Стихи цветаевой мой милый что я тебе сделала: Вчера ещё в глаза глядел — Цветаева. Полный текст стихотворения — Вчера ещё в глаза глядел
«И единственный судья: будущее» | Журнальный мир
«День был субботний…»
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Вот так, просто и точно сказала Марина Цветаева о своём рождении.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть,
– продолжила она, уже хлебнув немало горечи в судьбе, ещё не зная, что впереди её ждут испытания, которые под силу далеко не каждому.
Марина Цветаева – несомненно русский поэт, вобравший в сердце своё всё великолепие отечественной поэзии, несмотря на то что немалая часть жизни её прошла за рубежом и любимыми писателями были в разное время Виктор Гюго, Беранже, Гейне, Гёте.
Ей нравился Рильке – и как поэт, и как человек, о чём говорит их переписка. А рядом на полке – такие корифеи слова, как Лесков и Аксаков. Кроме Пушкина – Державин и Некрасов. Из современников – Пастернак.
Несколько ранее – Маяковский. Наилюбимейшие стихи в детстве – пушкинское «К морю» и лермонтовский «Жаркий ключ», поэма «Слово о полку Игореве». Прямой наследницей Блока называл её искусствовед и писатель князь Волконский.
Словом, она прекрасно знала как русскую, так и европейскую литературу, тем более что нередко приходилось добывать хлеб насущный переводами. И, что уж совсем нынче для нас удивительно, первые стихи, ещё полудетские, она писала не только на русском, но и на французском, и на немецком. Выезжая с матерью Марией Александровной с целью её лечения за границей, порой длительного, Марина не теряла времени зря и продолжала учёбу там, в частности в Швейцарии и Германии.
Ещё в 16 лет она писала стихи, навеянные детством, ещё жизнь катилась, уж если не под гору, то и не в гору и, несмотря на смерть матери, будущее рисовалось в более-менее спокойных и привычных тонах: учёба, потом, естественно, – любовь, замужество и налаженная жизнь – то в Москве, то в любимой Тарусе, с желанными поездками в Европу.
И потому, к примеру, стихотворение «Рождественская дама», написанное в 17 лет, сегодня кажется и не очень цветаевским: в нём нет той напряжённой интонации, того драматического накала, что отличает почти всё её творчество. И неизвестно, узнала ли бы Россия ту самую Цветаеву, которой поклоняются читатели и нынче, если бы не те бури, что прошли через всю её судьбу?
Но вот несколько строк из этого стихотворения.
…Из кладовки, чуть задремлет мама,
Я для ослика достану молока.
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!
Мария Александровна очень ждала сына, а родила в 1892 году девочку, и вздохнула с сожалением, и решила, что сделает из дочери музыкантшу, поскольку сама была натурой артистической и музыкальной, с польскими корнями и возвышенным отношением к жизни. Отец Марины, Иван Владимирович Цветаев, был профессором Московского университета и основателем всемирно известного Музея изобразительных искусств им.
Пушкина. В такой семье было мудрено расти обычным ребёнком. Несмотря на усилия матери, к музыке Марина большой любви не испытывала, хотя и отдала ей несколько отроческих лет.
Всё ближе ей становились совсем другие звуки, которые тоже заключали в себе музыку, но иную, – музыку слова. И она вспоминала:
Детство: молчание дома большого,
Страшной колдуньи оскаленный клык;
Детство: одно непонятное слово,
Милое слово «курлык».
И уже в шесть лет стала сочинять стихи. А Мария Александровна записала в своём дневнике такие строчки: «Четырехлетняя моя Муся ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, – может быть, будет поэт?»
Как нередко бывает с талантливыми детьми, Марина ощущала свой дар, берегла его до поры, была порой скрытна даже среди домашних. Как не вспомнить о пушкинской Татьяне: «Она в семье своей родной Казалась девочкой чужой».
И так всю жизнь: судьба не подарила ей по-настоящему близкого, понимающего её, человека. Отсюда и грусть в её стихах, а позже и драматизм. И неслучайны такие её строки:
…Все бледней лазурный остров-детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!
(«Маме»)
У Марины была младшая сестра – Ася (позже Анастасия Ивановна, которая много сделала для сохранения памяти о своей гениальной сестре). Мать умерла от болезни, когда девочки ещё не совсем простились с куклами, а спустя семь лет – и отец. Чувство сиротства, и без того редко оставляющее истинных поэтов, накрепко приросло к Марине, усиливаясь на холодных ветрах судьбы. И, как обратная сторона медали, – независимость характера, нежелание мерить свою жизнь общей меркой, самостоятельность и в мыслях, и в поступках.
Она была уверена, что творчество – это её личное дело, способ самовыражения. Марина была бунтарка, как вспоминала Анастасия. За дерзость её не раз наказывали, и, меняя гимназии, она там «скучала самым отчаянным образом».
И вот – взросление, поездка в Париж, где она прослушала курс французской литературы, не изменяя, впрочем, любимому Пушкину. И, наконец, первый сборник – «Вечерний альбом», на который очень по-доброму откликнулись известные поэты Валерий Брюсов, Максимилиан Волошин, Николай Гумилев… Казалось, жизнь идёт по восходящей. Лето 1911 года Марина проводит в крымском Коктебеле, на даче поэта и философа Волошина, знакомится с эффектным, сразу покорившим сердце Марины, Сергеем Эфроном…
Я с вызовом ношу его кольцо!
– Да, в Вечности – жена, не на бумаге. –
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
…В его лице я рыцарству верна,
– Всем вам, кто жил и умирал без страху! –
Такие – в роковые времена –
Слагают стансы – и идут на плаху.
Сергей Эфрон в «роковые времена» вступил в Добровольческую армию Деникина, чтобы защищать свою Россию.
«И смеяться в лицо прохожим!..»
Но вернёмся к рассказу. Замужество Марины, рождение дочери Ариадны, первые счастливые годы семейной жизни… «В те годы крылатое и легкое шло от всего облика Марины Цветаевой. Она была полна пушкинской “внутренней свободы” — в непрестанном устремлении, бессонная, смелая. По-настоящему любила она — не себя, а свою речь, свое слово, свой труд. Но и чужое слово любила бескорыстно и готова была трубить в честь чужой удачи в самые золотые трубы» – писал в своих воспоминаниях Сергей Михайлович Волконский, дружба с которым продолжалась и за границей, в самые тяжёлые для Марины годы. Это был один из немногих настоящих друзей, сразу понявший уникальность таланта Цветаевой, её ранимую душу и не раз подставлявший ей плечо друга.
И неслучайно прекрасный цикл стихов «Ученик» был посвящён ему. «Трагический парадокс ее судьбы заключался в том, что чем горше было ее неприкаянное одиночество, тем выше вырастала она как поэт — ровесница Маяковского и Пастернака…» – отмечал Волконский. Но это будет позже, а пока – наполненная творческая и семейная жизнь, и – стихи, стихи, в том числе такие известные, через много лет прозвучавшие романсом (музыка Андрея Петрова) в кинофильме «О бедном гусаре замолвите слово».
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.
…Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, –
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
…Вам все вершины были малы
И мягок самый черствый хлеб,
О, молодые генералы
Своих судеб!
(«Генералам двенадцатого года»)
А по России идёт революция, и люди постепенно и бесповоротно встают по ту или иную сторону этой страшной во всех смыслах борьбы.
Сергей Эфрон уходит биться с большевиками, а Марина в Москве с тревогой ждёт от него известий, будучи уже с двумя дочками на руках – Ариадной и Ириной. В столице свирепствовал голод. Марина Ивановна вынуждена была отправить Ирину в детский приют, надеясь, что там ей будет сытнее. Однако трёхлетняя малышка всё-таки умерла от голода. «Бог наказал меня», – писала Марина Ивановна в одном из писем, горько переживая смерть дочки.
В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению. Муж, спасаясь от расправы, уходит с остатками Белой армии за границу. И всё-таки жажда творчества и в этих условиях делает своё: именно в эти годы Цветаева пишет пьесы «Червонный валет», «Фортуна» «Приключение», создаёт поэмы «Царь-девица», «На красном коне», цикл «Стихи к Блоку»… А в душе – непрестанная тревога за мужа, ожидание вестей, напряжение российской жизни…
Быть как стебель и быть как сталь
В жизни, где мы так мало можем…
– Шоколадом лечить печаль,
И смеяться в лицо прохожим!
И почти наугад, наудачу передаёт письмо за границу, в котором пишет Сергею: «Если Вы живы – я спасена.
Мне страшно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы, – и лбом – руками – грудью отталкиваю то, другое. – Не смею. – Все мои мысли о Вас… Если Богу нужно от меня покорности – есть, смирения – есть, – перед всем и каждым! – но, отнимая Вас у меня, он бы отнял жизнь».
После долгого ожидания Цветаева в 1922 году получает разрешение уехать к Сергею. В Берлине она знакомится с писателем Андреем Белым, который стал ей другом, и отдаёт в печать сборник стихов «Ремесло». Навестивший жену и дочь Эфрон возвращается в Прагу, где учится в университете и получает стипендию. Не исчезла и прохлада в отношениях, что появилась ещё перед разлукой.
Началась скитальческая жизнь в эмиграции. Вскоре Марина Ивановна с дочерью перебирается ближе к мужу, в Чехию, где, несмотря на неустроенность быта и нужду, вдохновение не оставляет её. Именно там написаны «Поэма Горы» и «Поэма Конца», посвященные Константину Родзевичу, сильнейшему сердечному увлечению поэтессы на то время.
Хотя, по иронии судьбы, тот вовсе не понимал её поэзии. А для неё эта любовь была спасением души. Родзевич же так вспоминал об этом: «Мы сошлись характерами… В наших отношениях было много искренности, мы были счастливы». Однако идеализация возлюбленного, перипетии прозы жизни и максимализм Цветаевой привели к закономерному расставанию.
Но Чехию, уютный и тёплый славянский край, она полюбила навсегда. Там у нее родился сын Георгий. В эти годы удалось издать несколько книг: «Царь-девицу», «Стихи к Блоку», «Разлуку», «Психею»… Наконец, вся семья переезжает в Париж. Цветаева полагала, что сможет улучшить положение семьи в городе, который уже становился центром русской литературной эмиграции. И снова поэзия не отпускала от себя. Именно там были созданы циклы стихов, посвященные Маяковскому и Пушкину. Тема творчества, как не только предмета долга и радости, но и как огромного труда находит своё отражение в цикле «Стол». И наконец, совершенство гармонии природы – в цикле «Куст».
В эти же годы Марина Ивановна нередко обращается к прозе: «Дом у Старого Пимена», «Повесть о Сонечке», воспоминания о детстве и юности, очерки, посвящённые Максимилиану Волошину, Андрею Белому, и, конечно же, эссе «Мой Пушкин», опубликованное в парижском журнале «Современные записки», и другие материалы.
«…пушкинское море было – море прощания. Так – с морями и людьми – не встречаются. Так – прощаются. Как же я могла, с морем впервые здороваясь, ощутить от него то, что ощущал Пушкин – навсегда с ним прощаясь. Ибо стоял над ним Пушкин тогда в последний раз…» Так о поэте может говорить только поэт. И вся проза Цветаевой – та же поэзия, только не в рифму.
Вопреки ожиданию переезд во Францию не облегчил жизнь Цветаевой. Сергей Эфрон не был готов к превратностям судьбы, не мог взять на себя груз ответственности за семью. Практически на жизнь зарабатывала Марина. «Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход — от того, что я пишу.
Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живём на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода». (Из воспоминаний М. Цветаевой.) Однако, несмотря на плодотворную работу, печатали её мало, наобум правили, не особенно церемонясь с автором. Единственный сборник, который удалось выпустить, – это в 1928 году «После России». Хуже того, влиятельные там критики (З.Н. Гиппиус, Г.В. Иванов, Г.В. Адамович) вообще не хотели признавать её творчество, не понимая самобытности автора, оставаясь в плену старых русских привязанностей в отношении поэзии.
…Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»
…Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая…
И стон стоит вдоль всей земли:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
…Жить приучил в самом огне,
Сам бросил – в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе – я сделала?.
.
Как глубоко творческая натура, Цветаева и сама не всегда могла разделить страстные эмоции в поэзии и в жизни. Известно, к примеру, что по её письмам к Пастернаку можно было предположить об их любовной связи, хотя это было далеко от действительности. И жена Пастернака имела право предполагать что угодно. Во избежание осложнений он постепенно свёл на нет переписку, которая стала для Цветаевой таким необходимым дружеским общением двух поэтически родственных поэтов. Но Пастернак остался своим человеком по самому духу творчества, ценил талант Марины Ивановны. Неслучайно именно он, зная её тяжелейшее моральное состояние в начале войны, помогал ей собираться в эвакуацию, перевязывая багаж, вероятно, той самой верёвкой…
«Уж сколько их упало в эту бездну…»
Попав в Париже в положение белой вороны, Цветаева так и не смогла вырваться из этого замкнутого круга.
Сама судьба, казалось, вставляла палки в колёса. Муж стал проявлять симпатии к советскому режиму, надеясь на возвращение на Родину. Некоторые были уверены в его связи со спецслужбами Москвы. Естественно, тень враждебного отношения эмиграции к Сергею Эфрону ложилась и на Марину. Та естественная радость, с которой Цветаева приветствовала приехавшего в Париж гениального Маяковского 1928 году, была воспринята здесь как поддержка режима в СССР. Хотя в отличие от мужа Марина Ивановна вовсе не рвалась тогда на Родину, зная о репрессиях. В то же время её стихи в защиту любимой Чехии, захваченной Гитлером, делали небезопасным и пребывание в Париже. Плюс многолетняя мучительная тоска по России, которая жила в её строках и болела в душе. «Моя неудача в эмиграции – в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху – там, туда, оттуда…» – говорила она.
…Но и с калужского холма
Мне открывалася она –
Даль, тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!
– читаем в стихотворении «Родина».
«И когда в последующие годы, случалось, в Москву долетал ее заклинающий голос, он звучал с гипнотической силой, возбуждал сочувствие, сострадание, сорадование. Пускай далеко не часто долетал он, пускай очень немногим довелось тогда прочесть и оценить стихи Марины Цветаевой, дело, в сущности, от того не меняется! Как бы там ни было, но возвращение прекрасного поэта на Родину началось уже тогда. Оно было решено бесповоротно ее собственной тоской по родине», – рассказывал писатель, искусствовед, один из немногих истинных друзей, Сергей Михайлович Волконский, который организовал для неё в Париже несколько творческих встреч. И будто вторило ему признание Цветаевой: «Здесь, во Франции, и тени моей не останется. Таруса, Коктебель, да чешские деревни – вот места души моей».
Положение Сергея Эфрона было ещё критичнее, и в 1937 году он и дочь Ариадна, принявшая сторону отца, вернулись в Россию. Сын также хотел ехать вслед. Над Европой сгущались тучи Второй мировой, у Цветаевой не было средств – ни на жизнь, ни на обучение Георгия, в душе росла тревога за мужа, – и в июне 1939-го они тоже вернулись в Москву.
Тревога и мрачные предчувствия не обманули Марину Ивановну: вскоре и муж, и Ариадна были арестованы, а в августе 1941-го Сергей Эфрон был расстрелян. Дочь как «пособницу врага народа» сослали в лагеря, где она пробыла 15 лет. Скорее всего, именно после этих трагических событий Марина Ивановна потеряла смысл жизни, к тому же и главная надежда – её сын, любимый Мур, не стал ближе и в их бедственном положении винил мать… Не в эти ли дни, словно из небытия, из дальнего далёка выплыло это, увы, пророческое стихотворение:
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
…И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!
…К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! –
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
…За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.
(Многие, особенно молодые, познакомились с этими стихами, услышав великолепное исполнение Аллой Пугачёвой романса, музыка Марка Минкова.)
Как оказалось, столица вовсе не ждала своей гениальной и почти несчастной дочери. Начались уже московские скитания. Временно ей разрешили поселиться в доме творчества писателей в подмосковном Голицыне. Встречи с Ахматовой и Пастернаком не принесли сколько-нибудь существенной радости. Чиновники от Союза писателей смотрели на неё как на жену и мать «врагов народа». Она надеялась выйти к русскому читателю с новой книгой, но подготовленный сборник так и не вышел. И снова – одиночество, нищета… Пройдут годы – и люди поедут и пойдут в музеи её имени, и будут платить деньги за билеты, как это происходит в том же Зальцбурге, где одно имя – Моцарт – кормит целый город, – а пока она, как бедный когда-то музыкант, просит судьбу о милости… И с трудом собирает новую посылку мужу или дочери.
В августе 1941-го Марина Ивановна с сыном эвакуируются в небольшой городок Елабугу. Руководство Союза писателей обосновалось в соседнем Чистополе и милостиво обещало Цветаевой место посудомойки в своей столовой. Однако открытие пищевого заведения затягивалось, Марина Ивановна вернулась в Елабугу ни с чем. Биографы полагают, что дома у неё произошла ссора с сыном, который, зная о её любви к нему, единственному родному человеку рядом, по-видимому, упрекал мать в новых бытовых неурядицах. Ослабленная донельзя морально и физически Цветаева не смогла больше противостоять судьбе и 31 августа сама поставила в ней точку. И не эти ли слова полетели туда, высоко, где ждала её душа мужа?
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,
Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою – как никто другой.
Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей,
У всех золотых знамён, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя – замолчи! –
У того, с которым Иаков стоял в ночи…
А на земле в последние минуты жизни главной заботой оставался любимый сын – красивый юноша, похожий на нее молодую. Вот строки из её предсмертной записки: «Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы – страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом – сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей.
Я хочу, чтобы Мур жил и учился… Не похороните живой! Хорошенько проверьте»… Как видно, Цветаева и тут опасалась, что ирония судьбы не оставит её. И оказалась снова права, так как долгое время не было известно место её захоронения.
Сегодня на Петропавловском кладбище в Елабуге есть её могила и гранитное надгробие. По благословению патриарха Алексия II в день пятидесятилетия кончины Марины Ивановны в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот состоялось отпевание Цветаевой, поскольку гибель её, по словам святейшего, приравнивается к убийству тоталитарным режимом. Цветаева снова встретилась с любимым Пушкиным, как и должно быть между двумя гениальными поэтами. (Напомню, что здесь состоялось венчание Александра Сергеевича.)
Её любимый Мур погиб в бою с фашистами.
Сегодня в честь Марины Цветаевой открыто несколько музеев, установлены памятники, в том числе замечательный – в Тарусе, откуда открываются дорогие её сердцу дали, так напоминающие есенинские в Константинове… Архитектор монумента – Борис Мессерер, муж другой замечательной поэтессы – Беллы Ахмадулиной.
И ещё одна удивительная история. В Дании, на стене одного из зданий в центре Лейдена, в 1992 году появилось стихотворение Марины Цветаевой «Моим стихам», открывая уникальный культурный проект. Давайте же вспомним их.
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
– Нечитанным стихам! –
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
А последним, 101-м поэтом этого проекта стал Федерико Гарсиа Лорка, над переводами которого работала Марина Ивановна в последние творческие дни, отпущенные ей судьбой.
Марина Цветаева всю жизнь была верна двум личным заповедям: «Единственный учитель: собственный труд. И единственный судья: будущее».
Благодаря неустанному во все годы труду она брала всё новые творческие вершины. И будущее, самый объективный судья, поставило всё на свои места, определив за Цветаевой своё законное место среди самых высоких имён русской поэзии.
Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны, то есть –
Как сами себе верны.
И пусть поневоле вспоминается известное «В России любят только мёртвых», для любого не потерявшего слух к истинной поэзии Марина Цветаева – наша современница, живая, страстная, мудрая. Ибо с нами – не только её стихи, но и душа, согревающая и поднимающая ввысь каждую строку бессмертных произведений.
Language: Русский — Донбасская национальная академия строительства и архитектуры
Марина Цветаева
(1892 -1941)
8 октября 2022 года исполнится 130 лет со дня рождения Марины Цветаевой.
Как обычно бывает накануне юбилейных дат творческих людей, наблюдается резкий всплеск интереса к литературному наследию поэтессы. И это понятно: Марина Ивановна Цветаева – поэт, прозаик, переводчица, автор биографических эссе и критических статей. Одна из ярчайших представителей поэзии Серебряного века в России. «Вся моя жизнь −роман с собственной душой», − считала Марина. И это действительно был роман − живой, насыщенный событиями и встречами, полный неожиданных поворотов, любви − и ударов судьбы. Многие её поэтические произведения были написаны в трудные моменты жизни – периоды сильных переживаний и страданий. Как и все женщины, она грезила о любви – хотела любить и быть любимой.
За сильный, сдержанный и жесткий характер некоторые считали её надменной и высокомерной. Кто-то характеризовал ее мягкой и поистине женственной натурой, с тонкой душой.
Отбросив в сторону довольно неприглядные факты ее бытовой жизни, можно сказать, что она была неповторима, уникальна, чувственна, нервически открыта… И потому гениальна! Такой набор качеств присущ далеко не всем поэтам.
Совершенно иной Цветаева предстаёт в своём творчестве – ранимой и мягкой. Её стихотворения пронизаны исключительной доверительностью, способностью передачи тончайших движений женской души.
Она сама говорила, что её творчество, как вода, которой кому-то хватит на стакан, а для кого-то она может стать морем.
Многие тексты Цветаевой представляют собой интереснейшие загадки, для понимания которых необходимы определённые знания Библии, античной мифологии и истории, классической мировой литературы и фольклора.
Анна Саакянц писала — «Цветаева жила не во времени – «Время! Я тебя миную». Она жила во временах. Её стих несёт в себе напряжённую звучность, пронзительный и пронзающий лёт стрелы, пущенной воином Тамерлана сквозь века в вечность».
Променявши на стремя –
Поминайте коня ворона!
Невозвратна как время,
Но возвратна как вы, времена
Года, с первым из встречных
Предающая дело родни,
Равнодушна как вечность,
Но пристрастна как в первые дни…
Многие наверняка помнят и знают эти строки:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Как искры из ракет…
Строки женщины, которую одни боготворят за ее стихи, другие не выносят, но равнодушным она не оставляет никого.
Своим чувственным слогом Цветаева разложила душу на кусочки не одному поколению читателей.
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
– Нечитанным стихам!
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья,
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
1916 г.
Рябина навсегда вошла в геральдику ее поэзии. Пылающая и горькая, на излете осени, в преддверии зимы, она стала символом судьбы, тоже переходной и горькой, пылающей творчеством и постоянно грозившей зимой забвения.
Но…
30 лет назад, когда отмечалось 100-летие со дня рождения Марины Ивановны, 1992 год был объявлен ЮНЕСКО годом Цветаевой. Это заслуженное признание, которым она так была обделена при жизни, да и после кончины долго находилась в забвении. Ещё в 1913 году юная поэтесса пророчески выразила мысль: «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд…» И он настал…
Летят они, — написанные наспех,
Горячие от горечи и нег.
Между любовью и любовью распят
Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век
Стихи М. Цветаевой, известные и не очень. ЧИТАЕМ…
Вчера еще в глаза глядел «Мой милый, что тебе я сделала?» Вчера еще — в ногах лежал! Равнял с Китайскою державою! Враз обе рученьки разжал,- Жизнь выпала — копейкой ржавою! Детоубийцей на суду Стою — немилая, несмелая. Я и в аду тебе скажу: «Мой милый, что тебе я сделала?» Спрошу я стул, спрошу кровать: «За что, за что терплю и бедствую?» «Отцеловал — колесовать: Другую целовать», — ответствуют. Жить приучил в самом огне, Сам бросил — в степь заледенелую! Вот что ты, милый, сделал мне! Мой милый, что тебе — я сделала? Всё ведаю — не прекословь! Вновь зрячая — уж не любовница! Где отступается Любовь, Там подступает Смерть-садовница. Самo — что дерево трясти! — В срок яблоко спадает спелое… — За всё, за всё меня прости, Мой милый, — что тебе я сделала! 14 июня 1920 года
Маме С той поры нам чужды все живые И отраден беглый бой часов.  Мы, как ты, приветствуем закаты, Упиваясь близостью конца. Все, чем в лучший вечер мы богаты, Нам тобою вложено в сердца. К детским снам клонясь неутомимо, (Без тебя лишь месяц в них глядел!) Ты вела своих малюток мимо Горькой жизни помыслов и дел. С ранних лет нам близок, кто печален, Скучен смех и чужд домашний кров… Наш корабль не в добрый миг отчален И плывет по воле всех ветров! Все бледней лазурный остров-детство, Мы одни на палубе стоим. Видно грусть оставила в наследство Ты, о мама, девочкам своим! 1907 года
Август — астры, Как дитя, играешь, август. Как ладонью, гладишь сердце Именем своим имперским: Август! — Сердце! Месяц поздних поцелуев, Поздних роз и молний поздних! Ливней звездных — Август! — Месяц Ливней звездных! 7 февраля 1917 года
Мне нравится, что Вы больны не мной, Спасибо Вам и сердцем и рукой За то, что Вы меня — не зная сами! — Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами, За наши не-гулянья под луной, За солнце не у нас над головами, — За то, что Вы больны — увы! — не мной, За то, что я больна — увы! — не Вами. 1915г. | Кто создан из камня, кто создан из глины Меня — видишь кудри беспутные эти? — Земною не сделаешь солью. Дробясь о гранитные ваши колена, Я с каждой волной — воскресаю! Да здравствует пена — веселая пена — Высокая пена морская! 23 мая 1920 года
Генералам двенадцатого года
Тоска по родине! Давно
В Париже Дома до звезд, а небо ниже, |
К юбилею М. Цветаевой
Медаль Цветаевой
2022 год объявлен Российским союзом писателей Годом Цветаевой. Медаль «Марина Цветаева 130 лет» учреждена Российским союзом писателей и по своему статусу является общественной наградой, вручаемой поэтам и писателям за вклад в развитие современной русской литературы. Медалью награждаются номинанты премии «Поэт года» за 2022 год, произведения которых изданы в конкурсных альманахах и оценены Большим жюри.
Единственный прижизненный портрет Марины Цветаевой передали в дом-музей поэтессы в Москве.
Интересно, что 2022 году отмечается 130 лет со дня рождения поэтессы, 110 лет со дня рождения дочери Цветаевой — Ариадны Эфрон, 30 лет со дня открытия музея, и 160 лет с момента постройки этого особняка.
В особняке в Борисоглебском переулке близ Арбата с 1914 по 1922 год прошли сначала несколько самых счастливых, а затем самых тяжёлых и горьких лет существования молодой семьи.
Эфрон и Цветаева сняли квартиру на втором этаже этого здания, когда Марине был 21 год. В этот период она добилась признания как поэт, встречалась в этой квартире с друзьями и единомышленниками, испытала бедствия и тяготы голодных послереволюционных лет. Именно в этом доме она выросла в «большого» поэта, обрела свой неповторимый голос, здесь были написаны произведения, составившие 11 книг. Отсюда в 30-летнем возрасте Цветаева была вынуждена эмигрировать за границу.
Портрет Цветаевой был создан летом 1913 года в Коктебеле. Работа уникальна тем, что является единственным известным портретом маслом, написанным при жизни Цветаевой. Сегодня портрет занял достойное место в экспозиции дома-музея М. Цветаевой. Автор произведения, художница Магда Нахман (Книжный иллюстратор и театральный художник, она была ученицей Кузьмы Петрова-Водкина, Мстислава Добужинского и Льва Бакста.), познакомилась с поэтессой, ее мужем — Сергеем Эфроном и его сестрами в гостях у Максимилиана Волошина в Коктебеле.
А вы знали?…
Стихотворение Марины Цветаевой «Моим стихам, написанным так рано, что и не знала я, что я – поэт…» в 1992 году было написано на стене одного из зданий в центре Лейдена в Нидерландах.
Это событие стало началом культурного проекта «Wall poems». В 1992 году здесь случился арт-проект “Gedichten op Muren” (“Стихи на стенах”) — в течение 13 лет два художника из организации ‘Tegen-Beeld’ успели оставить на домах Лейдена 101 стихотворение. «Моим стихам» Цветаевой — стало первым, а после него в случайном порядке появились другие — на разных языках (иногда с переводом, иногда без).
Любопытно, что последним, 101-м поэтом, чьи стихи сделали в Лейдене памятником, стал Федерико Гарсиа Лорка, чьими переводами Цветаева занималась в последние дни жизни.
(Кроме Цветаевой в Лейдене есть еще 4 стихотворения на русском — Александра Блока — “Ночь, улица, фонарь, аптека”, Анны Ахматовой — “Муза”, Осипа Мендельштама — “Ленинград” и Велимира Хлебникова — “Когда умирают кони.
.”)
Ответ Марине
В городе Лейден, на серой стене
несколько строчек на русском –
это могло бы присниться во сне
где-то в счастливой Тарусе…
Всюду чужая, везде «не своя» —
в Праге, Париже, Берлине …
Всюду отвергнута песнь соловья
русского в царстве павлиньем…
…Что же стенать, ведь известен ответ –
без исключений, поверьте! —
Русский поэт, не придворный поэт
ценится лишь после смерти.
А. Стебаков
Несколько цитат Марины Цветаевой
- Если я человека люблю, я хочу, чтоб ему от меня стало лучше — хотя бы пришитая пуговица. От пришитой пуговицы — до всей моей души.
- Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.
- Стихи сами ищут меня, и в таком изобилии, что прямо не знаю — что писать, что бросать. Можно к столу не присесть — и вдруг — всё четверостишие готово, во время выжимки последней в стирке рубашки, или лихорадочно роясь в сумке, набирая ровно 50 копеек.
А иногда пишу так: с правой стороны страницы одни стихи, с левой — другие, рука перелетает с одного места на другое, летает по странице: не забыть! уловить! удержать!.. — рук не хватает! - Творчество – общее дело, творимое уединенными.
- Стихи и отрешают, и обольщают. То же сомнительное пойло, что в котле колдуньи…
- Всеми моими стихами я обязана людям, которых любила – которые любили меня – или не любили…
- Грех не в темноте, а в нежелании света.
- Любимые вещи: музыка, природа, стихи, одиночество.
- О мир, пойми! Певцом – во сне – открыты.
Закон звезды и формула цветка.
А иногда пишу так: с правой стороны страницы одни стихи, с левой — другие, рука перелетает с одного места на другое, летает по странице: не забыть! уловить! удержать!.. — рук не хватает!- В диалоге с жизнью важен не её вопрос, а наш ответ.
- Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли…
(Источник: Афоризмы Серебряного века / составитель Л. В. Томутова. – Санкт-Петербург : Паритет, 2007. – 256 с. : ил.)
Как и сама ты предсказала,
Лучом, дошедшим до земли,
Когда звезды уже не стало,
Твои стихи до нас дошли…
…Пусть безогляден был твой путь
Бездомной птицы-одиночки, —
Себя ты до последней строчки
Успела родине вернуть.
С. Маршак
Марина Цветаева — неоплатная наша вина, но и любовь наша навечная. Поэт может быть бездомным, но стихи — никогда.
Е. Евтушенко
Материал подготовила
библиотекарь 1 категории
Т.Н. Шинкарева
Пять стихотворений Марины Цветаевой в переводе Монизы Алви и Вероники Красновой
Ручей
Я вижу отражение своего сердца в воде.
Я слежу за потоком или он следует за мной?
Мы оба должны идти своим путем
струясь по бесчувственным камням, воспевая им дифирамбы.
У нас нет силы на земле, чтобы сдвинуть их.
Теку по течению –
или за мной спешит поток,
его волна изгибается, как плечо пловца?
Где бы мы ни нашли ручей
рядом поэт!
Счастливчики проливают слезы
проливают их на нас обоих
чтобы им стало лучше.
Потом ополаскивают заплаканные лица.
Вся мутная вода
от былых печалей!
Мы носим их навсегда
чтобы они могли забыть.
Судьба поэта
Как блаженны они,
не умеющие петь!
Их слезы текут – какое это должно быть облегчение
Горе льется дождем.
Вздрагивает
под камнем сердца.
Велено петь среди могил,
Родиться поэтом мой жестокий удел.
Давид оплакивал Джонатана
, несмотря на то, что он был сломан надвое.
Если бы Орфей не спустился в ад
он мог бы послать свой голос,
только его голос ушел в темноту
пока он стоял на пороге
позволяя Эвридике выйти
на
2 канат его песни.
Веревочная прогулка в день.
Ослепленная светом — она не могла оглянуться.
Я знаю, если тебе дан голос поэта
все остальное у вас заберут.
Изгнание
[«снова в сердце снова водоворот затхлых слов»]
из «Каскандосталь» – Сэмюэл Беккет
Это клише!
Мне все равно, где я,
Где я один, на каком тротуаре
Я тащу свои покупки обратно
В дом, который не знает, что он мой,
не более чем госпиталь или барак.
Мне все равно, пленный лев,
чьи лица смотрят на меня измученного я,
какая толпа отбрасывает меня назад, предсказуемо медведь без льдины.
Именно там, где я не вписываюсь (не пытайтесь)
или где я унижен,
все равно – я не соблазнюсь
родным языком, это молочная приманка.
Неважно, на каком языке
Меня все неправильно понимают,
(читатели, обжирающиеся газетной бумагой,
жаждущие скандала). Все они
принадлежат двадцатому веку.
Рожденный раньше времени, я оглушен
как последнее оставшееся бревно, когда
весь проспект был срублен.
Люди неразличимы.
Ничего не меняется – и самое старое
— это напоминания о моем прошлом,
о том, что когда-то было так дорого мне.
Мои даты стерты –
Я просто где-то родился.
Моя страна так мало уважает меня
, что даже самый проницательный детектив
мог бы обыскать всю мою душу
и не найти ни малейшего намека на то, откуда я.
Везде чужое, в каждой церкви пусто.
Все застопорилось. Но если я увижу
рябина у дороги…
Уединение
Одиночество: уединиться
в себя, как наши предки впали в распри
.
Вы будете искать свободу
и откроете ее – в одиночестве.
Ни души.
Нет такого мирного сада –
так ищи его внутри себя,
найди прохладу, тень.
Не думайте об этих
, которые побеждают население
на городских площадях.
Праздновать победу и оплакивать ее –
в одиночестве своего сердца.
Одиночество: оставь меня,
Жизнь!
Отказываюсь!
Мои глаза наполнились слезами!
Я плачу от гнева и любви!
О, плачущая Чехословакия!
О, испанское кровопролитие!
Черная гора –
затмевает мир!
Пора – пора – пора
вернуть билет этого путешествия
нашему Творцу!
Я отказываюсь существовать!
Я отказываюсь жить
в этом Бедламе нелюдей.
С волками городских площадей
Я отказываюсь лаять.
Я отказываюсь плавать
над всеми человеческими телами
с акулами сухих долин.
Мне не нужны острые
уши или пророческие глаза поэта.
У меня есть только один ответ
на ваш безумный мир – откажитесь от него.
от Marina Tsvetaeva
Перевод Moniza Alvi и Veronika Krasnova
. Некоторые из этих POEMs были опубликованы в 9034
. Спасибо Веронике Боукер за этот специальный выбор для Русский клепальщик.
Поэзия Марины Ивановны Цветаевой (1892–1941) считается одной из величайших в русской литературе ХХ века. Она пережила и написала о русской революции 1917 года и последовавшем за ней московском голоде. Цветаева уехала из России в 1922 году, вернувшись в Москву в 1939 году. Она покончила жизнь самоубийством в 1941 году.
Как поэт-лирик, ее страсть и смелые лингвистические эксперименты делают ее ярким летописцем своего времени и глубин человеческого состояния.
Переводчик Мониза Алви — поэтесса, автор девяти поэтических сборников и преподаватель Школы поэзии. В 2002 году она получила премию Чолмондели за свои стихи.
Переводчик Вероника Краснова лекции в Университете Восточной Англии в Норидже.
Хроника смерти в России | Пауль Шмидт
Примечание переводчика:
Есенин, Маяковский, Цветаева. Три русских поэта, три самоубийцы. Следующие стихи написаны ими, о них и написаны друг другу; мы можем читать их как хронику фатальности. Стихотворение Беллы Ахмадулиной, живущей и пишущей сегодня в Советском Союзе, пытается положить конец этой фатальности. Стихотворение Цветаевой ранее нигде не публиковалось и вскоре появится вместе с другими ее стихотворениями к Маяковскому в специальном выпуске TriQuarterly об эмигрантской литературе под редакцией Симона Карлинского.
Остальные стихотворения более или менее известны в различных переводах, но здесь они представлены как документы в едином и неповторимом тексте.
—Пауль Шмидт
27 декабря 1925
Ленинград
Комната в гостинице «Англетер».
Поэт Сергей Есенин один. Развелся с Айседорой Дункан, снова женился, расстался. Жестокий алкоголик. Перочинным ножом он перерезает себе запястье, пишет это стихотворение своей кровью и вешается. Тридцать лет.
До свидания, дорогая, до свидания,
До свидания. Ты в моем сердце.
Это предопределенное расставание
Обещание: мы встретимся снова.
До свиданья, милый, — не говори ни слова,
Не плачь. И не грусти.
В этой жизни в смерти нет ничего нового,
Но в жизни нет ничего нового.
Январь, февраль, март 1926 года
Поэт Владимир Маяковский возмущен и огорчен самоубийством Есенина. «Я поставил перед собой задачу: попытаться разрядить последнее стихотворение Есенина… предложить другую красоту вместо легкой красоты смерти… месяца три я возвращался к ней каждый день, но ничего, казалось, не имело смысла… ».
К апрелю он закончил свое стихотворение,
СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ
Ты ушел,
(как говорится)
в лучший мир.
Чушь.
лестница к звездам, не так ли?
Больше никаких авансов издателей
, никаких баров.
Нет, Есенин, это не шутка.
В горле ком горя.
Я вижу, как вы с перерезанными запястьями
подбрасываете свой пучок костей.
ПРЕКРАТИ!
Отстань!
Намазать щеки мертвенно-белым мелом?
Ты, кто мог делать вещи словами
никто в мире
не мог сделать!
ПОЧЕМУ? ЗАЧЕМ?
Критики
бормочут:
«Причины те или
, может быть, те,
но в основном у него не было достаточного отношения
с рабочим классом
, потому что он пил слишком много пива и вина».
Отлично,
они имеют в виду только то, что если бы вы отказались от своих вычурных друзей
в пользу рабочих, это оказало бы хорошее влияние, и вы
были бы спасены.
Какого черта, по их мнению, пьют
рабочих?
Лимонад?
Имеют в виду, что
вы бы получили партийного поэта
, назначенного на ваше дело, и результат
перевесил бы
поэзию:
вам пришлось бы писать по сто строк
в день, как скучно и вяло
, как и все остальные.
Прежде чем пройти через
что-нибудь настолько глупое, я бы тоже
наложила на себя руки.
Лучше умереть от водки —
Если от скуки, то хуже.
Ни та петля
раскрыть глубины
нашей утраты. Если бы у «Англетера» было немного чернил,
вам не пришлось бы вскрывать себе вены.
Вашим подражателям это понравилось: бис!
Куча из них
уже покончили с собой.
Зачем?
Зачем увеличивать число самоубийств?
Почему бы просто не увеличить производство чернил?
Твой язык застрял во рту навсегда.
Глупо,
неуместно,
придавать таинственности.
Рев словесников
развратник-ученик
мертв….
Много дел
Сначала мы должны переделать жизнь,
тогда мы сможем написать о ней
песен.
Сейчас тяжелые дни для пера,
и стихотворение—
Но когда,
где,
когда-нибудь выбирал путь, уже побитый
и легкий?
Слова командуют
силами человечества—
Вперед, марш!
Пусть время пронесется мимо нас
Словно ракетные снаряды
Пусть унесет
только ветер,
как он ерошит нам волосы.
Наша планета
была плохо спроектирована
для счастья;
мы должны урвать удовольствие
от дней грядущих.
В этой жизни смерть не так тяжела.
Строить новую жизнь — это сложнее.
14 апреля 1930 г.
Москва.
Квартира в Лубянском переулке.
Маяковский в глубокой депрессии: бесплодная любовная связь, бурные критические приступы. Поездка за границу только усилила его чувство изоляции. Один, ночью. Он работал над этим стихотворением в своей последней тетради; он копирует его в письмо, адресованное «Всем», и стреляет в себя. Тридцать шесть лет.
Она любит меня, не любит. Я вырываю руку
и выбрасываю оторванные пальцы,
как игры с бродячими ромашками
каждую весну рвешь и выбрасываешь.
Бритье и стрижка покажут мою седину;
Я хочу, чтобы серебро лет стало очень четким.
Я надеюсь и верю, что никогда не достигну
позора здравого смысла.
Уже час дня. Вы, должно быть, крепко спите.
Серебряная река Ока в ночи
Это всего лишь Млечный Путь.
Я не тороплюсь; нет необходимости отправлять
Телеграммы, чтобы разбудить и потревожить вас.
Инцидент, как говорится, исчерпан. Все сделано. Перестарался.
Лодка любви терпит крушение в реальности.
Мы с тобой квиты:
не надо резюме
взаимной боли, обид и обид.
Вы только посмотрите, весь мир замер!
В такие моменты ты просыпаешься и говоришь
со Временем, с Историей, со всем Творением….
Август 1930 г.
Франция
Поэтесса Марина Цветаева живет в изгнании в Париже, отчужденная там от русской интеллигенции — отчасти из-за своего восхищения Есениным и Маяковским. Этим летом она заканчивает цикл из семи стихотворений «Маяковскому». Это стихотворение шестое. (Два мертвых поэта встречаются и разговаривают в раю.)
«Советские властители
Перед Высоким Синодом…».
Привет, Сережа.
Привет, Володя.
Было ли это слишком? Немного.
По общим причинам? — Нет, по личным.
Ты пользовался ружьем? — Таков обычай.
Было больно? Конечно.
Так тебе надоело жить?
Вы имеете в виду?
Глупый, Сережа.
Глупый, Володя.
Помнишь, как
Ты перекрикивал меня
На пике своего громкого
Басового рева?—Отлично,
Только…. Взгляните на свою любовную лодку
Теперь, ваш глупый шлюп! Какой беспорядок!
Неужели из-за женщины?
—Если водка, то хуже.
У тебя все лицо опухшее;
Должно быть, вы были загружены.
Глупый, Сережа.
Глупый, Володя.
Во всяком случае, не бритвой.
По крайней мере, так аккуратнее.
Итак, твой последний туз
потерян?… Ты истекаешь кровью…
Наложи пластырь.
Йод помогает.
Исправим, Сережа.
Починим, Володя.
А Мать
Руша? Какая? Где
Это? Назад в USS
R? Они строят? Конечно.
Родители делают детей,
Саботажники делают бомбы.
Издатели играют в те же старые игры,
Поэты пишут стихи.
Начат новый мост,
Размытый весенним паводком….
То же самое, Сережа.
Как всегда, Володя.
А скворечник? Новые поэты?
Они довольно острые;
Пока нам венки плетут
Нас крадут слепыми, как будто
Мы были мертвы. Они забрызгали
Old ROSTA новым дешевым блеском.
—Но им не поладить
На одном Пастернаке.
Поможем,
Разорвем их тупость?
Давай-(Хочешь, Сережа?)
Починим, Володя!
Каждый шлет наилучшее….
А старый Алексей
Александрович Блок?
— Там! Видеть? «Лксандер — ангел!
Сологуб? Вниз по каналам,
Ищет лицо утонувшей жены
Во льдах. Гумилев, Николай?
Ушел на восток —
(Завернутый в окровавленную мешковину,
Брошенный на телегу с трупами)
То же, Сережа.
Как всегда, Володя.
Так все равно — ну,
Володя дорогой — дорогой друг —
Возложим руки на себя,
Володя, хотя руки
Нет.
Они ушли; ну,
Сережа милый — милый мальчик —
Зажжем фитиль
Рай взорвется!
И после того, как мы разнесем
Рай на куски,
Выпьем в дорогу!
Серёжа! Володя!
31 августа 1941 г.
Елабуга
За Волгой
Марина Цветаева вернулась с семьей в Советский Союз в 1939 г. Муж — арестован и расстрелян. Дочь — арестована. Ее эвакуируют в провинцию, в Елабугу. В одиночестве она вешается. Не осталось ни письма, ни стихотворения. Сорок девять лет.
1967
Белла Ахмадулина, советская поэтесса, 30 лет. Смертельное наследие. Есенин и Маяковский были доступны, но образ, мысль о третьем самоубийстве ранит. У нее есть только несколько цветаевских стихов, несколько старинных картин, знакомый памятник поэту Пушкину, которого так любила Цветаева, и уродливое название этого уродливого города — Елабуга.
КЛЯНУСЬ
Тем летним снимком на чужом
крыльце, согнутом и одиноком, как виселица,
ведущем из дома, а не в него.
Одетый в бушующий атласный доспех, который душит
большой мускул горла
ты сидишь там, труд
голода и печали окончен,
все воспето.
Судя по тому снимку.
Мягким уголком локтя ребенка
с изумленной улыбкой
смерть притягивает детей к себе—
и отмечает этот факт на их лицах.
Тяжёлой болью воспоминаний о тебе
когда, глотая одышку горя
в задыхании тире твоих стихов,
откашливаюсь и давлюсь до крови.
Твоим присутствием я взял, украл,
прихватил для себя, отнял у других,
позабыв, что ты чужой, запретный;
ты был Божьим—
и Ему было мало тебя.
Клянусь твоим последним исхуданием, которое крысиным зубом прогрызло
.
Милостивой, благословенной, Родиной
, который бросил вас в грязном приюте.
По Пушкину, нашему невиданному африканцу, которого вы любили
неразумно, который созерцает детей
на Тверском бульваре. И самими детьми.
К твоему печальному покою в раю,
, где ушли и боль, и забота.
Клянусь.
Клянусь убить Елабугу, твою родную
Елабугу, чтобы наши внуки могли спать.
Старухи будут пугать их перед сном,
не зная, что Елабуга мертва:
«Спи, мальчик, спи, девочка, спи,
, а то Елабуга слепая достанет тебя».