы могли бы добавить, что его щедрые аннотации на обложке могли бы стать значительным приложением). Нравится H Is for Hawk и мемуары Эми Липтрот The Outrun (2015), его работа способствовала построению британской природы как эмоционального пространства и написания природы как формы, которая больше о писателе, чем о природе. .

Идея, конечно, не нова — и трения тоже. В 1946 году орнитолог Джеймс Фишер горько сокрушался о влиянии романтизма на написание текстов о природе:

О, критики и рецензенты, еженедельные обозреватели, корреспонденты о природе, которые находят природу «очаровательной»; которые находят [Гилберта] Уайта Селборн «очаровательный»; кто находит эмоциональные, романтические излияния [Ричарда] Джеффриса «очаровательными»; которые находят лишенный юмора самоанализ, застенчивый пессимизм, ностальгическое мракобесие [В. Х.] Хадсона «очаровательными»; и которые смешивают их вместе в своих очаровательных абзацах, чтобы очаровать тех, для кого страна — игрушка!

Фишер хотел услышать только от наблюдателей , от тех, кто предлагал репортажи, данные, информацию, кто серьезно относился к изучению природы, кто что-то добавлял к нашим знаниям о природе и тем самым обновлял и переформировывал их. Это не мелочь — для Фишера здесь есть более важная причина. С этой точки зрения факты являются основой нашего понимания, из которого вытекает все остальное. Как мы можем быть тронуты, вдохновлены или очарованы без ясного представления о том, что мы очарованы на ? С тем же успехом мы могли бы писать стихи о картонных декорациях. Не нужно быть педантом или градграйндом, чтобы сочувствовать.

Даже если мы стремимся только наблюдать, видеть, быть «прозрачным глазным яблоком» Ральфа Уолдо Эмерсона (или длинноногим ходячим глазным яблоком, великолепным во фраке и шляпе, в сатирическом наброске Ч. П. Кранча великого трансценденталиста), мы все равно не совсем на нейтральной территории. Мы можем искать, но в какую сторону мы смотрим? Выйти или войти? Важность природы для Эмерсона заключалась в ее отношении к человечеству. Без человеческого взгляда, человеческого фильтра природа была бездействующим инструментом. Люди в этом смысле были точка природы.

Мы никогда не сможем полностью уйти от ориентированных на человека повествований о природе; они всегда были нашим основным средством интерпретации и понимания ландшафтов, в которых мы находимся. Киммерер пишет о благодарственном обращении среди онондага «Слова, которые превыше всего», в котором говорящий выражает благодарность рыбам, которые «отдают себя нам в пищу», фруктам и зернам, которые «помогли людям выжить». , и так далее. Мы, конечно, часть живого мира, но живой мир также важен, потому что мы важны.

Это похоже на еретическое заявление в наш век антропной вины: мы важны. Но, конечно, мы важны для нас, и, если бы мы не были таковыми, то не было бы большого смысла писать о природе, потому что работа писателя-натуралиста, в конце концов, состоит в том, чтобы построить, нет, чтобы быть мостом между двумя культурами (или более) – сблизить наш мир и мир не-нас.