почему говорить с самим собой полезно для психического здоровья

Хорошо ли вести разговоры с самим собой или не очень? Является ли это нормой или говорит о психических проблемах? По этому вопросу было проведено множество исследований. Более 90% всех людей разговаривают сами с собой в мыслях, а иногда даже говорят вслух. Это просто странная привычка? И почему мы любим вести беседы в своей голове? Научные исследования дают однозначный ответ: самостоятельные разговоры оказывают большое влияние на благополучие и удовлетворение.

Беседы с самим собой позволяют справляться с негативными эмоциями

Исследовательская группа из Мичиганского государственного университета обнаружила, что разговоры с собой помогают лучше справляться с эмоциями. Исследователи подвергли испытуемых воздействию различных критических ситуаций. В результате те люди, которые говорили с самими собой вслух, автоматически рассматривали ситуацию с большей дистанции. Это может быть полезно, особенно в кризисных ситуациях. У многих людей возникают проблемы с упорядочением своих мыслей в стрессовых ситуациях. Беседуя с самим собой в третьем лице, можно посмотреть на ситуацию со стороны, лучше ее оценить и справиться с тревожным состоянием. Это позволяет лучше контролировать собственные чувства. Еще одно преимущество самостоятельных разговоров: они оказывают успокаивающее действие.

Почему люди любят разговаривать с собой?

Таким образом, ведение подобных бесед оказывает положительное влияние, это смогли доказать и многие другие исследования. Но с какой стати вообще начинать разговор с самим собой?

Причины могут быть разными. Некоторые люди одиноки настолько, что им больше просто не с кем поговорить. Вместо того, чтобы просто молчать, они начинают говорить с самим собой. Тогда вы, по крайней мере, слышите собственный голос.

Иногда люди эмоционально настолько «загружены», что даже не замечают, что высказывают вслух собственные мысли.

Самая распространенная причина заключается в том, что при высоком умственном возбуждении такие разговоры — это попытка разобраться с проблемами, взять себя в руки.

Недостатки таких бесед

Если люди одиноки и им не с кем поговорить, то эти разговоры – единственная доступная для них форма общения, иначе может пострадать их психика. Конечно, лучше найти живого человека для беседы, но, к сожалению, возникают сложные ситуации, когда это невозможно.

Однако когда люди разговаривают с собой вслух во время работы, они могут раздражать других людей. Иногда в беседах о себе слышны мысли, которые люди совсем не хотели высказывать. Это может быть причиной возникновения неловкой ситуации.

Кроме того, далеко не все вопросы можно решить, беседуя с самим собой. О некоторых вещах необходимо спросить именно того человека, с которым связан этот вопрос. «Будет ли подруга рада моему визиту?» или «Доволен ли начальник моей работой?» — на такие вопросы должны отвечать конкретные люди. И чтобы не мучить себя, лучше задать их напрямую.

Люди, которые уклоняются от прямого общения со своими ближними, могут столкнуться с проблемами в определенных ситуациях, потому что им трудно выйти из своей мыслительной спирали. Но иногда может быть довольно полезно один раз произнести проблему вслух, чтобы лучше ее осмыслить.

Тот, кто использует этот способ общения, лучше справляется со своими эмоциями и может повысить свое благополучие и удовлетворение. Общаясь с самим собой, можно лучше справляться со стрессовыми ситуациями. Когда наступает напряженный день, разговор с самим собой поможет успокоиться. «Ты можешь сделать это, у тебя все получится!» — даже эти простые слова поддержки могут сделать много и помочь справиться со стрессом.

Нашли нарушение? Пожаловаться на содержание

Разговоры с самим собой вслух: причины и мнение специалистов

У людей часто наблюдается такая привычка, как разговоры с самим собой. Иногда такое можно заметить за друзьями или родственниками. Редко кто бежит сразу к психиатру, чтобы врач вылечил его от такого поведения. К медикам обращаются обычно люди, которые замечают за своими родными странности, отклонение от норм в привычной жизни.

Причины разговоров вслух

Существует много факторов, почему люди разговаривают с самими собой. Среди главных причин можно отметить:

• Раздвоение личности – появляется из-за детских травм, связанных с психологическими отклонениями.
• Шизофрения – такое заболевание встречается часто и у здоровых людей. Первые проявления болезни начинаются с бесед с собой. Подвержены шизофрении представители творческих профессий и замкнутые личности.
• Стресс, вызванный сильным потрясением в жизни, одиночеством.
• Психическое расстройство – сопровождается дополнительно галлюцинациями, слышатся голоса.

Установить точную причину может только врач, который изучает способ жизни пациента, его поведение, отношения с родными, семейные заболевания.

Кроме медицинских причин, есть и другие факторы, вызывающие желание высказать мысли вслух:

1. Стремление привести мысли в порядок. Это помогает, когда в голове царит кавардак, а надо найти правильное решение.
2. Необходимо сосредоточиться и самоорганизоваться. Разговоры с собой в данной ситуации помогают переключиться на важную задачу и задействовать визуальные образы, чтобы решить проблему.
3. Нужна эмоциональная разрядка. Люди могут держать эмоции и чувства внутри долгое время, но они часто вырываются наружу. Разговоры вслух – это возможность слить негатив и успокоиться.
4. Одиночество, вызванное жизненными обстоятельствами. Если нет слушателя рядом, то одинокие люди могут разговаривать с невидимыми собеседниками, предметами или животными.

Есть ли повод для беспокойства?

Психиатры утверждают, что 70% людей время от времени разговаривают сами с собой. Такое поведение является абсолютно нормальным и не связано с психическими болезнями. Ведь каждый из нас ведет разговоры внутри себя, слова вслух – это способ создать внешний диалог.

Переживать надо, когда разговоры сопровождаются галлюцинациями, голосами и другими факторами. Все это свидетельствует о развитии психических отклонений.

Врачи говорят, что разговоры с собой полезны, ведь они стимулируют развитие памяти, сохраняют концентрацию внимания и проясняют разум.

Вы разговариваете вслух, когда надо принять важное решение или успокоиться?

Разговор с самим собой Незавершенная повесть. О войне и победе [сборник]

Разговор с самим собой

Незавершенная повесть

1

Александр Дмитриевич любил собрания своего пишущего цеха. И любил не потому, что ждал от них каких-либо откровений для себя. Давно всем известно: «надо создавать положительного героя», «надо идти в гущу жизни», «надо…» – десятки одних и тех же «надо», как четки, из года в год перебирают литературные «веды».

Ему нравилось в собраниях, если так можно выразиться, их бытовая атмосфера: встречи с товарищами, которых не видишь иногда целыми месяцами, возможность поговорить с деловыми людьми из издательств и журналов и, наконец, просто треп, обыкновенный человеческий треп.

И вот когда объявили перерыв, Александр Дмитриевич в числе первых поспешил на выход. Именно там, за пределами зала, в маленьких уютных гостиных и коридорах, на лестничных площадках и в буфете, начиналась наиболее оживленная часть собрания.

– Александр! Сойманов!

Александр Дмитриевич оглянулся на голос. Какой-то розовощекий толстяк призывно махал рукой от боковой двери. Фу ты черт, да ведь это Басюта! Александр Дмитриевич, бесцеремонно расталкивая людей, ринулся навстречу фронтовому товарищу. Они обнялись, вышли в боковой коридор.

– Ну вот и аз многогрешный сподобился увидеть великого Александра, – изрек Басюта.

Шутка шуткой, но была в ней и своя правда. Что ни говори, а из всех работников армейской газеты только он один, Александр Дмитриевич, выбился в писатели, а кому не известно, что каждый газетчик и журналист мечтает стать писателем! Сам Басюта ишачил в Сибири, в областной газете, и далеко не на первых ролях. А ведь было время, когда он ходил под началом этого толстяка.

– А ты, я вижу, тоже зря время не терял, – пошутил Александр Дмитриевич. – Поработал над материальной базой.

Басюта расхохотался, похлопал себя по животу.

– Есть, есть кое-какие социалистические накопления. Черта лысого теперь застанет меня врасплох война. Никакого фактора неожиданности.

Они прошли через пустой зал на шумную лестничную площадку, спустились в буфет.

– Ну, рассказывай, – сказал Басюта, как только они уселись за столик. – Где кто? Кого видишь из наших кошкоедов?

Кошкоедами называли себя сотрудники армейской газеты. Во время блокады они действительно охотились за одичавшими кошками, и по этому поводу был сочинен даже специальный марш, который так и назывался: марш кошкоедов.

– Да, – живо перебил себя Басюта, – знаешь, кого я встретил, едучи сюда? Риточку Скнарину.

– Да ну?

На Риточку Скнарину, машинистку редакции, заглядывались все сотрудники. Девочка фартовая, аппетитная. Идет, дробит своими копытами – белые фетровые ботики на высоком каблуке – как коза. Но, как говорится, близок локоть, да не укусишь. Риточка находилась под особым покровительством заместителя начальника политотдела.

Басюта рассказал, как они встретились с Риточкой в поезде, в вагоне-ресторане.

– Ну и как она? – Для наглядности Александр Дмитриевич сопроводил вопрос движением руки.

– В этом самом смысле? Нет, батенька, поищи другие слова.

Мы теперь в замминистрах ходим.

– Ритка Скнарина замминистра?

– Да нет. Замминистра-то ее муж, а она хоть шеей его вертит, но тоже должность немалая.

– Вот как. А как же Каблуков? – спросил Александр Дмитриевич. Кто-то, помнится, ему рассказывал, что вскоре после войны Риточку Скнарину встретил в Москве вместе с Каблуковым и что Каблуков (тот самый замначальника политотдела, который опекал ее во время войны) хлопочет насчет официального оформления их отношений.

– Каблуков, Каблуков… – проворчал Басюта. – Вчерашний день. Что ей делать с этим старым тюфяком? Живет где-нибудь под Москвой, выращивает клубничку да вспоминает свои золотые денечки. Да, да, не смейся. Ведь для таких, как Каблуков, война была самое распрекрасное время. А Ритка же, ты знаешь, – огонь. Между прочим, – Басюта навалился грудью на столик, хитровато подмигнул своим хохлацким глазом, – тебе привет. Напрасно, говорит, забывает старых друзей. Соображаешь?

Кровь отхлынула от лица Александра Дмитриевича. А почему бы ему и в самом деле не прокатиться до Москвы? Может он позволить себе такую роскошь? Всю войну он добивался этой смазливенькой шлюшки с пистолетиком на боку. Посмотрим, что запоет госпожа замминистерша.

На стол подали закуску, маленький графинчик коньяку.

Первую рюмку, разумеется, выпили за встречу. Не виделись без мала одиннадцать лет, с той самой поры, когда 6 июля 1946 года разъехались по домам из Берлина.

– Ну так валяй о наших кошкоедах, – напомнил Басюта.

Александр Дмитриевич без особого энтузиазма – он все думал о Риточке Скнариной – начал перечислять то, что ему известно: редактор газеты на пенсии; его заместитель – честнейший еврей с глазами великомученика – погорел в космополитическую кампанию; писатель (была такая штатная единица в армейской газете) спился – сам помнишь, еще в войну технический спирт глотал; Сотиков зав. фронтовым отделом, где-то, говорят, на целине… Кто еще? Анохин…

– Да, – нахмурился Басюта. – Я сегодня заскочил в редакцию – меня как обухом по голове.

– Понимаешь – военная редакция и вдруг без Анохина?

– А что с Анохиным? На пенсию отправили?

Басюта откинулся назад, какими-то новыми незнакомыми глазами посмотрел на него.

– Как? Да разве ты не знаешь? Ну, батенька, в одном городе живешь… Полный расчет взял Анохин. Трамваем – вдребезги.

Александр Дмитриевич медленно разжал пальцы, сжимавшие тоненькую ножку рюмки.

– Когда это было?

Он ждал и боялся ответа Басюты.

– Кажется, в сентябре прошлого года. То ли трамвай наскочил на него, то ли он на трамвай. Никто толком не знает.

Нет, он знает. Да, да. Именно в сентябре звонил ему Анохин домой. Никогда до этого не звонил, да и вообще друзья они были такие – за все послевоенное время раза три встречались друг с другом и то на ходу, случайно. А тут вдруг звонок, да как раз в середине дня, в самое рабочее время. С работой у Александра Дмитриевича не клеилось. Он нервничал. Какого дьявола ему надо?

– Беда у меня, товарищ Сойманов. Не знаю, как и сказать.

– Да говори толком. Что ты там еще крутишь.

Наконец удалось выдавить из Анохина: Ленька в изнасиловании замешан.

Ленька? В изнасиловании? Леньку, сына Анохина, Александр Дмитриевич буквально вырвал из зубов смерти. Зимой 1942 года, приехав в Ленинград с фронта по делам, он зашел вечером к Анохиным и увидел страшную, но для тех блокадных дней довольно обычную картину: в нетопленой комнате лежит на железной койке мертвая мать; а рядом с ней, обмотанный всевозможным тряпьем, еще живой ребенок. Александр Дмитриевич взял ребенка на руки, расстегнул свою шинель и так, прижимая его к своему телу, отогревая своим дыханием, целую ночь бродил по мертвому ледяному городу и только под утро разыскал детский дом. И вот этот-то самый заморыш, которого спасал он, спасали люди, сейчас насилует людей. Нет, он и пальцем не пошевелит. Судить, судить скота.

По всем строгостям. Он так и выпалил Анохину. На том конце мягко легла на крючок трубка. Это он помнит. А дальше что? Может быть, именно в тот самый день и произошло это с Анохиным?

Александр Дмитриевич поднял голову и посмотрел по сторонам. Перерыв, должно быть, кончился. Над разгромленными столами трудились официантки. У противоположной стены, за двумя сдвинутыми столами, сидели бородатые юнцы и шумно распределяли места в поэзии:

– Твардовский – устарел!

– Прокофьев… – оратору изменило мужество.

– Старик! Жми на всю железку! Верю в тебя.

– Слушай, – сказал Басюта, – я все сегодня вспоминал…

А как звали Анохина?

А верно, как? Александр Дмитриевич не мог припомнить.

– Да, – насупился Басюта. – Сколько с человеком соли съели, а стали вспоминать – и имени не знаем.

В полном молчании докурив папиросу, он предложил подняться наверх. Раз уж его вынесло на большую волну, надо подзарядиться.

Александр Дмитриевич, как деревянный, поднялся вслед за ним.

2

Если бы Александру Дмитриевичу предложили написать отчет о сегодняшней дискуссии, то он, вероятно, с поразительной точностью смог бы воспроизвести все детали. И то, как заметно осиротел президиум – обычная утечка после доклада. И какие внушительные потери за время перерыва понес зал, и как один за другим сменялись ораторы на трибуне. Он улавливал реплики в зале. Например, по поводу одного товарища, важно между кресел прошествовавшего по длинному проходу, застланному красным ковром, кто-то сказал: «Ну, понес свою монументальную пустоту на трибуну». И даже сам он был способен к шутке. Когда ему из рядов передали записку: «Саша. Сижу на мели. Выручи пятириком», – он спокойно вложил в записку пятерку и написал: «Придерживайся фарватера – тогда не сядешь на мель».

Словом, глаз и ухо Александра Дмитриевича с какой-то профессиональной обостренностью фиксировали все то, что происходило в зале. И в то же время из головы у него не выходил Анохин. А что с Ленькой? Вылез он из этой каши? А были у Анохина друзья? Что, если он, Александр Дмитриевич, был для него самым близким человеком, и он, как утопающий, протягивал к нему руки в тот день?

«Чушь, чушь, – обрывал он себя.  – При чем тут ты? А если бы тебя не было дома? Ведь могло же так случиться, что в то самое время, когда звонил тебе Анохин, тебя не было дома?»

С трибуны, как перископ, выставив отсвечивающие очки, громыхал курчавый оратор:

– Положительный герой… В нем, как в фокусе, сконцентрированы ум и воля его поколения… Его деяния – это лицо эпохи.

– Речист, – сказал на ухо Басюта.

А Александр Дмитриевич подумал: «А какие деяния у Анохина? Кто Анохин? Да, вот такого, живого… Куда бы ты зачислил его, приятель?» И ему вспомнился декабрь 1941 года, его приход в редакцию армейской газеты.

3

– Так, так, на историческом учились. Это хорошо. Газетчик должен быть грамотным. А как с ногами? Газетчика ноги кормят. Топанье, топанье и еще раз топанье.

Александр Дмитриевич слушал редактора, отвечал на его вопросы и с любопытством нового человека присматривался к редакции, к ее сотрудникам. Когда нынешним утром в политотделе армии ему предложили работать в газете, он решил, что ему страшно повезло. Живое интересное дело, умные образованные люди, относительная безопасность (все-таки не на передовой) – чего же еще желать?

Но сейчас он видел – рановато обрадовался.

В редакции было холодно и мрачно, как в ленинградской блокадной квартире. Сотрудники, человек пять – бледные, изможденные доходяги – жались к чугунной времянке, в которой никак не разгорались сырые дрова. Сам редактор сидел в шинели с поднятым воротником, в перчатках и то и дело притоптывал ногами. Александра Дмитриевича тоже била дрожь. Из батальона выздоравливающих его выписали в старой солдатской шинелишке, без теплого.

– Так, так, – подытожил редактор. – Значит, с газетой близко сталкиваться не приходилось, и понятия о газете чисто читательские?

– Да, пожалуй.

– Тогда вот что. Начнем с самого простого – с информации. – Редактор повел глазами, кого-то поискал. – А где у нас Анохин?

Анохина в помещении не было. За ним побежали в типографию. И через каких-нибудь две-три минуты – типография была рядом – явился Анохин – маленький запыхавшийся человечек.

К редакторскому столу он подошел почти военным шагом.

– Товарищ батальонный комиссар, по вашему приказанию…

– Ладно, ладно, – прервал его кисло редактор. – Как там в типографии? Егоров не поднялся?

– Нет.

– Второй наборщик пухнет с голоду, – пояснил редактор. – Знакомьтесь. Это наш новый сотрудник Сойманов. А это инструктор информации Анохин, наш, так сказать, король фронтового репортажа.

На шутку начальника Анохин улыбнулся – стальная полоска зубов блеснула из-за сухих толстых губ, густо осыпанных веснушками.

– Вот что, Анохин, – сказал редактор.

Улыбку, как рукой, сняло с лица Анохина. Он вытянулся. Серые глаза навыкате в длинных белых ресницах отвердели.

Анохин с дисциплинированностью старого служаки ждал, что скажет начальство.

– Вот что, Анохин, – сказал редактор, – надо товарища Сойманова приобщить к газетному делу.

– Можно, – сказал Анохин.

– Тогда так. Шагайте в батальон Горюнова. Там у него сержант Петруничев с несколькими бойцами зацепился за бугор. Хорошо бы к нему пробраться.

– Слушаюсь, – сказал Анохин.

Тут он немного «распустился», переступил с ноги на ногу. Сапоги у него были старые, кирзовые, стоптанные наружу, солдатские с треугольными заплатами брюки на коленях висели мешками, а длинная, не по росту гимнастерка, как юбка, торчала из-под ватника. В общем, при всей своей дисциплинированности Анохин был страшно нескладен и больше походил на какогонибудь бойца при кухне, чем на сотрудника армейской газеты.

Прежде чем отправиться на передовую, они зашли в столовую, на вещевой склад, затем заглянули в землянку Анохина, вырытую недалеко от редакции, на окраине вдребезги разбитого поселка.

Александр Дмитриевич думал хоть немного отогреться на дорогу. Но черта с два! В землянке было холодно, сыро. Зато в ней, как говорится, не было недостатка в наглядной агитации. Со всех стен на него смотрели блокадные плакаты, призывающие к мужеству.

Анохин, как бы утешая его, сказал:

– Ничего, жить можно. Я-то, правда, больше в редакции сплю. Но ежели натопить – тепло.

Александр Дмитриевич надел на себя теплое белье, ватник, которые ему выдали на складе.

Анохин, уже готовый к выходу, поджидал его.

– Двинулись, товарищ Сойманов? – и вдруг озабоченно спросил: – А где же у вас противогаз?

– Противогаз? Наверно, в редакции оставил.

– Придется вернуться, – сказал Анохин.

– Ерунда, – отмахнулся Александр Дмитриевич. По правде сказать, он был даже рад, что оставил эту проклятую сумку. Кому не надоела она за войну?

Но Анохин возразил:

– Нельзя, товарищ Сойманов. Насчет ношения противогаза есть специальный приказ. – Он назвал номер приказа. – И ежели мы, политработники, будем нарушать приказ, то какой же пример бойцам покажем?

4

Дорога на передовую… Самая унылая дорога на свете. И, быть может, самая короткая из твоих дорог. Вот бредешь ты по рытвинам, по ухабам, воюешь с непослушными, отяжелевшими ногами – и они понимают, куда идут, а панихида тебе уже обеспечена заживо. Вот она – воет снарядом над головой, минным свистом и визгом сверлит в ушах. И где, когда, на каком метре оборвется твоя жизнь?

Скулит, хватает за рваный подол шинели поземка, наезжают машины и повозки, и оттуда с передовой и туда на передовую, с ранеными, со снарядами, оледенелые сапоги жалуются дороге на свое житье. А Анохин все прет и прет. Прет без устали, без передышки, как ишак. И весь, как ишак, обвешан сумками: сумка с противогазом, сумка со свежими газетами, сумка командирская, из грубой кирзы, тоже набитая до отказа.

Нет, Александр Дмитриевич не новичок на войне. Пороха понюхал – с июля месяца, считай, с самого начала войны в народном ополчении. Был на фронте, был на курсах младших политруков, был в госпитале, в батальоне выздоравливающих и всяких, всяких людей навидался за эти пять месяцев. Но с таким вот двужильным и сознательным трудягой его судьба, пожалуй, свела впервые.

Когда возле свежей воронки, вырытой снарядом у самой дороги, им попалась разбитая повозка (попадались они и раньше – и повозки, и машины), Анохин остановился, обратил его внимание на винтовку, валявшуюся возле колеса. Затем поднял ее, проверил затвор – работает – и покачал головой.

– Вот до чего дошло, товарищ Сойманов. Оружие боевое бросаем. Забыли, как летом нас с этими винтовками прижимало.

Да, Анохин был прав. Уж кто-кто, а он-то, Александр Дмитриевич, запомнил те денечки. Под Кингисеппом, когда их студенческая рота первый раз вступила в бой с немцами, он лежал под пулеметным огнем с одной бутылкой горючей смеси в руке и ждал, ждал, когда убьют товарища, чтобы взять его винтовку. Товарища, с которым он четыре года спал в общежитии койка к койке, тумбочка к тумбочке.

Но что сделал затем Анохин? Анохин деловито закинул винтовку за плечо и понес на передовую.

Впрочем, когда они вступили в узкую лощину с чахлыми кустиками ивняка по краям, Александр Дмитриевич и сам взвалил на себя винтовку (он подобрал ее возле убитого бойца). Но взвалил, конечно, отнюдь не из соображений хозяйственной озабоченности. Кругом все гремит, грохочет, пули свистят над головой, а у тебя всего-навсего игрушечный пистолет. Ну как тут не ухватиться за винтовку!

Зимы в лощине нет. Зима не успевает засыпать лощину снегом. Валяются убитые, раненые.

– Долиной смерти идем, – пояснил Анохин. – Но главные бои там, – он указал на опушку леса на горизонте. – За противотанковый ров. А это подход – и он, гад, день и ночь лупит. Много тут народушку полегло.

Из-за поворота показались раненые. Трое. Бредут след в след. Первый в валенках, и, несмотря на грохот кругом, было слышно, как под ногами его чавкает черное крошево.

– Ну как, товарищи, – спросил бодрым голосом Анохин, – всыпали немцу?

– Ему всыплешь. Он, сволочь, во рву окопался, а ты на брюхе к нему по голому болоту: каждая кочка срыта…

Анохин достал из сумки газету.

– Вот, товарищи, наша боевая армейская. Свежая.

– Эх, – вздохнул раненый в валенках. – Бумажка-то свежая, да что в нее завернуть? – И он с намеком посмотрел на Александра Дмитриевича.

Александр Дмитриевич вынул изо рта окурок. Это было последнее, что осталось у него от двух заверток, отсыпанных ему бойцами заградотряда.

– Да, – сказал мрачно второй раненый. – Думал, хоть на передовой накурюсь досыта да нажрусь. Хрена с два! По сухарю мерзлому в зубы воткнули – штурмуй немца.

– Ты из какой части? – вдруг строгим, не своим голосом спросил Анохин. – Откуда у тебя эти разговорчики?

– Да я что, товарищ командир… Я ведь это к примеру…

– Ладно, иди, – сказал Анохин. – Да когда до госпиталя доберешься, почитай нашу армейскую. Там все объяснено насчет положения.

А когда раненые остались позади, Анохин, все еще хмурясь, сказал:

– Политико-воспитательная работа у Андронова хромает. Надо будет подсказать.

Кустики – все-таки защита – кончились. На мгновенье Александр Дмитриевич увидел черную, распаханную войной равнину, белое пятно зимнего леса, опаленного красными вспышками. Разорвавшаяся вблизи мина засыпала его землей. Пригибаясь, тяжело дыша, он нырнул вслед за Анохиным в траншею.

Рядом с этой траншеей была еще траншея, потом траншеи соединились вместе, потом распались на бесконечное множество разных ходов сообщений. Но Анохин шел уверенно. Он тут был свой человек. И среди бойцов и командиров, которые попадались им навстречу, у него оказалось немало знакомых.

– А, товарищ младший политрук, опять к нам со своим бумажным войском!

– А центральных газеток нету?

– А правда это, нет, говорят, зоосад бомбой накрыло и все звери разбежались? Льва на Невском видели?

– А как насчет хлебной прибавки в городе? Всё сто двадцать пять?

В узком проходе, у землянки, где раненым оказывали первую помощь, они натолкнулись на фотографа армейской газеты – худющего небритого еврея в очках.

Фотографу не удавалось сделать нужный снимок. Он хотел, чтобы раненые улыбались, а те не улыбались.

– Товарищ Кац, да что вы ерундой занимаетесь! – сердито кричала ему маленькая санитарка.

– Надо, надо, Марусенька. Понимаете – надо.

– Да как же им улыбаться!

– Ну, это же очень просто. – И далее Кац показал, как надо улыбаться. Он медленно приподнял свою вздрагивающую голову и разлепил посинелые губы. Получился жуткий оскал живого мертвеца.

– Ну, это уже черт знает что, – сказал Александр Дмитриевич, когда они отошли от землянки. – Вы хоть бы ему сказали.

– Нет, товарищ Сойманов, – убежденно возразил Анохин, – правильно делает Кац. Нельзя давать пищу врагу.

– Да при чем тут враг?

– А как же. Гитлер да Геббельс колченогий и так на весь мир кричат: вот, мол, Ленинград при последнем издыхании. А мы, выходит, сами материальчик им в лапы. Нельзя.

Спорить с Анохиным было бесполезно. Анохин все соизмерял самыми высокими категориями.

Горюнова, командира батальона, они нашли на КП. И тут Александр Дмитриевич первый раз увидел, как руководят боем. Раньше он был убежден: война это сплошная неразбериха, сплошной хаос, которым невозможно управлять. А все эти умные писания насчет мудрых военачальников создаются потом, задним числом, когда отгремят пушки. По крайней мере, за все то время, что он был в народном ополчении, ему ни разу не довелось ни на себе, ни на своих товарищах ощутить направляющую руку сверху. Бег по болотам, по лесам, подрыв на собственных минах, вечный страх оказаться в окружении…

А вот тут было совсем другое. Вздрагивало перекрытие над головой, сыпался песок с потолка, бухали взрывы, а Горюнов кричал в трубку:

– Третий, третий! Где твои трактористы? Заснули? Что? Да, да, сейчас, сию минуту… Пятый? Трофимов, сукин сын? Я тебе что говорил? Лупи из всех зажигалок. Понял?

И еще и еще приказы в таком же духе.

Кончив разговаривать по телефону, Горюнов достал из кармана полушубка новехонький красного шелка кисет, видно, доставшийся ему из какой-нибудь посылки с Большой Земли, свернул цигарку, передал кисет им.

Анохин курить не стал, но цигарку свернул и положил в карман.

– Ну, хитрая душа, – рассмеялся Горюнов, – опять для своих писак калымишь?

– Приходится, товарищ Горюнов, – улыбнулся Анохин. – Худовато у нас с табачком.

– Ладно, – сказал Горюнов, – к вечеру обещали махру подбросить. Поделимся. Мертвые курить не просят.

Да, мертвые курить не просят – и сотрудники газеты, и работники штаба, как вскоре убедился Александр Дмитриевич, курили в основном за счет мертвых.

– Ну, давай, Анохин, что у тебя сегодня? – сказал Горюнов и вдруг подмигнул Александру Дмитриевичу. – В части политикоморального можешь не говорить. Знаю.

Анохин то ли не понял шутки комбата, то ли пропустил мимо ушей, но заговорил на полном серьезе:

– А сигналы, товарищ Горюнов, у нас есть. Нехорошие сигналы.

– Ладно. Ты это комиссару Андронову скажешь, если, конечно, Андронов выберется из сегодняшней каши. Дальше?

– К сержанту Петруничеву пробраться надо.

Горюнов ответил не сразу – докурил цигарку, старательно раздавил окурок валенком.

С группой сержанта Петруничева уже второй день нет связи. Посылали людей трижды, и трижды никто не возвращался. Немец ни днем, ни ночью не спускает глаза с ложбинки, которую занял Петруничев. И вообще, по мнению Горюнова, это была зряшная затея с самого начала. Он возражал командиру полка. Правда, если бы удалось зацепиться за эту ложбинку, взять противотанковый ров было бы легче. Да разве немец глупый – не понимает, что к чему?

– Вот через часик стемнеет, – сказал Горюнов, – пошлем еще людей. Но вам я не советую. Жертв и без вас хватает.

Комбат, безусловно, был прав. За каким же дьяволом лезть на рожон, тем более, что, может быть, уже и Петруничева-то нет в живых?

Но Анохин свое: нет, у него задание, он не может. Он должен…

Горюнов махнул рукой, схватил трубку, которую протягивал ему телеграфист. Начался крикливый, с приправой, уже знакомый Александру Дмитриевичу разговор.

– А вам, товарищ Сойманов, пожалуй, лучше остаться, – великодушно предложил Анохин. – Вдвоем незачем. Побеседуйте с бойцами да с командирами.

Кретин! Сверхсознательный кретин! Нет, что бы его ни ждало, он тоже пойдет. Хорошенькая была бы у него репутация в газете, если бы там узнали, что он струсил!

5

Задание было выполнено. Они пробрались к бугру сержанта Петруничева.

Когда Александр Дмитриевич под утро ввалился в блиндаж Горюнова, они с последним насчитали семь рваных дыр в его шинели. У Анохина в клочья разнесло противогаз, пробило пулей командирскую сумку. А два бойца, которые сопровождали их, не вернулись вовсе.

Да, это была жуткая вылазка. Ни куста, ни кочки. Поднимаешься, падаешь, летишь в кромешную темноту, потом вдруг вспышка ракеты – и ты, как голая мышь, на ладони у немца… Но еще страшнее было там, на этих буграх, когда они ползали от одного трупа к другому и снимали с них медальоны – крохотные пластмассовые трубочки с адресами родных.

Он ненавидел, ругал Анохина самой злой и отборной бранью. И, наверно, эта злость и ненависть помогли ему сохранить самообладание.

Но зато как он был благодарен тому же Анохину потом, после того, как они благополучно вылезли из этой каши! И он уже не казался теперь ему маленьким упрямым кретином, по вине которого он едва не погиб. Напротив, Анохин в его воображении разросся до размеров богатыря, потому что очень щедр на эпитеты победитель.

Вернувшись в редакцию, они первым делом стали «отписываться», как принято говорить у газетчиков, то есть оформлять материал, принесенный с передовой.

Удивительный был этот вечер! В землянке, как в далекие детские времена, шумела печка. Благоухающее малиновое тепло обволакивало их, а возле печки еще лежали дрова – подкладывай, не ленись. И они разделись до нижних рубашек, по-домашнему. И можно было вволю курить, и желудок не выл от голода – их неплохо подкормил комбат Горюнов.

– Самое главное, товарищ Сойманов, – сказал Анохин, когда они сели к столу, – это заголовок.

Без заголовка статья или очерк – что дзот без амбразуры. Не стреляет. – Он задумался и вдруг улыбнулся: – У нас писатель по этой части мастак. Ох, мастак! Все шапки в газете его. «Бей по фашистам и ночью и днем снайперским точным смертельным огнем!» Вот ведь как сказано!

Крупным ученическим почерком Анохин вывел на бумаге:

«Подвиг сержанта Петруничева».

– Как, товарищ Сойманов, пойдет? Может, у вас позабористее что есть?

Александр Дмитриевич пожал плечами. Название, конечно, не из лучших. Попадались ему статейки с подобными названиями. А впрочем, Анохину виднее – у него опыт. И он знает, что нужно газете.

Через каких-нибудь полчаса-час статья была готова – Анохин накатал ее единым духом. И так же единым духом прочитал.

Александр Дмитриевич не знал, что и сказать. В общем это была стандартная безликая корреспонденция строк в сорок, сплошь начиненная штампами: «Несмотря на яростный шквал противника…», «Советские воины поклялись умереть, а не отдать на поругание врагу город Ленина – священную колыбель пролетарской революции…», «С криком “ура”, “За родину, за Сталина” поднялись в атаку…», «Советские бойцы делом отвечают на призыв великого вождя…», «Боевой счет продолжается…» – и ни единого живого слова о самом подвиге!

Черт побери, подумал Александр Дмитриевич, да ведь для того, чтобы написать такую корреспонденцию, совсем не нужно было лезть в пекло. И даже на передовую-то ходить незачем. А просто, не выходя из редакции, снять трубку и позвонить в батальон.

Анохин, видимо, заметив его замешательство, сказал:

– За художественность, товарищ Сойманов, не ручаюсь. У меня по этой части слабовато. Но все-таки словечки есть. Подходящие словечки. Пробирают. – И он снова с особым чувством перечитал словесные штампы.

Нет, для Анохина они не были штампами. Они сохраняли для него свое изначальное звучание – и не их ли жаром были опалены его толстые, сухие, запекшиеся, как у больного с температурой, губы?

В том же духе и в тех же выражениях были написаны еще три заметки: о Марусе-санитарке, которая за одну неделю вынесла 35 раненых из-под огня противника, о красноармейце Гришине, зачинателе снайперского движения в Н-ской части, и, наконец, о хранении боевого оружия.

– Это вопрос очень важный, товарищ Сойманов. Государственный, – внушительно заметил Анохин. – И по этому вопросу надо написать донесение в политотдел. Куда же это годится? Винтовки валяются.

Александр Дмитриевич согласно качал головой, но сам он ничего не соображал. Он почти двое суток не смыкал глаз, и ему смертельно хотелось спать. В конце концов он не выдержал, привалился на топчан и тотчас же заснул.

Проснулся он от сильного грохота – били зенитки. В землянке горел свет. Вздрагивало бревенчатое перекрытие над головой, и сухой песок по-тараканьи шуршал за плакатами.

А Анохин? Что делает Анохин, низко склонившись над столом? Все еще пишет донесение? Нет, Анохин читал.

Александр Дмитриевич тихонько привстал, заглянул через его плечо. «Краткий курс истории ВКП(б)».

– Свет мешает, товарищ Сойманов? – Анохин поднял к нему красные, опухшие глаза в белых ресницах и вдруг с простодушием улыбнулся: – А я вот решил с часик поработать над собой, так сказать, подзаправиться идейно. А вообще-то, – добавил он, широко зевнув, – надо бы каждый день заглядывать в эту книгу.

На нашей работе без этой книги нельзя – живо прогоришь.

Да, ухали зенитки над головой, смерть ходила рядом, а в землянке, в окружении блокадных плакатов с суровыми ликами воинов и рабочих, сидел маленький, уже не молодой, не спавший двое суток человек и читал «Краткий курс» с тем, чтобы во всеоружии встретить завтрашний день.

6

Странное отношение было к Анохину в редакции. Нельзя сказать, чтобы его по-своему не ценили. А как же! У кого безотказно работают ноги? У Анохина. Кто наверняка проберется на самый опасный участок передовой? Анохин. А как обойтись без Анохина в самой редакции? Он ведь при надобности и за наборщика отощавшего встать может, и в типографской машине поковыряется – пойдет. А задымила печка, холод собачий? «Ну-ка, Анохин, поколдуй». А если, наконец, ты, не выдержав, смалодушничал и «съел» свои талончики за день вперед – к кому обратиться за помощью? Кто поделится с тобой своим обедом?

И тем не менее никто не принимал Анохина всерьез. Над ним подтрунивали, посмеивались, его называли «наш пешеход». И, надо сказать, называли не без оснований, ибо те короткие трафаретные заметки, которые писал Анохин, чаще всего печатались в газете за безымянной подписью «наш кор».

Александр Дмитриевич на первых порах не разделял высокомерно-снисходительного тона своих товарищей, а потом и он не удержался. Дела его в газете пошли хорошо. За каких-нибудь полтора-два месяца он стал одним из ведущих работников редакции. Из частей теперь звонили: «А нельзя ли к нам прислать товарища Сойманова? Очень важный материал». А ведь было время – и давно ли, – когда редактор, читая его корреспонденции, скептически пожимал плечами: «Не уверен, не уверен, товарищ Сойманов, что газета ваше призвание. Под Анохина работаете».

Но особенно приподнялся он над своими товарищами, когда в «Красной звезде» напечатали его фронтовой очерк. Его поздравляли, для него сразу нашлось место в общежитии, наверху редакции. Но никто, кажется, не радовался так его успеху, как Анохин.

Анохин раздобыл где-то спирту, зазвал его к себе в землянку.

– Да, товарищ Сойманов, – говорил он, глядя на него восхищенными глазами, – вот ведь как все обернулось. Разве думал я тогда, что писателя веду на передовую.

– Да с чего ты взял, Анохин, что из меня выйдет писатель?

– Ну как же, товарищ Сойманов. На такую вышку взобрался – всесоюзная газета. Дальше уж что. Дальше художественность.

И он опять заговорил об этой самой художественности, которая не давалась ему. А потом вспомнил свою жизнь.

– Я ведь с чего, товарищ Сойманов, начинал? С селькоровских заметок. А это уж потом, в Красной Армии, мне направление дали. Валяй, говорят, Анохин. Комсомолец. Бедняк. Наука большевизма в крови.

– Ладно, Анохин, – оборвал его Александр Дмитриевич, – ты в другой раз доскажешь свою героическую биографию. А теперь поставь другую пластинку.

– Можно, – без всякой обиды согласился Анохин.

Но о чем говорить с Анохиным, кроме газеты? И он, допив спирт в стакане, ушел. А дня через три после этого над Анохиным разразилась беда. И Александр Дмитриевич долго потом терзался из-за своего хамства.

Беда в принципе ходит по пятам каждого газетчика. Перепутал фамилии в корреспонденции – нагоняй, передоверил источнику, не уточнил факты – персональное дело. А перекос в освещении событий? Разве всегда ухватишься за главную нить в кипящем клубке событий? А газета не ждет. Подай материал в очередной номер. Но самое страшное – так называемые «волчьи ямы» в газете, то есть идеологические опечатки. Тогда «ЧП». Тогда песенка твоя спета.

И какие только заслоны не воздвигаются против этих опечаток! Три, четыре, пять человек внимательно шарят глазами по каждой строчке четырехполоски. Кроме того, для вычитки каждого номера выделяется еще специальное лицо – «свежая голова», сотрудник, которому перед этим дают возможность основательно отоспаться.

И все равно опечатки просачиваются. Причем нередко просачиваются уже в процессе самого печатания номера – и в этом-то все их коварство.

Скажем, подписал редактор вычитанный номер к печати – слава богу, все в порядке. И вдруг, этак с трехсотого экземпляра – брак. В чем дело? А оказывается, в отлитом стереотипе, с которого печатается номер, села литера.

И вот именно на такую-то «волчью яму» и напоролся Анохин, когда он был «свежей головой». В слове «главнокомандующий», начиная с двухсотого экземпляра, села буква «л». Ошибка ужасная, непоправимая! Правда, Анохин сам первый обнаружил ее, и порочные экземпляры не попали в части. Но «ЧП» есть «ЧП», и машина заработала.

Вечером на партийное собрание редакции в окружении свиты приехал сам начальник политотдела Каблуков. Смерив уничтожающим взглядом бледного, жалкого в своей замызганной, обвисшей на плечах гимнастерке Анохина, он сказал:

– Растяпа! Чучело гороховое! Тебе не в газете работать, а сортиры чистить. Посмотри, на кого ты похож.

Анохин не оправдывался. С видом обреченного он стоял у печки и ждал приговора.

Инструктор политотдела напомнил собранию, что в 1938 году Анохин подвергался репрессии.

– Почему скрывал этот факт своей биографии?

Анохин разомкнул свои железные зубы, и смутная догадка относительно их происхождения родилась у Александра Дмитриевича.

– Я, товарищи, не скрывал. В анкетах я указывал.

– За что сидел? – оборвал его инструктор. – По 58-й?

– Да, товарищи, за неразоблачение троцкистского руководства дивизионной газеты. Я тогда, товарищи, начинал работать инструктором информации.

– Подробности твоей биографии собрание не интересуют, – опять оборвал Анохина инструктор. – По существу.

– А по существу, действительно, товарищи, политическое лицо врага народа не разглядел.

– Ясно, – сказал Каблуков. – Линия налицо.

И Анохина второй раз исключили из партии и послали в штрафной батальон.

7

Басюта уже второй раз спрашивал его:

– Ты чего? Тебе нехорошо?

– Грипп, наверно.

Его и в самом деле познабливало. Ладони у него противно мокрели. Но он-то знал, что это за грипп. Анохин…

Да, сказал себе Александр Дмитриевич, если бы ты тогда встретился с ним, может быть, ничего бы этого и не было.

На трибуну всходил очередной оратор.

Александр Дмитриевич вырвал из блокнота листок, написал:

«Пойду в поликлинику. Позвони вечером».

На улице кончался серый ленинградский денек. Густо шел снег. Он поднял воротник, вышел к Неве.

Какой-то человек вынырнул из снежной замяти и попросил у него прикурить. Александр Дмитриевич достал спички. Вспыхнул огонек, осветив красные короткопалые руки, сложенные ковшиком. Потом он увидел лицо, склонившееся над спичкой. Красное, белобрысое, с острыми скулами.

Он проводил взглядом человека, пока тот не скрылся из виду в снежной замяти, посмотрел вокруг, и ему стало не по себе.

Да, удивительно, как пересекались их дороги.

Была весна. Играло солнце. Ладожский лед шел по Неве. И на душе у него тоже была весна: его только что приняли в Союз писателей. И как раз в то самое время, когда он стоял, опершись руками о гранит набережной, и пьяными глазами смотрел на реку, его окликнули:

– Товарищ Сойманов?

Он оглянулся. Боже ты мой! Да нет, не может быть. Гимнастерка комом, до колен, на плечах обвисла, точно с чужого плеча. Кирзовые стоптанные сапоги. Но такое сияние в рыжих глазах!

И рот стальной до ушей.

– Читал, читал вашу книгу. Навылет бьет.

– Ну а ты как, Анохин? О, да ты, я вижу, нахватал… – На груди у Анохина два ордена Красной звезды, «Отечественная война», медали.

– Есть маленько. Кое в каких переделках побывал. – (Александр Дмитриевич не спрашивал: раз уж Анохин так говорит, то, значит, и в самом деле, жарковато было.) – Но главное-то, товарищ Сойманов, я красную книжечку себе вернул, – и Анохин, застенчиво улыбаясь, провел рыжей рукой по карману гимнастерки. – А я тогда уж думал, с эдакой политической ошибкой мне капут. Ведь вот что прохлопал. Страшно подумать. У нас до войны политрук запятую в речи вождя пропустил – строгача дали. А я-то что? Ужас.

– Ну а в газету не тянет? Не думаешь возвращаться?

– Да что вы, товарищ Сойманов? Я в газете.

– В газете?

– Ну а как же? Сразу после войны. – По лицу Анохина прошла тень неудовольствия. Что, мол, за вопрос? Как же он да вне газеты!

– И опять на информации?

– На информации. Трудно вот только, товарищ Сойманов. Раньше, бывало, в войну, все ясно: в бой идем. А теперь, брат, задачи другие. Воспитание. Подход надо. И солдат пошел – ого – грамотный. Ну, ладно, товарищ Сойманов, зарапортовался. Я ведь, это, в часть бегу. – И Анохин переступил с ноги на ногу.

– А Ленька как? Растет? Анохин так весь и просиял.

– Растет. Такой, брат, критикан – меня ни во что. А сочинения пишет! Ну, просто талант, товарищ Сойманов. Даже эта художественность намечается. Может, писатель еще выйдет. Вот только насчет жильишка у нас с ним худовато. Старую комнату разбомбило. Ну да ничего, – сразу взбодрился Анохин. – Кончим восстановительный период, тогда и мы с Леонидом устроимся.

Тут уж Анохин окончательно поставил точку – протянул руку и побежал, слегка наклонившись вперед и шаркая кирзовыми сапогами, все такой же неутомимый хлопотун и работяга. И та же кирзовая сумка болталась у него сбоку, и, наверно, тот же «Краткий курс» был в этой сумке.

И была еще одна встреча у них – в день смерти Сталина. Тот, кто пережил этот день, запомнил его, конечно, на всю жизнь. Тоска невыносимая. Казалось, все рушится. Сама жизнь лишилась всякого смысла. И именно в этот день хотелось быть в родной семье, почувствовать плечо тех, с которыми прошел всю войну.

Отделы редакции пустовали – все были на траурном митинге. И только один Анохин находился на своем посту – для него и в этот час нашлась работа.

Со стены из траурной рамы на Анохина глядел человек с жесткими усами, а он стоял за столом, клеил макет газеты и плакал.

Увидев Александра Дмитриевича, он поднял на него мутные красные глаза, заширкал распухшим носом.

– Как будем жить-то, товарищ Сойманов? Александр Дмитриевич сел к столу и тоже заплакал.

8

Из редакции выходили служащие, гражданские, военные, – рабочий день кончился.

Александр Дмитриевич поднялся по лестнице на второй этаж и оказался в длинном глухом коридоре. На стенах – знакомые фотографии: видные газетчики, журналисты и писатели на войне. На одной фотографии была и его персона – «наш корреспондент на передовой среди бойцов». А вот Анохина – он это знал – тут не было.

Александр Дмитриевич прошел к замредактора.

– А, тебя-то нам и надо. Получил нашу депешу?

– Какую депешу?

– Ну получишь. Только чур – не отказываться. Дата крупная. Сам знаешь.

Александр Дмитриевич понял: речь идет о привлечении его к работе над праздничным номером, посвященном снятию блокады Ленинграда. Но сейчас ему было не до этого. И он, не зная, как заговорить о том, ради чего пришел сюда, начал издалека:

– Слушай, я все хочу тебя спросить… Вы, газета, не интересовались делом сына Анохина?

Нижняя губа у замредактора оттянулась. Он всегда, как говорили сотрудники, больше полагался на свою губу, чем на ухо.

Пришлось уточнить вопрос.

– А, ты вот о чем. Ну, там и дела-то никакого не было. Грязь.

А парень Анохина там и вовсе ни при чем.

– Ни при чем?

– Ну да. Парня, можно сказать, за компанию замели. Это его дружки-приятели с девочкой развлекались, а он-то, как теленок, в соседней комнате спал.

– А Анохин не знал этого?

– А откуда ему знать? Это уж после ареста, в ходе следствия выяснилось. А тогда бумага из милиции пришла. Реагировать надо. Ну, мы вызвали на партбюро. Поговорили. Правда, поговорили крепко. Что ж ты, говорим, солдат воспитываешь, а сына своего проглядел. Можешь ты, говорим, после этого в газете работать?

И понимаешь, что всего удивительнее. Он ведь все сам признал, со всем согласился. «Да, говорит, признаю. Не доглядел. Признаю, товарищи, что допустил серьезную политическую ошибку».

«Да, да, – говорил себе Александр Дмитриевич, – так оно и было». И он вспомнил 1942 год, партийное собрание в прифронтовой газете… И, наверно, так же вот и на этот раз Анохин стоял перед своими товарищами и искренно, со всей беспощадностью казнил себя. Но, боже, трудно даже представить, что творилось у него на душе! Погиб Ленька, рухнуло моральное право работать в газете… И если раньше Александр Дмитриевич мог еще допускать, что с Анохиным произошел несчастный случай, то теперь он знал твердо: Анохин сам своей рукой вычеркнул себя из жизни. Он поднял голову, сказал:

– Я напишу о нем, об Анохине.

– Об Анохине? Для праздничного номера? Ты шутишь?

– Нет, не шучу.

Замредактора подтянул нижнюю губу.

– А что же поучительного ты извлечешь из Анохина? Конечно, ежели по-человечески подойти, старика жалко. Да ты ведь знаешь, что он за газетчик был. Пустяковая информация, какойнибудь выход на стрельбище. А наворотит такого – треск один. Нас засыпали жалобами и офицеры, и солдаты.

– На Анохина?

– Да, на его информацию. И уж если откровенно говорить, то мы даже подумывали списывать его. А что делать? Нет, не вижу, что бы ты мог извлечь поучительного, – опять с той же профессиональной практичностью поставил вопрос замредактора.

Александр Дмитриевич и сам думал об этом. В самом деле, почему он вдруг предложил написать об Анохине? Каких-либо героических деяний за ним нет. Газетчик он никудышный. Так что же? Неужели им движет только одно желание – загладить как-то свою вину перед Анохиным?

И мысленно он попытался откуда-то со стороны посмотреть на Анохина. Маленький малограмотный работяга. Ограниченный. Беспрекословно исполнительный. Винтик, как сказали бы еще совсем недавно. И в то же время такой энтузиазм и бескорыстие, такая идейная одержимость и готовность к самопожертвованию…

В последнее время Александр Дмитриевич часто задумывался над нашим историческим путем. И вот сейчас ему вдруг подумалось, что, может быть, именно в Анохине – а таких миллионы – и надо искать отгадку наших побед и роковых заблуждении в недавнем прошлом.

– Нет, мы-то вот о чем хотели тебя просить, – сказал замредактора. – О себе написать.

– Обо мне?

– Да. Что бы ты, например, сказал о таком сюжетце: путь от рядового корреспондента к писателю. Примерно, конечно. Вот это было бы поучительно! А?

Александр Дмитриевич медленно покачал головой.

– Я хочу написать об Анохине.

– Ну, это твое дело. Только имей в виду – нам-то нужен материал другой. Через недельку ждем.

9

Прошло пять лет. Александр Дмитриевич давно уже забыл о своих переживаниях, вызванных внезапным уходом из жизни Анохина. И казалось, на этом поставлен крест. Казалось, Анохин никогда уже больше не постучится в его сердце. А вот постучался. Как-то в начале июля Александр Дмитриевич выступал перед читателями за городом. Встреча кончилась довольно быстро. Людей собралось мало – несколько пенсионерок и домохозяек, да и те, судя по всему, спешили на свои огороды.

В общем, из библиотеки он вышел усталый, неудовлетворенный и вместо того, чтобы отправиться на станцию, пошел к березовой роще – высоким белым деревьям на холму. Роща оказалась местным кладбищем.

И вот, войдя за оградку, он долго бродил по солнечным аллеям и дорожкам, с каким-то особым наслаждением вдыхая в себя горьковатый клейкий запах березовой молоди. Потом, когда ему надоело бродить, он вышел на окраину кладбища и сел на сухую заброшенную могилу. И опять ему было хорошо: сиди, слушай бездумно птичий концерт да смотри в голубое небо.

Скоро, однако, к его огорчению, появились комары. Сперва в виде одиноких разведчиков, а потом все гуще, гуще, и вот уже целые армады гудят вокруг его головы. Надо было уходить. А уходить так не хотелось. Солнце пошло на закат, белоногие березы, как в стихах Прокофьева, опоясались алыми лентами, и птицы, словно залюбовавшись ими, примолкли. Когда он еще увидит такую красоту?

Александр Дмитриевич привстал, потянулся к распушенной березке, чтобы сорвать ветку, и тут взгляд его упал на соседнюю могилу, на небольшую пирамидку из розового гранита:

Анохин С. И

1904–1957

Анохин… Савватий Иванович Анохин. (Теперь-то он знал, как звали его фронтового товарища.) Так вот где они еще раз встретились.

Могила густо заросла травой, а стандартная из дешевого гранита пирамидка совсем еще свежая.

Кто же поставил ее? Кому дорога память об Анохине? Газета? Родственники? Но родственников, вроде братьев или сестер, у Анохина не было – Александр Дмитриевич раза два перечитывал его личное дело в отделе кадров. Значит, остается один человек, который мог позаботиться о могиле Анохина, – Ленька. Да, Ленька… Где он теперь?

Тогда, под свежим впечатлением смерти Анохина, Александр Дмитриевич пытался разыскать его, наводил разные справки, но в городе его не оказалось. И никто не мог сказать ему, куда исчез парень. Правда, потом, года два назад, фамилия «Анохин» и, кажется, даже с инициалом «Л» раза два попадалась ему в московских журналах – один раз под очерком, другой – под рассказом. Но разве мог он подумать, что это Ленька? Мало ли у нас Анохиных?

А вот теперь, всматриваясь в этот гранитный памятничек на зеленой могиле, он как-то сразу решил: Л. Анохин – это Ленька.

Да, думал Александр Дмитриевич, сбылась твоя мечта, Анохин. Ленька вышел в писатели. И, может быть, именно Ленька напишет о тебе.

Ну а что касается его самого… Нет, он хотел, очень хотел выполнить свой долг перед Анохиным. Так в чем же дело? Почему он забросил эту работу, за которую взялся с таким увлечением?

Перед покойником не лгут. И если раньше он мог еще как-то обманывать себя на этот счет, то теперь он должен был сказать правду: струсил. Струсил, потому что слишком уж далеко заводили его раздумья об Анохине. Маленький, неказистый человечишко, которого и всерьез-то никто не принимал, а орешком оказался таким, что ломаются зубы. И ни в какую привычную схему не уложишь его: ни в положительную, ни в отрицательную.

Позитивный разговор с самим собой: преимущества и методы

Мы включаем продукты, которые, по нашему мнению, полезны для наших читателей. Если вы покупаете по ссылкам на этой странице, мы можем получить небольшую комиссию. Вот наш процесс.

Что такое позитивный разговор с самим собой?

Разговор с самим собой — это ваш внутренний диалог. На него влияет ваше подсознание, и оно раскрывает ваши мысли, убеждения, вопросы и идеи.

Разговор с самим собой может быть как отрицательным, так и положительным. Это может воодушевлять, а может и огорчать.Во многом ваш внутренний диалог зависит от вашей личности. Если вы оптимист, ваш разговор с самим собой может быть более обнадеживающим и позитивным. Обратное обычно верно, если вы склонны быть пессимистом.

Позитивное мышление и оптимизм могут быть эффективными инструментами управления стрессом. Действительно, более позитивный взгляд на жизнь может принести вам пользу для здоровья. Например, одно исследование 2010 года показывает, что у оптимистов лучшее качество жизни.

Если вы считаете, что ваш внутренний диалог слишком негативен, или если вы хотите подчеркнуть позитивный внутренний диалог, вы можете научиться изменять этот внутренний диалог.Это может помочь вам стать более позитивным человеком и улучшить ваше здоровье.

Беседа с самим собой может улучшить вашу работоспособность и общее самочувствие. Например, исследования показывают, что разговор с самим собой может помочь спортсменам повысить производительность. Это может помочь им в выносливости или в преодолении набора тяжелых весов.

Кроме того, позитивный разговор с самим собой и более оптимистичный взгляд на вещи могут иметь и другие преимущества для здоровья, в том числе:

• повышение жизненной силы
• повышение удовлетворенности жизнью
• улучшение иммунной функции
• уменьшение боли
• улучшение здоровья сердечно-сосудистой системы
• улучшение физического состояния -быть
• снижает риск смерти
• меньше стресса и стресса

Непонятно, почему оптимисты и люди с более позитивным внутренним диалогом испытывают эти преимущества.Однако исследования показывают, что люди с позитивным внутренним диалогом могут обладать умственными способностями, которые позволяют им решать проблемы, думать по-другому и более эффективно справляться с трудностями или проблемами. Это может уменьшить вредное воздействие стресса и беспокойства.

Прежде чем вы научитесь больше практиковаться в разговоре с самим собой, вы должны сначала определить негативное мышление. Этот тип мышления и разговора с самим собой обычно делится на четыре категории:

• Персонализация. Вы вините себя во всем.
• Увеличительное стекло. Вы сосредотачиваетесь на отрицательных аспектах ситуации, игнорируя все без исключения положительные.
• Катастрофически. Вы ожидаете худшего и редко позволяете логике или разуму убедить вас в обратном.
• Поляризация. Вы видите мир в черно-белом, хорошем и плохом. Нет ничего промежуточного и среднего для обработки и классификации жизненных событий.

Когда вы начнете распознавать свои типы негативного мышления, вы можете работать, чтобы превратить их в позитивное мышление.Эта задача требует практики и времени и не выполняется в одночасье. Хорошая новость в том, что это можно сделать. Исследование 2012 года показывает, что даже маленькие дети могут научиться исправлять негативный разговор с самим собой.

Эти сценарии являются примерами того, когда и как можно превратить негативный разговор с самим собой в позитивный. Опять же, это требует практики. Распознавание некоторых из ваших собственных негативных разговоров с самим собой в этих сценариях может помочь вам развить навыки, чтобы перевернуть мысль, когда она возникает.

Отрицательные: Я всех разочарую, если передумаю.

Положительно: У меня есть сила изменить свое мнение. Остальные поймут.

Отрицательные: Я не справился и смутился.

Положительно: Я горжусь собой, что даже пытался. Это потребовало мужества.

Отрицательно: Я лишний вес и не в форме. С таким же успехом я мог бы не беспокоиться.

Положительно: Я способный и сильный, и я хочу стать для себя более здоровым.

Отрицательно: Я подвел всех в моей команде, когда я не забил.

Положительно: Спорт — командное мероприятие. Мы побеждаем и проигрываем вместе.

Отрицательные: Я никогда не делал этого раньше и у меня не получится.

Положительно: Это прекрасная возможность для меня учиться у других и расти.

Отрицательный: Это просто никак не сработает.

Положительно: Я могу и сделаю все возможное, чтобы это работало.

Позитивный разговор с самим собой требует практики, если это не ваш естественный инстинкт.Если вы в целом более пессимистичны, вы можете научиться менять свой внутренний диалог на более обнадеживающий и воодушевляющий.

Однако формирование новой привычки требует времени и усилий. Со временем ваши мысли могут измениться. Позитивный разговор с самим собой может стать вашей нормой. Эти советы могут помочь:

• Определите ловушки для отрицательного разговора с самим собой. Определенные сценарии могут усилить вашу неуверенность в себе и привести к более негативному разговору с самим собой. Например, рабочие мероприятия могут быть особенно тяжелыми. Выявление наиболее негативных моментов в разговоре с самим собой поможет вам предвидеть и подготовиться.
• Проверьте свои чувства. Остановитесь во время событий или плохих дней и оцените свой внутренний диалог. Становится отрицательным? Как вы можете это изменить?
• Найди юмор. Смех помогает снять стресс и напряжение. Когда вам нужен стимул для позитивного разговора с самим собой, найдите способы посмеяться, например, посмотрите смешные видео про животных или комедианта.
• Окружите себя позитивными людьми. Заметили вы это или нет, но вы можете впитывать взгляды и эмоции окружающих вас людей.Сюда входят как негативные, так и позитивные, поэтому по возможности выбирайте позитивных людей.
• Дайте себе положительные утверждения. Иногда достаточно просто увидеть положительные слова или вдохновляющие образы, чтобы переориентировать ваши мысли. Размещайте небольшие напоминания в своем офисе, дома и везде, где вы проводите много времени.

Позитивный разговор с самим собой может помочь вам улучшить ваши взгляды на жизнь. Он также может иметь длительные положительные преимущества для здоровья, в том числе улучшать самочувствие и качество жизни.Однако говорить с самим собой — это привычка, выработанная на протяжении всей жизни.

Если вы склонны к негативному внутреннему диалогу и ошибаетесь на стороне пессимизма, вы можете научиться это менять. Это требует времени и практики, но вы можете развить воодушевляющий позитивный разговор с самим собой.

Если вы обнаружите, что не добились успеха в одиночку, поговорите с терапевтом. Эксперты по психическому здоровью могут помочь вам определить источники негативного разговора с самим собой и научиться нажимать кнопку. Попросите вашего поставщика медицинских услуг направить вас к терапевту или попросите совета у друга или члена семьи.

Если у вас нет личных рекомендаций, вы можете выполнить поиск в базе данных таких сайтов, как PsychCentral или WhereToFindCare.com. Приложения для смартфонов, такие как Talkspace и LARKR, обеспечивают виртуальное соединение с обученными и лицензированными терапевтами через чат или прямые видеопотоки.

3 способа заговорить о себе | Уверенность

То, как вы разговариваете с самим собой, действительно может повлиять на вашу уверенность. Эффект может быть хорошим или плохим в зависимости от того, положительный или отрицательный ваш внутренний диалог. У нас есть несколько способов улучшить свой внутренний диалог.

Что такое разговор с самим собой?

Даже если вы этого не знаете, вы уже практикуете разговор с самим собой.

Разговор с самим собой — это, по сути, ваш внутренний голос, голос в вашей голове, который говорит то, что вы не обязательно произносите вслух. Мы часто даже не осознаем, что этот беглый комментарий происходит на заднем плане, но наш внутренний диалог может иметь большое влияние на то, как мы относимся к тому, кто мы есть.

Разница между положительным и отрицательным разговором с самим собой

Позитивный разговор с самим собой заставляет вас чувствовать себя хорошо и о том, что происходит в вашей жизни.Это похоже на оптимистичный голос в голове, который всегда выглядит позитивно.

Примеры: «Я стараюсь изо всех сил», «Я полностью выдержу этот экзамен», «Я не чувствую себя хорошо сейчас, но все могло быть хуже»

Отрицательный разговор с самим собой заставляет вас чувствовать себя довольно дерьмово по отношению к себе и тому, что происходит. Он может угнетать все, даже что-то хорошее.

Примеры: «У меня должно быть лучше», «Все думают, что я идиот», «Все дерьмо», «Ничего не станет лучше.’

Негативный разговор с самим собой делает людей довольно несчастными и даже может повлиять на их восстановление после психических расстройств. Но всегда быть позитивным тоже невозможно и не полезно. Итак, как сделать так, чтобы разговор с самим собой работал на вас?

Зачем мне практиковаться?

Чем больше вы работаете над улучшением своего внутреннего диалога, тем легче вам это будет. Это что-то вроде игры на музыкальном инструменте или спортивной тренировки: начать будет непросто, но со временем вы поправитесь.

Может показаться, что это немного, но разговор с самим собой — огромная часть нашей самооценки и уверенности. Работая над заменой негативного разговора с самим собой более позитивным, вы с большей вероятностью почувствуете, что контролируете все, что происходит в вашей жизни, и достигнете своих целей.

Скачать текстовую версию этой инфографики

Синонимы и антонимы разговора с самим собой | Synonyms.com

Мусин Алмат Жумабекович:

1. Увидев тебя, наконец, улыбаешься пустоте, неизгладимая улыбка на твоем лице.И твой ужасный смех в ответ на любые удары и страх судьбы. Она чувствует себя бессильной перед тобой. Вы чувствуете полное отсутствие страха — это принятие реальности в ее истинном виде. 2. Люди, создавшие и развивающие этот мир: в долгу. Грехи — это долги после смерти. Грехи взяты в ссуду из адского банка. 3. Правда погружает в одиночество. 4. Судьба опустила предохранитель пистолета — это лучший детектор лжи в мире. Взгляните на свое тело, вы всего в миллиметре от вечности, ее палец на спусковом крючке.Из-за проблем вся ваша жизнь пролетит за одну секунду; вы будете отделены от бессмертия всего на одну секунду. Чем ближе вы к смерти, тем ближе вы к истине, что все в человеческом мире бессмысленно, потому что временно. 5. Ореол знания в жизни, это запись проекции, человек, который чувствует реальность, может чувствовать вселенную: прошлое, настоящее и будущее, а также то, что вне времени. 6. На могиле женщины, которая умерла одна, потому что она всегда отвергала, отталкивала, не прощала и разбивала сердца всем парням и мужчинам, которые когда-то предлагали себя ей.Ее последние слова были написаны на ее камне: Я всю жизнь ждала идеального мужчину. 7. Одни ожесточают жизнь, другие только портят. 8. Реальность разлагается, и все нелепые ужасы реальности видны, поскольку вы находитесь в жестокой хроносфере, где происходят квантово-генетические преобразования инстинктов отчаяния, в проекции альтернативной реальности эго власти, в которой все запрограммировано на разложение. 9. Знание мировых религий — это всего лишь четыре ключа к более высокой форме осознания, они откроют врата в высшие миры; вам просто нужно выбрать один из этих ключей, чтобы развиваться.10. Философская поэзия. Нуар-джаз-саксофон одиночества в поэтических комиксах воспоминаний, с легкой эротикой романтики. Все наполнено философским молчанием и разговоров с самим собой. Почти законченная сигарета, она идет как мысль к логическому завершению философской поэзии, где вы ищете выход из тюрьмы реальности. Вы играете в покер с судьбой, кому-то повезло, а кому-то пас. Дождь из слез греховных; от этого город не становится добросовестнее, а чище.Город окутан туманом мыслей, сверкают красные молнии гнева, черные тучи депрессии, а затем холодный снег безразличия, освещенный безжизненным светом любопытства богов. Вскоре новый рассвет мыслей, черно-белая реальность пессимизма, где в ярких красках выразительных контрастов противоположностей есть только слабый свет совести и животные инстинкты тьмы. Всюду глубокая тьма говорит о том, что потусторонний мир совсем рядом и дверь туда всегда открыта.Везде суровый серый цвет мысли, периодически звучат мелодии пустоты истины. Здесь все серо, и только красная кровь — цвет вечной вины. Только самовнушение может окрасить все в яркие краски иллюзий оптимизма. Разум погружается во тьму готического отчаяния, выбраться оттуда может только любимая женщина. Сердце накапливает шрамы, но не останавливается, продолжает жить ради близких, ради любопытства. В этой холодной пустоте иллюзий материализма душу согреет только настоящая любовь, но не похоть, потому что после оргазма вы чувствуете грустные ноты одиночества, наполненные на рояле грустью.Похоть — подруга эгоизма, шестерки самообмана. Яркие воспоминания — утешительный приз вечности, в отличие от жизни они вечны — это прозаические сцены кино кармы. Сцены комедиантов о героях и злодеях, где вы разоблачены как антигерой, а ваши мучители — жертвами. Здесь чувствуется буквально каждый кадр садизма судьбы. 11. От жестоких ударов реальности человек не похорошел. 12. От разочарования душа не может перестать смеяться пугающим безудержным смехом, между страхом и безудержным гневным смехом.Улыбающаяся, безумно смеющаяся психика рычит и разрывается на куски от высоковольтного психического напряжения, рождающего истину, от улыбки философия души разбивается на две части дуальности мира. В разбитых зеркалах психики видна огромная улыбка, и лишь иногда образ человека отражается в них как отражение совести. Автор: Мусин Алмат Жумабекович

Негативный разговор с самим собой может навредить

Это отчет Health & Lifestyle от VOA Learning English.

Иногда небольшая самокритика — это неплохо. Мы все можем многому научиться на своих ошибках. Однако его слишком много может повлиять на ваш мозг — и вашу жизнь.

Отрицательный Самостоятельный разговор. О вас судит тот голосок в вашей голове. Он говорит, что вы недостаточно хороши. Он напоминает вам обо всех ваших промахах и ошибках.

«Негативный разговор с самим собой на самом деле определяет результата в нашей жизни. То, как мы говорим сами с собой о себе, и то, как мы говорим с другими людьми о себе, буквально создает результаты в нашей жизни.”

Это профессор Пол Хьюз. Он педагог и исследователь того, как разум управляет поведением. Он говорит, что то, как мы говорим с собой и о себе с другими людьми, может повлиять на каждую часть нашей жизни — от нашей карьеры до нашей семейной жизни.

Хьюз увидел это воочию, преподавая в местном колледже. Он заметил, что некоторые ученики, которые усердно учились и приходили на занятия каждый день, по-прежнему плохо сдают экзамены. Он задавался вопросом, почему.

«Я обнаружил, что есть студенты, которые все делают правильно.Они хорошие ученики. Они приходят на занятия. Они делают домашнюю работу. Они усердно учиться. Но когда дело доходит до экзамена, они под давлением раза превышают ».

Студенты могут все делать правильно. Но когда приходит время сдавать экзамен, они не справляются. Они могут страдать от чего-то, что обычно называется «тест беспокойства ».

Негативный разговор с самим собой может повлиять на оценки ученика

Итак, почему хорошие ученики иногда плохо сдают тесты? Для объяснения Хьюз использует обычное выражение.Если на линии находится лот , студент может многое потерять. Результат? Они нервничают и плохо тестируются.

«Существует тревога перед экзаменом, потому что у студентов есть их фьючерсы на линии . Они понимают, что если они получат хорошие оценки на экзаменах, у них будет больше выбора колледжей, которые они могут посещать, а в некоторых случаях даже карьеры, которую они могут продолжить, и это оказывает на них большое давление ».

Хьюз объясняет, что невыполнение нескольких тестов может повлиять на уверенность ученика и его будущие результаты.Он говорит, что это может стать шаблоном .

«Когда это происходит, запускает паттерн. Когда вы постоянно в чем-то терпите неудачу — и я знаю это из своего исследования психологии — мы все участвуем, будь то экзамены или что-то еще, мы все в конечном итоге разговариваем сами с собой, негативно разговариваем с самим собой, даже не осознавая, что делаем. это, например: «Почему я ничего не помню, что изучаю?» или «Почему я так напрягаюсь?» Эти утверждения фактически повторно программируют один и тот же негативный результат снова и снова.”

Хьюз привел в качестве примера одного из своих учеников в местном колледже. Линдси хорошо училась. Она рано пришла в класс, участвовала в обсуждениях и делала все домашние задания.

Однако она плохо сдала экзамены. Когда Хьюз спросил ее, как она себя чувствует перед экзаменом, она ответила, что очень напряжена. Она задавалась вопросом, почему у нее проблемы с запоминанием того, что она изучала. Она сказала, что не верит, что знает правильные ответы.

Хьюз взял отрицательные утверждения Линдси и превратил их в положительных вопроса.Перед экзаменом Он сказал Линдси сказать себе: «Почему я так расслаблен, , , когда сдам экзамен?» Почему я так сфокусирован на во время экзамена? Почему я запоминаю все, что готовлю к экзамену? Почему я доверяю своим ответам?

Линдси последовала его совету. Две недели спустя она сдала экзамен в другом классе и набрала на 15 баллов больше, чем на предыдущем экзамене. Четыре недели спустя она получила четверку на выпускном экзамене в классе Хьюза.

Линдси покинула общественный колледж и поступила в четырехлетний университет.Она продолжала использовать метод позитивного разговора с самим собой. Когда через год профессор Хьюз проверил ее, у нее была хорошая новость: она получила отличную оценку на всех экзаменах.

Хьюз видел, как ученик за учеником преуспевают с его методом. Поэтому он решил написать книгу на эту тему. Его книга называется «Измени свои оценки, измени свою жизнь».

Он утверждает, что его метод позитивного разговора с самим собой работает со всеми учениками, которые его пробовали. Он добавляет, что они получили больше, чем просто хорошие результаты тестов.К ним вернулась уверенность в себе.

И снова Хьюз.

«Кстати, самый большой результат каждого ученика, который преуспевает в этом, — это возвращение своей уверенности в себе . Вы начинаете проваливать экзамены, и вас судят учителя, вас судят родители. И они судят вас, даже не осознавая, что у вас возникла эта проблема. Чем больше учеников мне удастся восстановить свою самооценку и отправить их дальше в жизнь и во взрослую жизнь с хорошей уверенностью в себе, — это огромный беспроигрышный вариант.”

Хьюз не просто помогает своим ученикам. Он также использует свой позитивный внутренний диалог, чтобы помочь друзьям и соседям. В телеинтервью он резюмировал это так: «Мы можем запрограммировать себя на успех в классе или в жизни, или мы можем запрограммировать себя на неудачу».

И это отчет «Здоровье и образ жизни».

Я Анна Маттео.

Есть ли у вас в жизни метод преодоления беспокойства? Дайте нам знать в разделе комментариев.

Анна Маттео сообщила об этой истории для VOA Learning English.Эшли Томпсон была редактором.

_______________________________________________________________

Тест — негативный разговор с самим собой может навредить вам

Начните викторину, чтобы узнать

_______________________________________________________________

слов в этой истории

отрицательный — прил. вредно или плохо

положительный — прил. хорошее или полезное

воздействие — v. оказать сильное и часто плохое воздействие на (что-то или кого-то)

исход — п. то, что происходит в результате действия или процесса

раз под давлением — выражение. плохо справляться в стрессовом состоянии

тревога — н. страх или нервозность по поводу того, что может случиться

спусковой крючок — н. вызвать сильную и обычно отрицательную эмоциональную реакцию у (кого-то)

расслабленный — прил. спокойный и свободный от стресса

сфокусированный — прил. уделение внимания и усилий конкретной задаче или цели

на строке — выражение : в опасности потери или повреждения: в опасности

образец — н. то, что происходит регулярно и постоянно

уверенность в себе — н.