«И единственный судья: будущее» | Журнальный мир

«День был субботний…»

 

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

 

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

 

Вот так, просто и точно сказала Марина Цветаева о своём рождении.

 

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть,

 

– продолжила она, уже хлебнув немало горечи в судьбе, ещё не зная, что впереди её ждут испытания, которые под силу далеко не каждому.

Марина Цветаева – несомненно русский поэт, вобравший в сердце своё всё великолепие отечественной поэзии, несмотря на то что немалая часть жизни её прошла за рубежом и любимыми писателями были в разное время Виктор Гюго, Беранже, Гейне, Гёте. Ей нравился Рильке – и как поэт, и как человек, о чём говорит их переписка. А рядом на полке – такие корифеи слова, как Лесков и Аксаков. Кроме Пушкина – Державин и Некрасов. Из современников – Пастернак.

Несколько ранее – Маяковский. Наилюбимейшие стихи в детстве – пушкинское «К морю» и лермонтовский «Жаркий ключ», поэма «Слово о полку Игореве». Прямой наследницей Блока называл её искусствовед и писатель князь Волконский.

Словом, она прекрасно знала как русскую, так и европейскую литературу, тем более что нередко приходилось добывать хлеб насущный переводами. И, что уж совсем нынче для нас удивительно, первые стихи, ещё полудетские, она писала не только на русском, но и на французском, и на немецком. Выезжая с матерью Марией Александровной с целью её лечения за границей, порой длительного, Марина не теряла времени зря и продолжала учёбу там, в частности в Швейцарии и Германии.

Ещё в 16 лет она писала стихи, навеянные детством, ещё жизнь катилась, уж если не под гору, то и не в гору и, несмотря на смерть матери, будущее рисовалось в более-менее спокойных и привычных тонах: учёба, потом, естественно, – любовь, замужество и налаженная жизнь – то в Москве, то в любимой Тарусе, с желанными поездками в Европу. И потому, к примеру, стихотворение «Рождественская дама», написанное в 17 лет, сегодня кажется и не очень цветаевским: в нём нет той напряжённой интонации, того драматического накала, что отличает почти всё её творчество. И неизвестно, узнала ли бы Россия ту самую Цветаеву, которой поклоняются читатели и нынче, если бы не те бури, что прошли через всю её судьбу?

Но вот несколько строк из этого стихотворения.

 

…Из кладовки, чуть задремлет мама,

Я для ослика достану молока.

Милая Рождественская дама,

Увези меня с собою в облака!

 

Мария Александровна очень ждала сына, а родила в 1892 году девочку, и вздохнула с сожалением, и решила, что сделает из дочери музыкантшу, поскольку сама была натурой артистической и музыкальной, с польскими корнями и возвышенным отношением к жизни. Отец Марины, Иван Владимирович Цветаев, был профессором Московского университета и основателем всемирно известного Музея изобразительных искусств им. Пушкина. В такой семье было мудрено расти обычным ребёнком. Несмотря на усилия матери, к музыке Марина большой любви не испытывала, хотя и отдала ей несколько отроческих лет.

Всё ближе ей становились совсем другие звуки, которые тоже заключали в себе музыку, но иную, – музыку слова. И она вспоминала:

 

Детство: молчание дома большого,

Страшной колдуньи оскаленный клык;

Детство: одно непонятное слово,

Милое слово «курлык».

 

И уже в шесть лет стала сочинять стихи. А Мария Александровна записала в своём дневнике такие строчки: «Четырехлетняя моя Муся ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, – может быть, будет поэт?»

Как нередко бывает с талантливыми детьми, Марина ощущала свой дар, берегла его до поры, была порой скрытна даже среди домашних. Как не вспомнить о пушкинской Татьяне: «Она в семье своей родной Казалась девочкой чужой». И так всю жизнь: судьба не подарила ей по-настоящему близкого, понимающего её, человека. Отсюда и грусть в её стихах, а позже и драматизм. И неслучайны такие её строки:

 

…Все бледней лазурный остров-детство,

Мы одни на палубе стоим.

Видно грусть оставила в наследство

Ты, о мама, девочкам своим!

 

(«Маме»)

 

У Марины была младшая сестра – Ася (позже Анастасия Ивановна, которая много сделала для сохранения памяти о своей гениальной сестре). Мать умерла от болезни, когда девочки ещё не совсем простились с куклами, а спустя семь лет – и отец. Чувство сиротства, и без того редко оставляющее истинных поэтов, накрепко приросло к Марине, усиливаясь на холодных ветрах судьбы. И, как обратная сторона медали, – независимость характера, нежелание мерить свою жизнь общей меркой, самостоятельность и в мыслях, и в поступках. Она была уверена, что творчество – это её личное дело, способ самовыражения. Марина была бунтарка, как вспоминала Анастасия. За дерзость её не раз наказывали, и, меняя гимназии, она там «скучала самым отчаянным образом».

И вот – взросление, поездка в Париж, где она прослушала курс французской литературы, не изменяя, впрочем, любимому Пушкину. И, наконец, первый сборник – «Вечерний альбом», на который очень по-доброму откликнулись известные поэты Валерий Брюсов, Максимилиан Волошин, Николай Гумилев… Казалось, жизнь идёт по восходящей. Лето 1911 года Марина проводит в крымском Коктебеле, на даче поэта и философа Волошина, знакомится с эффектным, сразу покорившим сердце Марины, Сергеем Эфроном…

 

Я с вызовом ношу его кольцо!

– Да, в Вечности – жена, не на бумаге. –

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

 

…В его лице я рыцарству верна,

– Всем вам, кто жил и умирал без страху! –

Такие – в роковые времена –

Слагают стансы – и идут на плаху.

 

Сергей Эфрон в «роковые времена» вступил в Добровольческую армию Деникина, чтобы защищать свою Россию.

 

«И смеяться в лицо прохожим!..»

 

Но вернёмся к рассказу. Замужество Марины, рождение дочери Ариадны, первые счастливые годы семейной жизни… «В те годы крылатое и легкое шло от всего облика Марины Цветаевой. Она была полна пушкинской “внутренней свободы” — в непрестанном устремлении, бессонная, смелая. По-настоящему любила она — не себя, а свою речь, свое слово, свой труд. Но и чужое слово любила бескорыстно и готова была трубить в честь чужой удачи в самые золотые трубы» – писал в своих воспоминаниях Сергей Михайлович Волконский, дружба с которым продолжалась и за границей, в самые тяжёлые для Марины годы. Это был один из немногих настоящих друзей, сразу понявший уникальность таланта Цветаевой, её ранимую душу и не раз подставлявший ей плечо друга. И неслучайно прекрасный цикл стихов «Ученик» был посвящён ему. «Трагический парадокс ее судьбы заключался в том, что чем горше было ее неприкаянное одиночество, тем выше вырастала она как поэт — ровесница Маяковского и Пастернака…» – отмечал Волконский. Но это будет позже, а пока – наполненная творческая и семейная жизнь, и – стихи, стихи, в том числе такие известные, через много лет прозвучавшие романсом (музыка Андрея Петрова) в кинофильме «О бедном гусаре замолвите слово».

 

Вы, чьи широкие шинели

Напоминали паруса,

Чьи шпоры весело звенели

И голоса.

 

…Одним ожесточеньем воли

Вы брали сердце и скалу, –

Цари на каждом бранном поле

И на балу.

 

…Вам все вершины были малы

И мягок самый черствый хлеб,

О, молодые генералы

Своих судеб!

 

(«Генералам двенадцатого года»)

 

А по России идёт революция, и люди постепенно и бесповоротно встают по ту или иную сторону этой страшной во всех смыслах борьбы. Сергей Эфрон уходит биться с большевиками, а Марина в Москве с тревогой ждёт от него известий, будучи уже с двумя дочками на руках – Ариадной и Ириной. В столице свирепствовал голод. Марина Ивановна вынуждена была отправить Ирину в детский приют, надеясь, что там ей будет сытнее. Однако трёхлетняя малышка всё-таки умерла от голода. «Бог наказал меня», – писала Марина Ивановна в одном из писем, горько переживая смерть дочки.

В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению. Муж, спасаясь от расправы, уходит с остатками Белой армии за границу. И всё-таки жажда творчества и в этих условиях делает своё: именно в эти годы Цветаева пишет пьесы «Червонный валет», «Фортуна» «Приключение», создаёт поэмы «Царь-девица», «На красном коне», цикл «Стихи к Блоку»… А в душе – непрестанная тревога за мужа, ожидание вестей, напряжение российской жизни…

 

Быть как стебель и быть как сталь

В жизни, где мы так мало можем…

– Шоколадом лечить печаль,

И смеяться в лицо прохожим!

 

И почти наугад, наудачу передаёт письмо за границу, в котором пишет Сергею: «Если Вы живы – я спасена. Мне страшно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы, – и лбом – руками – грудью отталкиваю то, другое. – Не смею. – Все мои мысли о Вас… Если Богу нужно от меня покорности – есть, смирения – есть, – перед всем и каждым! – но, отнимая Вас у меня, он бы отнял жизнь».

После долгого ожидания Цветаева в 1922 году получает разрешение уехать к Сергею. В Берлине она знакомится с писателем Андреем Белым, который стал ей другом, и отдаёт в печать сборник стихов «Ремесло». Навестивший жену и дочь Эфрон возвращается в Прагу, где учится в университете и получает стипендию. Не исчезла и прохлада в отношениях, что появилась ещё перед разлукой.

Началась скитальческая жизнь в эмиграции. Вскоре Марина Ивановна с дочерью перебирается ближе к мужу, в Чехию, где, несмотря на неустроенность быта и нужду, вдохновение не оставляет её. Именно там написаны «Поэма Горы» и «Поэма Конца», посвященные Константину Родзевичу, сильнейшему сердечному увлечению поэтессы на то время. Хотя, по иронии судьбы, тот вовсе не понимал её поэзии. А для неё эта любовь была спасением души. Родзевич же так вспоминал об этом: «Мы сошлись характерами… В наших отношениях было много искренности, мы были счастливы». Однако идеализация возлюбленного, перипетии прозы жизни и максимализм Цветаевой привели к закономерному расставанию.

Но Чехию, уютный и тёплый славянский край, она полюбила навсегда. Там у нее родился сын Георгий. В эти годы удалось издать несколько книг: «Царь-девицу», «Стихи к Блоку», «Разлуку», «Психею»… Наконец, вся семья переезжает в Париж. Цветаева полагала, что сможет улучшить положение семьи в городе, который уже становился центром русской литературной эмиграции. И снова поэзия не отпускала от себя. Именно там были созданы циклы стихов, посвященные Маяковскому и Пушкину. Тема творчества, как не только предмета долга и радости, но и как огромного труда находит своё отражение в цикле «Стол». И наконец, совершенство гармонии природы – в цикле «Куст». В эти же годы Марина Ивановна нередко обращается к прозе: «Дом у Старого Пимена», «Повесть о Сонечке», воспоминания о детстве и юности, очерки, посвящённые Максимилиану Волошину, Андрею Белому, и, конечно же, эссе «Мой Пушкин», опубликованное в парижском журнале «Современные записки», и другие материалы.

«…пушкинское море было – море прощания. Так – с морями и людьми – не встречаются. Так – прощаются. Как же я могла, с морем впервые здороваясь, ощутить от него то, что ощущал Пушкин – навсегда с ним прощаясь. Ибо стоял над ним Пушкин тогда в последний раз…» Так о поэте может говорить только поэт. И вся проза Цветаевой – та же поэзия, только не в рифму.

Вопреки ожиданию переезд во Францию не облегчил жизнь Цветаевой. Сергей Эфрон не был готов к превратностям судьбы, не мог взять на себя груз ответственности за семью. Практически на жизнь зарабатывала Марина. «Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход — от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живём на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода». (Из воспоминаний М. Цветаевой.) Однако, несмотря на плодотворную работу, печатали её мало, наобум правили, не особенно церемонясь с автором. Единственный сборник, который удалось выпустить, – это в 1928 году «После России». Хуже того, влиятельные там критики (З.Н. Гиппиус, Г.В. Иванов, Г.В. Адамович) вообще не хотели признавать её творчество, не понимая самобытности автора, оставаясь в плену старых русских привязанностей в отношении поэзии.

 

…Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.

О, вопль женщин всех времен:

«Мой милый, что тебе я сделала?!»

 

…Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая…

И стон стоит вдоль всей земли:

«Мой милый, что тебе я сделала?»

 

…Жить приучил в самом огне,

Сам бросил – в степь заледенелую!

Вот что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе – я сделала?. .

 

Как глубоко творческая натура, Цветаева и сама не всегда могла разделить страстные эмоции в поэзии и в жизни. Известно, к примеру, что по её письмам к Пастернаку можно было предположить об их любовной связи, хотя это было далеко от действительности. И жена Пастернака имела право предполагать что угодно. Во избежание осложнений он постепенно свёл на нет переписку, которая стала для Цветаевой таким необходимым дружеским общением двух поэтически родственных поэтов. Но Пастернак остался своим человеком по самому духу творчества, ценил талант Марины Ивановны. Неслучайно именно он, зная её тяжелейшее моральное состояние в начале войны, помогал ей собираться в эвакуацию, перевязывая багаж, вероятно, той самой верёвкой…

 

«Уж сколько их упало в эту бездну…»

 

Попав в Париже в положение белой вороны, Цветаева так и не смогла вырваться из этого замкнутого круга. Сама судьба, казалось, вставляла палки в колёса. Муж стал проявлять симпатии к советскому режиму, надеясь на возвращение на Родину. Некоторые были уверены в его связи со спецслужбами Москвы. Естественно, тень враждебного отношения эмиграции к Сергею Эфрону ложилась и на Марину. Та естественная радость, с которой Цветаева приветствовала приехавшего в Париж гениального Маяковского 1928 году, была воспринята здесь как поддержка режима в СССР. Хотя в отличие от мужа Марина Ивановна вовсе не рвалась тогда на Родину, зная о репрессиях. В то же время её стихи в защиту любимой Чехии, захваченной Гитлером, делали небезопасным и пребывание в Париже. Плюс многолетняя мучительная тоска по России, которая жила в её строках и болела в душе. «Моя неудача в эмиграции – в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху – там, туда, оттуда…» – говорила она.

 

…Но и с калужского холма

Мне открывалася она –

Даль, тридевятая земля!

Чужбина, родина моя!

 

– читаем в стихотворении «Родина».

«И когда в последующие годы, случалось, в Москву долетал ее заклинающий голос, он звучал с гипнотической силой, возбуждал сочувствие, сострадание, сорадование. Пускай далеко не часто долетал он, пускай очень немногим довелось тогда прочесть и оценить стихи Марины Цветаевой, дело, в сущности, от того не меняется! Как бы там ни было, но возвращение прекрасного поэта на Родину началось уже тогда. Оно было решено бесповоротно ее собственной тоской по родине», – рассказывал писатель, искусствовед, один из немногих истинных друзей, Сергей Михайлович Волконский, который организовал для неё в Париже несколько творческих встреч. И будто вторило ему признание Цветаевой: «Здесь, во Франции, и тени моей не останется. Таруса, Коктебель, да чешские деревни – вот места души моей».

Положение Сергея Эфрона было ещё критичнее, и в 1937 году он и дочь Ариадна, принявшая сторону отца, вернулись в Россию. Сын также хотел ехать вслед. Над Европой сгущались тучи Второй мировой, у Цветаевой не было средств – ни на жизнь, ни на обучение Георгия, в душе росла тревога за мужа, – и в июне 1939-го они тоже вернулись в Москву.

Тревога и мрачные предчувствия не обманули Марину Ивановну: вскоре и муж, и Ариадна были арестованы, а в августе 1941-го Сергей Эфрон был расстрелян. Дочь как «пособницу врага народа» сослали в лагеря, где она пробыла 15 лет. Скорее всего, именно после этих трагических событий Марина Ивановна потеряла смысл жизни, к тому же и главная надежда – её сын, любимый Мур, не стал ближе и в их бедственном положении винил мать… Не в эти ли дни, словно из небытия, из дальнего далёка выплыло это, увы, пророческое стихотворение:

 

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверзстую вдали!

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли.

 

…И будет жизнь с ее насущным хлебом,

С забывчивостью дня.

И будет все – как будто бы под небом

И не было меня!

 

…К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры,

Чужие и свои?! –

Я обращаюсь с требованьем веры

И с просьбой о любви.

 

…За быстроту стремительных событий,

За правду, за игру…

– Послушайте! – Еще меня любите

За то, что я умру.

 

(Многие, особенно молодые, познакомились с этими стихами, услышав великолепное исполнение Аллой Пугачёвой романса, музыка Марка Минкова.)

Как оказалось, столица вовсе не ждала своей гениальной и почти несчастной дочери. Начались уже московские скитания. Временно ей разрешили поселиться в доме творчества писателей в подмосковном Голицыне. Встречи с Ахматовой и Пастернаком не принесли сколько-нибудь существенной радости. Чиновники от Союза писателей смотрели на неё как на жену и мать «врагов народа». Она надеялась выйти к русскому читателю с новой книгой, но подготовленный сборник так и не вышел. И снова – одиночество, нищета… Пройдут годы – и люди поедут и пойдут в музеи её имени, и будут платить деньги за билеты, как это происходит в том же Зальцбурге, где одно имя – Моцарт – кормит целый город, – а пока она, как бедный когда-то музыкант, просит судьбу о милости… И с трудом собирает новую посылку мужу или дочери.

В августе 1941-го Марина Ивановна с сыном эвакуируются в небольшой городок Елабугу. Руководство Союза писателей обосновалось в соседнем Чистополе и милостиво обещало Цветаевой место посудомойки в своей столовой. Однако открытие пищевого заведения затягивалось, Марина Ивановна вернулась в Елабугу ни с чем. Биографы полагают, что дома у неё произошла ссора с сыном, который, зная о её любви к нему, единственному родному человеку рядом, по-видимому, упрекал мать в новых бытовых неурядицах. Ослабленная донельзя морально и физически Цветаева не смогла больше противостоять судьбе и 31 августа сама поставила в ней точку. И не эти ли слова полетели туда, высоко, где ждала её душа мужа?

 

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,

Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,

Оттого что я тебе спою – как никто другой.

 

Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей,

У всех золотых знамён, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

 

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя – замолчи! –

У того, с которым Иаков стоял в ночи…

 

А на земле в последние минуты жизни главной заботой оставался любимый сын – красивый юноша, похожий на нее молодую. Вот строки из её предсмертной записки: «Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы – страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом – сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился… Не похороните живой! Хорошенько проверьте»… Как видно, Цветаева и тут опасалась, что ирония судьбы не оставит её. И оказалась снова права, так как долгое время не было известно место её захоронения.

Сегодня на Петропавловском кладбище в Елабуге есть её могила и гранитное надгробие. По благословению патриарха Алексия II в день пятидесятилетия кончины Марины Ивановны в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот состоялось отпевание Цветаевой, поскольку гибель её, по словам святейшего, приравнивается к убийству тоталитарным режимом. Цветаева снова встретилась с любимым Пушкиным, как и должно быть между двумя гениальными поэтами. (Напомню, что здесь состоялось венчание Александра Сергеевича.)

Её любимый Мур погиб в бою с фашистами.

Сегодня в честь Марины Цветаевой открыто несколько музеев, установлены памятники, в том числе замечательный – в Тарусе, откуда открываются дорогие её сердцу дали, так напоминающие есенинские в Константинове… Архитектор монумента – Борис Мессерер, муж другой замечательной поэтессы – Беллы Ахмадулиной. И ещё одна удивительная история. В Дании, на стене одного из зданий в центре Лейдена, в 1992 году появилось стихотворение Марины Цветаевой «Моим стихам», открывая уникальный культурный проект. Давайте же вспомним их.

 

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я – поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

 

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти,

– Нечитанным стихам! –

 

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

 

А последним, 101-м поэтом этого проекта стал Федерико Гарсиа Лорка, над переводами которого работала Марина Ивановна в последние творческие дни, отпущенные ей судьбой.

Марина Цветаева всю жизнь была верна двум личным заповедям: «Единственный учитель: собственный труд. И единственный судья: будущее».

Благодаря неустанному во все годы труду она брала всё новые творческие вершины. И будущее, самый объективный судья, поставило всё на свои места, определив за Цветаевой своё законное место среди самых высоких имён русской поэзии.

 

Никто, в наших письмах роясь,

Не понял до глубины,

Как мы вероломны, то есть –

Как сами себе верны.

 

И пусть поневоле вспоминается известное «В России любят только мёртвых», для любого не потерявшего слух к истинной поэзии Марина Цветаева – наша современница, живая, страстная, мудрая. Ибо с нами – не только её стихи, но и душа, согревающая и поднимающая ввысь каждую строку бессмертных произведений.

Я тоже был, прохожий! Прохожий, остановись!.

.

Я тоже был, прохожий! Прохожий, остановись!..

Валентина КОРОСТЕЛЕВА, ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

Валентина КОРОСТЕЛЕВА

Московская область

 

 

«День был субботний…»

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

 

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Вот так просто и точно сказала Марина Цветаева о своём рождении.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть, –

продолжила она, уже хлебнув немало горечи в судьбе, ещё не зная, что впереди её ждут испытания, которые под силу далеко не каждому.

Марина Цветаева – несомненно русский поэт, вобравший в сердце своё всё великолепие отечественной поэзии, несмотря на то что немалая часть её жизни прошла за рубежом, а любимыми писателями были в разное время Виктор Гюго, Беранже, Гейне, Гёте. Ей нравился Рильке – и как поэт, и как человек, о чём говорит их переписка. А рядом на полке – такие корифеи слова, как Лесков и Аксаков. Кроме Пушкина, Державин и Некрасов. Из современников – Пастернак.

Несколько ранее – Маяковский. Наилюбимейшие стихи в детстве – пушкинское «К морю» и лермонтовский «Жаркий ключ», поэма «Слово о полку Игореве». Прямой наследницей Блока называл её искусствовед и писатель князь Волконский.

 Словом, она прекрасно знала как русскую, так и европейскую литературу, тем более что нередко приходилось добывать хлеб насущный переводами. И, что уж совсем нынче для нас удивительно, первые стихи, ещё полудетские, она писала не только на русском, но и на французском, и на немецком. Выезжая с матерью Марией Александровной с целью её лечения за границей, порой длительного, Марина не теряла времени зря и продолжала учёбу там, в частности, в Швейцарии и Германии.

Ещё в 16 лет она писала стихи, навеянные детством, ещё жизнь катилась уж если не под гору, то и не в гору, и, несмотря на смерть матери, будущее рисовалось в более-менее спокойных и привычных тонах: учёба, первая любовь, замужество и налаженная жизнь – то в Москве, то в любимой Тарусе, с желанными поездками в Европу. И  потому,  к  примеру,  стихотворение  «Рождественская дама», написанное в 17 лет, сегодня кажется и не очень цветаевским: в нём нет той напряжённой интонации, того драматического накала, что отличает почти всё её творчество. И неизвестно, узнала ли бы Россия ту самую Цветаеву, которой поклоняются читатели и нынче, если бы не те бури, что прошли через всю её судьбу?

Но вот несколько строк из этого стихотворения:

…Из кладовки, чуть задремлет мама,

Я для ослика достану молока.

Милая Рождественская дама,

Увези меня с собою в облака!

Мария Александровна очень ждала сына, а родила в 1892 году девочку, и вздохнула с сожалением, и решила, что сделает из дочери музыкантшу, поскольку сама была натурой артистической и музыкальной, с польскими корнями и возвышенным отношением к жизни. Отец Марины, Иван Владимирович Цветаев, был профессором Московского университета и основателем всемирно известного музея изобразительных искусств им. Пушкина. В такой семье было мудрено расти обычным ребёнком. Несмотря на усилия матери, к музыке Марина большой любви не испытывала, хотя и отдала ей несколько отроческих лет.

Всё ближе ей становились совсем другие звуки, которые тоже заключали в себе музыку, но иную, – музыку слова. И она вспоминала:

Детство: молчание дома большого,

Страшной колдуньи оскаленный клык;

Детство: одно непонятное слово,

Милое слово «курлык».

И уже в 6 лет стала сочинять стихи. А Мария Александровна записала в своём дневнике такие строчки: «Четырехлетняя моя Муся ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, – может быть, будет поэт?»

Как нередко бывает с талантливыми детьми, Марина, ещё неосознанно, ощущала свой дар, берегла его до поры, была порой скрытна даже среди домашних. Как не вспомнить о пушкинской Татьяне: «Она в семье своей родной Казалась девочкой чужой». И так всю жизнь: судьба не подарила ей по-настоящему близкого, понимающего её человека. Отсюда и грусть в её стихах, а позже и драматизм. И не случайны такие её строки:

…Все бледней лазурный остров-детство,

Мы одни на палубе стоим.

Видно грусть оставила в наследство

Ты, о мама, девочкам своим!

                               «Маме»

У Марины была младшая сестра – Ася (позже Анастасия Ивановна, которая много сделала для сохранения памяти о своей гениальной сестре). Мать умерла от болезни, когда девочки ещё не совсем простились с куклами, а спустя 7 лет – и отец. Чувство сиротства, и без того редко оставляющее истинных поэтов, накрепко приросло к Марине, усиливаясь на холодных ветрах судьбы. И, как обратная сторона медали, – независимость характера, нежелание мерить свою жизнь общей меркой, самостоятельность и в мыслях, и в поступках. Она была уверена, что творчество – это её личное дело, способ самовыражения. Марина была бунтарка, как вспоминала Анастасия. За дерзость её не раз наказывали, и, меняя гимназии, она там «скучала самым отчаянным образом».

И вот – взросление, поездка в Париж, где она прослушала курс французской литературы, не изменяя, впрочем, любимому Пушкину. И, наконец, первый сборник – «Вечерний альбом», на который очень по-доброму откликнулись известные поэты Валерий Брюсов, Максимилиан Волошин, Николай Гумилев… Казалось, жизнь идёт по восходящей. Лето 1911 года Марина проводит в крымском Коктебеле, на даче поэта и философа Волошина, знакомится с эффектным, сразу покорившим сердце Марины Сергеем Эфроном…

Я с вызовом ношу его кольцо!

– Да, в Вечности – жена, не на бумаге. –

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

 

…В его лице я рыцарству верна,

– Всем вам, кто жил и умирал без страху! –

Такие – в роковые времена –

Слагают стансы – и идут на плаху.

Сергей Эфрон в «роковые времена» вступил в Добровольческую армию Деникина, чтобы защищать свою Россию.

 

«И смеяться в лицо прохожим!. .»

Но вернёмся к рассказу. Замужество Марины, рождение дочери Ариадны, первые счастливые годы семейной жизни… «В те годы крылатое и легкое шло от всего облика Марины Цветаевой. Она была полна пушкинской «внутренней свободы» – в непрестанном устремлении, бессонная, смелая. По-настоящему любила она – не себя, а свою речь, свое слово, свой труд. Но и чужое слово любила бескорыстно и готова была трубить в честь чужой удачи в самые золотые трубы», – писал в своих воспоминаниях Сергей Михайлович Волконский, дружба с которым продолжалась и за границей, в самые тяжёлые для Марины годы. Это был один из немногих настоящих друзей, сразу понявший уникальность таланта Цветаевой, её ранимую душу и не раз подставлявший ей плечо друга. И не случайно прекрасный цикл стихов «Ученик» был посвящён ему. «Трагический парадокс ее судьбы заключался в том, что чем горше было ее неприкаянное одиночество, тем выше вырастала она как поэт – ровесница Маяковского и Пастернака…» – отмечал Волконский. Но это будет позже, а пока – наполненная творческая и семейная жизнь и – стихи, стихи, в том числе такие известные, через много лет прозвучавшие романсом (музыка Андрея Петрова) в кинофильме «О бедном гусаре замолвите слово».

Вы, чьи широкие шинели

Напоминали паруса,

Чьи шпоры весело звенели

И голоса.

 

…Одним ожесточеньем воли

Вы брали сердце и скалу, –

Цари на каждом бранном поле

И на балу.

 

.. Вам все вершины были малы

И мягок самый черствый хлеб,

О, молодые генералы

Своих судеб!

                              («Генералам двенадцатого года»)

А по России идёт революция, и люди постепенно и бесповоротно встают по ту или иную сторону этой страшной во всех смыслах борьбы. Сергей Эфрон уходит биться с большевиками, а Марина в Москве с тревогой ждёт от него известий, будучи уже с двумя дочками на руках – Ариадной и Ириной. В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению. И внезапная беда: умирает младшая дочь. Муж, спасаясь от расправы, уходит с остатками Белой армии за границу. И всё-таки жажда творчества и в этих условиях делает своё: именно в эти годы Цветаева пишет пьесы «Червонный валет», «Фортуна», «Приключение», создаёт поэмы «Царь-девица», «На красном коне», цикл «Стихи к Блоку»… А в душе – непрестанная тревога за мужа, ожидание вестей, напряжение российской жизни…

Быть как стебель и быть как сталь

В жизни, где мы так мало можем…

Шоколадом лечить печаль

И смеяться в лицо прохожим!

И почти наугад, наудачу передаёт письмо за границу, в котором пишет Сергею: «Если Вы живы – я спасена. Мне страшно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы, – и лбом – руками – грудью отталкиваю то, другое. – Не смею. – Все мои мысли о Вас… Если Богу нужно от меня покорности – есть, смирения – есть, – перед всем и каждым! – но, отнимая Вас у меня, он бы отнял жизнь».

После долгого ожидания Цветаева в 1922 году получает разрешение уехать к Сергею. В Берлине она знакомится с писателем Андреем Белым, который стал ей другом, и отдаёт в печать сборник стихов «Ремесло». Навестивший жену и дочь Эфрон возвращается в Прагу, где учится в университете и получает стипендию. Не исчезла и прохлада в отношениях, что появилась ещё перед разлукой.

Началась скитальческая жизнь в эмиграции. Вскоре Марина Ивановна с дочерью перебирается ближе к мужу, в Чехию, где, несмотря на неустроенность быта и нужду, вдохновение не оставляет её. Именно там написаны «Поэма Горы» и «Поэма Конца», посвященные Константину Родзевичу, сильнейшему сердечному увлечению поэтессы на то время. Хотя, по иронии судьбы, тот вовсе не понимал её поэзии. А для неё эта любовь была спасением души. Родзевич же так вспоминал об этом: «Мы сошлись характерами… В наших отношениях было много искренности, мы были счастливы». Однако идеализация возлюбленного, перипетии прозы жизни и максимализм Цветаевой привели к закономерному расставанию.

Но Чехию, уютный и тёплый славянский край, она полюбила навсегда. Там у нее родился сын Георгий. В эти годы удалось издать несколько книг: «Царь-девицу», «Стихи к Блоку», «Разлуку», «Психею»… Наконец, вся семья переезжает в Париж. Цветаева полагала, что сможет улучшить положение семьи в городе, который уже становился центром русской литературной эмиграции. И снова поэзия не отпускала от себя. Именно там были созданы циклы стихов, посвященные Маяковскому и Пушкину. Тема творчества не только как предмета долга и радости, но и как огромного труда находит своё отражение в цикле «Стол». И, наконец, совершенство гармонии природы – в цикле «Куст». В эти же годы Марина Ивановна нередко обращается к прозе: «Дом у Старого Пимена», «Повесть о Сонечке», воспоминания о детстве и юности, очерки, посвящённые Максимилиану Волошину, Андрею Белому, и, конечно же, эссе «Мой Пушкин», опубликованное в парижском журнале «Современные записки», и другие материалы.

«…пушкинское море было – море прощания.

Так – с морями и людьми – не встречаются.

Так – прощаются.

Как же я могла, с морем впервые

здороваясь, ощутить от него то,

что ощущал Пушкин – навсегда с ним прощаясь.

Ибо стоял над ним Пушкин тогда в последний раз…»

Так о поэте может говорить только поэт. И вся проза Цветаевой – та же поэзия, только не в рифму.

Вопреки ожиданию, переезд во Францию не облегчил жизнь Цветаевой. Сергей Эфрон не был готов к превратностям судьбы, не мог взять на себя груз ответственности за семью. Практически на жизнь зарабатывала Марина. «Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход – от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живём на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода». (Из воспоминаний М.Цветаевой). Однако, несмотря на плодотворную работу, печатали её мало, наобум правили, особенно не церемонясь с автором. Единственный сборник, который удалось выпустить, это в 1928 году – «После России». Хуже того, влиятельные там критики (З.Н.Гиппиус, Г.В.Иванов, Г.В.Адамович) вообще не хотели признавать её творчество, не понимая самобытности автора, оставаясь в плену старых русских привязанностей в отношении поэзии.

… Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.

О, вопль женщин всех времен:

«Мой милый, что тебе я сделала?!»

 

… Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая…

И стон стоит вдоль всей земли:

«Мой милый, что тебе я сделала?»

 

… Жить приучил в самом огне,

Сам бросил – в степь заледенелую!

Вот что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе я сделала?..

Как глубоко творческая натура, Цветаева и сама не всегда могла разделить страстные эмоции в поэзии и в жизни. Известно, к примеру, что по её письмам к Пастернаку можно было предположить об их любовной связи, хотя это было далеко от действительности. И жена Пастернака имела право предполагать что угодно. Во избежание осложнений он постепенно свёл переписку на нет, которая стала для Цветаевой таким необходимым дружеским общением двух поэтически родственных поэтов. Но Пастернак остался своим человеком по самому духу творчества, ценил талант Марины Ивановны. Не случайно именно он, зная её тяжелейшее моральное состояние в начале войны, помогал ей собираться в эвакуацию, перевязывая багаж, вероятно, той самой верёвкой…

 

«Уж сколько их упало в эту бездну…»

Попав в Париже в положение белой вороны, Цветаева так и не смогла вырваться из этого замкнутого круга. Сама судьба, казалось, вставляла палки в колёса. Муж стал проявлять симпатии к советскому режиму, надеясь на возвращение на родину. Некоторые были уверены в его связи со спецслужбами Москвы. Естественно, тень враждебного отношения эмиграции к Сергею Эфрону ложилась и на Марину. Та естественная радость, с которой Цветаева приветствовала приехавшего в Париж гениального Маяковского в 1928 году, была воспринята здесь как поддержка режима в СССР. Хотя, в отличие от мужа, Марина Ивановна вовсе не рвалась тогда на родину, зная о репрессиях. В то же время её стихи в защиту любимой Чехии, захваченной Гитлером, делали небезопасным и пребывание в Париже. Плюс многолетняя мучительная тоска по России, которая жила в её строках и болела в душе. «Моя неудача в эмиграции – в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху – там, туда, оттуда…» – говорила она.

…Но и с калужского холма

Мне открывалася она –

Даль, тридевятая земля!

Чужбина, родина моя! –

читаем в стихотворении «Родина».

«И когда в последующие годы, случалось, в Москву долетал ее заклинающий голос, он звучал с гипнотической силой, возбуждал сочувствие, сострадание, сорадование. Пускай далеко не часто долетал он, пускай очень немногим довелось тогда прочесть и оценить стихи Марины Цветаевой, дело, в сущности, от того не меняется! Как бы там ни было, но возвращение прекрасного поэта на родину началось уже тогда. Оно было решено бесповоротно ее собственной тоской по родине», – рассказывал писатель, искусствовед, один из немногих истинных друзей, Сергей Михайлович Волконский, который организовал для неё в Париже несколько творческих встреч. И будто вторило ему признание Цветаевой: «Здесь, во Франции, и тени моей не останется. Таруса, Коктебель да чешские деревни – вот места души моей».

Положение Сергея Эфрона было ещё критичнее, и в 1937 году он и дочь Ариадна, принявшая сторону отца, вернулись в Россию. Сын также хотел ехать вслед. Над Европой сгущались тучи Второй мировой, у Цветаевой не было средств – ни на жизнь, ни на обучение Георгия, в душе росла тревога за мужа, – и в июне 1939-го они тоже вернулись в Москву.

Тревога и мрачные предчувствия не обманули Марину Ивановну: вскоре и муж, и Ариадна были арестованы, а в августе 1941-го Сергей Эфрон был расстрелян. Дочь, как «пособницу врага народа», сослали в лагеря, где она пробыла 15 лет. Скорее всего, именно после этих трагических событий Марина Ивановна потеряла смысл жизни, к тому же и главная надежда – её сын, любимый Мур, не стал ближе и в их бедственном положении винил мать. .. Не в эти ли дни, словно из небытия, из дальнего далёка выплыло это, увы, пророческое стихотворение:

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверзтую вдали!

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли.

 

…И будет жизнь с ее насущным хлебом,

С забывчивостью дня.

И будет все – как будто бы под небом

И не было меня!

 

…К вам всем – что мне,

                         ни в чем не знавшей меры,

Чужие и свои?! –

Я обращаюсь с требованьем веры

И с просьбой о любви.

 

…За быстроту стремительных событий,

За правду, за игру…

– Послушайте!– Еще меня любите

За то, что я умру.

(Многие, особенно молодые, познакомились с этими стихами, услышав великолепное исполнение Аллой Пугачёвой романса, музыка Марка Минкова. )

Как оказалось, столица вовсе не ждала своей гениальной и почти несчастной дочери. Начались уже московские скитания. Временно ей разрешили поселиться в доме творчества писателей в подмосковном Голицыне. Встречи с Ахматовой и Пастернаком не принесли сколько-нибудь существенной радости. Чиновники от Союза писателей смотрели на неё как на жену и мать «врагов народа». Она надеялась выйти к русскому читателю с новой книгой, но подготовленный сборник так и не вышел. И снова – одиночество, нищета… Пройдут годы – и люди поедут и пойдут в музеи её имени, и будут платить деньги за это, как это происходит в том же Зальцбурге, где одно имя – Моцарт – кормит целый город, – а пока она, как бедный когда-то музыкант, просит судьбу о милости… И с трудом собирает новую посылку мужу или дочери.

В августе 1941-го Марина Ивановна с сыном эвакуируются в небольшой городок Елабугу. Руководство Союза писателей обосновалось в соседнем Чистополе и милостиво обещало Цветаевой место посудомойки в своей столовой. Однако открытие пищевого заведения затягивалось, Марина Ивановна вернулась в Елабугу ни с чем. Биографы полагают, что дома у неё произошла ссора с сыном, который, зная о её любви к нему, единственному родному человеку рядом, по-видимому, упрекал мать в новых бытовых неурядицах. Ослабленная донельзя морально и физически, Цветаева не смогла больше противостоять судьбе и 31 августа сама поставила на ней точку. И не эти ли слова полетели туда, высоко, где ждала её душа мужа?

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,

Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,

Оттого что я тебе спою – как никто другой.

 

Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей,

У всех золотых знамён, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

 

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя – замолчи! –

У того, с которым Иаков стоял в ночи. ..

А на земле в последние минуты жизни главной заботой оставался любимый сын – красивый юноша, похожий на нее молодую. Вот строки из её предсмертной записки: «Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы – страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом – сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился… Не похороните живой! Хорошенько проверьте…» Как видно, Цветаева и тут опасалась, что ирония судьбы не оставит её. И оказалась снова права, так как долгое время не было известно место её захоронения.

Сегодня на Петропавловском кладбище в Елабуге есть её могила и гранитное надгробие. По благословению патриарха Алексея II в день пятидесятилетия кончины Марины Ивановны в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот состоялось отпевание Цветаевой, поскольку гибель её, по словам святейшего, приравнивается к убийству тоталитарным режимом. Цветаева снова встретилась с любимым Пушкиным, как и должно быть между двумя гениальными поэтами. (Напомню, что здесь состоялось венчание Александра Сергеевича.)

Её любимый Мур погиб в бою с фашистами.

Сегодня в честь Марины Цветаевой открыто несколько музеев, установлены памятники, в том числе замечательный – в Тарусе, откуда открываются дорогие её сердцу дали, так напоминающие есенинские в Константинове… Автор его – Борис Мессерер, муж другой замечательной поэтессы – Беллы Ахмадулиной. И ещё одна удивительная история. В Дании на стене одного из зданий в центре Лейдена в 1992 году появилось стихотворение Марины Цветаевой «Моим стихам», открывая уникальный культурный проект. Давайте же вспомним их.

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я – поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

 

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти,

– Нечитанным стихам! –

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

А последним, 101-м поэтом этого проекта стал Федерико Гарсиа Лорка, над переводами которого работала Марина Ивановна в последние творческие дни, отпущенные ей судьбой.

Марина Цветаева всю жизнь была верна двум личным заповедям:

«Единственный учитель: собственный труд».

«И единственный судья: будущее».

Благодаря неустанному, во все годы, труду она брала всё новые творческие вершины. И будущее, самый объективный судья, поставило всё на свои места, определив за Цветаевой своё законное место среди самых высоких имён русской поэзии.

Никто, в наших письмах роясь,

Не понял до глубины,

Как мы вероломны, то есть –

Как сами себе верны.

И пусть поневоле вспоминается известное «В России любят только мёртвых», для любого, не потерявшего слух к истинной поэзии, Марина Цветаева – наша современница, живая, страстная, мудрая. Ибо с нами – не только её стихи, но и душа, согревающая и поднимающая ввысь каждую строку бессмертных  произведений.

Назад

«Жестокий мятеж…»

Вся эта история не могла закончиться хорошо, в духе русских народных сказок или голливудского «хэппи-энда». Впрочем, она и не закончилась.

Два великих отечественных поэта — Сергей Есенин и Марина Цветаева — погибли в петле. Самоубийство? Да ещё таким образом — самым жутким вообще, а особенно для поэта, человека, который когда дышит — поёт?

Да, «воздуха» поэту может не хватать. По самым разным причинам. Александр Блок незадолго до собственной смерти тосковал, что «перестал слышать музыку», и в последней своей речи говорил, что «Пушкина убило отсутствие воздуха». Какая может быть музыка, какая песня, какие стихи могут звучать в безвоздушном пространстве? И зачем поэту жить без них? Но это — другое. Это — не самому повеситься.

И если в случае с Есениным факт самоубийства всегда оспаривался, то в случае с Цветаевой — нет. Ещё бы — ведь сразу три предсмертные записки. В одной из них, адресованной сыну Георгию (Муру), тогда шестнадцатилетнему: «Я тяжело больна, это уже не я… я больше не могла жить… попала в тупик». В другой, Асеевым: «Не вынесла…». В третьей, эвакуированным соседям: «Не похороните живой. Хорошенько проверьте».

Тем не менее в 1990 году новоизбранный патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил — почти через полвека после смерти — отпеть Марину Цветаеву, хотя отпевать самоубийц запрещено церковным каноном, а на вопрос о причине такого решения ответил: «Любовь народная». Времена были хотя и перестроечные, но всё же советские, сугубо атеистические, церковь ещё отделена от государства, так что вопрос прошёл под сурдинку, но всё же поставил самоубийство Цветаевой под знак вопроса.

И предсмертные признания её читаются сегодня словно аллюзии на смерть любимого Цветаевой Пушкина (помните лермонтовское «Не вынесла душа поэта…»?) и Гоголя (которого, согласно легенде, похоронили живым).

Важно ли всё это? Чем нам сегодня может быть интересна и зачем нужна история жизни, творчества и смерти Марины Ивановны Цветаевой (1892-1941)? Всего лишь одной — пусть яркой и необычной — поэтической «звёздочки» в художественной плеяде русского Серебряного века?

«Если звёзды зажигают, значит — это кому-нибудь нужно?» — некогда спрашивал Владимир Маяковский. Зажигают — да. А вот гаснут они — сами? Или тоже — когда кому-нибудь нужно?

И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились…

Я тоже — была, прохожий!

Прохожий, остановись!

Застынет всё, что пело и боролось,

Сияло и рвалось.

И зелень глаз моих, и нежный голос,

И золото волос.

И будет жизнь, с её насущным хлебом,

С забывчивостью дня.

И будет всё — как будто бы под небом

И не было меня!

Нет, эти стихи — не просто набор красиво звучащих слов и даже не «памятник нерукотворный». Они сами по себе — уже бессмертие. Марина Цветаева — была, есть и будет, пока люди живут, любят, страдают, надеются на счастье. Не больше, но и не меньше того.

«Цветаева превратила истерику в поэзию, а поэзию — в истерику»? Можно сказать и так — ведь никто до неё (да и после неё) не писал по-русски с такой неизбывной отчаянной страстью, захлёбываясь анжамбеманами внутри классической силлабо-тоники. Ну, разве что Владимир Высоцкий, разве что… Да и то — когда выходил из роли (он же был актёр, и актёр прекрасный, он умел это делать) в бесконечное пространство и время России. А Марина Цветаева там жила и там умирала — для неё это было одно и то же, нераздельно и неслиянно… Юная, она молила Бога: «Ты дал мне детство лучше сказки и дай мне смерть в семнадцать лет!..».

Но то, чего мы, как нам кажется, хотим, и то, чего от нас хочет Бог, — редко для кого совпадает. Хотя истинные наши желания всегда исполняются. Понять это тяжело, принять — ещё тяжелее. И этот путь неприятия, «жестокого мятежа» и связанных с ним страданий стал личным выбором Цветаевой. Вполне осознанным, кстати. Что в юности, «дома»:

Заповедей не блюла, не ходила к причастью.

Видно, пока надо мной не пропоют литию,

Буду грешить — как грешу — как грешила: со страстью!

Господом данными мне чувствами — всеми пятью!

Други! Сообщники! Вы, чьи наущенья — жгучи!

Вы, сопреступники! — Вы, нежные учителя!

Юноши, девы, деревья, созвездия, тучи,-

Богу на Страшном суде вместе ответим, Земля!

Что в зрелости, в эмиграции:

О, чёрная гора,

Затмившая весь свет!

Пора — пора — пора

Творцу вернуть билет.

Отказываюсь — быть.

В Бедламе нелюдей

Отказываюсь — жить.

С волками площадей…

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На твой безумный мир

Ответ один — отказ.

Вся жизнь — как один мятеж:

Ночи без любимого — и ночи

С нелюбимым, и большие звезды

Над горячей головой, и руки,

Простирающиеся к Тому —

Кто от века не был — и не будет,

Кто не может быть — и должен быть…

Знаю всё, что было, всё, что будет,

Знаю всю глухонемую тайну,

Что на тёмном, на косноязычном

Языке людском зовётся — Жизнь.

Вчера ещё в глаза глядел,

А нынче — всё косится в сторону!

Вчера ещё до птиц сидел, —

Всё жаворонки нынче — вороны!

Я глупая, а ты умён,

Живой, а я остолбенелая.

О, вопль женщин всех времён:

«Мой милый, что тебе я сделала?!»

И слезы ей — вода, и кровь —

Вода,— в крови, в слезах умылася!

Не мать, а мачеха — Любовь:

Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая…

И стон стоит вдоль всей земли:

«Мой милый, что тебе я сделала?»…

Детоубийцей на суду

Стою — немилая, несмелая.

Я и в аду тебе скажу:

«Мой милый, что тебе я сделала?»

Жить приучил — в самом огне,

Сам бросил — в степь заледенелую!

Вот что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе я сделала?

«Детоубийца»… Это брошенная ею двухлетняя Ирочка, умершая в феврале 1920 года от голода в Кунцевском детском приюте, когда у её мамы подходил к концу многолетний роман с Осипом Мандельштамом, — вечный укор, и память, и потеря: не первая и не последняя, но самая невозвратимая в бесконечной череде потерь.…

Этот богоборческий мятеж был характерным знаком всей эпохи, в литературе получившей— с лёгкой руки Анны Ахматовой — имя «серебряного века». Что такое Серебряный век? Это не отечественный вариант шпенглеровского «Заката Европы» — без надежды на рассвет, и ницшеанского «Бог умер» — без надежды на воскресение. Это — когда долго-долго поднимался в гору и, оглядываясь назад, видишь весь пройденный путь, во всех его подробностях, но впереди — пропасть, и всё это прошлое, даже самое любимое и родное, уже не имеет никакого значения. Кроме твоего сердца. Где всё по-прежнему, хотя всё изменилось…

Да, она заблудилась (во всех смыслах этого слова, и нить Ариадны, старшей дочери, тоже была выпущена из рук) в Серебряном веке — том самом, о котором так красиво ностальгировал на заре «рыночных реформ» русско-молдавский «архикардинал Ордена куртуазных маньеристов» Виктор Пеленягрэ:

«Балы, красавицы, лакеи, юнкера,

И вальсы Шуберта, и хруст французской булки,

Любовь, шампанское, закаты, переулки,

Как упоительны в России вечера!»

Что ж сегодня, когда вокруг ставшего уже пресловутым и навязшего в зубах «хруста французской булки» идут столь ожесточённые, чуть ли не до массового смертоубийства, споры, стоит напомнить, что теперь, издалека и снаружи, всё видится не так, как виделось тогда изнутри, «здесь и сейчас». Для неё-то всё это было не желанным идеалом, а самой обычной, будничной жизнью. Повседневностью. Но:

Если душа родилась крылатой —

Что ей хоромы — и что ей хаты!

Что Чингис-Хан ей и что — Орда!

Два на миру у меня врага,

Два близнеца, неразрывно-слитых:

Голод голодных — и сытость сытых!

Вот так. И всё это не мешало Марине Цветаевой летом 1917 года пойти поперёк «революционной» волны, за что она удостоилась от «передовых» представителей тогдашней отечественной интеллигенции массовых поношений. «Стихотворение Цветаевой («… За живот, за здравие Раба Божьего Николая…» ) также неприлично-кощунственное по отношению к своему же народу. Под личиной поэта открылся заурядный обыватель, тоскующий о царе», — это Иннокентий Оксёнов, весьма известный тогда пушкинист.

Вообще, Цветаеву, после восторженной встречи её первого сборника, всю оставшуюся жизнь усердно пинали и писатели, и читатели — слишком уж «неправильной» она казалась. Пинали — даже вроде бы расточая похвалы.

«Она возникает не из предшествовавших ей поэтов, а как-то прямо из-под Арбатской мостовой. Анархичность её искусства выражается и в чрезвычайной свободе и разнообразии форм и приёмов, и в глубоком равнодушии к канону и вкусу — она умеет писать так плохо, как, кажется, никто не писал» (Дмитрий Святополк-Мирский).

«Верна себе и г-жа Цветаева, продолжая упорно брать свои темы из области узко-интимной личной жизни, даже как бы похваляясь ею («острых чувств и нужных мыслей мне от Бога не дано»). В конце концов мы могли бы примириться с этим, так как каждый пишет о том, что ему близко, дорого, знакомо, но невозможно примириться с той небрежностью стиха, которой всё более и более начинает щеголять г-жа Цветаева. Пять-шесть истинно поэтических красивых стихотворений тонут в её книге в волнах чисто «альбомных» стишков, которые если кому интересны, то только её добрым знакомым» (Валерий Брюсов).

Нет, сама себе цену она хорошо знала с самого начала и верила:

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берёт!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черёд.

Конечно, этот черёд, как и предвидела Цветаева, настал, по историческим меркам — очень быстро. Когда на экраны страны вышел фильм Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» (1975), и вся страна услышала:

Спасибо вам: и сердцем и рукой, —

За то, что вы меня — не зная сами! —

Так любите, за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наши не-гулянья под луной,

За солнце — не у нас над головами,

За то, что вы больны — увы! — не мной,

За то, что я больна — увы! — не вами!

Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать — куда вам путь

И где пристанище.

Я вижу: мачта корабля,

И вы — на палубе…

Вы — в дыме поезда… Поля

В вечерней жалобе…

Вечерние поля в росе,

Над ними — во́роны…

Благословляю вас на все

Четыре стороны!

Стихи Цветаевой начали издаваться массовыми тиражами — и всё равно были страшнейшим книжным дефицитом, котируясь в букинистических отделах светских книжных магазинов 80-х годов по самому высшему разряду.

Но фильм «Ирония судьбы», по точному определению Сергея Кара-Мурзы, стал мировоззренческим манифестом уже «атомизированной», утратившей цель и «ушедшей в себя» позднесоветской интеллигенции, которая, в конце концов, как и российское дворянство почти веком ранее, совершила классовое самоубийство. Так что позднесоветская общеинтеллигентская любовь к Цветаевой понятна. Но как Маркс не был марксистом, так и Цветаева не была «маринисткой».

Её фамилия — от «цвета», а не от «цветка». И доминируют в её творческой палитре два цвета: белый и красный. Снег и кровь. Чёрный, жёлтый (золотой) и зелёный — тоже важны, но всё же второстепенны.

Вскрыла жилы: неостановимо,

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки!

Всякая тарелка будет — мелкой,

Миска — плоской.

Через край — и мимо —

В землю чёрную, питать тростник —

Невозвратно, неостановимо,

Невосстановимо хлещет стих.

Кстати, что это за «тростник» здесь возникает? Просто рифма к слову «стих»? Бросьте! У этой профессорской дочки (её отец Иван Владимирович Цветаев был создателем Музея изящных искусств имени императора Александра III при Московском императорском университете, ныне это Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина на Волхонке, напротив храма Христа Спасителя), прекрасно образованной и тонко чувствующей, нет ни слова «просто так». Это даже не «мыслящий тростник» Блеза Паскаля — вернее, не только он.

Лучше бы тебе по Нилу

Плыть, дитя, в корзине!

Позабыл отец твой милый

О прекрасном сыне.

Кто там плыл по Нилу в корзине из тростника и затем был найден царской дочерью в прибрежном тростнике? Пророк Моисей? Да, конечно же. Она и маленькому сыну радовалась точно так же: как он спит в корзине — «похож на Моисея»…

Сорок лет блуждать в пустыне, но так и не войти в землю обетованную— это по-цветаевски.

Заново родися —

В новую страну!

Ну-ка, воротися

На спину коню

Сбросившему! Кости

Целы-то хотя?

Эдакому гостю

Булочник ломтя

Ломаного, плотник –

Гроба не продаст!

…Той её — несчётных

Вёрст, небесных царств,

Той, где на монетах —

Молодость моя —

Той России — нету. —

Как и той меня.

Это стихотворение 1931 года. Покинутая ею в 1922 году страна менялась до неузнаваемости, а Марина Цветаева оставалась собой — без родины, без чужбины.

Тоска по родине! Давно

Разоблачённая морока!

Мне совершенно всё равно,

Где — совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой

Брести с кошёлкою базарной

В дом, и не знающий, что — мой,

Как госпиталь или казарма…

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И всё — равно, и всё — едино.

Но если по дороге — куст

Встаёт, особенно — рябина…

Но, в конце концов, на Родину вернулась — следом за старшей дочерью и мужем Сергеем Эфроном, вместе с сыном Георгием. На гибель и вечную жизнь. И написала:

Его и пуля не берёт,

И песня не берёт!

Так и стою, раскрывши рот:

«Народ! Какой народ!»…

Бог! Если ты и сам — такой,

Народ моей любви

Не со святыми упокой —

С живыми оживи!

Она пришла к этой истине сквозь все тернии своей жизни и своего творчества. Поэтому я и не доверяю вестям о самоубийстве Марины Ивановны Цветаевой 31 августа 1941 года в Елабуге.

Авторская пунктуация в поэзии М. Цветаевой | Сахарова

ББК Ш5(2)6-335-4

УДК 81’367.632 + 821.161.1-1

А. В. Сахарова

A. Sakharova

г. Челябинск, ЮУрГУ

Chelyabinsk, SUSU

Аннотация: В статье исследуются особенности использования авторской пунктуации в поэтических произведениях М. И. Цветаевой. В качестве примера рассматривается поэзия М. И. Цветаевой на предмет авторской пунктуации. Особое внимание уделяется использованию тире как одного из наиболее частотных знаков поэта, характеризующих идиостиль автора.

Ключевые слова: авторская пунктуация; регламентированная пунктуация; идиостиль; интонационный знак; тире.

Abstract: In this article are researched the specific features of author’s punctuators in poetical works of M. Tsvetaeva. As an example of author’s punctuation is considered the poetry of M.

 Tsvetaeva. The main bonus is on the use of dash-mark the most frequent mark of this poet which is characteristic for the idiostyle of the author.

Keywords: author’s punctuation; regular punctuation; idiostyle; intonation mark; dash-mark.

Авторская пунктуация — это пунктуация, которая не обусловлена современными нормами постановки знаков препинания. Автор осознанно расставляет различные знаки препинания в тех местах, где они, по его мнению, необходимы, для выражения определенных эмоций или акцентирования внимания на нужных словах. Свое начало авторская пунктуация как объект изучения берет с XVIII в.

Ошибочно считать авторскую пунктуацию искажением «официальной» пунктуации, наоборот, она лишь дополняет ее и взаимодействует с ней. Не регламентированная правилами постановка определенных знаков способствует созданию эффекта неожиданности и новизны, что позволяет автору привлечь и удержать внимание читателя к тексту.

В России особенно сильный интерес к авторской пунктуации возник в ХХ веке. Среди поэтов и прозаиков, в чьих произведениях пунктуация носит авторский характер, А. Блок, В. Маяковский, М. Горький, М. Цветаева. Используя нерегламентированную, авторскую пунктуацию, они создавали свой неповторимый стиль.

Ф. С. Андросова [1]определяетпонятие «авторский знак» как системупунктуационных знаков, которые характерны для стиля определенного автора. Созданию особого стиля автора способствует множество факторов. Это могут быть излюбленные обороты речи, синтаксические построения и, конечно, нерегламентированная постановка знаков препинания. Автор может испытывать «особое пристрастие» к определенному знаку, который и будет являться частью его идиостиля.

Марина Цветаева известна своей особенностью построения текста, его своеобразной пунктуационной окантовкой. Свойстиль в поэтической речи она выражала с помощью пунктуационных знаков, и, так как ее стиль выделялся на фоне творчества других поэтов, пунктуация Цветаевой называется авторской.

В поэтике Марины Цветаевой нашли отражение почти все традиционные знаки препинания, а также их сочетание и намеренный пропуск знака, но особенно ее творчество известно использованием тире, не регламентированным правилами. Практически в каждом поэтическом тексте Цветаевой встречается авторская постановка тире:

Буду брать — труднейшую ноту, Буду петь — последнюю жизнь!

(М. Цветаева. Поэма заставы)

Выбор в пользу этого знака объясним его многофункциональностью: тире передает как своеобразие интонации, так и формально-грамматические значения. Цветаева отдает предпочтение этому знаку еще и потому, что ее стилю не свойственны элегическая плавность и мелодичность стиха, поэтесса предпочитает ту форму выражения, которая может передать резкость, ритм, наполнить текст экспрессией. С этой задачей справляется тире.

В творчестве Цветаевой функции этого знака значительно расширяются, тире не только выполняет свое прямое назначение, но и обретает эмоциональную значимость, помогает в передаче различных оттенков чувств, настроений, способствует проявлению индивидуально-авторского стиля. В творчестве Цветаевой тире обладает множеством новых функций: это и знак неожиданности, и знак противопоставления, и знак, усиливающий акцент на определенном слове, и знак, который одновременно может выражать абсолютно противоположные чувства (гнев и радость, отчаяние и спокойствие).

Проследим, как эти функции отражаются в лирике Цветаевой на нескольких примерах стихотворений:

Радость всех невинных глаз — Всем на диво! — В этот мир я родилась — Быть счастливой!

Автор отделяет обстоятельство цели от сказуемого с целью усиления интонационного ударения на обстоятельстве. Стихотворение написано на эмоциональном подъеме. Тире, создающее акцент на обстоятельстве, отражает настроение героини: она радостна, видно, что у нее прилив энергии, стихотворение написано будто на одном дыхании.

А вот другой пример, где тире выполняет уже противоположную функцию:

Все прощанья у ворот. Все однажды… Не поцеловавший рот — Помню — каждый!

В этой строфе мы видим особый случай расстановки знаков препинания. Первые две строки читаются задумчиво, медленно (за счет постановки многоточия), многоточие создает паузу, дает возможность подумать, остановиться, предаться воспоминаниям. Но уже в следующих строках героиня будто очнулась от нахлынувших чувств, грусть сменяется негодованием (это передает восклицательный знак на конце предложения).

С помощью тире автор отделяет, «чеканит«каждое слово, расставляя на каждом из них акценты, тем самым подчеркивая свое недовольство.

Чувство отчаяния также не раз посещало героиню Цветаевой и для передачи этого чувства автор также использовала тире:

Вот, что ты, милый, сделал — мне. Мой милый, что тебе — я сделала?

Тире создает паузу, интонационно выделяет личные местоимения, тем самым автор делает акцент на самой себе, на своих чувствах и переживаниях.

Цветаева часто использовала прием замены знаков, причем преимущественно заменяла нейтральные знаки или нулевые более сильными, синонимичными им, которые несут экспрессивную нагрузку в тексте. Так, происходит замена недостаточно сильных знаков более сильными по расчленяющей функции. Обычно Цветаева вытесняла запятые, когда их оказывалось недостаточно, знаком тире (более зримым по сравнению с запятой и более сильным по значимости). Особенно часто можно увидеть такую замену при перечислении однородных членов предложения:

Без воли — без гнева — Протяжно — упрямо — До самого неба: — Мама!

В стихотворении «Ох, грибок ты мой, грибочек!» авторское тире не только заменяет запятую, беря на себя ее функции, но и создает «ритмико-интонационный рисунок» [2]. Автор отвергает монотонное перечисление ряда однородных членов, придает значимость каждому слову. В сочетании с восклицательным знаком это наиболее полно отражает настроение героини.

Вот еще один пример из стихотворения «Только в очи мы взглянули», когда тире разграничивает однородные члены предложения, но при этом героиня испытывает совсем другие чувства:

Мне просторно — мне спокойно — мне светло.

В данном случае тире создает паузы при перечислении, что передает спокойствие и умиротворенность героини, отражает гармонию в ее душе.

Таким образом, у М. Цветаевой тире выполняет множество новых функций, передает различные оттенки чувств и настроений героя, служит заменой других знаков. Заменяя на письме запятую, тире наполняет текст большей эмоциональностью, с помощью этого знака автор акцентирует внимание читателя на тех местах в тексте, которые считает смысловым центром стихотворения, тем самым становясь ближе к читателю.

Таким образом, мы убедились, что индивидуальная пунктуация может выступать средством выразительности в художественном произведении, и индивидуальные знаки препинания работают на развитие пунктуационной системы в целом, обогащают её. Проявляя индивидуальность в использовании знаков препинания, автор подчеркивает их важность как вспомогательных средств выражения чувств и мыслей в тексте.

1. Андросова, Ф. С. Авторские пунктуационные знаки в художественном тексте: функциональный аспект : дис. … канд. филол. наук / Ф. С. Андросова. — Якутск, 2014. — 214 с.

2. Сафронова, И. П. Эстетическая функция пунктуации в поэзии М. Цветаевой : дис. … канд. филол. наук / И. П. Сафронова. — Ижевск, 2004. — 247 с.

Электронный журнал «Язык. Культура. Коммуникации» (6+). Зарегистирован Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).Свидетельство о регистрации СМИ Эл № ФС 77-57488 от 27.03.2014 г. ISSN 2410-6682.

Учредитель: ФГАОУ ВО «ЮУрГУ (НИУ)» Редакция: ФГАОУ ВО «ЮУрГУ (НИУ)» Главный редактор: Пономарева Елена Владимировна

Адрес редакции: 454080, г. Челябинск, проспект Ленина, д. 76, ауд. 426, 8 (351) 267-99-05.

«Свеча горела на столе» в обычном классе на необычном уроке | Народные новости

Литературная встреча, посвященная творчеству Марины Цветаевой, прошла в 22 школе.

«Свеча горела на столе…» Иногда так случается: приходишь куда-нибудь – и сразу чувствуешь, что это место тебе приятно, тебе здесь хочется быть. А мне очень захотелось остаться в уютной литературной гостиной у старшеклассников 22 школы – наблюдать за веселой суетой накрывания столов, беготни с самоваром, приготовлений к СОБЫТИЮ. Потому что назвать это обыкновенным «классным часом» язык не поворачивается. Литературный клуб по подобию художественных салонов начала 20 века – вот на что это больше похоже. Он был посвящен творчеству Марины Цветаевой. Проект гостиной родился из исследовательской работы ученицы 11 класса — Даши Гущиной: углубившись в изучение особенностей языка, стиля «цветаевских» стихотворений, она вдруг обнаружила, что очень хочет поделиться с товарищами своими открытиями и находками. Даша проделала огромный труд, подготовив видеоматериалы (фрагменты из фильма «Страсти по Марине», фотографии) и рассказ о поэтессе. Даша (слева) решила рассказать своему классу о Марине Цветаевой, а Альфия Ростамовна поддержала ее начинание.  Фото Марии Молчановой. Ей помогала Альфия Дудина, преподаватель русского языка и литературы 22 школы, человек очень творческий, понимающий и душевный. Недаром ребята отзываются о ней не иначе, как «идеальный учитель», «образец учителя», «доброжелательная, веселая и активная». (Надо постараться, чтобы заслужить от учеников такие слова!) В данном случае интересы учителя и ученицы идеально совпали: Альфия Растамовна давно мечтает организовать в школе литературный клуб вроде знаменитой «Бродячей собаки». Да и одноклассники не подвели: выбрали каждый для себя по стихотворению Марины Цветаевой и читали их на вечере наизусть. Особенно запомнилось исполнение Маши Молчановой: «Мой милый, что тебе я сделала?..» («Вчера еще в глаза глядел…») и проникновенное чтение самой Альфии Ростамовны. Даша Халтурина, Маша Молчанова и Даша Гущина исполнили под гитару песню на стихи Цветаевой «Мне нравится…» И весь вечер на столе горела свеча. Экстрасенсы утверждают, что свеча «чистит» ауру помещения. Может быть. Но еще больше, как мне кажется, «чистит» души приобщение к высокой поэзии, погружение в атмосферу серебряного века, совместное переживание, проживание волнующих, возвышенных минут. Поэтому подобный опыт – первый и удачный — так значим. Можно только приветствовать все, что возвращает людей в мир прекрасного, дает творческий импульс. «Мне нравится, что вы больны не мной…». Эту песню девочки исполнили для своего класса. Фото Марии Молчановой. А в том, как трудно писать стихи, ребята убедились на собственном опыте. Даша предложила им старинную салонную игру буриме: сочинение стихов с заранее заданной рифмой. Потом нужно было написать синквейн (это особая форма, сочетающая в себе и стихотворение без рифмы, и попытку философского обобщения, пишется по определенной схеме) — своего рода итог всему, что услышали и запомнили. Смеялись, смущались, думали… Вы когда-нибудь видели, каким светлым становится лицо человека, погруженного в процесс творчества? За одно это можно примириться с тяготами учительской профессии. Получившиеся (или не совсем получившиеся) произведения Даша зачитывала вслух, не называя авторов. Марина Цветаева. Умная, талантливая. Любит, чувствует, живет. В сердце моем никогда не умрет. Прекрасна! Марина Цветаева. Умная и красивая. Пела, играла, жила. И мне своими стихами слова открыла: Любовь… Марина Цветаева. Сильная, интересная. Страдать, любить, понимать. Я восхищаюсь ее поэзией. Страдание. Марина Цветаева. Сложная, мучительная. Говорить, страдать, переживать. Интересная и трагическая судьба поэтессы. Мученица. Смех был не обидным, скорее – радостным, от удивления перед собственной смелостью и от того, что – получилось же!. Два учебных часа пролетели незаметно. Так и хочется сказать: пусть этот клуб станет доброй традицией 22 школы – не ради плана, не по обязанности, а потому что такого общения друг с другом и поэзией требуют души. Знаете, что меня поразило в этом классе? Ребята, которые говорят друг другу «спасибо» и «пожалуйста» не по сценарию, не напоказ, а просто потому, что для них это нормально; в глазах которых видны живое чувство, живая мысль; которые естественно, просто, человечески доброжелательны – как, в общем-то, и должно быть, но так редко встречается в последнее время. Ощущение было такое, будто в душный зной из ключика напился. Спасибо им. И спасибо за них – учительнице. Марина Демчук, руководитель поэтического клуба «Дар»

Стихи Марины Цветаевой о любви. Стихи Марины Цветаевой про любовь. Стихи цветаевой о любви Короткие стишки м и цветаевой

Мне нравится, что вы больны не мной

Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,-
За то, что вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не вами!

Рыцарь ангелоподобный

Рыцарь ангелоподобный —
Долг! — Небесный часовой!
Белый памятник надгробный
На моей груди живой.

За моей спиной крылатой
Вырастающий ключарь,
Еженощный соглядатай,
Ежеутренний звонарь.

Страсть, и юность, и гордыня
Все сдалось без мятежа,
Оттого что ты рабыне
Первый молвил: — Госпожа!

Плохое оправдание

Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
О тоска по утрам!

Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема…
Как влюбленность — старо!

Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо — враги!

Твой восторженный бред, светом розовыл люстр золоченный,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром — мудрец, будет утром — холодный ученый
Тот, кто ночью — поэт.

Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Лучший вечер отдать на терзание январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
Только утро виню!

Никто ничего не отнял

Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих верст.

На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь,
Юный ли взгляд мой тяжел?

Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед…
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих лет.

Вчера еще

Вчера еще в глаза глядел,
А нынче — все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, —
Все жаворонки нынче — вороны!

Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»

И слезы ей — вода, и кровь —
Вода, — в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха — Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая…
И стон стоит вдоль всей земли:

Вчера еще в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, —
Жизнь выпала — копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду
Стою — немилая, несмелая.
Я и аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?»

Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
«Отцеловал — колесовать:
Другую целовать», — ответствуют.

Жить приучил в самом огне,
Сам бросил — в степь заледенелую!
Вот, что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе — я сделала?

Все ведаю — не прекословь!
Вновь зрячая — уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.

Само — что дерево трясти! —
В срок яблоко спадает спелое…
— За все, за все меня прости,
Мой милый, — что тебе я сделала!

Кто создан из камня, кто создан из глины

Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя — Марина,
Я — бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти —
Тем гроб и надгробные плиты…
— В купели морской крещена — и в полете
Своем — непрестанно разбита!

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробъется мое своеволье.
Меня — видишь кудри беспутные эти? —
Земною не сделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной — воскресаю!
Да здравствует пена — веселая пена —
Высокая пена морская!

Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.

Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора,-
Только тайны утраченной жаль!

От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.

Мы с Вами разные

Мы с Вами разные,
Как суша и вода,
Мы с Вами разные,
Как лучик с тенью.
Вас уверяю — это не беда,
А лучшее приобретенье.

Мы с Вами разные,
Какая благодать!
Прекрасно дополняем
Мы друг друга.
Что одинаковость нам может дать?
Лишь ощущенье замкнутого круга.

Ошибка

Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой — она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.

Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.

Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль —
Где их наряд? От них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!

Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: «Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!»
Твоя любовь была такой ошибкой, —
Но без любви мы гибнем. Чародей!

Легкомыслие — милый грех

Легкомыслие! — Милый грех,
Милый спутник и враг мой милый!
Ты в глаза мне вбрызнул смех,
и мазурку мне вбрызнул в жилы.

Научив не хранить кольца,-
с кем бы Жизнь меня ни венчала!
Начинать наугад с конца,
И кончать еще до начала.

Быть как стебель и быть как сталь
в жизни, где мы так мало можем…
— Шоколадом лечить печаль,
И смеяться в лицо прохожим!

Только девочка

Я только девочка. Мой долг
До брачного венца
Не забывать, что всюду — волк
И помнить: я — овца.

Мечтать о замке золотом,
Качать, кружить, трясти
Сначала куклу, а потом
Не куклу, а почти.

В моей руке не быть мечу,
Не зазвенеть струне.
Я только девочка,- молчу.
Ах, если бы и мне

Взглянув на звезды знать, что там
И мне звезда зажглась
И улыбаться всем глазам,
Не опуская глаз!

Идешь, на меня похожий

Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, –
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
– И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.

Под лаской плюшевого пледа

Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? — Чья победа? —
Кто побежден?

Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?

Кто был охотник? — Кто — добыча?
Все дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?

В том поединке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердце — Ваше ли, мое ли
Летело вскачь?

И все-таки — что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?

Повторю в канун разлуки

Повторю в канун разлуки,
Под конец любви,
Что любила эти руки
Властные твои

И глаза — кого — кого-то
Взглядом не дарят! —
Требующие отчета
За случайный взгляд.

Всю тебя с твоей треклятой
Страстью — видит Бог! —
Требующую расплаты
За случайный вздох.

И еще скажу устало,
— Слушать не спеши! —
Что твоя душа мне встала
Поперек души.

И еще тебе скажу я:
— Все равно-канун! —
Этот рот до поцелуя
Твоего был юн.

Взгляд-до взгляда — смел и светел,
Сердце — лет пяти…
Счастлив, кто тебя не встретил
На своем пути.

Следующей

Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика, баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.

Будь вечно с ним: пусть верности научат
Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат,
Коснись его движением сестер.
Но, если сны безгрешностью наскучат,
Сумей зажечь чудовищный костер!

Ни с кем кивком не обменяйся смело,
В себе тоску о прошлом усыпи.
Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца люби!

Кроме любви

Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.
Было все в нашем сне на любовь не похоже:
Ни причин, ни улик.

Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,
Только мы — ты и я — принесли ему жалобный стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность — других.

Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,
Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши!
Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота
В пробужденьи души.

В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме.
(В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила, кроме
Самой грустной — любви.

Вот опять окно

Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может, пьют вино,
Может, так сидят.
Или просто – рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Крик разлук и встреч –
Ты, окно в ночи!
Может – сотни свеч,
Может – две свечи…
Но и нет уму
Моему покоя…
И в моем дому
Завелось такое…

На солнце, на ветер, на вольный простор

На солнце, на ветер, на вольный простор
Любовь уносите свою!
Чтоб только не видел ваш радостный взор
Во всяком прохожем судью.
Бегите на волю, в долины, в поля,
На травке танцуйте легко
И пейте, как резвые дети шаля,
Из кружек больших молоко.
О, ты, что впервые смущенно влюблен,
Доверься превратностям грез!
Беги с ней на волю, под ветлы, под клен,
Под юную зелень берез;
Пасите на розовых склонах стада,
Внимайте журчанию струй;
И друга, шалунья, ты здесь без стыда
В красивые губы целуй!
Кто юному счастью прошепчет укор?
Кто скажет: «Пора!» забытью?
— На солнце, на ветер, на вольный простор
Любовь уносите свою!

Не чернокнижница! В белой книге

Не чернокнижница! В белой книге
Далей донских навострила взгляд!
Где бы ты ни был — тебя настигну,
Выстрадаю — и верну назад.

Ибо с гордыни своей, как с кедра.
Мир озираю: плывут суда,
Зарева рыщут… Морские недра
Выворочу — и верну со дна!

Перестрадай же меня! Я всюду:
Зори и руды я, хлеб и вздох,
Есмь я и буду я, и добуду
Губы — как душу добудет Бог:

Через дыхание — в час твой хриплый,
Через архангельского суда
Изгороди! — Всe уста о шипья
Выкровяню и верну с одра!

Сдайся! Ведь это совсем не сказка!
— Сдайся! — Стрела, описавши круг…
— Сдайся! — Еще ни один не спасся
От настигающего без рук:

Через дыхание… (Перси взмыли,
Веки не видят, вкруг уст — слюда…)
Как прозорливица — Самуила
Выморочу — и вернусь одна:

Ибо другая с тобой, и в судный
День не тягаются…
Вьюсь и длюсь.
Есмь я и буду я и добуду
Душу — как губы добудет уст

Ваш нежный рот — сплошное целованье

Ваш нежный рот — сплошное целованье…
— И это все, и я совсем как нищий.
Кто я теперь? — Единая? — Нет, тыща!
Завоеватель? — Нет, завоеванье!

Любовь ли это — или любованье,
Пера причуда — иль первопричина,
Томленье ли по ангельскому чину —
Иль чуточку притворства — по призванью…

— Души печаль, очей очарованье,
Пера ли росчерк — ах! — не все равно ли,
Как назовут сие уста — доколе
Ваш нежный рот — сплошное целованье!

Кошки

Они приходят к нам, когда
У нас в глазах не видно боли.
Но боль пришла — их нету боле:
В кошачьем сердце нет стыда!

Смешно, не правда ли, поэт,
Их обучать домашней роли.
Они бегут от рабской доли.
В кошачьем сердце рабства нет!

Как ни мани, как ни зови,
Как ни балуй в уютной холе,
Единый миг — они на воле:
В кошачьем сердце нет любви!

Писала я на аспидной доске

Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблеклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду, и кольцом на стеклах, —

И на стволах, которым сотни зим,
И, наконец, — чтоб всем было известно! —
Что ты любим! любим! любим! любим! —
Расписывалась — радугой небесной.

Как я хотела, чтобы каждый цвел
В веках со мной! под пальцами моими!
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест-накрест перечеркивала — имя…

Но ты, в руке продажного писца
Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! внутри кольца!
Ты — уцелеешь на скрижалях.

Откуда такая нежность?

Откуда такая нежность?
Не первые — эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала — темней твоих.

Всходили и гасли звезды
(Откуда такая нежность?),
Всходили и гасли очи
У самых моих очей.

Еще не такие песни
Я слушала ночью темной
(Откуда такая нежность?)
На самой груди певца.

Откуда такая нежность?
И что с нею делать, отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами — нет длинней?

Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе

Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе
Насторожусь — прельщусь — смущусь — рванусь.
О милая! Ни в гробовом сугробе,
Ни в облачном с тобою не прощусь.

И не на то мне пара крыл прекрасных
Дана, чтоб на сердце держать пуды.
Спеленутых, безглазых и безгласных
Я не умножу жалкой слободы.

Нет, выпростаю руки, стан упругий
Единым взмахом из твоих пелен,
Смерть, выбью!- Верст на тысячу в округе
Растоплены снега — и лес спален.

И если все ж — плеча, крыла, колена
Сжав — на погост дала себя увесть,-
То лишь затем, чтобы, смеясь над тленом,
Стихом восстать — иль розаном расцвесть!

Хочу у зеркала, где муть

Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать — куда Вам путь
И где пристанище.

Я вижу: мачта корабля,
И Вы — на палубе…
Вы — в дыме поезда… Поля
В вечерней жалобе —

Вечерние поля в росе,
Над ними — вороны…
— Благословляю Вас на все
Четыре стороны!

Не поцеловали — приложились

Не поцеловали — приложились.
Не проговорили — продохнули.
Может быть — Вы на земле не жили,
Может быть — висел лишь плащ на стуле.

Может быть — давно под камнем плоским
Успокоился Ваш нежный возраст.
Я себя почувствовала воском:
Маленькой покойницею в розах.

Руку на сердце кладу — не бьется.
Так легко без счастья, без страданья!
— Так прошло — что у людей зовется —
На миру — любовное свиданье.

Цветок к груди приколот

Цветок к груди приколот,
Кто приколол — не помню.
Ненасытим мой голод
На грусть, на страсть, на смерть.

Виолончелью, скрипом
Дверей и звоном рюмок,
И лязгом шпор, и криком
Вечерних поездов,

Выстрелом на охоте
И бубенцами троек —
Зовете вы, зовете
Нелюбленные мной!

Но есть еще услада:
Я жду того, кто первый
Поймет меня, как надо —
И выстрелит в упор.

Попытка ревности

Как живется вам с другою,-
Проще ведь?- Удар весла!-
Линией береговою
Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове
(По небу — не по водам)!
Души, души!- быть вам сестрами,
Не любовницами — вам!

Как живется вам с простою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши (с оного сошед),

Как живется вам — хлопочется —
Ежится? Встается — как?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?

«Судорог да перебоев —
Хватит! Дом себе найму».
Как живется вам с любою —
Избранному моему!

Свойственнее и сьедобнее —
Снедь? Приестся — не пеняй…
Как живется вам с подобием —
Вам, поправшему Синай!

Как живется вам с чужою,
Здешнею? Ребром — люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не охлестывает лба?

Как живется вам — здоровится —
Можется? Поется — как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?

Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк — крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой

Гипсовой? (Из глыбы высечен
Бог — и начисто разбит!)
Как живется вам с сто-тысячной —
Вам, познавшему Лилит!

Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живется вам с земною
Женщиною, без шестых

Чувств?..
Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин —
Как живется, милый? Тяжче ли,
Так же ли, как мне с другим?

Ты, меня любивший фальшью

Ты, меня любивший фальшью
Истины — и правдой лжи,
Ты, меня любивший — дальше
Некуда! — За рубежи!

Ты, меня любивший дольше
Времени. — Десницы взмах! —
Ты меня не любишь больше:
Истина в пяти словах.

Соперница, а я к тебе приду

Соперница, а я к тебе приду
Когда-нибудь, такою ночью лунной,
Когда лягушки воют на пруду
И женщины от жалости безумны.

И, умиляясь на биенье век
И на ревнивые твои ресницы,
Скажу тебе, что я — не человек,
А только сон, который только снится.

И я скажу: — Утешь меня, утешь,
Мне кто-то в сердце забивает гвозди!
И я скажу тебе, что ветер — свеж,
Что горячи — над головою — звезды…

Вспомяните: всех голов мне дороже

Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один с моей головы.
И идите себе… — Вы тоже,
И Вы тоже, и Вы.

Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру!
Чтоб могла я спокойно выйти
Постоять на ветру.

Ты мне чужой и не чужой

Ты мне чужой и не чужой,
Родной и не родной,
Мой и не мой! Идя к тебе
Домой — я «в гости» не скажу,
И не скажу «домой».

Любовь — как огненная пещь:
А все ж и кольцо — большая вещь,
А все ж и алтарь — великий свет.
— Бог — не благословил!

Мальчиком, бегущим резво я предстала Вам

Мальчиком, бегущим резво,
Я предстала Вам.
Вы посмеивались трезво
Злым моим словам:

«Шалость — жизнь мне, имя — шалость!
Смейся, кто не глуп!»
И не видели усталость
Побледневших губ.

Вас притягивали луны
Двух огромных глаз.
— Слишком розовой и юной
Я была для Вас!

Тающая легче снега,
Я была — как сталь.
Мячик, прыгнувший с разбега
Прямо на рояль,

Скрип песка под зубом или
Стали по стеклу…
— Только Вы не уловили
Грозную стрелу

Легких слов моих и нежность
Гнева напоказ…
Каменную безнадежность
Всех моих проказ!

Я — есть, ты — будешь

Я — есть. Ты — будешь. Между нами — бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют. — Бог мостов не строит.

Будь!- это заповедь моя. Дай — мимо
Пройти, дыханьем не нарушив роста.
Я — есмь. Ты будешь. Через десять весен
Ты скажешь: — есмь!- а я скажу: — когда-то…

Каждый стих — дитя любви

Каждый стих — дитя любви,
Нищий незаконнорожденный.
Первенец — у колеи
На поклон ветрам — положенный.

Сердцу — ад и алтарь,
Сердцу — рай и позор.
Кто — отец? Может — царь,
Может — царь, может — вор.

Какой-нибудь предок мой был — скрипач

Какой-нибудь предок мой был — скрипач,
Наездник и вор при этом.
Не потому ли мой нрав бродяч
И волосы пахнут ветром?

Не он ли, смуглый, крадет с арбы
Рукой моей — абрикосы,
Виновник страстной моей судьбы,
Курчавый и горбоносый?

Дивясь на пахаря за сохой,
Вертел между губ — шиповник.
Плохой товарищ он был, — лихой
И ласковый был любовник!

Любитель трубки, луны и бус,
И всех молодых соседок…
Еще мне думается, что — трус
Был мой желтоглазый предок.

Что, душу черту продав за грош,
Он в полночь не шел кладбищем.
Еще мне думается, что нож
Носил он за голенищем,

Что не однажды из-за угла
Он прыгал, — как кошка гибкий…
И почему-то я поняла,
Что он — не играл на скрипке!

И было все ему нипочем,
Как снег прошлогодний — летом!
Таким мой предок был скрипачом.
Я стала — таким поэтом.

В раю

Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.

Где сонмы ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии и детский хор,
Где всё покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.

Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!

Воспоминанье слишком давит плечи,
Настанет миг,- я слез не утаю…
Ни здесь, ни там,- нигде не надо встречи,
И не для встреч проснемся мы в раю!

Быть нежной, бешеной и шумной

Быть нежной, бешеной и шумной,
— Так жаждать жить! —
Очаровательной и умной, —
Прелестной быть!

Нежнее всех, кто есть и были,
Не знать вины…
— О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!

Стать тем, что никому не мило,
— О, стать как лед! —
Не зная ни того, что было,
Ни что придет,

Забыть, как сердце раскололось
И вновь срослось,
Забыть свои слова и голос,
И блеск волос.

Браслет из бирюзы старинной —
На стебельке,
На этой узкой, этой длинной
Моей руке…

Как зарисовывая тучку
Издалека,
За перламутровую ручку
Бралась рука,

Как перепрыгивали ноги
Через плетень,
Забыть, как рядом по дороге
Бежала тень.

Забыть, как пламенно в лазури,
Как дни тихи…
— Все шалости свои, все бури
И все стихи!

Мое свершившееся чудо
Разгонит смех.
Я, вечно-розовая, буду
Бледнее всех.

И не раскроются — так надо —
— О, пожалей! —
Ни для заката, ни для взгляда,
Ни для полей —

Мои опущенные веки.
— Ни для цветка! —
Моя земля, прости навеки,
На все века.

И так же будут таять луны
И таять снег,
Когда промчится этот юный,
Прелестный век.

Имя твое — птица в руке

Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке,
Одно единственное движенье губ,
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту,

Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.

Имя твое — ах, нельзя! —
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век,
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток.
С именем твоим — сон глубок.

Родилась Марина Цветаева в Москве 26 сентября (8 октября) 1892 года. Ее отец был профессором университета, мать – пианисткой. Стоит кратко заметить, что биография Цветаевой пополнилась первыми стихами еще в возрасте шести лет.

Первое образование получила в Москве в частной женской гимназии, затем обучалась в пансионах Швейцарии, Германии, Франции.

После смерти матери, Марина и ее брат и две сестры воспитывались отцом, который старался дать детям хорошее образование.

Начало творческого пути

Первый сборник стихотворений Цветаевой был опубликован в 1910 году («Вечерний альбом»). Уже тогда на творчество Цветаевой обратили внимание знаменитые — Валерий Брюсов , Максимилиан Волошин и Николай Гумилёв . Их творчество и произведениями Николая Некрасова значительно повлияли на раннее творчество поэтессы.

В 1912 году она выпустила второй сборник стихов – «Волшебный фонарь». В эти два сборника Цветаевой вошли также стихотворения для детей: «Так», «В классе», «В субботу». В 1913 году выходит третий сборник поэтессы под названием «Из двух книг».

Во время Гражданской войны (1917-1922) для Цветаевой стихи являются средством выразить сочувствие. Кроме поэзии она занимается написанием пьес.

Личная жизнь

В 1912 году выходит замуж за Сергея Эфрона, у них появляется дочь Ариадна.

В 1914 году Цветаева знакомится с поэтессой Софией Парнок. Их роман длился до 1916 года. Ей Цветаева посвятила цикл своих стихотворений под названием «Подруга». Затем Марина вернулась к мужу.

Вторая дочь Марины, Ирина, умерла в возрасте трех лет. В 1925 году родился сын Георгий.

Жизнь в эмиграции

В 1922 году Цветаева переезжает в Берлин, затем в Чехию и в Париж. Творчество Цветаевой тех лет включает произведения «Поэма горы», «Поэма конца», «Поэма воздуха». Стихи Цветаевой 1922-1925 годов были опубликованы в сборнике «После России» (1928). Однако стихотворения не принесли ей популярности за границей. Именно в период эмиграции в биографии Марины Цветаевой большое признание получила прозы.

Цветаева пишет серию произведений, посвященную известным и значимым для неё людям:

• в 1930 году написан поэтический цикл «Маяковскому», в честь известного Владимира Маяковского , чьё самоубийство потрясло поэтессу;
• в 1933 – «Живое о живом», воспоминания о Максимилиане Волошине
• в 1934 – «Пленный дух» в память об Андрее Белом
• в 1936 – «Нездешний вечер» о Михаиле Кузмине
• в 1937 – «Мой Пушкин», посвященное Александру Сергеевичу Пушкину

Возвращение на родину и смерть

Прожив 1930-е года в бедности, в 1939 Цветаева возвращается в СССР. Её дочь и мужа арестовывают. Сергея расстреливают в 1941 году, а дочь через 15 лет реабилитируют.

В этот период своей жизни Цветаева почти не пишет стихов, а лишь занимается переводами.

31 августа 1941 года Цветаева покончила с собой. Похоронена великая поэтесса в городе Елабуга на Петропавловском кладбище.

Музей Цветаевой находится на улице Сретенка в Москве, также в Болшево, Александрове Владимирской области, Феодосии, Башкортостане. Памятник поэтессе установлен на берегу реки Ока в городе Таруса, а также в Одессе.

Хронологическая таблица

Другие варианты биографии

• Свои первые стихотворения Марина Цветаева начала писать еще в детстве. И делала это не только на русском языке, но и на французском и немецком. Языки она прекрасно знала, потому как семья часто жила за границей.
• Своего мужа она встретила случайно, отдыхая у моря. Марина всегда считала, что полюбит человека, который подарит ей понравившийся камень. Ее будущий муж, не подозревая об этом, подарил Цветаевой в первый же день их знакомства сердолик, который нашел на пляже.
• Во время второй мировой войны Цветаеву вместе с сыном эвакуируют в Елабугу (Татарстан). Помогая Марине собирать чемодан, ее друг, Борис Пастернак , пошутил про взятую им веревку для перевязки чемодана (что она крепкая, хоть вешайся). Именно на этой злополучной веревке и повесилась поэтесса.
• посмотреть все

Есть некий час — как сброшенная клажа:

Когда в себе гордыню укротим.

Час ученичества, он в жизни каждой

Высокий час, когда, сложив оружье

К ногам указанного нам — Перстом,

Мы пурпур Воина на мех верблюжий

Сменяем на песке морском.

Вздымающий из своеволья дней!

О этот час, когда как спелый колос

Мы клонимся от тяжести своей.

Молодость моя! Моя чужая.

Молодость моя! Моя чужая

Молодость! Мой сапожок непарный!

Воспаленные глаза сужая,

Так листок срывают календарный.

Ничего из всей твоей добычи

Не взяла задумчивая Муза.

Молодость моя!- Назад не кличу.

Ты была мне ношей и обузой.

Ты в ночи нашептывала гребнем,

Ты в ночи оттачивала стрелы.

Щедростью твоей давясь, как щебнем,

За чужие я грехи терпела.

Скипетр тебе вернув до сроку —

Что уже душе до яств и брашна!

Молодость моя! Моя морока —

Молодость! Мой лоскуток кумашный!

От четырех до семи

В сердце, как в зеркале, тень,

Скучно одной — и с людьми…

Медленно тянется день

От четырех до семи!

К людям не надо — солгут,

В сумерках каждый жесток.

Хочется плакать мне. В жгут

Пальцы скрутили платок.

Если обидишь — прощу,

Только меня не томи!

Я бесконечно грущу

От четырех до семи.

Так плыли: голова и лира.

Так плыли: голова и лира,

Вниз, в отступающую даль.

И лира уверяла: мира!

А губы повторяли: жаль!

Кровавый след двойной лия,

Вдоль обмирающего Гебра —

Брат нежный мой, сестра моя!

Порой, в тоске неутолимой,

Ход замедлялся головы.

Но лира уверяла: мимо!

А губы ей вослед: увы!

Сдвигаемые как венцом —

Не лира ль истекает кровью?

Не волосы ли — серебром?

Rouge et Bleue

Девочка в красном и девочка в синем

Вместе гуляли в саду.

-«Знаешь, Алина, мы платьица скинем,

Будем купаться в пруду?».

Пальчиком тонким грозя,

Строго ответила девочка в синем:

-«Мама сказала — нельзя».

Грудь женская! Души застывший вздох.

Грудь женская! Души застывший вздох, —

Суть женская! Волна, всегда врасплох

Застигнутая — и всегда врасплох

Вас застигающая — видит Бог!

Презренных и презрительных утех

Игралище.- Грудь женская!- Доспех

Уступчивый!- Я думаю о тех…

Об одногрудых тех,- подругах тех.

Три царя.

С ценными дарами.

С синими морями.

Весь, с ковчегом-с-тварью.

Что в третём-то, Царь мой?

Не понять что значит!

А младенец плачет.

Связь через сны

Всё лишь на миг, что людьми создается,

Блекнет восторг новизны,

Но неизменной, как грусть, остается

Связь через сны.

Успокоенье… Забыть бы… Уснуть бы…

Сладость опущенных век…

Сны открывают грядущего судьбы,

Все мне, что бы ни думал украдкой,

Ясно, как чистый кристалл.

Нас неразрывной и вечной загадкой

Я не молю: «О, Господь, уничтожи

Муку грядущего дня!»

Нет, я молю: «О пошли ему, Боже,

Привет из вагона

Сильнее гул, как будто выше — зданья,

В последний раз колеблется вагон,

В последний раз… Мы едем… До свиданья,

Мой зимний сон, мой сон до слез хороший,

Я от тебя судьбой унесена.

Так суждено! Не надо мне ни ноши

Под шум вагона сладко верить чуду

И к дальним дням, еще туманным, плыть.

Мир так широк! Тебя в нем позабуду

Вагонный мрак как будто давит плечи,

В окно струей вливается туман…

Мой дальний друг, пойми — все эти речи

Зеленое ожерелье

Целый вечер играли и тешились мы ожерельем

Из зеленых, до дна отражающих взоры, камней.

Ты непрочную нить потянул слишком сильно,

И посыпались камни обильно,

При паденьи сверкая сильней.

Мы в тоске разошлись по своим неустроенным кельям.

Не одно ожерелье вокруг наших трепетных пальцев

Обовьется еще, отдавая нас новым огням.

Нам к сокровищам бездн все дороги открыты,

Наши жадные взоры не сыты,

И ко всем драгоценным камням

Направляем шаги мы с покорностью вечных скитальцев.

Цветаева, Марина (1892–1941) — Еще двадцать стихотворений

«Марина Цветаева. Макс Волошин, 1911 год» — Wikimedia Commons

Переведено А. С. Клайном © Copyright 2021 Все права защищены

Эта работа может быть свободно воспроизведена, храниться и передаваться в электронном или ином виде в любых некоммерческих целях .
Применяются условия и исключения.

---

Содержание

• Трехпрудный переулок (Трехпрудный переулок).
• Такие Женщины.
• Разлука с Софи Парнок.
• Для Софи.
• Для Осипа Мандельштама.
• Осип в Петрограде.
• Осип в Москве.
• Александру Блоку.
• После визита
• Меня зовут Марина.
• Последний призыв.
• Орфический.
• Отъезд в Берлин.
• Эвридика – Орфею ( Цветаевой – Пастернаку ).
• Моряк
• Встреча умов ( За Пастернака ).
• Поэма для моего сына.
• Аресты.
• Последнее стихотворение ( О встрече с Тарковским в тюрьме линия ).
• Индекс по первой строке.

---

Трехпрудный переулок (Трехпрудный переулок)

Ты, кто еще глубоко мечтает,

Чьи шаги звучат тихо,

Приходи в Трехпрудный переулок,

Если ты любишь мои стихи.

О, как солнечно и как звездно,

Начался первый том жизни.

Умоляю вас, пока не поздно,

Немедленно посмотрите наш дом!

Мир, который будет разрушен,

Взгляни на него тайно,

Пока дом еще не продан,

Тополь не срублен.

Наш тополь! Вечером

Мы, дети, ютимся там;

Среди акаций, восходящая,

Цвета пепла и серебра.

Мир, безвозвратно прекрасный.

Быстро! Сделай наш дом своей целью,

Приходи на Три Пондс-лейн,

К этой душе из моей души.

1913

Такие Женщины

Имена у них, как удушающие цветы,

Взгляды их, как пляшущие огни…

Есть женщины – их волосы шлем,

Они окутаны тонким роковым запахом.

Зачем, ну зачем – в тридцать лет –

Желать мою душу, душу спартанского ребенка?

День вознесения, четверг, 13 мая 1915 года

Разлука с Софи Парнок

Никаких мыслей, никаких жалоб, никаких споров.

Не спать.

Нет тоски по солнцу, луне, морю.

Ни паруса.

Нет ощущения тепла этих четырех стен,

Зелень сада.

Нет желания получить желанный подарок,

Нет ожидания.

Утром никакого удовольствия, в трамвае

Звенящий курс.

Не видя дня, забывчивый, я живу,

Ни числа, ни века.

Я словно хожу по изнашивающемуся канату,

Я – маленькая танцовщица,

Я – тень, чужой тени,

Я – лунатик,

Под двумя темными лунами.

13 июля 1914 г.

Для Софи

Разлука цыганской страсти!

Встретились — уже порвались.

Я опускаю голову на руки,

И размышляю: глядя в ночь.

Никто, листая наши письма,

Не мог постичь их глубину,

Как мы были вероломны, то есть –

Как мы были верны себе.

Октябрь 1915 года

Осипу Мандельштаму

У нас ничего не взяли!

Мне сладко, что мы врозь.

Целую тебя – через сотню

Мили разлуки.

Я знаю, что наши дары — неравны.

Впервые мой голос стал тише.

Чего хотеть — юный Державин,

С моим бесхитростным стихом!

Ты доверяешь страшному полету:

Пари, молодой орел!

Неспеша, солнце ты несешь –

Так тяжел мой юный взор?

Нежно и непоколебимо,

Никто так не смотрел тебе вслед…

Целую тебя – через сотню

Годы разлуки.

12 февраля 1916 года

Осип в Петрограде

Откуда такая нежность?

Не первая — гладить те

Кудри — Я знала губы

Темнее твоих.

Звезды взошли и погасли,

Откуда такая нежность?

Глаза поднялись и погасли,

Перед моими глазами.

Никогда еще не слышал таких гимнов

Во мраке ночном,

Брак – О нежность! –

На грудь певице.

Откуда такая нежность,

Что с ней делать, мой мальчик,

Хитрый, менестрель гость,

С ресницами — уже нет?

18 февраля 1916 года

Осип в Москве

Болезнь странная его одолевала,

И сладостью овладевала им,

Стоял, на все глядел,

Не видя ни звезд, ни рассвета

С зоркими глазами – ребенка.

И во сне – к нему прилетели орлы,

Громкокрылая стая,

Спорили над ним чудно.

И один – властелин скал –

Взъерошил клювом его кудри.

Еще, с зажмуренными глазами,

И ртом полуоткрытым – он спал:

Не видя тех ночных гостей,

Не слыша как, остроклювый,

Закричала златоглазая птица.

20 марта 1916 года

Александру Блоку

Ваше имя — синица в руке,

Ваше имя — лед на языке.

Одно быстрое движение губ.

Ваше имя – четыре буквы.

Мяч – пойманный в полете,

Во рту звенит серебро.

Камень, брошенный в тихий пруд,

Ни вздоха, ни имени твоего никогда.

Ночью легкий стук копыт,

Твое имя шумный гул.

Мы назовем твое благородное чело

Этим громким щелчком курка.

Тебя зовут — о, невозможно!

Поцелуй в глаза – твое имя,

В это нежное, холодное, застывшее время.

Твое имя — поцелуй в снегу.

В основе лежит голубая глотка льда.

Спи спокойно – с твоим именем.

15 апреля 1916 года

После визита

После бессонной ночи, ослабленная плоть

Родная, но ничья — не своя,

Стрелы еще живут в вялых жилах,

И ты улыбаешься людям — серафим.

После бессонной ночи ослабевшие руки

Глубоко равнодушны к врагам, друзьям.

В каждом случайном звуке радуга,

И внезапный запах холодной Флоренции.

Твои губы имеют более яркий блеск, тени

Золото возле запавших глаз. Ночь осветила

Это благородное лицо – и с ночной тьмой

Одно только темнеет, но – наши глаза.

19 июля 1916 года

Меня зовут Марина

Некоторые сделаны из камня; некоторые из глины –

Но я сделан из серебра и солнечного света!

Измена – моя профессия; мое имя – Марина,

Я смертная пена морская.

Некоторые из глины; некоторые из плоти –

Их гроб и надгробие…

В морской купели крестился – и

В полете – вечно ломаюсь!

Через каждое сердце, через каждую сеть,

Моя упрямая воля должна проникнуть.

От меня – видишь эти своевольные кудри?

Никакая земная соль никогда не будет получена.

Сильно стучать по твоим гранитным коленям,

С каждой волной — воскресать!

Да здравствует пена – игривая пена –

Высокая, поднимающаяся пена моря!

23 мая 1920

Последний призыв

Я знаю, я умру в полумраке! В каком из двух,

В каком из двух, не будет в моей команде!

О, если бы мой факел погас дважды!

Чтобы я мог уйти с рассветом и закатом.

Ушел, танцуя над землей! – Дочь небес!

Ее юбка усыпана розами! Не ломая ствол!

Я знаю, что умру в полумраке! Ястребиной ночью,

Бог не захочет призвать душу моего лебедя.

Моей нежной рукой оттолкнув нецелованный крест,

Я устремлюсь в щедрое небо, на тот последний привет.

В ранних сумерках – с ломаной улыбкой в ​​ответ…

– До последнего хрипа я остаюсь поэтом!

Декабрь 1920

Орфический

Как спящий, пьяный,

Неосознанный и неподготовленный.

Бездна времени:

Угрызения совести.

Свободные розетки:

Мертвые и блестящие.

Мечтательный, всевидящий,

Пустой стакан.

Разве это не ты,

Не выдержал

Шорох ее платья –

Обратные витки Аида?

Не это ли,

Эта голова, полная серебристого звука,

Плывущий вниз

Сонный Хебрус?

25 ноября 1921 г.

Выезд в Берлин

Я ничуть не похорошела за эти годы разлуки!

Ты не рассердишься? Грубыми руками,

Что ухватились за черный хлеб-соль?

– Товарищество общего труда?

О, не будем прихорашиваться к встрече

Любовников! – Не пренебрегайте моим общим

Языком – опрометчивым и забытым:

Хроника моей речи из дробовика.

Разочарование? Скажи это, бесстрашно!

— Оторванные от друзей, от ласковых

Духи – в хаосе, питающие надежду,

Моя ясная хватка безвозвратно сломана!

23 января 1922

Эвридика – Орфею (

Цветаева – Пастернаку )

Оставившие свои последние лохмотья ,

Орфей, нисходящий в Аид?

Те, кто отказывается от своего последнего земного

Галстуки… на ложе лжи они лежат

И созерцать великую ложь –

На виду – встреча с ножом.

Я заплатил – за все эти кровавые розы,

За это бессмертие свободно сидящее…

До пределов Летейских,

Возлюбленный – мне нужен покой,

Забвение…ибо в доме духов,

Вот – твой призрак существует, но реален –

Я умер… что я могу тебе сказать, но:

«Теперь ты должен уйти и забыть!»

Не буду мешать! Не тянись к тебе,

Без рук, сюда! – Ни рта, ни губ

Встреча. Укушенный змеей, бессмертие

Покончил с женской страстью.

Я заплатил – помни мои стоны! –

За этот окончательный простор.

Незачем Орфею следовать за Эвридикой,

И брату не тревожить сестру.

23 января 1922

Моряк

Укачай меня, звездная ладья!

Моя голова устала от волн.

Слишком долго я искал причал –

Мой ум устал от чувств:

Гимны – лавры – герои – гидры –

Моя голова устала от этих игр.

Позвольте мне полежать на хвойной траве –

Мой разум устал от этих войн. ( Пастернаку )0003

Отрази меня.

В мире, где так много

Хочешь,

Я знаю – ты одна

Мне ровня.

В мире, где все –

Слизь и слюна,

Я знаю: только ты –

Мне ровня.

3 июля 1924

Поэма сыну

Наша совесть – не твоя!

Хватит! — Буть свободен! – Забыть все;

Дети, напишите свою собственную историю

О своих увлечениях и своем дне.

Здесь семья Лота –

В семейном альбоме!

Дети! – Вы должны свести счеты

с Содомом –

Радуйся. Не воюю с братьями,

Тебе решать, мой кудрявый мальчик!

Твоя земля, век, день, час,

Наш грех, крест, ссора, наша –

Ярость. Одет в изгнание

Тряпки от рождения –

Перестать совершать погребальные обряды

В том Эдеме, в котором ты

Никогда не жил! Среди фруктов – и просмотров

Такого вы еще не видели! Слепые, те

Кто ведет вас на такие обряды,

За народ, который ест

Хлеб, который вам дадут – раз

Вы вышли из Медона – на Кубань.

Наши ссоры – не ваши ссоры!

Дети! Устраните беды –

В свой день.

Январь 1932

Я не мстил и никогда не буду –

И не простил, и не прощу –

С того дня, как глаза мои открылись – до дуба

Гроб, я не опущусь – Бог знает,

Я не буду дальше гибельного спуска века…

– И все же некоторые этого заслуживают? …

Нет: Я напрасно боролся: ни с кем.

И я не простил: ни одной вещи.

26 января 1935

Аресты

Его нет — я не ем.

Черствый – вкус хлеба.

Всё – как мел.

Чего бы я ни достиг.

…Мой был хлеб,

И мой снег.

Снег не белый.

Хлеб неприятный.

23 января 1940

Последнее стихотворение (

О встрече с Тарковским в тюремной очереди )

‘Я накрыл стол на шестерых…’ Арсений Тарковский 9003 9 первая строка

Все повторяют передает слово:

‘Я накрыл стол на шестерых…’

Но вы забыли одно – седьмое.

Безрадостные шестеро из вас.

По лицам – струи дождя…

Как же ты мог за таким столом

Забыть седьмой – седьмой?

Безрадостные гости,

Хрустальный графин простаивает.

Безутешны — они, безутешны — я.

Безымянный самый безутешный из всех.

Безрадостный и еще раз нерадостный.

Ах, они не едят и не пьют!

– Как ты мог забыть их номер?

Как ты мог ошибиться в сумме?

Как ты, смеешь, не знать

Что шестеро (два брата, третий –

Ты сам, жена, отец, мать)

Семь – раз я здесь, на земле?

Ты накрыл стол на шестерых,

Хотя шестой еще не умер.

Как пугало среди живых,

Я жажду быть призраком – с тобой,

(С ними) …робкий, как вор

Ой – души не тронет! –

Как некстати орудие,

Сижу, незваный седьмой.

6 марта 1941

---

Указатель First Line

• Вы, кто еще глубоко мечтаете,
• У них есть имена, как удушающие цветы,
• Ни мысли, ни жалобы, ни спора.
• Разлука цыганской страсти!
• У нас ничего не забрали!
• Откуда такая нежность?.
• Его охватило странное недомогание,
• Ваше имя – синица в руке,
• После бессонной ночи ослабла плоть.
• Некоторые сделаны из камня; некоторые из глины –.
• Знаю, умру в полумраке! В каком из двух
• Как спящий, пьяный,
• Я ничуть не похорошела за эти годы разлуки!
• Те, кто бросает свои последние лохмотья.
• Укачай меня, звездная ладья!
• В мире, где все
• Наша совесть – не твоя!
• Я не мстил и никогда не буду –
• Он ушел — я не ем.
• Все повторяют первую строчку,

Стихи о любви Марины Цветаевой. Стихи о любви Марины Цветаевой Мы разные

Как известно, Петербург давно стал любимым персонажем многих авторов. О нем слагают легенды, ему посвящают стихи, его образ появляется в картинах и романах. Этот город подчиняет себе всех, заставляя историю вращаться внутри и вокруг него. А вот и новая постановка Юрия Бутусова в театре. «Ленсовет», премьера которого состоялась 11 и 12 мая, посвящен Петербургу, а также писателю, воспевшему фантасмагорию этого городского образа. Это спектакль под названием «Город. Свадьба. Гоголя», по мотивам комедии «Женитьба» Н. В. Гоголя, одной из самых популярных театральных пьес. Однако, как обычно, жанр Юрия Бутусова был далеко не комедийным, а скорее трагикомедией — рассказом об одиночестве и мечтах. большого мегаполиса, где маленькому человеку так легко заблудиться.0003

Тема города поставлена ​​на первое место в названии спектакля, и это, пожалуй, одна из самых сильных и удачных линий постановки. Он продолжает темы, характерные для классических русских романов, в которых Петербург выступает как самостоятельный герой. За три с половиной часа перед зрителем предстает художественный образ города, воспетый Николаем Гоголем и Федором Достоевским (играются фрагменты романа «Идиот» и романа в стихах «Евгений Онегин»), Анной Ахматовой и Андреем Белым. . Он поэтичен, романтичен, местами жесток по отношению к своим обитателям, при этом не лишен современного духа, наполнен бесчисленным количеством туристов и автомобилей. Сценографию спектакля отличает крайний минимализм с элементами легкого хаоса (художник Николай Слободяник), абсолютно черное пространство затягивает и поглощает неосторожных зрителей. Это привычное режиссерское решение дает возможность не только увидеть город, но и почувствовать его, услышать, так как на заднем фоне звучат голоса петербургских улиц.

Именно в этих художественных рамках разворачивается сама «Женитьба» — гоголевская повесть о невесте Агафье Тихоновне в исполнении заслуженной артистки России Анны Ковальчук и сватающемся к ней слуге Подколесине (Олег Федоров). Эти двое мечутся, мучаются, постоянно что-то выбирают и приобретают, не могут понять, что им делать со своей жизнью, и как связать их воедино. В общем, они следуют всем значениям из известного стихотворения Марины Цветаевой, которое также нашло место в пьесе:

«Мы с тобой разные,
Как земля и вода
Мы с тобой разные,
Как луч с тенью.
Уверяю вас — это не беда,
И лучшая покупка
Мы с вами разные, какая благодать!
Мы прекрасно дополняем друг друга.
Что может дать нам одинаковость?
Только ощущение замкнутого круга…»

Эта трогательная, пронзительная, сатирическая, местами безумно смешная, но чаще грустная история развивается достаточно вольно, время от времени возвращаясь к уже сыгранным эпизодам. Повторы текста и нарочито медленное их пережевывание несколько раз, хаотичный порядок сцен, несколько раз меняющая роль Агафьи Тихоновны — эти традиционные режиссерские приемы Бутусова, к сожалению, на этот раз не производят привычно сильного впечатления на зрителей, чье внимание уже рассеяно. с середины первого акта… Возможно, сказывается премьерное волнение, и именно поэтому спектакль проходит достаточно тяжело и не совсем органично, местами очень затянуто, а иногда и распадается на отдельные эпизоды. часть постановки гораздо более плотная, насыщенная, разнообразная по настроению, в отличие от второй, где сцена за сценой, словно в спешке, натыкаются друг на друга, разрывая вся гармония композиции.

Третий гоголевский смысл пьесы включает в себя большую часть остроумных и сатирических зарисовок, намеренно выбивающихся из трагического ритма повествования. Например, трио женихов, сватающихся к Агафье Тихоновне, выглядит очаровательно. Яичница, Анучкин и Жевакин (Сергей Мигицко, Евгений Филатов и Александр Новиков), словно дуясь в стеклянной комнате, поют а капелла известные советские песни о ромашках, лютиках, летчиках, девочках и самолетах. Эта и другая музыка становится еще одним полноценным героем спектакля, солнцем, вокруг которого все вертится. И если некоторые драматические эпизоды вызывают вопросы, то музыка вкупе с идеальной актерской пластикой чутко и щедро дает возможность прочувствовать всю глубину трагической истории двух взрослых людей, снова и снова напоминая зрителям, как важно любить и быть любил.

Елена Бахманова, специально для MUSECUBE
В репортаже использованы фотографии, предоставленные Театром. Ленсовет

«Мы с тобой другие…» Марина Цветаева

Мы с тобой разные,
Как земля и вода
Мы разные с тобой,
Как луч с тенью.
Уверяю вас — это не беда,
И лучшая покупка.

Мы с тобой другие,
Какая благодать!
Идеально дополняет
Мы друг друга.
Что может дать нам одинаковость?
Просто ощущение замкнутого круга.

Анализ стихотворения Цветаевой «Мы с тобой разные…»

Произведение датировано 1915 годом — временем цветаевской юности, изобилующей интересными знакомствами и бурными увлечениями. По словам лирической героини, ее сердце «слишком переполнено», и каждый день насыщенной жизни подобен небольшой волне.

Начало стихотворения организовано антитезой, подчеркивающей различие характеров лирической пары. Идея непохожести призвана передать лексическую анафору и два сравнения, иллюстрирующие степень контраста. В качестве компонентов сопоставительных построений автор выделяет традиционные пары: земная твердая и водная стихии, солнечный свет и тень.

На фоне пылких заверений, звучащих в первых строках, неожиданным выглядит вывод, который делает лирическое «я» в конце первой строфы. Противоположность убеждениям, предпочтениям или привычкам – это не приговор и не повод для расставания, а подарок судьбы, «лучшее приобретение» для влюбленных.

Во второй строфе субъект речи поясняет собственный парадоксальный вывод, демонстрируя глубокое знание законов психологии. Припев непохожести, к которому поэтесса обращается в третий раз, в новом контексте наделяется позитивным, жизнеутверждающим звучанием. Счастье в том, что разница характеров таит в себе положительный потенциал: обогащает отношения и передает многогранность противоречивого и прекрасного мира. Небольшой текст завершается авторским афоризмом, в котором сходство отождествляется с цикличностью, напоминающей бег по замкнутому кругу — безнадежному, бессмысленному, изматывающему душу.

Стремясь придать лирическому повествованию особую выразительность и изобразить непосредственность переживания, поэтесса разделяет первые две строки в каждой из строф. Ритмический рисунок произведения также усложняется, приближаясь к безыскусной разговорной речи.

Искренняя оптимистка, цветаевская героиня хочет убедить лирического адресата в самоценности высокого чувства, ради которого стоит отказаться от условностей. Аллегорическая картина, представляющая потребность в любви как основе существования всего живого, изображена в стихотворении «Два дерева хотят друг друга». Вечный закон земной жизни поэтесса заключает в лаконичной формуле: «Одно к другому».

Анализ стихотворения Цветаевой «Мы с тобой разные…»

Произведение датировано 1915 годом — временем цветаевской юности, изобилующей интересными знакомствами и бурными увлечениями. По словам лирической героини, ее сердце «слишком переполнено», и каждый день насыщенной жизни подобен небольшой волне.

Начало стихотворения организовано антитезой, подчеркивающей различие характеров лирической пары. Идея непохожести призвана передать лексическую анафору и два сравнения, иллюстрирующие степень контраста. В качестве компонентов сопоставительных построений автор выделяет традиционные пары: земная твердая и водная стихии, солнечный свет и тень.

На фоне пылких заверений, звучащих в первых строках, неожиданным выглядит вывод, который делает лирическое «я» в конце первой строфы. Противоположность убеждениям, предпочтениям или привычкам – это не приговор и не повод для расставания, а подарок судьбы, «лучшее приобретение» для влюбленных.

Во второй строфе субъект речи поясняет собственный парадоксальный вывод, демонстрируя глубокое знание законов психологии. Припев непохожести, к которому поэтесса обращается в третий раз, в новом контексте наделяется позитивным, жизнеутверждающим звучанием. Счастье в том, что разница характеров таит в себе положительный потенциал: обогащает отношения и передает многогранность противоречивого и прекрасного мира. Небольшой текст завершается авторским афоризмом, в котором сходство отождествляется с цикличностью, напоминающей бег по замкнутому кругу — безнадежному, бессмысленному, изматывающему душу.

Стремясь придать лирическому повествованию особую выразительность и изобразить непосредственность переживания, поэтесса разделяет первые две строки в каждой из строф. Ритмический рисунок произведения также усложняется, приближаясь к безыскусной разговорной речи.

Искренняя оптимистка, цветаевская героиня хочет убедить лирического адресата в самоценности высокого чувства, ради которого стоит отказаться от условностей. Аллегорическая картина, представляющая потребность в любви как основе существования всего живого, изображена в стихотворении «Два дерева хотят друг друга». Вечный закон земной жизни поэтесса заключает в лаконичной формуле: «Одно к другому».

Марина Цветаева – удивительная женщина удивительной судьбы. Марина Цветаева — классический «художник» — творец, непризнанный и нищий при жизни гений, которого вся страна стала обожать только после ее смерти — самоубийцы. Марина Цветаева росла в интеллигентной семье, свободно владела несколькими иностранными языками, рано потеряла мать, рано вышла замуж и родила ребенка, очень любила мужчин — любила и умела любить, ее часто называли «Казановой в юбке». «, потому что у нее было много любовников при живом и ревнивом, но любящем муже.

С началом Первой мировой войны и социалистической революции в жизни Марины Цветаевой не то чтобы наступила черная полоса в жизни — ее жизнь погрузилась в непроглядный мрак эмигрантской безысходности, нищенского существования — муж был больна, второй ребенок умер от голода, семья существовала на скудный доход от переводов Цветаевой и швейного труда ее маленькой дочери. По возвращении в СССР муж Цветаевой был расстрелян в застенках, но Марина Цветаева так и не узнала об этом, хотя и догадывалась о возможности такой смерти. Ее дочь Ариадна также была арестована.

Жить было просто не на что. А потом началась ВОВ, работы не было — Марину Цветаеву, выдающуюся женщину-поэтесса, одаренную творческую личность, поэзией и песнями которой восхищался весь СССР, даже не взяли на должность посудомойки в Литбюро! От отчаяния, от непрерывной череды унижений, лишений и поражений, Марина Цветаева покончила с собой 31 августа 1941 года, попросив у сына Георгия прощения за этот шаг. ..

Несмотря на страшную, трагическую судьбу, стихи Марины Цветаевой полный любви и жизни, веры в Бога и лучшее. До сих пор самыми оригинальными, прикольными и необычными любовными стихами считаются стихи Марины Цветаевой — она ​​была удивительно изобретательным и нестандартным поэтом и прозаиком. Кому-то больше нравятся красивые любовные стихи Анны Ахматовой, но лично мне они кажутся слишком безысходными, бесперспективными, безысходными. А любовные стихи Марины Цветаевой, конечно, сложно назвать чересчур веселыми и оптимистичными, но они как-то по-светлому грустны — ее стихи читаются легко и без надрыва.

Мне нравится, что ты не болен мной

Мне нравится, что ты не болен мной,
Мне нравится, что я тобой не болен,
Что никогда тяжёлый глобус
Не уплывёт под нашими ногами.

Мне нравится, что ты умеешь быть смешным
Распутничать — и не играть словами,
И не краснеть удушающей волной,
Чуть касаясь рукавов.

Мне тоже нравится, что ты со мной
Спокойно обнять другого
Не читай мне в адском огне
Сгореть за то, что не поцеловал тебя.

Что имя мое нежное, что нежна моя
Ты упоминаешь его ни днем, ни ночью — напрасно…
Что никогда в тишине церковной
Не воспеют над нами: Аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой
Потому что вы меня сами не знаете!
Люби так: за мой ночной покой,
За редкость встреч в часы закатные.

За наши непрогулки под луной,
За солнце, а не над головой,
За то, что ты болен — увы! — не я,
Потому что я болен — увы! — не тобой!

Этот любовный стих — классика любовной лирики. Слова этого красивого и трогательного любовного стихотворения легли на грустную, лирическую песню, которую знают все, ведь каждый новый год все жители постсоветского пространства смотрят запутанную историю любви, которая начинается с того, что наши мужчины пошли в баню. … «Мне нравится, что ты не болен мною, мне нравится, что я тобой не болен…»

Мы с тобой разные, как земля и вода…

Мы с тобой разные,
Как земля и вода
Мы разные с тобой,
Как луч с тенью.

Уверяю вас — не беда,
И лучшая покупка.

Мы с тобой другие,
Какая благодать!
Прекрасное дополнение
Мы друг друга.

Что может дать нам одинаковость?
Просто ощущение замкнутого круга.

Прекрасные стихи Марины Цветаевой о разной сущности женщины и мужчины. Сравнение Женщины и Мужчины, как Суши и Воды — может ли быть что-то еще прекраснее, есть ли лучшее сравнение, метафора? Гений — это гений замечать то, что скрыто от глаз обычных людей.

Легкомыслие

Легкомыслие! — Сладкий грех,
Милый мой спутник и дорогой враг!
Ты насмешил мне глаза
И в жилы мне мазурку брызнул.

Научив не хранить кольца,
На ком жизнь меня венчает!
Начать наугад с конца
И закончить до того, как вы начнете.

Будь как стебель и будь как сталь
В жизни, где мы так мало можем…
Шоколадом залечи печаль
И смейся в лицо прохожим!

Красивый женский стих о изменчивой женской сущности. «Шоколадом излечи грусть» так актуально сегодня, спустя сто лет после того, как были написаны эти лирические стихи о женщине и ее сущности…

НОВОЛУНЬЕ

Месяц новый встал над лугом,
Над росистой границей.
Милая, далекая и чужая,
Приходи, ты будешь другом.

Днём — прячусь, днём — молчу.
Месяц в небе — мочи нет!
В эти месячные ночи
Я бросаюсь к любимому плечу.

Я не буду спрашивать себя: «Кто он?»
Все скажут — твои губы!
Только днем ​​руки грубы
Только днем ​​порыв смешной.

Днём, терзаемый гордым демоном,
Лежу с улыбкой на устах.
Ночью… Милая, далекая… Ах!
Полумесяц уже над лесом!

Замечательные, красивые стихи о нежной первой или второй любви. Кто любил, тот поймет, что «Всё расскажут твои губы!» Он вспомнит, как бежал и стремился к своим первым любовным свиданиям…

В ПАРИЖЕ

Дом к звездам и небу под ними
Земля рядом с ним.
В большом и радостном Париже
Та же тайная тоска.

Вечерние бульвары шумят
Погас последний луч зари.
Везде, везде все парочки, парочки,
Дрожащие губы и дерзкие глаза.

Я здесь один. К стволу каштана
Прижаться так сладко к головке!
А в душе плачет стих Ростана
Как там, в заброшенной Москве.

Париж ночной мне чужд и жалок,
Старый бред сердцу милее!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.

Там чей-то взгляд грустно-братский.
На стене тонкий профиль.
Ростан и мученик Райхштадт
И Сара — все придут во сне!

В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как никогда глубока.

Грустный и красивый стих об одиночестве эмигранта в далеком и холодном, чужом Париже. Кто был любим и любим, кружился в водовороте любовной страсти, а потом был выброшен за борт любовной лодки, тот понимает, о чем эти прекрасные и грустные стихи…

Мир

Мир начался во мраке кочевника :
Это деревья бродят по ночной земле,
Забродит золотым вином — гроздья,
Это звезды бродят от дома к дому,
Это реки начинают свой путь — вспять!
А я хочу спать на твоей груди.

ДЕВЯТЬ

К утешению друга-пианиста
Вы оставили свои любимые книги.
Чей-то шепот в напевах возник,
Тревога тебе и грусть.

Те же голубые летние дни
Те же звезды и облака на небе…
Ты сомкнула усталые руки
А твое лицо, Нина, в тени.

Как просьба застенчивого
Повторился последний аккорд.
Чей-то образ из сердца не изгладится! ..
Все как прежде: портреты, блокноты,

Грустные ландыши в вазе с цветами,
На диване кошачий мирок…
В тихих комнатах маленького коттеджа
Все как до. Как прежде, ты.

Твой детский взгляд, который грустно волнует
Я не сотру из своего сердца, о нет.
Я любил тебя, как сестру
И нежнее, и глубже, быть может!

Словно сестра, а теперь вдали,
Словно принцесса из снов Андерсена…
Здесь, в Париже, где Сена катится
Я с тобой, как там, на Оке.

Пусть тишина между нами будет равниной
И сплетением сложных узлов.
Есть напевы, напевы без слов,
О любимая, далекая Нина!

Говорят, Марине Цветаевой не чужда была лесбийская любовь… Говорят, она бросила мужа на целых два года ради любви к женщине — одной переводчице и поэтессе. И если все эти досужие разговоры правдивы, то этот нежный и красивый стих, посвященный Нине, лучшее и оригинальное тому подтверждение.

Пленница

Она отдыхает на вышитых подушках
Слегка взволнована мигающим лучом.
Что тебе приснилось? Думая о чем?
Это из-за новых платьев? Есть новые игрушки?

Весь день томился пленный шалунья
В мрачных камерах тюрьмы Эскуриал.
От гнета величественного, от напева строгого
Тень ночи уносит ее в рай.

Бледные виньетки не врали в книгах:
Тяжелый балдахин приоткрывается
И смех слышится звон мандолины,
И вздыхают кастаньеты о любви.

Преклонив колено, ждет кудрявый паж
Ее, наследница, чарующая улыбка.
Мрачны переулки, в лужах плещется рыба
И ждет серебряная, тяжелая карета.

Но… все мечты! Будет момент расплаты;
От злой слезы ресницы задрожит шелк,
И утром о царском долге
Начнут твердить суровые аббаты.

Необычная поэма о любви, роскоши и неизбежной расплате за грехи юности и легкомысленной любви. Красиво, обаятельно, воздушно и оригинально. Марина Цветаева – уникальный поэт.

Быстро бегущий мальчик…

Быстро бегущий мальчик
Я явился вам.
Ты хохотал трезво
На мои злые слова:

«Шалость моя жизнь, имя шутка!
Смейся, кто не глуп!»
И не видал усталости
Бледные губы.

Тебя потянуло на луны
Два огромных глаза.
— Слишком розовый и молодой
Я был для тебя!

Тает легче снега
Я был как сталь.
Бегущий мяч
Прямо к роялю

Скрип песка под зубом или
Сталь по стеклу…
— Только ты не поймал
Грозная стрела

Мои легкие слова и нежность
Гнев напоказ…
Каменная безысходность
Все мои шалости!

Светлое и доброе стихотворение о юношеской дерзости, задоре и, может быть, первом любовном волнении — первой любви, детской страсти.

Будь нежным, бешеным и шумным

Будь нежным, яростным и шумным
— Долгих лет жизни!
Очаровательная и умная
Приятно быть!

Нежнее всех, кто есть и был
Не знать вины…
— О негодовании, что в могиле
Мы все равны!

Стать тем, что никому не нравится,
— О, стать как лед!
Не зная, что было,
Ничего не будет

Забудь, как сердце разбилось
И снова срослось
Забудь слова и голос
И блеск твоих волос.

Старинный бирюзовый браслет
На стебельке
На этом узком, на этом длинном
На руку…

Словно рисую облако
Издалека
Жемчужная ручка
Рука взята

Как ноги прыгали
Сквозь плетень
Забудь как рядом на дороге
Пробежала тень.

Забудь, как огненно в лазури
Как тихи дни…
— Все твои шалости, все бури
И все стихи!

Мое свершившееся чудо
Рассеивает смех.
Я, вечно розовый, буду
Бледнее всех.

И не откроются — так и должно быть
— Ой, пожалейте!
Не для заката, не для взгляда,
Не для полей.

Мои опущенные веки.
— Не для цветка!
Земля моя, прости навеки
На все века.

И так растают луны
И растают снега
Когда этот молодой человек мчится к
Очаровательный возраст.

Отличные, красивые стихи для девушек и юных девушек. Для тех, кто любит розовый цвет и нежность, этот стих должен стать гимном. Доброе и звучное, молодое и задорное, классное и легкое стихотворение, которое легко читается, словно вдыхая очарование своей юности.

Собрав близких в дорогу…

Собрав близких в дорогу
Я пою им песни на память —
Чтобы их как-то приняли
Что они когда-то подарили себе.

Озеленение тропы
Вывожу их на перекресток.
Ты без устали, ветер, пой
Ты, милый, не будь с ними строг!

Серое облако, не лей слез,
Как на праздник обуты!
Ущипни свое жало, змея,
Брось, разбойник, свой свирепый нож.

Ты, прохожая красавица,
Будь для них веселой невестой.
Поработай мне губами, —
Царь Небесный наградит тебя!

Разожги, костры, в лесу,
Разгони зверей.
Матерь Божия на небесах
Помни прохожих моих!

Попытка ревности: Как дела с другом?!

Как ты живешь с другим,
Полегче, да? Удар веслом!
Береговая линия
Вскоре память ушла?

Обо мне, парящий остров
(В небе — не в воде)!
Души, души! Будьте сестрами
Не любовницами — вам!

Как вы живете с простоем
Женщина? Без божеств?
Императрица с трона
Свергнут (происходил от него)?

Как твоя жизнь — беспокоит?
Сомневаетесь? Встает — как?
С долгом бессмертной пошлости
Как дела, бедняга?

«Конвульсии и перебои —
Хватит! Дом себе».
Как ты живешь ни с кем —
Мой избранник!?

Более характерный и съедобный —
Закуска? Скучно будет — не вини…
Как живешь с подобием —
Тебе, растоптавшему Синай!

Как ты живешь с чужим,
Здесь? С краем — любой?
Стыдно с поводьями Зевса
Не морозит лоб?

Как твоя жизнь — привет?
Возможно ли это? Поется — как?
С чумой бессмертной совести
Как дела, бедняга?

Как у вас обстоят дела с продуктом
Marketplace? Аренда крутая?
После каррарского мрамора
Как дела с пылью?

Гипс? (Вырезано из блока
Боже — и совсем разбился!)
Как ты живешь с стотысячным:
Тебе, познавшему Лилит!

Новинка рынка
Вы довольны? Остынь к волшебству
Как ты живешь с землей
Женщина, не шестая

Чувства?! Ну и за голову: счастлив?!
Нет? В дыре без глубины:
Как дела, милый? Это сложнее
Это то же самое, что и я с другим?

Я вызывающе ношу его кольцо!

Я вызывающе ношу его кольцо!
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге.
Его слишком узкое лицо
Как меч.

Его рот молчит, уголки вниз,
Брови мучительно великолепны.
Его лик трагически слился
Две древние крови.

Тонко первой тонкостью ветвей.
Его глаза прекрасно бесполезны!
Под крыльями растопыренных бровей —
Две бездны.

В его лице я верен рыцарству,
— Всем вам, кто жил и умер без страха!
Такие — в роковые времена
Сочиняют строфы — и идут на плаху.

Марина

Кто из камня, кто из глины,
А я серебристый и сверкаю!
Меня волнует измена, меня зовут Марина,
Я смертная пена морская.

Кто из глины, кто из плоти,
Гроб и надгробия…
— Крестили в купели — и в полете
Ее — постоянно ломали!

Через каждое сердце, через каждую сеть
Моя воля прорвется.
Я — видишь эти распутные кудри?
Вы не можете сделать земную соль.

Раздавив твои гранитные колени,
Каждой волной я воскресаю!
Да здравствует пена — веселая пена
Морская пена!

Стихи о любви.

Самые красивые, оригинальные, смешные и самые лучшие стихи о любви Марины Цветаевой.

Я писал на грифельной доске

Я писал на грифельной доске,
И на листьях увядших вееров,
И на реке, и на морском песке,
Коньки на льду, и кольцо на стекле…

И на стволах, которым сотни зим,
И наконец — чтобы все знали!
Что ты любишь! любовь! любовь! любовь!
Она подписала его небесной радугой.

Как мне хотелось, чтобы все цвели
На века со мной! под пальцами!
И как тогда, склонив лоб на стол,
Накрест имя зачеркнул…

Но тебя в руке коррумпированного писца
Схватили! ты, что ты жалишь мое сердце!
Не продано мной! внутри кольца!
Вы выживете на табличках.

ДЕКАБРЬ И ЯНВАРЬ

В декабре на рассвете было счастье
Оно длилось — миг.
Настоящее, первое счастье
Не из книг!

В январе было горе на рассвете,
Оно длилось — час.
Настоящее горькое горе

Впервые!

Горечь!

Горечь! Горечь! Вечный привкус
На твоих губах, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечное испытание —
Последнее падение.

Целую от горечи
Всех молодых и хороших.
Ты отличен от горечи
Ночью за руку ведешь.

С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь-печаль, горечь-печаль.
Есть такая трава
На твоих лугах, Россия.

Полнолуние

Полнолуние и медвежья шкура,
И пляшут колокольчики…
Легкомысленный час! — Мне
Самый глубокий час.

Встречный ветер меня умудрил
Снег умилял глаза
На пригорке монастырь светлый
А от снега — святой.

Ты снежинка из груди соболя
Ты целуешь меня друг
Я смотрю на дерево — в поле
И на лунный круг.

За широкой спиной кучера
Две головы не сойдутся.
Господь начинает мне — мечтать,
Поселился — ты.

В черном небе слова вписаны

В черном небе слова вписаны —
И ослепли глаза прекрасные…
И не страшны мы смертного одра,
И страстное ложе нам не мило.

В поте — писать, в поте — пахать!
Нам известно разное рвение:
Зажги огонь, танцуя над локонами,
Глоток вдохновения!

Свят ты или уже не грешник

Свят ты, или ты уже не грешник,
Ты вступаешь в жизнь, или твой путь позади,
О, только люби, люби его нежнее!

Убаюкай на груди, как мальчик
Не забывай, что ласка нужнее сна
И вдруг не проснись от сна объятьями.

Будь с ним вечно: верности пусть научат
Ты его грусть и нежный взор.

Будь с ним навсегда: его терзают сомнения,
Прикоснись к нему движением сестер.

Но если мечты о безгрешности наскучат,
Успей зажечь чудовищный костер!

Ни с кем не смейте кивать головой,
Усыпите тоску по прошлому.

Будь тем, кем я не смел быть:
Не рушь его мечты страхом!

Будь той, кем я не смогла быть ему:
Любовь без меры и любовь до конца!

ЗНАКИ

Словно гору в подоле несла —
Все тело болит!
Я знаю любовь через боль
Все тело вдоль.

Как будто поле во мне разорвало
На любую грозу.
Я узнаю любовь по расстоянию
Все и все рядом.

Как будто во мне вырыли дыру
К основам, где поле.
Я узнаю любовь по жиле,
Всем телом вдоль

Стоны. Иссушенный как грива
Оборачиваясь, Гунн:
Знаю любовь порвав
Самые верные струны

Горловых, — горловые ущелья
Ржавчина, живая соль.
Я узнаю любовь по трещине
Нет! by trill
Все тело вдоль!

Вчера я посмотрел в глаза…

Вчера я посмотрел в глаза
А теперь — все смотрит вбок!
Вчера я сидел перед птицами,
Все жаворонки сегодня вороны!

Я тупой, а ты умный
Жив, а я ошарашен.
О крике женщин всех времен и народов:
«Милый мой, что я тебе сделала?!»

И слезы ее — вода, и кровь —
Вода — кровью, слезами омыта!
Не мать, а мачеха — Любовь:
Не жди суда и пощады.

Уносят милые кораблики
Белая дорога их уводит…
И стон стоит по всей земле:

Вчера я лежал у ног!
Приравнен к китайскому государству!
Я разжал обе руки разом,
Жизнь выпала — ржавая копейка!

Детоубийство под судом
Стою там немой, робкий.
Я тебе скажу к черту:
«Милый, что я тебе сделал?»

Попрошу стул, попрошу кровать:
«За что, за что терплю и страдаю?»
«Поцеловал — в колесо:
Поцелуй другого», — отвечают.

Я научил жить в самом огне,
Сам его бросил — в ледяную степь!
Вот что ты, дорогой, сделал со мной!
Дорогая, что я тебе сделал?

Все знаю — не спорь!
Опять зрячий — не любовница!
Где отступает любовь
Идет Смерть Садовник.

Самому — какое дерево качать!
Вовремя падает спелое яблоко…
— За всё, прости меня за всё,
Милый мой, что я тебе сделал!

Стихи о любви. Самые красивые, оригинальные, смешные и самые лучшие стихи о любви Марины Цветаевой.

Твой нежный рот — сплошной поцелуй…

Твой нежный рот — сплошной поцелуй…
«И все, а я совсем как нищий.
Кто я теперь? — Один? — Нет, тысяча!
Завоеватель? — Нет, завоевание!

То ли любовь, то ли любовь
Перо блажь — иль первопричина,
То ли тоска по ангельскому чину,
Или маленькое притворство — по призванию…

Души печаль, глаз прелесть,
Перо расцветать — ах! — все равно,
Что будет звать рот — до
Твой нежный рот — поцелуй!

Ужасная судьба, прекрасная поэзия. Какой непредсказуемой может быть жизнь! Одни бездарные поэты и писатели всю жизнь валяются, как сыр в масле, а другие, несомненно, талантливые и одаренные, истинно творческие и самобытные личности, всю жизнь маются без кола, без двора, без обычного женского или мужского счастья, и умирают непризнанными. гении, чтобы стать всем после смерти. Это справедливо? Была ли справедлива советская власть к автору самой известной в СССР песни из фильма «Ирония судьбы или С легким паром!» «Мне нравится, что ты со мной не болеешь» и ряд других шедевров? Но в результате имеем красивые и легкие, изящные, почти звонкие и добрые, грустные лирические стихи о любви, ревности, одиночестве, о жизни…

Марина Ивановна Цветаева

Мы с тобой разные,
Как земля и вода
Мы с тобой разные,
Как лучик с тенью.
Уверяю вас — это не беда,
И лучшая покупка.

Мы с тобой другие,
Какая благодать!
Прекрасное дополнение
Мы друг друга.
Что может дать нам одинаковость?
Просто ощущение замкнутого круга.

Работа датирована 19 годом15 — пора цветаевской юности, изобилующая интересными знакомствами и бурными увлечениями. По словам лирической героини, ее сердце «слишком переполнено», и каждый день насыщенной жизни подобен небольшой волне.

Начало стихотворения организовано антитезой, подчеркивающей различие характеров лирической пары. Идея непохожести призвана передать лексическую анафору и два сравнения, иллюстрирующие степень контраста. В качестве компонентов сопоставительных построений автор выделяет традиционные пары: земная твердая и водная стихии, солнечный свет и тень.

На фоне пылких заверений, звучащих в первых строках, неожиданным выглядит вывод, который делает лирическое «я» в конце первой строфы. Противоположность убеждениям, предпочтениям или привычкам – это не приговор и не повод для расставания, а подарок судьбы, «лучшее приобретение» для влюбленных.

Во второй строфе субъект речи поясняет собственный парадоксальный вывод, демонстрируя глубокое знание законов психологии. Припев непохожести, к которому поэтесса обращается в третий раз, в новом контексте наделяется позитивным, жизнеутверждающим звучанием. Счастье в том, что разница характеров таит в себе положительный потенциал: обогащает отношения и передает многогранность противоречивого и прекрасного мира. Небольшой текст завершается авторским афоризмом, в котором сходство отождествляется с цикличностью, напоминающей бег по замкнутому кругу — безнадежному, бессмысленному, изматывающему душу.

Стремясь придать лирическому повествованию особую выразительность и изобразить непосредственность переживания, поэтесса разделяет первые две строки в каждой из строф. Ритмический рисунок произведения также усложняется, приближаясь к безыскусной разговорной речи.

Искренняя оптимистка, цветаевская героиня хочет убедить лирического адресата в самоценности высокого чувства, ради которого стоит отказаться от условностей. Аллегорическая картина, представляющая потребность в любви как основе существования всего живого, изображена в стихотворении «Два дерева хотят друг друга». Вечный закон земной жизни поэтесса заключает в лаконичной формуле: «Одно к другому».

Мотивы сходства или противопоставления психологических портретов отражены в произведении «Мы с тобой лишь два отголоска…». Духовное родство влюбленных обнаруживает дисгармоничную сторону, несущую в отношениях грусть, тоску, тяжесть.

Перевод | Высокое окно

*****

Я хотел бы поблагодарить всех переводчиков за их вклад в это приложение итальянской поэзии и, в частности, Каролину Мальдонадо за ее горячую поддержку этого проекта и скрупулезную заботу с которым она это согласовала. [Ред.]

*****

Введение

Итальянская поэзия уже фигурировала в разделе «Перевод» «Высокое окно» , и отчасти по этой причине я выбрал некоторых поэтов 20-го и 21-го веков, которые, хотя и являются важные в их собственной стране, возможно, еще не самые знакомые английским читателям. Эта захватывающая подборка включает в себя свежие переводы произведений поэтов, некоторые из которых выросли в росте после смерти — при жизни они были маргинализированы из-за географического положения, пола или по другим причинам, а также новые неопубликованные стихи современных поэтов. Стили и темы разнообразны. Есть стихи о местах, сельских и городских, а также другие, посвященные текущим проблемам, таким как наши отношения с окружающей средой и реакция на кризис беженцев. Я очень благодарен поэтам и их прекрасным переводчикам за предоставленную мне возможность представить здесь их творчество. CM

*****

Поэты

Аттилио Бертолуччи • Рокко Скотелларо • Кристина Кампо • Андреа Занзотто • Франко Скатаглини • Мария Луиза Спазиани • Антонед Анкоелла Каваллики • Фудзио Маурыкки Франка Манчинелли  

Переводчики

Аллен Проул • Кэролайн Мальдонадо • Адель Бардацци • Кьяра Саломони • Олмо Кальсолари • 2 Робинсон 0012 • Джейми МакКендрик • Джон Тейлор

*****

Предыдущие переводы

THW22: Руссский • Т. В. THW 19: испанский • THW 17: франко-канадский • THW 16: новогреческий • THW 15: казахский • THW 14: венгерский • THW 13: польский • THW 12: классический • THW 11: каталонский • THW10: испанский • THW 9: Иврит • THW 8: болгарский • THW 7:  японский  • THW 6: голландский  • THW 5: португальский  • THW 4: французский  • THW 3: итальянский • THW 2: немецкий • THW 1: итальянский

*****

Аттилио Бертолуччи: пять стихов в переводе Аллена Праула в нашей боли?
Приютить какие-то инструменты и остатки сена
есть крыльцо, место, куда никто не приходит
в этот ненадежный час дня, март
месяц туда-сюда. Мы сидим
склонившись над игрой с палками и пылью,
падают несколько слов, редкие капли дождя,
затем останавливаются в тишине этого последнего места на земле
, где твое беспокойное тело находит свое место.
В скромном, заброшенном подъезде
В сером течении утра мы
ощутили сквозь бесцельные руки
бег времени и пыль игры.
Но позвольте мне восхвалить и тусклость
ауры того пустого дня, когда мимо
если мои дорогие спутники
криво улыбнутся, как сегодня с тревогой смотрят.

из В смутное время (1955),

МАКИ

Это год маков. Когда между маем и июнем
я снова вернулся домой, наши поля были
наполнены их вином, таким сладким, таким темным,
что я опьянел.

От облаков шелковицы
до травы и злаков спелость была всем,
распространяясь в мягком зное и ленивой сонливости
в этом мире зелени.

На полпути своей жизни я видел своих сыновей,
взрослых мужчин, убегающих из виду,
освобожден от того, что связывает
ласточку с ее полетом

в угасающем вечернем шторме.
И по-человечески моя печаль улеглась
когда дом снова осветился,
к очередному ужину, воздух

охладил далекий град.

ДЕКОРАТОРЫ ДОМА — ХУДОЖНИКИ

Роберто Лонги

Сын прибыл первым. Это был тот лучезарный час
после обеда, солнца и вина, такой тишины
, что можно было услышать стук щетки по стене
продлить синеву неба.
Ни разу не выглянул наружу;
его молодость и здоровье были всем, что ему нужно,
помогли ему нарисовать, точно и верно,
темно-синие края для размытия светло-голубого
, который, высыхая, стал светлее, как он и хотел.
Потом пришел отец, принес трафарет,
и зеленый, красный, розовый,
усталость всех этих лет и бледность.
Небо на месте, со всем его умением,
он должен был заставить розы цвести,
, но зеленый, смешанный для листьев
, просто никогда не подходил. Это не соответствовало бы
тому, что за окном дразнило его слабеющие глаза,
этой сводящей с ума интенсивности зеленого цвета по мере приближения вечера
и его увяданию цвета.
Потом багровые венчики, переходящие в розовый,
расцвели в комнате,
один здесь, один там,
родня последним, что задержали его взор,
до темноты, снаружи и внутри, закончился долгий день,
не без награды и оставил тем, кто пришел
заснуть, а потом проснуться в этих стенах,
чудо роз и неба.

ВЕТЕР И ДОЖДЬ

Почему сегодня ветер
приносит ненастную погоду
дети, спрятанные под синим рифленым навесом
вымещают свой гнев на больной сучке, а кошечка
с милыми глазами, она женщина, носит
мышь во рту, как сын
, прежде чем прикончить его?
Этот ветер, который они называют морским ветром
, упадет, а за ним последуют
прохладный дождь
и другие вещи меня огорчат. Тогда
вернется хорошая погода, потому что лето
и когда наступит ночь
в лесах черных от каштанов сохнущие дома
в руинах
снова покажутся новыми известковыми луной.

В ОЖИДАНИИ ДОЖДЯ

Что будет с нами, если облака
больше не будут видны
в этой земле любили именно
за ее зеленую влажность,

если запасы для нас и для животных
закончатся до зимы
и каждое утро прекрасная погода
только отсыреет углы

окон как яд
и каждую ночь луна
входит в наши комнаты и мешает нам
спать, если мы уже не знаем

какие цветы взять к тем
которые ждут, чтобы узнать от нас
почему их до сих пор не разбудили
на рассвете под шум

дождя по полированной плитке
чтобы можно было возобновить разговор
который был прерван другой
осенью когда любовь длилась

даже до полного исчезновения боли?

из Зимнее путешествие (1971)

Аттилио Бертолуччи родился в Парме в 1911 году. В период с 1929 по 1997 год он опубликовал восемь сборников стихов. «герметических» поэтов, таких как Монтале и Унгаретти. Страстный англофил, обсуждая свои влияния, он цитировал столько же английских и американских поэтов, сколько и итальянских. В 19в 94 г. он издал «Подражания», сборник своих стихотворных переводов, отражавший это; он содержит версии, среди прочего, Милтона, Вордсворта, Лэндора, МакНиса, Харди и Эдварда Томаса. Он умер в Риме в 2000 году. выращено
в огороде бедняков:
у них отняли окна воздуха,
посеял семена на две доски.

Прилетят воробьи,
прилетят мухи,
в огород бедняка.

Теперь, когда ты не знаешь, что делать
возьми кувшин в руку,
тогда я увижу тебя, выросшего среди роз
в саду бедняков.

МОЙ ОТЕЦ

Мой отец измерял правую ногу
и продавал туфли, сделанные мастером ремесла
на ярмарках среди клубов пыли.

Сапожным ножом он вырезал
подошва как буханка хлеба,
и однажды вскрыли кишки
сукина сына.
Это было в ночь, которую нельзя вспомнить,
и когда они хотели, чтобы он рассказал об этом
, он хмурился на них всех.

Он бросил весы в моего брата
, который так и не смог записать
налоговые декларации.
Он всегда держал в рукаве
лезвие наготове, заточенное
для живота сборщика налогов.
Это он посеял сомнения в сознании своего друга
, которого арестовали
когда однажды в отчаянии
отправил свою лавку в налоговую
вместе с запиской:
«Теперь ты, совиные глаза,
можешь замучиться».

К тому времени он потерял всякую надежду,
мой отец-сапожник.
С одной из ступеней он ответил
монсеньору: «Пусть Его всегда хвалят»
. с тихим смехом и без румянца.
И уже усталый,
глядя поверх обширного плаща,
защищал мужчин, собравшихся группами
и стоял на площади рядом с ними.

И он умер – как и хотел – внезапно,
так и не помирившись с миром.
Когда он почувствовал приступ
он потянулся к маме за руку в постели,
он сжал ее, она поняла и отдернула.
Растянули его, лицо перекошено,
слов бунта все еще в горле.

Потом сказали, какой он хороший человек,
даже налоговый инспектор, и подняли такую ​​шумиху.

ОТЧАЯННАЯ КУКУШКА, ВАШ ЗВОНОК НЕ ЗАНИМАЕТ НАС

Вокруг коричневых гор
вернулся твой цвет,
наш старый сентябрьский друг.
Ты поселился среди нас.
Наши женщины услышали вас совсем близко
когда потерпевшие крушение сверчки
спасаясь бегством с выжженной стерни наших полей
поднимаются и визжат у дверей.
С потолка свисают
ниток сушеных инжиров и зеленых помидоров;
есть мешок твердой пшеницы,
куча срубленного миндаля.

Отчаянная кукушка,
твой зов не дает нам уснуть:
да, мы потащимся обратно по тропинкам
а завтра на работу
когда вода снова желтеет
под борозды,
и ветер
наши пальто в шкафах колышет.

МОНОТОННОЕ ПЕНИЕ ЛУКАНИЙЦЕВ

Наша арабская песня воет
потому что мы доверяли только
цыганам.
Цыгане угоняют у своих хозяев
стад.
И мы поем мы поем
всю ночь с ними.
Цыганский король с нами.
У нас он ест краденое мясо.
А мы только дифирамбы поем
короля цыган.
Цыганка самая красивая
из всех женщин, которые смотрели на нас.
И мы воспеваем милости
красивых женщин.
У цыганских животных
послушные глаза
попутчиков.
А мы покупаем лошадей
которых продают нам цыгане.
И только цыгане
заставляют смеяться и плакать
просто от радости.
Цыганский огонь в груди
Ночами, что наш барабан
зовет луканских крестьян,
бьющих по темному переулку.

БИЛЕТ В ТУРИН

Турин, большое сердце,
ты юная девушка, возьми меня за руку.
Я отправился в путь:
меня отправили далеко,
сюда, где люди мечтают о тебе
как и я, в потоке ветра фиатов.
Они ласкали меня на коленях,
мои жестокие сарацинские отцы,
смеялись бы над рифмами, которые я сочинил;
просто как марионетка они заставят меня прыгать,
темные красивые женщины.

Затем однажды я увидел их плач,
темные раскаты грома в воздухе,
и как плакать, с темными лицами,
они не знали.
И на коленях я пел другую песню.
Так что они положили меня на землю и сказали:
иди, теперь ты можешь идти сам.
Как же я был рад, когда дотронулся до
синих комбинезонов рабочих:
Я хочу сказать им это, этим сарацинам.

из Ваш звонок не дает нам уснуть (Smokestack Books 2013)

Рокко Скотелларо (1923-53) вырос в бедном районе Базиликата на юге Италии, принимал активное участие в послевоенной борьбе за земельную реформу и был избран первым социалистическим мэром Трикарико в 23 года. Он умер от сердечного приступа вскоре после того, как был заключен в тюрьму по ложным обвинениям в результате конфликта с местными землевладельцами. В 1954 Карло Леви отредактировал посмертный сборник его стихов E Fatto Giorno , который среди прочих был удостоен престижных премий Виареджо и Пеллегрино. В 1986 году Мондадори опубликовал полное собрание своих стихов.

Вернуться к началу

*****

Кристина Кампо: Пять стихотворений в переводе Адель Бардацци

из ШАГ ПРОЩАНИЯ

Мы умрем далеко. Лишь бы
приложить щеку к твоей ладони
в новогоднюю ночь; если в моем
вы прослеживаете следы
другой миграции.
Мы достаточно мало знаем
о душе. Может быть, выпьет из
чаш вогнутых ночей, не оставив следа,
ляжет под воздушными насаждениями
обратится в камень…
О, господин и брат!
Несколько тысяч зим отсюда
Ученые, вглядываясь в одинокую стеклянную витрину
Быть может, напишут о нас:
«Ни одна связь не соединяла этих мертвецов
в опустевшем некрополе».

*

Снег висел над ночью и улицами
как судьба между цветком и рукой.
Под тихий перезвон колоколов
Ты, любимый, прибыл…
На этой лестнице, как на тонкой ветке, расцвел век.
О ласковая буря
ночи, человеческие черты!
(Теперь вся жизнь во взоре моем,
звезда над тобой, над миром, что обнимает твой шаг).

*

Сегодня, любовь моя, твоё имя
соскользнуло с губ моих
как фут с последней ступеньки,

Теперь живая вода разливается
и вся лестница
нужно пройти снова

Я променял тебя, моя любовь, на слова,

Темный мед, который ты вдыхаешь
изнутри прозрачных ваз
под тысячелетней лавой –

Я узнаю тебя
по твоей бессмертной
тишине .

*

Преданный как ветка
Провисающий под сугробами
Веселый как костер
В холмах забвения,
На острых металлических поверхностях
В белой сетке крапивы
Я научу тебя, моя душа,
этот прощальный шаг…

ЛУКОВЫЙ МАСТЕР
из «Маленькой записной книжки»

Тебя, Отсутствующего, которого мы должны любить…
термин, который уклоняется и преследует нас
как тень птицы на пути:
Я больше не хочу искать тебя.

Я буду вибрировать, не целясь стрелой,
если струна сердца не натянута туго:
это учение Мастера лука дзен
, который в течение трех тысяч лет наблюдал за Тобой.

из La tigre assenza (Милан: Адельфи, 1991)

Кристина Кампо (Болонья, 1923–Рим, 1977), псевдоним Виттория Геррини, была поэтессой, эссеистом и литературным переводчиком. Свой первый поэтический сборник « Passo d’addio » она опубликовала в 1956 году; ее первый сборник эссе, Fiaba e mistero , в 1962 году; и она переводила стихи Марианны Мур, Джона Донна, Эмили Дикинсон, Симоны Вейл, Уильяма Карлоса Уильямса и Вирджинии Вульф, среди других. Поразительно, что Кампо оставался малоизвестным до конца 19 века.80-е годы, когда ее творчество вновь было представлено итальянской читающей публике; в основном это произошло благодаря влиятельному миланскому издательству Adelphi.

Вернуться к началу

*****

Андреа Занзотто: Пять стихов в переводе Кьяры Саломони

Фотография Андреа Занзотто змеевики с водой
и, кажется, предлагают
еды и питья.
Дождь идет отовсюду,
водовороты и волчки дождя
, которые сначала захватывают вас
, а затем засасывают вас в
своими поглаживающими языками.
Вода возвращает себе все
свои старые кварталы,
свои колодцы теперь вскармливают
а после настанет их очередь вскармливать –
только думать о них, об этих вещах
ты чувствуешь себя мокрым, промокшим
перистые, кучевые облака, облака,
гонимые ветрами
они бегут за нами в наше небытие.

Громче, громче, природа,
включи стерео, больше темноты
кавернозные динамики,
гром, молнии
свист, скрежет
уже выключенных микрофонов.
Давай, давайте соберемся вместе
в стерео
чтобы выкрикнуть слова
крайняя нота
типа «Qualis artifex pereo!» какой артист умирает во мне
(Нерон?)

из второго раздела «Canzonette Ispide/ Edgy Jingles» из Sovrimpressioni (2001)

****

В подразделе «Fu Marghera» опубликованы следующие стихи (?)/ Была ли это Маргера (?) из второго раздела «Tempo di Roghi/Время вспышек» с Конгломераты . Это относится к загрязненной промышленной зоне под названием Порто-Маргера, видимой с маршрута поезда из Венеции и в Венецию. Этот раздел относится к городу Диса Данте (от шестого до девятого кругов ада).

(3)

Смерть смертей
скелетов, оставшихся вне пламени
парализованных
из которых ты непредсказуемый
филиация,
сильный удар по городу руин
затерянный город,
такая смерть, чтобы быть занятым
быть призраком самого себя –
немой визг
твой надменный бред
даже в уничтожении
химических призраков
сильно натянутых нервов

(4)

ПЛЕСЕНИ

– Вечное дрожание листьев
– Остановись на мгновение!
– Хватит
– Ближе к делу
– С таким количеством зеленой туманности
пылающей напрасно,
головокружение пробуждения
от трещин в цементе

– Постоянное введение в гипноз
стимулируется удушающими пальцами-глазами
– Душно – пора – давай, перестань
делать вид, что ждешь в судорогах

– Мы разрешаем тебе патенты и лицензии
высокого соблазнения – но хватит

– Расшитые блестками судьбы, буратины, открытия,
повороты дежа- ву, но хватит

– Малюсенькая формочка планеты или тёртый
деревянный хлеб с
а логотипом всё равно побеждён

– И снова! Этот вечный трепет листьев

– «Вечер падает, седеет и смешивается
со звуком микроволновки»

1 Человечество кажется какой-то незначительной крошечной плесенью, которая прижилась на земле чуть выше нуля (273), обнаружив свою природу ядовитой и для себя, и для всего остального. Но слов для объяснения этой концепции уже слишком много. И как мир понятий может сосуществовать с этой плесенью и даже секретироваться самой плесенью?

(5)

Мы доведены
до такого злого часа
просить – умолять
возвращение смерти
как меньшее зло

****

Следующее стихотворение в «Isola dei morti — Sublimerie»/«Остров мертвых — Возвышенные вещи» из Conglomerati относится к раю Данте.

Пока держится вонь, град и накопления войны

Пока все дрожит в климатическом бреду
и злая жажда убийства изобретает изобретает

Редки места, где можно сопротивляться,
мест, где собираются музы
к сохранить эхо какой-то гармонии,
, чтобы снова напомнить нам, что возвышенное существует
, чтобы прославить древнюю славу и приветствовать новые пути
[[Красоты

Редкая, неподвижная и погребенная в тенистых лесах тотальной войны
a Место: и теперь оно возрождается, пытаясь защитить нас
от гнева космоса.

Андреа Дзанцотто родился в Пьеве-ди-Солиго в 1921 году и умер в Конельяно в 2011 году на северо-востоке Италии. Один из самых влиятельных итальянских поэтов двадцатого века, он также был переводчиком, эссеистом и учителем. Занзотто опубликовал несколько сборников стихов на самые разные темы, такие как лингвистика, политика, природа и наука. Он сотрудничал с Федерико Феллини, написав сценарий для двух его фильмов. Андреа Дзанцотто принимала участие в Сопротивлении во время Второй мировой войны. В 1950 он выиграл Premio San Babila (судили Унгаретти, Монтале и Квазимодо) за свою неопубликованную работу, которая стала его первым сборником стихов Dietro il Paesaggio . Он получил другие награды, в том числе Premio Viareggio (1979), Premio Librex-Montale (1983), Premio Feltrinelli dell’Accademia dei Lincei за поэзию (1987), премию города Мюнстер за европейскую поэзию и ее переводы (1993) и Premio di poesia Pandolfo, 1998.

Наверх

*****

Франко Скатаглини: Шесть стихов в переводе Каролины Мальдонадо и Олмо Кальзолари

Но ты обманул меня,
старик, ибо, чтобы не умереть
немым, как ты жил
, ты оставил мне сад.

ВИТРИНА

Эта ужасная нужда — мучение
в ярмарочной суете;
ты здесь: мятные глаза,
твоя голова, светлый воздух.

Ты ловишь свой образ,
такой милый, на витрине.
Я смотрю, как ты
сзади пялишься, как старик.

КАК КРУГЛАЯ ОЛИВА

Я хочу поцеловать смех
в твое горло у его источника:
омыть все мое лицо
в прозрачности этого камня.

Как круглая оливка
На дне чистой реки,
В воде, заливающей меня
Я бы потерял горький привкус.

ЛИЦО К ПРЯМОЙ СТЕНЕ

В праздничный день, однажды днем,
на полупустых улицах
где легли мои шины
две серые колеи,

лицом к прямой стене
Меня охватило желание,
слепое, глухой, фатальный
нажать на педаль.

В ЯСНОМ СВЕТЕ ЛЬДА

С тобой в то утро
в ясном свете льда
покрывающего всю гору,
на вершине бесстебельного

пена фенхеля – вспышка,
бледно-голубая капустная бабочка
радостно висит
на краю поля.

Это пятнышко мира
было свежей акварелью
, отраженной глубоко внутри
в глазах птицы.

И ДЛЯ ПЛОДОВОГО ДЕРЕВА ВЕСЬ САД В УДОВОЛЬСТВИИ*

Терпение огородов
за их рыхлыми сетками.
Деревья поваленные и гнилые:
ящиков и кувшинов и шкур.

Но свет греется
на этой каше без движения,
поднимает на ветку:
как круглый, хурма.

*строка из сонета Якопо да Лентини

Франко Скатаглини (1930-1994) родился в пролетарской семье в городе Марке-порт Анкона. Его первая «герметическая» книга стихов ( Echi , 1950), разочаровывающий эксперимент, написанный на языке итальянского канона, привела к длительному периоду исследования его местного диалекта и альтернативных моделей с терминами, модусами и тропами. традиционная литература – ​​от лексики итальянских и французских средневековых поэтов до неортодоксальных источников эпохи Возрождения и Нового времени. В этот период он работал на почтовых железных дорогах Анконы. Через двадцать лет он опубликовал E per un frutto piace tutto un orto (1973), в котором лингвистическая материальность и низшие классовые темы его диалекта сочетались со способами канонической итальянской и европейской лирики. На протяжении всей своей карьеры Скатаглини продолжал исследовать вопросы культурной изоляции, психологической маргинализации и навязанного государством низведения до уровня «зоофилии» с помощью своего нового языка. Его сборник Carta Ianiena (1982) получил престижную премию Premio Carducci, и в настоящее время он считается одним из главных голосов итальянской поэзии двадцатого века. Он никогда не покидал Анкону.

Вернуться к началу

*****

Мария Луиза Спазиани: четыре стихотворения в переводе Питера Робинсона оплакивает.
Герань пронзает щебень, ветреный
фон из Алжира спорит
за ветхими крышами, среди сотен
глаз в засаде в Контрескарпе.
Сушеная треска, аркебузы, инкунабулы,
нерпичье сало, штофы, цимбалы
над рекой паприка и корица.
В сумерках едва уловимая лихорадка
тревожит лабиринт, она зовет
муравейник к огню. Тихо, патриархи
кинжалами в глубоких глиняных некрополях
высекают тысячелетия
на нежной луне.

Ночью черные румбы
шевелятся в заброшенном убежище Верлена.

ПОЛЕЗНОСТЬ ПАМЯТИ

То, что я теряю, другие будут приобретать
чрезвычайно медленно, день за днем.
У них будут свежие чувства, укусите
содрогаются в горькой мякоти,
на рассвете вздрагивают от восторга
если их коснется воздушный палец из золота.

Но слава богу, я все помню,
память у меня молодая и сильная.

Может быть, Робинзон Крузо потеет
чтобы вытянуть одну искру из двух палок
не помнит так хорошо сундук
бесспорно он вернулся в Лондон,
где поджидает сокровище в тысячу гиней
in saecula saeculorum?

ВСЁ РЕДКО

Все реже мы слышим пение ангелов.
Мир переполнен экзорцизмами, двигатель унижает их,
реактивный самолет подрезает им крылья, наша бедная спешка
ломает длинную волну, сеть, которой они пойманы.
Они подобны нимфам в конце языческой эры,
укрывающимся в пещерах, в лесах,
настолько запуганными и преследуемыми, что ненавидят собственное великолепие.
Мы не будем совсем запирать посланникам
двери духа, наших чувств.
Они поражают нас предательскими ласками
между воем и визгом: зеленое дуновение ветра,
гряда облаков, предвестие
или несколько нот концерта в вещах.
Очень осторожно они призывают к нашему вниманию.
Вы не отказываете осужденному в его последнем желании.

СЛАВА

на ветру они посеяли свои длинные фразы
– как шарфы развевающиеся на ветру –
случайно ветер разорвал много платков
и унес их в виде облачных нитей

поэт всегда разбрасывает свои слова на ветер
— три тысячи пчел умирают, если коснуться королевы —
они пишут они пишут, и они больше не узнают о смерти
будь страница мраморной или водяной —

вы, бесполезно пишущие, спрашивайте,
взгляните на твой гороскоп или ангел –
иногда вода снова превращается в мрамор
и это рай, которому даются разные имена –

ты думал ты плот, ты адмиральский корабль
ты думал зонтик, ты красивый воздушный змей
ты думал тяжелый камень, неспособный сиять,
и ты серебро, ты высота пирамид –

и самый благородный мрамор может вдруг обнаружить
изъяны стройнее волоса,
тогда все трескается, ломается, и гордые менгиры
тают в вихрях ветра, высасывают твое имя.

Мария Луиза Спазиани  родилась в Турине 21 июня 1923 года. В 1950-х годах она познакомилась с поэтом Эудженио Монтале (1896–1981), который поощрял ее писать стихи и оказал значительное влияние на ее ранний стиль. Ее первая книга стихов, Le acque del sabato , появившийся в 1954 году. После многочисленных путешествий в конце 1950-х и начале 1960-х Спазиани решил поселиться в Риме. С 1964 года преподавала французский язык и литературу в Мессинском университете. Трижды номинированная на Нобелевскую премию по литературе, ее поэзия сочетает в себе яркое и непосредственное ощущение мира природы с глубоким пониманием литературной культуры и традиций. Спазиани умер 30 июня 2014 года в возрасте девяноста одного года.

Вернуться к началу

*****

Патриция Кавалли: Стихотворение в переводе Питера Робинсона

АТЛАНТИЧЕСКИЙ ДЕНЬ широкий и естественный
сон, уже не противостоящий климату
ласкающий меня, скорее ровный и неподвижный
– сгустившиеся голоса закрываются и впускают меня
и уличные запахи ухаживают за мной
и я отдаюсь на углах площади
взгляды стариков и девушек и целомудрие
в любви Я нахожу все предлоги, чтобы позволить мне остаться –
тотчас же возвращается атлантический день.

Высокий свет, высокие звуки света
и открытые дали. Достаточно того мерцания
молока на жалюзи, тех теней
щелей и густых и глубоких, ослепительной свежести,
развевающихся веток с балконов,
взгляда лета здесь и небо становится морем.
Город поднимается и плывет, колеблясь
на ветру. Вызывается с высоты
без крепления или весов мои чувства
больше не собираются, но блуждают на свободе
абсолютные и одинокие теряются в воздухе
и посылают домой новости ужаса.
Новости: пока дома каждый предмет
заново открывает свой ящик, свою полку
Я становлюсь маргиналом для себя.
Моя субстанция испаряется.

Передо мной снова появляется сплошной темный остров.
Эта густая субстанция, обещание исцеления,
позволь мне войти. Доведи меня до предела,
окружи меня, обозначь мои границы ласками,
тяжестью своего тела дай мне тело.
Но это лекарство вызывает боль.

Патриция Кавалли  родилась 17 апреля 1949 года в Тоди, Перуджа, но живет в Риме. Она является автором многих поэтических сборников, в том числе Con passi giapponesi (2019), Мои стихи не изменят мир: избранные стихи (2013), Datura (2013), Flighty Matters (2012). , Pigre divinità e pigra sorte (2006 г.), Semper aperto teatro (1999 г.) и L’io singolare proprio mio (1992). Ее стихи часто переводили, среди многих других, Джори Грэм, Джонатан Галасси, Кеннет Кох и Марк Стрэнд Кавалли. Сама она также публиковала итальянские версии пьес Уильяма Шекспира и Мольера.

Верхнее

*****

Maurizio Cucchi : Четыре стихи, переведенные Питером Робинсоном

Окно Магазин

Окно баравицки Engineering
было в въезде на Clotted Street. ,
непрозрачный и личный дух Милана.
Ламбрате, как Нигуарда,
где мне повезло.

Но улица ума есть постоянный источник,
стены виа Варе, виа Кандиани,
между лужами, дворы и мастерская
Луиджи Кукки.
Виа Верита, и улица
мечтательное запустение, гордость,
истина без красоты
показывая на горизонте свою под-историю
в промокшем частоколе,
в любом другом месте
не стоит памяти: бесстрастный,
без жалости.

ГОРОДСКОЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК

Городской путешественник
спокойно ходит по улицам в рабочее время.
Мгновение ласкает стены дома,
изучает балконы, ржавчину и
проскальзывает между домиками и складом.
Он думает, что он равнодушен, отчужден,
но временами память, она берет его,
его тревожит оторванное чувство.
Но зато всегда на верхнем этаже
беспокойная девушка, отдергивающая занавеску.

из В КАИРЕ

Человек из Бовизы вряд ли мог представить
, что его будущее так быстро,
, превратится в предысторию.
Он возвращается и размышляет над этими названиями: Эмери Компани,
Газовый завод и обнаруживает как памятник
самую высокую из кирпичных башен,
куда рабочие карабкались внутрь.

В забвении, может быть, приснившемся, эти полуразрушенные постройки,
и проходы на солнце или в грязи,
огромные диковинные деревья на фоне неба, в обеденные перерывы,
они учат его тихому достоинству руин.

from ВО ДВОРЕ МОЛОДОЙ МАТЕРИ

Женщины 1940-х годов
демонстрировали элегантные прически,
проборы на бок, челки-гуси
или локоны, открытые на шее
едва касавшиеся плеч.
Они будут курить в кинотеатрах в восторге
в «Унесенных ветром» или Джуббе Россе,
мечтают выглядеть как
Лорен Бэколл или Вероника Лейк,
Джин Тирни или Ида Лупино, предупреждают
в киосках для сумочников и головорезов
кто работал умело, невидимый,
на сумочках и на ногах.

(Bonaccossi Garden
October ’54, to B.B.)

Maurizio Cucchi родился в 1945 году в Милане, где он учился в Католическом университете и где он живет до сих пор. Плодовитый переводчик французских авторов, таких как Стендаль, Флобер, Бальзак и различных французских поэтов девятнадцатого века, он также переводил произведения По, Лорки, Кавафиса и многих других. Наряду со своими сборниками стихов он также опубликовал романы и отредактировал Dizionario della poesia italiana .

Вернуться к началу

*****

Лаура Фуско: четыре стихотворения в переводе Кэролайн Мальдонадо

MAIS C’EST QUOI?

Гонка облаков.
Солнце светит на автомобили
, и стена удлиняется, чтобы поддержать ящерицу, убегающую
от руки мальчика, который мечтает, что он будет тем, кто увезет их
далеко.
Каждую ночь его отец достигает сна с пустыми руками.
У него больше нет матери.
Как приливы
то высокие, то низкие,
с жизнью, чтобы начать сначала. Сначала
выселение из сквота в Ла-Шапель
, затем оккупированная школа Жана Куарре
и Аустерлиц
и Сен-Уан.
Mais c’est quoi?
Метро Сталинград, Париж, Париж, Пери.
После грома и града он выходит из радуги с печеньем
.
Что будет, то будет. Как и все остальные
, он выстроит свои французские дни, чтобы переписать свой язык,
они либо позволят ему это сделать, либо нет.
Жизнь не рай.
Но если вы выйдете из радуги, большая часть этого будет сделана,
может быть….
Затем он начинает бежать.

БАЛКАНСКИЙ ПУТЬ

В Поликастро, Прешево, Сиде
когда-то он был известен, но теперь по нему путешествуют только
перелетные птицы.
Они идут по железнодорожным путям
следуя мечте, которая привела их к 500-литровой
кастрюле риса. Он моет
в небе, что бежит в луже,
смотрит на себя в зеркало между облаками,
пытается вспомнить, красиво ли это,
да, красиво,
несмотря на Брюссель.
Одежда сохнет на проволоке с шипами.
Он наденет их до того, как снова пойдет дождь,
он пройдет небольшое расстояние вдоль железнодорожных путей, чтобы добраться до своей палатки,
к счастью, его родители думают о других вещах,
даже здесь иногда все идет по плану
с удачей.

НОВАЯ ЖИЗНЬ

Говорят, что воспоминания прилипают
к длинным волосам и завязывают их в узлы.
Часами, рассеянно, она пытается расчесать
потом подстричь
в центре цветка лотоса
напечатать
в центре одеяла
на матрасе среди множества
разделенных одеждой, развешанной треугольником
для маленького
Конфиденциальность.
На соседнем с ней
старушка говорит со снегом и
сердится, что он падает.

ПАССАЖИРЫ

Они красные, как новорожденные в своих странах.
Темно-синий Mare Nostrum,
Фиолетовый куст бугенвилии и олеандра,
серебро истерзанных ветром маслин, все кривое дерево и листья,
зловещая белизна, пылающая от сухих каменных стен и многотоннелей вдоль ступеней,
песня цикад
что, если закрыть глаза, оглушает цветом, заключающим в себе все остальные лета,
их аромат испаряется от жары, пока не услышишь носом и не увидишь ушами.
Это Лигурия,
500 только на вокзале Вентимилья.
И на скалах, в церкви, в садах между склонами,
вдоль туннелей и небольших дорог, пересекающих границу
где много лет назад пассажиры гибли при контрабанде сигарет
поэтому их называют дорогами смерти.
Они умирают в очереди, идя обычным путем, не делая ничего необычного.
Это может быть однодневная поездка, так как полуденное солнце смягчается, а вечер
остывает на коре и траве и, наконец, наполняется ржавчиной и сверчками
и в течение нескольких часов неустрашимые цикады мечтают о стрекотании в тишине.
Есть и луна, и не кажется возможным, чтобы в таком пейзаже можно было умереть, сделав все, чтобы избежать смерти,
что это может быть так просто, прийти так легко,
неверный поворот после нескольких часов без еды и воды,
на несколько градусов похолоднее, полоса молнии, которая красиво выглядит из окна,
край обрыва за поворотом
неожиданное как любовь и смерть.

from Liminal (Smokestack Books 2019)

Лаура Фуско , поэт и режиссер, переведена на 5 языков и опубликована в США, Великобритании, Европе и Аргентине. Среди ее публикаций Aqua nuda (2011), Da da da (2012), La pesatrice di perle (2015), Limbo (Unicité 2018), Liminal (Smokestack Books, 2019 English PEN Translates Award),

Nadir

5 (Унисите 2020). Она исполняла свои стихи в разных странах и на фестивалях, их изучают в университетах и ​​консерваториях. Убежденная в силе Слова, она поддерживала кампании в защиту окружающей среды и защиты прав человека, в том числе Amnesty International.

Вернуться к началу

*****

Антонелла Анедда: Пять стихотворений в переводе Джейми Маккендрика

Лесбос, 2015

Они не могут идти на охоту — только они не ходят на охоту.
Они осторожно продвигаются через оливковые рощи;
если они устали, они спят,
прислонившись спиной к стенам из сухого камня.
Отсюда их разрушенный город не видно:
зарево между домами — не стерня, а запалы
с горящими раскладушками и горящими шинами.
Они могли бы отправиться на охоту, если бы у них было место
для возвращения, одеяла для своих костей и огонь
в очаге, настоящий огонь, а не огонь, который они называют
дружественным огнем, невольным врагом и детей.

ИЗГНАННИКИ

‘…plenum exiliis mare, infecti caedibus scopuli’
Тацит, Historiae , I, 2

Сегодня я думаю — среди многих мертвых — о двух
найденных в нескольких ярдах от этого солнечного берега5
под паромом, в крепких объятиях.
Интересно, могут ли кораллы вырасти из их костей,
что песок сделает с их кровью.
Итак, я учусь – поищите среди старых книг
по судебной медицине, которые есть у моего отца
, найдите пособие, где жертвы
сфотографированы рядом с преступниками
вперемешку: самоубийцы, убийцы, половые органы.
Никакого пейзажа, только стальное небо на фото,
изредка стул, торс, покрытый простынями,
футов, торчащих из каталки, голый.
Я читал. Я считаю, что правильный термин — трупная болезнь.
Кровяные скопления в нижних отделах и сгустки
сначала красный, затем синеватый, пока не превратится в пыль, и поэтому
да, вполне может в конце концов раствориться в песке.

СЛЕЗЫ

Перечитывая шестую книгу Энеиды
перед этим искусственным озером с руинами
церкви, до которой можно добраться только на лодке
Я думаю, как этот образ – дом мертвых –
сохранился на века, и как
желание загоняет живых в пасть
преисподней только для того, чтобы имитировать
невозможное объятие, и как руки надеюсь
на ощупь — ветки каменного дуба, ели,
елки — редкий в этих краях вид.
В античном пейзаже была река
, куда женщины ходили стирать свои вещи.
Расстилая простыни на камнях
они рассказывали, как тени их матерей
по очереди спускались со скалы
, чтобы вытереть продолжающие течь слезы.

ГЕОГРАФИЯ 1

Из своей географии делаю вывод, что поблизости
вулканов нет, земля не раскалывается, домов
остаются прибитыми к скале. На острове нет лавы, на
нет гадюк. Он скользит незаметно, как континенты
, которые смещаются в ритме удлинения ногтя.
Он трескается только от солнца, слишком стар, чтобы дрожать.

АНАТОМИЯ

Сардинская поговорка гласит, что дьявол
равнодушен к костям, возможно, потому, что
скелеты излучают глубокое умиротворение,
выложенные в витринах или в пустынных ландшафтах.
Мне нравятся их улыбки, полностью состоящие из зубов,
их черепа, изящество их глазниц, отсутствие
носа, пустота вокруг их пола
и, наконец, волосы, просто мишура, сдувшаяся ветром.

Не вкус к жуткому
, а голый реализм анатомии,
похвала за точность и порядок.
Считать себя без кожи
делает нас добродетельными. Возможно, нет лучшего пути на небеса
, чем вернуться в камень,
зная, что мы бессердечны.

Антонелла Анедда (Анедда-Ангиой) живет в Риме. Ее работа включает в себя стихи и эссе, а также переводы, прежде всего поэзии (включая таких авторов, как Алкмане, Овидий, Филипп Жаккотте, Энн Карсон) Приз Виареджо-Репачи. Ее последняя книга, Geografie был опубликован в 2021 году. В 2014 году она была удостоена Премии Пушкина за свои поэтические и эссеистические произведения. В 2019 году она получила докторскую степень Honoris causa Университета Сорбонны, Париж IV. Английское издание сборника ее стихов Archipelago в переводе Джейми Маккендрика было опубликовано Bloodaxe в 2014 году. Джон Тейлор

УРОК С ПОДСОЛНЕЧНОГО ПОЛЯ

под камнем, жизнь.
Он движется. Вдруг.
И ты спрячешься под другим камнем.
В своем промежуточном существовании:
Найдите силу муравья.

*

уже утро и ты здесь.
Живой нарядился — вес зовет
в глубине: ногу можно поставить,
начало брода.

*

урок поля
подсолнухов ясно
, как постоянная
энергии, исходящей из источника.

****

расстояние есть корень, между нами
точный квадрат мысли.

*

можно лишить себя страха
—на пороге, на земле, зеркале.

Один шаг, и ты высовываешься
или падаешь. Входите. — Здесь есть все, что вы забыли
пожелать.

*

разделение между воздухом и моим телом
не кровоточит: это сезон
резки. — У меня будет более яркий цвет.
Возьми. Я пробковый дуб.

****

не может рассеяться
на каждом шагу собирается снова
подобно стае, летящей вперед.

*

внутри этого корпуса
дышишь прыжками.
— У вас осталось перо
, чтобы воссоединиться с видом.

*

вы написали. Вы потеряли — чистый лист бумаги
, жизнь в лимане
для плотины и ее непрозрачного зеркала.

*

снова быть грудой камней
чтобы обозначить путь
сделать себе след со своей могилой.

*

пустыня бумаги
и пленки достижений.
Пора вспахать поле зрения.
Ждать дождя
с опустошенными комьями грязи.
И мы всплывем на поверхность
, населяя эту сферу
как карусель или гнездо.

Франка Манчинелли родилась в Фано, Италия, в 1981. Ее первые два сборника стихов, Mala kruna (2007) и Pasta madre (2013), были отмечены несколькими премиями в Италии и позже переизданы вместе как A un’ora di sonno da qui (2018). — книга, которая сейчас доступна в переводе Джона Тейлора под названием « В час сна отсюда, » (Bitter Oleander Press, 2019). В 2018 году также появился ее сборник стихов в прозе Libretto ditransto , опубликованный издательством Bitter Oleander Press под номером The Little Book of Passage 9.0006 . Журнал «Горький олеандр » посвятил ее творчеству специальную статью с подробным интервью в своем осеннем номере 2019 года. Ее новый сборник стихов Tutti gli occhi che ho aperto / Все глаза, которые я открыл , вышел в Италии в сентябре 2020 года. Большинство стихов из этой новой книги, а также значительное количество ее прозаических текстов и личные эссе уже переведены и опубликованы в журналах: The Bitter Oleander, Trafika Europe, Journal of Italian Translation, Strands, AzonaL, Osiris, The Blue Nib, Right Hand Pointing, Bengaluru Review, January Review, The Fortnightly Review, Cholla Иглы и Богомол.

Вернуться к началу

*****

The Translators

Allen Prowle Переводы стихотворений Леонардо Синисгалли и сонетов Хорхе Луиса Борхеса, выполненные 9 предыдущими номерами в00 Окно . Его перевод «Маков» Бертолуччи был удостоен премии Стивена Спендера в 2007 году.0005 Ваш зов не дает нам уснуть (2013), стихи Рокко Скотелларо в соавторстве с Алленом Праулом; Isabella , стихи поэтессы эпохи Возрождения Изабеллы Морра (2019) и стихи Лауры Фуско в Liminal (PEN Translates award 2019) и Nadir , ожидается в 2022 году. Некоторые из ее собственных стихов можно найти на: http://www. Стихиpf.co.uk/carolinemaldonadopoems.shtml

Адель Бардацци — экстраординарный младший научный сотрудник Королевского колледжа в Оксфорде. Она автор Эухенио Монтале: Поэтика траура (Питер Ланг, 2021 г.), соредактор журналов «Гендер и власть в разных дисциплинах, пространстве и времени» (2020 г. ) и «Зияющая рана: траур в итальянской поэзии» (Легенда 2022 г.). Она является соучредителем Italian Poetry Today.

Кьяра Саломони — итальянская поэтесса и переводчик, живущая в Лондоне. Ее переводы Андреа Занзотто и Коррадо Говони появились в Poem, Blue Nib, Wild Court и на канале Translators Aloud You. Ее перевод стихотворения Сильвио Рамата получил почетную награду премии Стивена Спендера 2014 года. Ее собственные стихи можно найти на http://www.poetrypf.co.uk/chiarasalomonipage.shtml

Олмо Кальцолари учится в докторантуре Оксфордского университета. Он является одним из основателей Королевского колледжа итальянской поэзии сегодня и участвует в координации учебного центра Leopardi Studies в Оксфорде.

Питер Робинсон  опубликовал книги афоризмов, рассказов, художественной литературы и литературной критики. Он был награжден премией Челтнема, премией Джона Флорио и двумя рекомендациями Общества поэтических книг за некоторые из его сборников стихов и переводов. Его Собрание стихов 1976-2016 было опубликовано Shearsman Books в 2017 году. Добрый день, мистер Иншоу , стихи, посвященные творчеству художника, появились в издательстве Two Rivers Press в 2020 году, как и Poetry & Money: A Speculation от Liverpool University Press. . Shearsman Books опубликует The Personal Art: Essays, Reviews & Memoirs и Peter Robinson: A Portrait of his Work под редакцией Тома Филлипса в 2021 году. , премия Хоторндена и премия Чолмондели. Он перевел Роман Джорджио Бассани «Феррара » и его переводы стихов Валерио Магрелли и Антонеллы Анедды получили приз Джона Флорио. Его последние публикации — иллюстрированный поэтический буклет The Years (Arc, 2020), получивший премию Майкла Маркса за иллюстрации, и сборник эссе о переводе, искусстве и поэзии The Foreign Connection (Legenda, 2020).

Джон Тейлор — американский писатель, критик и переводчик, проживающий во Франции. Среди его многочисленных переводов французской и итальянской поэзии есть книги Филиппа Жаккотте, Жака Дюпена, Пьера Шаппюи, Пьера-Альбера Журдана, Хосе-Флоры Таппи, Пьера Волена, Жоржа Перроса, Лоренцо Калоджеро и Альфредо де Пальчи. Он является автором нескольких томов короткой прозы и стихов, последний из которых — 9.0005 Темное сияние, Травянистые лестницы, Воспоминания о воде и двадцати пяти деревьях и «двойная книга» в соавторстве с Пьером Шаппюи, Записная книжка облаков и Записная книжка хребтов. Его первые две книги, Присутствие вещей прошлого (1992) и Тайны тела и разума (1998), только что были переизданы издательством Red Hen Press.

Вернуться к началу

Нравится:

Нравится Загрузка…

Элейн Файнштейн. Литературный журнал «Кардинальные точки»

Марина Цветаева. 1940

Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) была дочерью профессора изящных искусств Московского университета и выросла в материальном достатке. Ее мать, Мария, была самой влиятельной фигурой в доме; одаренная женщина, горькая сила, она отказалась от своей первой любви, чтобы выйти замуж за вдовца, намного старше себя. Ее значительные музыкальные таланты были расстроены, и она направила всю свою энергию на образование Марины, ее не по годам развитая старшая дочь. Настаивание на часах музыки практика и строгий отказ от всяких похвал сделали детство Марины необычайно суровым. Когда Марине было 14 лет, ее мать умерла от туберкулеза, выразив страстное равнодушие к миру, который она покидала: «Я сожалею только о музыке и солнце». После ее смерти Марина оставила занятия музыкой и начала развивать свое увлечение для литературы. «После такой матери, — размышляла она, — у меня был только один выход: стать поэтом. Мать осталась в ее снах, иногда как вожделенный, благожелательный образ. Однако в одном сне Цветаева встречает согбенную старуху, которая удивительно шепчет: милая. Это колдовская старуха русского фольклора, и мы снова встречаемся с ней в жестокой сказке Цветаевой «На красном коне». К 18 годам Цветаева приобрела достаточную репутацию поэта, чтобы быть желанной гостьей на крымской даче Максимилиана Волошина. Там она познакомилась со своим будущим мужем, Сергеем Эфроном, наполовину евреем-сиротой предыдущего поколения. революционеров. В 17 лет он был застенчивым, с огромными серыми глазами, пораженным поэтическим гением Цветаевой. Они мгновенно влюбились друг в друга, и это была самая преданная привязанность, которую когда-либо находила Цветаева. Они поженились в январе 1912 года. В течение двух лет после свадьбы они были безответственно счастливы вместе. Сережа, как его обычно называли, был начинающим писателем и обаятельным актером. Большинству людей, знавших Эфрона, он нравился, но некоторые считали его слишком во многом находился под влиянием жены. Физически он, конечно, был слаб — всю жизнь болел туберкулезом, — но Ирма Кудрова недавно разрешила доступ к файлам его 1940 допросов НКВД выявили человека необыкновенной смелости и принципиальности. Когда в августе 1914 года началась война, Сережа очень хотел поступить на военную службу и был отправлен сначала на фронт санитаром в санитарном поезде. Вскоре после этого Цветаева влюбилась в Софью Парнок, талантливую еврейской семье в черноморском порту Таганрог. Цветаеву в раннем подростковом возрасте дико, но невинно привлекали красивые молодые девушки, но Парнок была известна как лесбиянка. никогда не было главной скрепой в привязанности Цветаевой к Сереже. Цветаева была хорошо обеспечена после смерти отца в 1913 году, и на 15 месяцев она отдалась своей страсти к Парнок, мало думая о муже и двухлетнем ребенке. даже побывал на даче у Волошина. Лирика Парнок и более чувственна, и менее мучительна, чем другие любовные стихи, написанные Цветаевой. У Сергея была своя короткая любовная связь. В стихах Парнок о Цветаевой она описывает ее как «неуклюжую девочку», но ее заявление о том, что она первой доставила Цветаевой сильное сексуальное удовольствие, могло быть не более чем хвастовством. В любом случае, когда дело дошло до Вскоре стало ясно, что именно с Сережей Цветаева чувствовала самую сильную связь. Когда пришла революция, она лежала в больнице, рожала второго ребенка. Разлучившись с ним в суматохе начала Гражданской войны, она написала в своем дневнике: «Если Бог совершит это чудо и оставит тебя в живых, я пойду за тобой, как собака». Сквозь московский голод Цветаева с двумя детьми жила в Борисоглебском переулке, в неотапливаемых комнатах, иногда без света. Ей и Эфрону предстояло разлучиться на пять лет. В те годы она и ее старшая дочь Ариадна, были почти как сестры. Аля, как ее обыкновенно называли, была таким же не по годам наблюдательным ребенком, как и сама Цветаева. Вот как она пишет о Цветаевой: ‘Моя мама совсем не похожа на мать. Матери всегда считают своих детей замечательными, и других детей тоже, но Марина не любит маленьких детей… Она все время куда-то спешит. У нее большая душа. Добрый голос. Быстрая походка. У нее зеленые глаза, крючковатый нос и красные губы.. Руки Марины все в кольцах. она не любит, когда ее беспокоят глупыми вопросами.. Семье пришлось плохо во время московского голода. Марина не умела обменивать безделушки на еду, и они с Алей часто питались картошкой, сваренной в самоваре. Иногда они вместе выезжали на санках в мороз, чтобы обменять крышки от бутылок на несколько копеек, часто оставляя младшую дочь Ирину, привязали к ножке стола, чтобы не причинить ей вреда. Зимой 1919-1920 годов, когда голодная смерть казалась неизбежной, Цветаева поместила обоих детей в Кунцевский приют, который, как считалось, снабжался американской продовольственной помощью. визита, у Альи была высокая температура, и Цветаева, испугавшись, повела ее домой, чтобы вылечить ее. Аля выдержала, но Ирина умерла от голода в детском доме 19 февраля.20. Цветаева не смогла заставить себя пойти на похороны. Она обвинила сестер Сережи, возможно несправедливо, в том, что они отказались ей помочь, заявив, что они вели себя «по-звериному». Она сказала всем своим друзьям написать Сереже, что ребенок умер. от пневмонии, а не от голода. Ходило много слухов о том, что она не заботится о ребенке. Конечно, она никогда не была так близка с Ириной, как с Алей. На следующий год наступило новое увлечение — Евгений Ланн, поэт, друг ее сестры Аси — унизительное неприятие им и тревога за Сережу по мере приближения разгрома Белой Армии. 19 января.21 года Цветаева написала стихотворение безжалостного исследования природы своего вдохновения: «На красном коне». По тональности оно напоминает тон других ее фольклорных стихотворений того периода, таких как «Царь-девица» (1920) и «Любовник». (1922), но рассказ «На красном коне» взят не из афаньевских сказок; это ее собственное изобретение. Красавец-наездник с неумолимой жестокостью требует, чтобы все остальные ее чувства были принесены в жертву ради него. Эти сказочные жертвы, однако, не гарантируют его доброты, и встречная старуха открывает суровую правду: «Твой ангел не любит тебя». Освобожденная от надежды завоевать его расположение, она бросается в бой в образе мужчины. И он шепчет Я хотел это Вот почему я выбрал тебя. Ты моя страсть, моя сестра, Минет до конца времен, mybrideof ice — в доспехах — Мое.Ты останешься со мной… В 1922 году Гражданская война закончилась победой большевиков. Илья Эренбург, который всегда был на связи со своими друзьями, узнал, что Сережа совершил побег в Праге, где ему была предложена студенческая стипендия для обучения в университете. Он сообщил Цветаевой известие, и она, не раздумывая, с Алей приготовилась отправиться в ссылку, чтобы присоединиться к нему, — правда, надо сказать, что Цветаева нашла Берлин почти непреодолимо захватывающее на этом пути. Когда семья воссоединилась, она была потрясена, обнаружив, как мало изменился Сережа по сравнению с мальчишеским молодым человеком, которого она помнила. дали комнату в студенческом общежитии, а Цветаева и Аля жили в поселке Горни Мокропский. Поначалу Цветаеву приветствовали в Праге как крупного литературного деятеля, но вскоре ее более традиционные соотечественники отвернулись от нее. Она потерпела неудачу, как Нина Берберова поясняет в своей автобиографии . Курсив мой , чтобы показать домашние изящества, которые делают бедность терпимой. Мужчины сравнимого гения обычно находят женщину, которая позаботится о них. Анна Ахматова, единственная равная Цветаевой как русская женщина поэт, всегда находила друзей, которые заботились о ней, даже в старости. Цветаевой повезло меньше, и она возмущалась бременем повседневности. некоторые из ее величайших стихов: «Поэма конца», «Поэма горы» и «Попытка ревности». Родзевич закончил роман и женился на «обычной» женщине с частным доходом. Когда я познакомился с Родзевичем в 1970-х годах, когда писал свою биографию. Он был красивым, хорошо одетым мужчиной позднего среднего возраста. Его жена так ревновала его, что он соглашался встретиться со мной только тогда, когда был уверен, что она будет Он говорил о своей любви к Цветаевой как un grand amour и показал мне нарисованный им портрет, который хранил в запертом ящике стола. Почему же тогда он прекратил их роман? за Сережу. Я был настроен скептически, но я уже подозревал его. Он сражался в Красной Армии во время Гражданской войны, но сказал эмигрантам в Праге, что был частью Белой Армии, — хорошо продуманная уловка, которая не предполагала, что он заслуживает особого доверия. Однако у него было еще два секрета, которые я открыла мне совсем недавно. Я знала, что он был активным участником евразийского движения — вместе с Сережей, получавшим от этого жалованье, и мужем моей старой кембриджской подруги Веры Трейлл Питером Сувчинским. Я также знал, что это стало прикрытием для НКВД. Чего я не догадался, так это того, что Родзевич сам работал советским агентом. Не догадывался я и о том, что он был любовником Веры Трейлл. Последнее видно из интимного и продолжительного обмена письмами, обсуждаемого в книге Ирмы Кудровой 9.0849 Смерть поэта (2004) и проливает новый свет на раздраженное пренебрежение Верой женственности Цветаевой, хотя она и восхваляла свой поэтический гений. В одном Родзевич был достаточно точен. Горе, связанное с Цветаевой, довело Сережу до того, что он бросил ее. Когда же он предложил Цветаевой расстаться, она растерялась. «Две недели она была в помешательстве. в конце концов она сообщила мне, что не может покинуть меня, так как не может насладиться ни минутным покоем». Цветаеву часто обвиняли в том, что она предпочитала завязывать свои самые близкие отношения на расстоянии, обычно выдумывая качества их получателей. Действительно, она была затянута эпистолярным романом с молодым берлинским критиком, которого она никогда не встречала, в тот самый момент, когда она вошла в нее. роман с Родзевичем. Другое дело ее важные отношения с Борисом Пастернаком. Во-первых, они были инициированы им, и его энтузиазм был равен ее энтузиазму. Они с Пастернаком только немного знали друг друга в Москве; хотя он был одним из поэтов, которыми она больше всего восхищалась. Пастернак писал ей, прочитав экземпляр ранних стихов Цветаевой, пораженный ее лирическим гением. вернула ей чувство собственного достоинства. Их переписка продолжалась с нарастающей теплотой, поскольку обменивались стихами и планами стихов. Она нашла родственную душу. Вскоре он предложил ей присоединиться к нему в Берлине, где он навещал своих родителей. вовремя оформить правильные бумаги, и он вернулся в Россию, так и не встретившись с ней, хотя они продолжали планировать это. В 1931 году, когда она узнала, что Пастернак расстался с женой, она, кажется, испытала какую-то панику. Она писала своей подруге Раисе Ломоновой: мы можем быть вместе. Но катастрофа встречи все откладывалась. «Вероятно, она боялась быть отвергнутой как женщина. Цикл ее стихов, Wires , представляет собой выдающийся пример стихов, которые он почерпнул из нее. Два из них были в моей предыдущей подборке, но оба здесь изменены, а остальные 12 теперь включены. Единственным другим поэтом, которому Цветаева писала с таким же воодушевлением, был Райнер Мария Рильке в 1926 году. Переписка началась после того, как Леонид Пастернак, отец Бориса, художник, получил письмо от Рильке, чей портрет он написал во время визита немецкого поэта в Москву. В своем письме Рильке хвалил стихи своего сына, которые ему удалось прочитать во французском переводе, сделанном Полем Валери. восприняла эту возможность с энтузиазмом, может быть, даже слишком с энтузиазмом для Рильке, который лежал смертельно больной в санатории. отказ. Есть грустная открытка из Бельвю от 7 ноября 1926, на котором Цветаева пишет просто: Дорогой Райнер, Здесь я живу. Ты все еще любишь меня? Марина Элегия, которую она написала на его смерть в конце 1926 года, была с большим красноречием проанализирована в эссе Иосифа Бродского «Сноска к стихотворению». он помещает его, чтобы начаться на «High C». В нем мы переносимся из обычной болтовни литературного мира, чтобы оглянуться на землю, как будто из театральной ложи далеко во вселенной. Интересно, ты когда-нибудь думал обо мне? Что ты чувствуешь сейчас, как там наверху? Каким был твой первый взгляд на Вселенную, последнее видение всей планеты — который должен включать оставшегося в нем поэта, еще не прах, еще дух в теле — виден с любого расстояния миль от Сотворения в вечность, намного выше Средиземное море в хрустальном блюдце — куда бы вы еще посмотрели, высунувшись с локтями на краю ложи если бы не эта поэтесса, с ее многочисленными горестями… У Сережи и Марины до переезда в Париж был еще один ребенок, сын Георгий. болели, и Цветаева пыталась поддерживать свои финансы за счет статей в русскоязычной прессе и благотворительных пожертвований от более богатых друзей. Время от времени она читала, для чего ей приходилось выпрашивать простое моющееся платье у своей чешской подруги Анны Тесковой. Как она писала в письмо Тесковой: «Нас пожирают уголь, газ, молочник, булочник. единственное мясо, которое мы едим, — это конина». Сережа перешел от поддержки евразийского движения к работе непосредственно в Союзе репатриации русских за границу. От этой организации он получал небольшую зарплату. Цветаева очень мало интересовалась характером этого произведения. Ее собственная изоляция среди белоэмигрантов росла, и не только из-за ее отказа подписать письмо, осуждающее Майковского как поэта после его самоубийства. «В Париже, — писала она своей чешской подруге Анне Тесковой, — ненавидит меня; они пишут обо мне всякие гадости, всячески упускают меня из виду и так далее». К сожалению, она стала чувствовать себя такой же изолированной и в собственном доме. Алье, когда-то такой близкой, стало легче общаться с отцом. И Сережа, и Аля двигались к идеалам социализма по мере развития тридцатых годов. Как только Аля получила паспорт от советского режима, она самостоятельно вернулась в Россию. Сереже никогда не будет легко сделать то же самое. следовательно, маловероятно, что наемный убийца причастен Сережи к убийству перебежчика Игнаса Рейсса в сентябре 1937 года. Цветаева ничего не догадывалась о его деятельности, пока советский режим не организовал его возвращение в Россию, чтобы предотвратить его арест. полиция допросила ее, она не могла поверить, что Сережа виновен в таком предательстве. С его отъездом у нее больше не было никакого источника дохода. Ни один эмигрантский журнал не опубликовал бы ее. Друзья, которые когда-то поддерживали ее, отвернулись. . Какое-то время она снова жила в Праге. Немецкое вторжение сделало это невозможным. К 1939 году у нее и Георгия не было другого выбора, кроме как последовать за Эфроном обратно в Россию, как когда-то она последовала за ним в изгнание; как собака», — отметила она в дневнике, который написала на борту «Марии Ульяновой» 12 июня 1939, повторяя ее предыдущее обещание. Никто не предупредил ее о сталинском терроре, даже Пастернак, который ненадолго встречался с ней в Париже в 1935 году во время мирной конференции, которую она назвала «несовещанием». ‘, уже поглотил ее. Она обнаружила, что Эфрону дали небольшой дом в Болшево, недалеко от Москвы. Другие новости были обескураживающими. И ее сестра Ася, и ее племянник были арестованы. Ее старый друг князь Мирский, убежденный коммунист и блестящий литературный критик, также был заключен в тюрьму. Осип Мандельштам был мертв. Цветаева чувствовала себя одинокой в ​​Болшево, даже когда ее оставшаяся в живых семья все еще была с ней. Другие члены семьи были членами группы советских агентов, завербованных Сережей во Франции. Ее сын, красивый молодой человек, наслаждался подростковым возрастом. флирта. У Цветаевой не было ни времени, ни сил, чтобы написать что-то кроме обрывков. «Помои и слезы», — записала она в блокноте. Год заключения фашистско-советского пакта был кризисным. Дальше было еще хуже. Сначала Алью арестовали и жестоко допросили; в результате она заклеймила Сережу как французского шпиона. Алья была приговорена к 15 годам ГУЛАГа, несмотря на ее «признание». Затем был арестован и сам Сережа. Когда Цветаева приехала в Москву, она обнаружила, что старые друзья боятся встречаться с ней, как с родственницей осужденных преступников. Даже Эренбург был резок и озабочен. Пастернак принял ее без малейшего интима на вечере для грузинских друзей. встретиться с ней на квартире Виктора Ардова на Ордынке, что было проявлением некоторого мужества, так как ее собственный сын Лев уже находился в лагерях. «Поэма без героя», иронически отметив, что Цветаева возражала против использования ею фигур из комедия дель арте .Цветаева прочитала свою часть «Покушения на комнату», которую Ахматова нашла слишком абстрактной. Две женщины были очень разными существами. Цветаева не считала себя красивой женщиной. Она как-то пренебрежительно заметила, что, хотя она и будет самой важной женщиной во всех воспоминаниях ее друзей, она «никогда не считалась в мужском настоящем. «После того, как ее роман с Родзевичем закончился, она остро написала своему молодому другу Бахраху в Берлин: «Быть ​​любимой — это то, чем я не овладела искусством». И все же у Цветаевой было собственное чувство величия. Она знала, что принадлежит к лучшим поэтам своего века. Она не совершила ошибку, стирая различие между служением поэзии и служением Богу, так же как не допустила бы для поэзии утилитарной надежды на то, что Искусство может принести гражданское благо. В заключительном отрывке из «Искусства в свете совести» Она поясняет: «Быть ​​человеком важнее, потому что это нужнее. Врач и священник важнее в человеческом отношении, все остальные важнее в социальном». Цветаева писала не более чем обрывки журнала в течение почти двух лет. Когда немцы вторглись в Россию в 1941 году, Цветаева эвакуировала себя и Георгия в Елабугу в Татарской республике, через реку Каму от Христополя, где Союз писателей проживал ключевых писателей. работы для нее не было. Ее нерешительность была очевидна для Лидии Чуковской, подруги Ахматовой. Может быть, она услышала тогда, что Сережа уже был расстрелян на Лубянке. Каков бы ни был спусковой крючок, охватившая ее депрессия усугубилась неприязнью Георгия, когда она вернулась в деревенскую избу в Елабуге. Там она покончила с собой, повесившись на гвозде 31 августа 1941.

Стихи Марины Ивановны Цветаевой

​

Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) была одной из величайших поэтесс 20 века в России и, по мнению Иосифа Бродского, самой новаторской. В Москве есть дом-музей Цветаевой. Была замужем за Сергеем Эфроном, от которого родила троих детей. После того, как он был казнен за шпионаж в 1941 году, она покончила жизнь самоубийством в том же году.

Вот семь стихотворений Марины Ивановны Цветаевой, переведенные с русского на английский американским поэтом-эмигрантом Стивеном А. Розвенцем и профессором русского языка, литературы и культуры Университета Южной Флориды Виктором Пеппардом.

1.

Animal — Barn,

Pilgrim — Road,

Труп — Канафа,

Каждому свое.

 

Жена лукавит,

Царь собирает,

И воздаю хвалу

Твое имя зовет.

1916

 

​

​

2.

 

Четыре года.

Глаза застыли кубиками,

брови уже обречены,

с кремлёвских высот

сканируем

впервые сегодня

льдину.

 

Льдины, ледяные корки

и купола.

Кольцо золотое,

слинг серебряное.

Скрещенные руки,

немой рот.

Нахмуренный лоб – Наполеон!

Созерцать Кремль.

 

«Мама, а куда девается лед?»

«Вперед, мой лебедь.

Мимо дворцов, церквей, ворот –

Вперед, мой лебедь!

Озадаченный взгляд.

«Ты любишь меня, Марина?»

«Очень».

«Навсегда?»

«Да».

Sunset’s Sop,

надо вернуться:

Тебе в детскую, а мне –

читать грубые письма

которые кусают губы.

ICE

поддерживает поток

.

24 марта 1916

3.

Возврат босса

Лейм -лошадь.

Ржавый меч.

Кто он?

Какой-нибудь любимый начальник?

 

Часы вздохнули.

Века шагнули вперед

Глаза вниз.

Все есть.

 

Враг–друг.

Шип-лавр.

Мечты колотые

Колючая хрипотца.

 

Ржавая лошадь.

Хромой меч.

Филейный плащ.

Тотем прямой спиной.

 

4.

 

Я так рада, что вы не одержимы мной.

Я в восторге, что не одержим тобой.

Эта земная сфера такая тяжелая

Не уплывет ни из-под меня, ни из-под тебя.

Я рад, что я могу быть вагся —

рассеян — и не игрушку со словами,

не смягчают какую -то удушающую волну,

наши рукава едва дразнят.

Я несказанно рад, что испытать мой лик

Другого сладко обнимешь,

И не предскажешь, я сгорю в аиде

За то, что не жадно целую твою.

Что ласковое имя мое, милый мой,

Не ляпнешь ругаться день и ночь . . .

, что эта церковь — прикосновение тише

не будет петь Аллилуйя на таких высотах!

благодаря вашему сердцу кулак сжал

, которые не зная себя!

Люби меня так: за безмятежные ночи,

За редкость свиданий на закате,

За отсутствие вечерних прогулок под лучами луны,

За то, чтобы солнце никогда не освещало и восторженные головы –

За то, что ты не одержим – увы – мной ,

Для меня не одержима – увы – тобой!

 

 

 

5.

 

Ну и зачем такие ляпы?

Драма такая глупая и глупая.

Не есть, чтобы бормотать свой суп.

Выверни кулаки из глаз.

 

Нет причин дурачиться.

Я твой отец, а не прогорклый парень.

Так зачем глотать икать, что плакать?

Какой ты тип мужчины?

 

Выверни эти кулаки из глаз.

Как насчет всего этого ля-ля поплакать?

 

​

​

6.

 

Крошечные руки холодно мнут

Их халат.

 

Наша избалованная девчушка дрожит призрачно-белой,

        Внучка бабушка эклектика заряжена

С мгновением – «Ф».

 

          Знающий взгляд Учителя не верит

       Слезы с пустых крокодильих морд.

   О милая дорогая! «F» — одно ужасное поражение.

Первый позор ребенка.

7.

Еще один разрывочный сарай

Для того, что идет впереди,

Я опустите ваше кольцо в

, так что вы можете влажно волновать его

на пальце.

Другие приобретают мужчин,

золотые кольца для исправления,

серьги из лунного камня,

у меня есть слеза,

какое-то жидкое бирюзовое отчаяние

которое высохнет с рассветом.

Можешь носить какое-то время,

воспоминания все еще живы,

когда наступит новая волна

если ты больше не сможешь носить,

брось это в глубокую 

провел ночь в каком-то колодце.

VIC Язык, литература и культура в Университете Южной Флориды в Тампе. Он опубликовал статьи на английском и русском языках о русских писателях от Бабеля до Замятина, монографию о Юрии Олеше и книгу в соавторстве с Джеймсом Риорданом о советской спортивной дипломатии. Он также опубликовал ряд статей о Нормане Мейлере и русской литературе. Кроме того, Пеппард опубликовал переводы стихов Некрасова и Евтушенко и сочинил собственные оригинальные стихи на русском языке.

​

Стивен А. Розвенк – широко публикуемый поэт-эмигрант, который в настоящее время проживает в Таиланде. Он опубликовал шесть сборников стихов: «Четвертый поворот», «Грасс Хилл», «Экфрастические соловьи», «Печенье с предсказаниями Новой Англии», «Смерть — это рождение» и «Тайский дневник». Более двухсот его стихов были опубликованы по отдельности в многочисленных литературных журналах: The Mailer Review, Buddha Poetry Review, Blue Lake Review, Dm Du Jour, Equinox, Eunoia Review, Glass Poetry, Naugatuck River Review, New Pattaya Review, Philadelphia Poets, «Поэты против войны», «Таверна сливового дерева» и «WordPeace». В прошлом он был получателем двух грантов Совета по искусству Вильямсбурга, Массачусетс, на поэзию.

​

​

​

​

Марина Цветаева — Волны Поэзии

07.12.2021 07.12.2021 ~ Вероника ~ 1 комментарий

Вас интересует ЛГБТКИА+ литература? Хотите узнать больше о малоизвестных сапфических авторах из разных эпох и уголков мира? Тогда этот подкаст идеально вам подходит! Первый выпуск программы «Сапфическая литература», которую ведет Вероника Сизова, рассказывает о жизни и творчестве Марины Цветаевой, русской поэтессы начала ХХ века. В этом выпуске также представлено прочтение первого стихотворения из ее цикла «Подружка», посвященного Софье Парнок, и подробно рассмотрен исторический контекст этого издания, а также лирические образы, которые Цветаева использовала в стихотворении. Приглашаем слушателей принять участие в голосовании и выбрать автора следующего выпуска!

Продолжить чтение «Подкаст о сапфической литературе» →

Нравится:

Нравится Загрузка. ..

19.06.2021 19.06.2021 ~ Вероника ~ 10 комментариев

Иллюстрация: Jeunes femmes sur la lande au clair de lune by Marcel Rieder

  Мой перевод: 
***
Лазурные холмы под Москвой задерживаются,
Смола и пыль — в тепловатом воздухе.
Весь день сплю, весь день смеюсь — скажем так
Я восстанавливаюсь после зимы.
Я иду домой в полной тишине:
За ненаписанные стихи — никаких угрызений совести!
Я предпочитаю каждому стиху
Грохот колес, запах жареного миндаля.
Когда разум прекрасно пуст,
Всегда вините сердце — оно слишком полно!
Словно волны, разбегаются дни мои;
С моста я смотрю, как они падают в изобилии.
Чьи-то взгляды слишком мягкие и нежные
В нежности слегка нагретого воздуха...
Я подпадаю под чары лета,
Едва оправился от зимы.
(13 марта, 19 марта15) 

Читать далее «Мой перевод цикла Марины Цветаевой «Подружка» — часть 9» →

Нравится:

Нравится Загрузка. ..

11.06.2021 ~ Вероника ~ 6 комментариев

Иллюстрация:  Rêverie au clair de lune Рене Балада (французский, 20 век)

  Мой перевод: 
***
Полночь — над кофейной гущей
Она плачет, глядя на восток.
Ее рот невинен и свободен,
Наполовину цветок, наполовину зверь.
Скоро полумесяц — молодой и стройный —
Сменит алый рассвет
Все свои гребни я отдам,
Все мои кольца - тебе одной!
Растущая луна между ветвями
Никого не приютил.
Я отдам тебе все свои браслеты,
Все мои цепи - тебе одной!
Как будто под тяжелой гривой
Твои светящиеся зрачки сияют!
Товарищи зря завидуют? -
Чистокровные лошади остаются налегке!
(6, 19 декабря14)
 

Читать далее «Мой перевод цикла Марины Цветаевой «Подружка» — часть 8» →

Нравится:

Нравится Загрузка…

21.04.2021 ~ Вероника ~ 8 комментариев

Иллюстрация:   Элегантные сестры Ревентлоу Генриха Августа Георга Шитта (1840-е гг. )

  Мой перевод: 
***
Ее шея поднята — молодая и свободная,
Как весна в мечтах.
Кто знает ее имя, кто знает ее возраст,
Кто — дом, кто — век?
Нет света на этих кривых губах —
Капризная и нежная —
Но я ослеп и затмил
У ее храма Бетховена.
Он делает меня нежным — ясным и светлым,
Ее лицо, расплавленный овал,
Ее рука, в которой поместился бы кнут,
И — в серебре — опал.
Смычок скрипки мог бы служить ей рукой,
Но в шелка пошло,
Как неповторима эта рука,
Уникальная, любимая рука.
(10 января, 1915) 

Читать далее «Мой перевод цикла Марины Цветаевой «Подружка» — часть 7» →

Нравится:

Нравится Загрузка…

01.03.2021 01.03.2021 ~ Вероника ~ 20 комментариев

Иллюстрация:   «Зима» by Эдуард Биссон (француз, 1856–1939)

  Мой перевод: 
***
Как весело засияли снежинки
 Твой — серый, мой — соболиный мех,
 Как на рождественской ярмарке волновались
 Мы искали ленточки — лучше всего. 
 Какой розово-розовый и очень вкусный
 Я съел слишком много вафель — шесть!
 Как радовала меня каждая рыжая лошадка —
 В честь Твоих благородных дел.
 Как продавцы торговали одеждой — полной, как паруса, —
 Продавали самые дешевые клочья и ругались,
 Как у московских дам, молодых и странных,
 Деревенские женщины замерли в страхе.
 Как вечером, когда толпа разошлась,
 Мы вошли в собор, скучая,
 Как на лице Девы Марии лишено
 Твой взгляд упал, как торжественный меч.
 Каким мрачным было ее лицо и кротким
 Любовь в ее измученных глазах,
 Заперта в киоте с пухленькими ангелочками
 С елизаветинских времен.
 Как Ты нежно отпускаешь мою руку
 И прошептал: "О, я так хочу ее!"
 Как ты осторожно поставил свечу
 В канделябре - желтый, высокий...
 — О, с опалом таинственным кольцом
 Твоя рука! -- О, все мое жалкое положение --
 Как я обещал Тебе, моя дорогая,
 Чтобы украсть этот шедевр сегодня вечером!
 Как добраться до гостиницы этого великого монастыря
 — Грохот колоколов и заходящее солнце —
 Благословен, как две крещеные девушки с честностью
 Как батальон, мы пришли. 
 Как я говорила Тебе — оставаться такой же прекрасной —
 С возрастом — и всегда рассыпала соль,
 Как трижды — Ты был так разъярен —
 В картах мой Король Червей выиграл.
 Как Ты сжал мои волосы в сладком упреке,
 Лаская каждый локон —
 Как холодно было Твоей эмалевой цветочной броши
 Что заставило мои губы дрожать и гореть.
 Как я против Твоих тонких пальцев.
 Почистил мою усталую, сонную голову,
 Как Ты дразнил меня, как младенца,
 Как Ты любил меня просто так…
(19 декабря14) 

Читать далее «Мой перевод цикла Марины Цветаевой «Подружка» — часть 6» →

Нравится:

Нравится Загрузка…

13.01.2021 ~ Вероника ~ 9 комментариев

Иллюстрация:  Леди перед зеркалом Джона Уайта Александра

 ***
Я хочу спросить зеркало
С пыльными, туманными мечтами,
Какой дорогой, какой страной Ты пройдёшь,
И где сияет Твой приют.
Вот я вижу: высокая мачта корабля,
А Ты - на палубе один. ..
Ты - в паре поезда... Поля в сумерках
Мрачны и заброшены...
Сумрачные луга купаются в росе,
Вверху - вороны парят...
На четыре ветра я развею Тебя
И благослови Твою душу!
3, 19 мая15 

Нажмите, чтобы увидеть оригинал стихотворения

Нравится:

Нравится Загрузка…

10.08.2019 31.08.2019 ~ Вероника ~ 25 комментариев

Иллюстрация: Преданность: две подруги, Анри де Тулуз-Лотрек, 1895

 *** 
 Тебе было лень одеться, 
 Слишком лень было подняться с кресла. 
 - Хотя твой следующий день мог бы быть благословлен 
 Моим чистым весельем и смехом. 
 Ты больше всех смущался 
 Гулять ночью среди снегопада. 
 - Хотя бы часы Твои могли быть смелыми 
 С волненьем моим - веселым, юношеским. 
 
 Милый мой, Ты не хотел зла, 
 Так необратимо добр. 
 - Ты была вся невинность и прелесть, 
 Я был юношей, что прошел мимо Тебя.  
 
 25 октября 1914 года 
 

Нажмите, чтобы увидеть оригинал стихотворения

Нравится:

Нравится Загрузка…

03.08.2019 31.08.2019 ~ Вероника ~ 3 Комментарии

Иллюстрация: «Сиденье у окна» Роберта Бернса, 1905–1906 гг.
Обработка изображения: Паскаль Клери

 *** 
 Весь день я просидела у окна, 
 Снег таял повсюду. 
 Мой разум был трезв, грудь - нежна, 
 Снова я живу без забот.
 Не знаю почему. Это, должно быть, истома, 
 Простое изнеможение души, 
 Я просто не мог взять в руки 
 Мой карандаш - буйный и дерзкий.
 Так я и стоял - туманный подзор - 
 Затаил и зло, и ласку, 
 Мой палец нежно нарушил тишину 
 Постучав по хрупкому стеклу.
 Мой дух не хуже и не лучше 
 Чем любой незнакомец - кого я встречал, - 
 Чем лужицы перламутрового блеска, 
 Зеркальное небо над моей головой,
 Чем птица в полете, такая свободная и бесстрашная, 
 Чем Гоночная собака с пушистыми ушами, 
 И даже нищая певица 
 Больше не может довести меня до слез.