Происхождение валерия: происхождение, характеристика, судьба. Что означает имя Валерия? Тайна имени Валерия

[ Первая буква ]

Мы более поздние цивилизации. . . мы тоже знаем, что мы смертны.

Мы давно слышали рассказы о исчезнувших мирах, о затонувших империях. без следа, ушли со всеми своими людьми и всеми своими машинами в неизведанное глубины веков, с их богами и законами, их академиями и их науки чистые и прикладные, их грамматики и их словари, их классики, их Романтики и их символисты, их критики и критики их критики. . . . Мы знали, что видимая земля состоит из пепла, и что пепел что-то означает. Сквозь темные глубины истории мы могли разглядеть призраки больших кораблей, нагруженных с богатством и интеллектом; мы не могли их сосчитать. Но бедствия, которые послали их вниз были, в конце концов, не наше дело.

Элам, Ниневия, Вавилон были лишь красивыми расплывчатыми названиями, и полное разорение этих миров имели для нас такое же малое значение, как и само их существование. Но Франция, Англия, Россия… это тоже были бы красивые названия. Lusitania тоже красивое имя. И теперь мы видим, что бездна истории достаточно глубока, чтобы вместить всех нас. Мы осознают, что цивилизация так же хрупка, как и жизнь. Обстоятельства, которые мог отправить работы Китса и Бодлера, чтобы присоединиться к работам Менандра уже не немыслимый; они в газетах. Это еще не все. Жгучий урок больше полный еще. Нашему поколению было недостаточно узнать на собственном опыте, как самые прекрасные вещи и самые древние, самые грозные и самые упорядоченные, может погибнуть случайно ; в сфере мысли, чувства и здравого смысла мы был свидетелем необычайных явлений: парадокс вдруг стал фактом, а очевидный факт жестоко верил.

Приведу только один пример: великие добродетели германских народов порождает больше зла, чем праздность когда-либо порождала пороков. Мы своими глазами видели добросовестного труда, самой твердой учености, самой серьезной дисциплины и приложения приспособлены к ужасающим концам.

Так много ужасов было бы невозможно без столь многих добродетелей. Несомненно, понадобилось много науки, чтобы убить столько людей, растратить столько имущества, уничтожить так много городов за столь короткое время; но моральных качеств в таком же количестве тоже были нужный. Значит, Знание и Долг подозрительны?

Итак, Персеполь духа не менее опустошен, чем Сузы материальный факт. Не все потеряно, но все почуяло, что может погибнуть.

Необыкновенная дрожь пронзила мозг Европы. Она чувствовала в каждое ядро ​​ее разума, что она уже не та, что она уже не та, что она вот-вот потеряет сознание, сознание, приобретенное веками терпимые бедствия тысяч людей первого ранга из бесчисленных географических, этнические и исторические совпадения.

Так — как бы в отчаянной защите своего физиологического существа и ресурсы — вся ее память спутанно вернулась. Ее великие люди и ее великие книги пришли назад беспорядочно. Никогда еще не было прочитано так много и с таким увлечением, как во время войны: спросите книготорговцы. . . . Никогда еще люди не молились так много и так глубоко: спросите у священников. Все спасители, основатели, защитники, мученики, герои, все отцы своей страны, призывались священные героини, народные поэты. . . .

И в том же душевном смятении, по зову той же тоски, все культурная Европа пережила быстрое возрождение своих бесчисленных способов мышления: догм, философии, гетерогенные идеалы; триста способов объяснения Мира, тысяча и одна версия христианства, две дюжины видов позитивизма; целый Спектр интеллектуального света раскинул свои несовместимые цвета, освещая странным и противоречивым накалом предсмертной агонии европейской души. Пока изобретатели были лихорадочно разыскивая в своем воображении и анналах прошлых войн средства покончить с колючей проволокой, перехитрить подводные лодки или парализовать полет самолетов, ее душа одновременно напевала все заклинания, которые она когда-либо знала, и серьезное рассмотрение самых причудливых пророчеств; Она искала убежища, руководства, утешение во всем реестре ее воспоминаний, прошлых поступков и родовых отношения. Таковы известные последствия тревоги, беспорядочного поведения ума, бегущего от реальности. из реальности в кошмар и из кошмара обратно в реальность, в ужасе, как пойманная крыса в ловушке. . . .

Возможно, военный кризис закончился. Экономический кризис все еще с нами в всю свою силу. Но интеллектуальный кризис, будучи более тонким и по своей природе предполагающим самые обманчивые проявления (поскольку это происходит в самом царстве притворство)… этот кризис вряд ли позволит нам понять его истинные масштабы, его фазу .

Никто не может сказать, что завтра будет мертвым или живым, в литературе, философия, эстетика; никто еще не знает, какие идеи и способы выражения будут занесены в список пострадавших, какие новшества будут провозглашены.

Надежда, конечно, остается — напевая вполголоса:

Et cum vorandi vicerit libidinem
Поздний триумф императора духа.

Но надежда есть лишь недоверие человека к ясному предвидению своего ума. Надеяться предполагает, что любое неблагоприятное для нас заключение должно быть ошибкой разума. И однако факты ясны и безжалостны; погибли тысячи молодых писателей и художников; иллюзия европейской культуры была утрачена, а знание оказалось бессильным сохранять что-либо; наука смертельно ранена в своих моральных амбициях и, как он был посрамлен жестокостью своего применения; идеализм едва выживает, глубоко потрясен и призван к ответу за свои мечты; реализм безнадежен, разбит, разбит собственными преступлениями и ошибками; жадность и воздержание одинаково попираются; веры путаются в своей цели — крест против креста, полумесяц против полумесяца; и даже скептики, сбитые с толку внезапными, жестокими и волнующими событиями, которые играют в нашем уме, как кошка с мышкой. . . даже скептики теряют сомнения, выздоравливают и снова теряют их, нет дольше владел движениями своей мысли.

Раскачивание корабля было настолько сильным, что самые висящие лампы погасли. окончательно опрокинулся. . . .

Что придает этому критическому состоянию ума глубину и серьезность? состояние больной, когда она была преодолена.

У меня нет ни времени, ни возможности определять интеллектуальное ситуация в Европе в 1914 году. И кто мог претендовать на то, чтобы представить себе эту ситуацию? Тема огромен, требуя каждого порядка знаний и бесконечной информации. Кроме того, когда такой сложное целое, трудность реконструкции прошлого, даже недавнего прошлое вполне сравнимо с построением будущего, даже близкого будущего; или, скорее, это одна и та же трудность. Пророк находится в той же лодке, что и историк. Оставим их там.

Все, что мне нужно, это смутное общее воспоминание о том, о чем думали как раз перед войной те интеллектуальные поиски, которые велись в то время, опубликовано.

Итак, если я оставлю в стороне все детали и ограничусь беглым впечатлением, что естественное целое дано моментальным восприятием, я вижу. . . ничего ! Ничего такого . . . и все же бесконечно потенциальное ничто.

Физики говорят нам, что если бы глаз мог выжить в печи, точка накала, это было бы видно. . . ничего такого. Не было бы неравных интенсивностей света, оставленного для обозначения точек в пространстве. Эта огромная скрытая энергия произвела бы невидимость, неотчетливое равенство. Такого рода равенство есть не что иное, как идеальное состояние расстройство .

И что сделал тот беспорядок в середине Европы? Свободное сосуществование, в все ее образованные умы, самые разные идеи, самые противоречивые принципы жизни и обучения. Это характерно для современной эпохи.

Я не прочь обобщить понятие «современный» на обозначают определенные образы жизни, а не делают его чисто синонимом современного . В истории есть моменты и места, которым мы современные могли бы вернуться без сильно нарушающие гармонию того времени, не кажущиеся предметами бесконечно любопытными и заметный. . . существа шокирующие, диссонирующие и неусвояемые. Где бы ни был наш вход произвело бы наименьшую возможную сенсацию, именно здесь мы должны чувствовать себя почти как дома. Это ясно, что Рим во времена Траяна или Александрия при Птолемеях легче, чем во многих местах, менее отдаленных во времени, но более специализированных на одной расе, единая культура и единая система жизни.

Ну что ж! Европа в 1914 году, возможно, достигла предела модернизма в это чувство. Каждый ум любого масштаба был перекрестком для всех оттенков мнений; каждый мыслитель был международным изложением мысли. Были работы ума в богатство контрастов и противоречивых тенденций было подобно безумным проявлениям света в тогдашних столицах: глаза устали, обожжены. .. Сколько материала богатства, сколько труда и планирования потребовалось, сколько столетий было разграблено, сколько разнородные жизни были объединены, чтобы сделать возможным такой карнавал и устроить его как высшая мудрость и триумф человечества?

В книге той эпохи — и не из самых посредственных — следует найти нетрудно: влияние русского балета, прикосновение Паскаля мрак, многочисленные впечатления гонкуровского типа, что-то от Ницше, что-то от Рембо, некоторые эффекты благодаря знакомству с художниками, а иногда тон научная публикация… в целом приправленная неопределенно британским качеством трудно оценивать! Заметим, кстати, что внутри каждой из составляющих этого смесь другое тел вполне можно найти. Было бы бесполезно указывать на них: было бы просто повторить то, что я только что сказал о модернизме, и дать всю История европейского разума.

Стоя сейчас на огромной террасе Эльсинора, которая простирается от Базеля до Кёльна, граничащего с песками Ньюпора, болотами Соммы, известняк Шампани, граниты Эльзаса. . . наш Гамлет Европы смотрят миллионы призраков.

Но он интеллектуальный Гамлет, размышляющий о жизни и смерти истины; для призраков у него есть все предметы наших споров; для раскаяния, все титулы нашей славы. Он сгибается под тяжестью всех открытий и разновидностей знание, не способное возобновить бесконечную деятельность; он размышляет о скуке повторение прошлого и глупость всегда пытаться вводить новшества. Он колеблется между двумя бездны, ибо две опасности не перестают угрожать миру: порядок и беспорядок.

Каждый череп, который он поднимает, является прославленным черепом. Это был Леонардо . Он изобрел летающего человека, но летающий человек не совсем послужил его изобретателю. целей. Мы знаем, что верхом на своем большом лебеде ( il grande uccello sopra del dosso del suo magnio cecero ) в наши дни у него другие задачи, кроме уборки снега с горных вершин в жаркое время года, чтобы разбросать его по улицам городов. И тот другой череп был Лейбниц , мечтавший о всеобщем мире. А этот был Кант … и Кант породил Гегеля, Гегель породил Маркса, а Маркс породил . . . .

Гамлет не знает, что делать с таким количеством черепов. Но предположим, что он забывает их! Будет ли он по-прежнему собой? Его ужасно ясный ум созерцает переход от война к миру: темнее, опаснее, чем переход от мира к войне; все народы обеспокоен этим. . . . «Что же со Мной, — говорит он, — что со Мною, Европейский интеллект? …А что такое мир? Мир, пожалуй, такое положение вещей в что естественная вражда между людьми проявляется в созидании, а не в разрушении как на войне . Мир — время творческого соперничества и производственной битвы; но я не надоело производить? Разве я не исчерпал свою тягу к радикальным экспериментам, предаваясь слишком много в хитрых соединениях? … Не должен ли я, может быть, оставить в стороне свои тяжелые обязанности и сверхъестественные амбиции? Возможно, последуйте за тенденцией и поступите, как Полоний, который сейчас директор крупной газеты; как Лаэрт, который что-то в авиации; нравиться Розенкранц, кто делает Бог знает что под русским именем?

«Прощайте, призраки! Мир больше не нуждается ни в вас, ни во мне. имена прогресса к собственной склонности к роковой точности, мир стремится добавьте к преимуществам жизни преимущества смерти. Некоторая путаница все еще царит; но через некоторое время все прояснится, и мы наконец станем свидетелями чуда общество животных, совершенный и совершенный муравейник».

[ Второе письмо ]

Я говорил на днях, что мир — это такая война, которая позволяет любви и творчества в ее ходе; тогда это более сложный и неясный процесс, чем война в собственном смысле слова, поскольку жизнь темнее и глубже смерти.

Но происхождение и ранние этапы мира более неясны, чем мир себя, так как оплодотворение и зарождение жизни более загадочны, чем функционирование тела, когда оно сделано и адаптировано.

Все сегодня ощущают присутствие этой тайны как актуальное ощущение; некоторые люди, несомненно, должны чувствовать, что их собственное внутреннее существо положительно тайна; и, возможно, есть кто-то с такой ясной, тонкой и богатой чувствительностью, что он чувствует в себе некоторые стороны нашей судьбы, более продвинутые, чем сама наша судьба.

У меня нет таких амбиций. Вещи мира интересуют меня только потому, что они относятся к интеллекту; для меня все связано с интеллектом. Бэкон сказал бы, что это понятие интеллекта есть идол . согласен, но лучше не нашел идол.

Я думаю тогда об установлении мира, поскольку это касается интеллект и вещи интеллекта. Эта точка зрения ложна , так как она отделяет ум от всех других видов деятельности; но такие абстрактные операции и фальсификации неизбежны: всякая точка зрения ложна.

Первая мысль приходит в голову. Идея культуры, интеллекта, великого произведений, имеет для нас очень древнюю связь с идеей Европы — настолько древнюю, что мы редко возвращаюсь так далеко.

В других частях мира были замечательные цивилизации, поэты первого порядка, строителей и даже ученых. Но ни одна часть мира не обладала этим единственное физическое свойство: самая интенсивная мощность излучения в сочетании с столь же интенсивная сила ассимиляции.

Все пришло в Европу, и все пришло из нее. Или почти все.

Сегодняшний день приносит с собой важный вопрос: может ли Европа удерживать первенство во всех областях?

Станет ли Европа такой, какая она есть на самом деле — то есть немного мыс на азиатском континенте?

Или останется тем, чем кажется — то есть избранной частью земной шар, жемчужина сферы, мозг огромного тела?

Чтобы прояснить строгую необходимость этой альтернативы, позвольте мне разработайте здесь своего рода основную теорему.

Рассмотрите карту мира. На этой планисфере находятся все обитаемые земли. Целое разделено на области, и в каждой из этих областей есть определенная плотность населения, определенное качество мужчин. В каждом из этих регионов также есть соответствующие природные ресурсы — более или менее плодородная почва, более или менее богатая субстрат, более или менее обводненная местность, которая может быть более или менее легко разработана для транспорт и др.

Все эти характеристики позволяют в любой период классифицировать регионах, о которых мы говорим, так что в любой данный момент ситуация на земле может определяться формулой, показывающей неравенства между обитаемыми районами его поверхность .

В каждый момент история следующего момента будет зависеть от данное неравенство.

Рассмотрим теперь не нашу теоретическую классификацию, а ту, которая фактически преобладала в мире до недавнего времени. Мы отмечаем поразительный факт, который мы принимаем слишком много для само собой разумеющегося:

Несмотря на свою маленькую размеры, Европа веками стояла во главе список. Несмотря на ее ограниченность — и хотя богатство ее почвы не иссякает обыденности — она доминирует на картине. Каким чудом? Конечно чудо должно заключаются в высоком качестве ее населения. Это качество должно компенсировать меньшее количество людей, квадратных миль, тонн или руды, найденных в Европе. В одну шкалу поставить Индийская империя, а в другой Соединенное Королевство: весы с меньшим весом наклоняется вниз!

Это чрезвычайное нарушение равновесия. Но его последствия тем более: они скоро позволят нам предвидеть постепенное изменение противоположного направление .

Мы только что предположили, что определяющим фактором должно быть качество ее мужчин. фактором превосходства Европы. Я не могу подробно анализировать это качество; но из итогового осмотра я бы сказал, что драйвовая жажда, пылкая и бескорыстная любопытство, удачная смесь воображения и строгой логики, скептицизм, безропотный мистицизм … являются наиболее специфически активными характеристиками европейская психика.

Единственный образец этого духа, образец высочайшего порядка и Первостепенное значение имеет Греция, поскольку все побережье Средиземного моря должно быть считается в Европе. Смирна и Александрия — такая же часть Европы, как Афины и Марсель. Греция основала геометрию. Это была безумная затея: мы до сих пор спорим о возможность такой глупости.

Что потребовалось для создания этого фантастического творения? Считают, что ни египтянам, ни китайцам, ни халдеям, ни индусам это не удалось. Подумайте, какое это было захватывающее приключение, завоевание, в тысячу раз более богатое и на самом деле гораздо более поэтичен, чем у Золотого руна. Никакая овчина не стоит золота бедро Пифагора.

Это было предприятие, требующее подарков, которые, если их найти вместе, обычно самые несовместимые. Требовались аргонавты ума, крутые летчики, отказавшиеся либо погрузиться в свои мысли, либо отвлечься на свои впечатления. Ни бренность предпосылок, которые их поддерживали, ни бесконечное количество и изощренность выводы, которые они исследовали, могли их обеспокоить. Они были как бы равноудалены от непоследовательный негр и неопределенный факир. Они выполнили чрезвычайно деликатную и невероятный подвиг приспособления обычной речи к точным рассуждениям; они проанализировали наиболее сложные комбинации двигательных и зрительных функций и обнаружили, что они соответствуют определенные языковые и грамматические свойства; они доверяли словам, чтобы провести их через пространство, как дальновидные слепцы. А само пространство из века в век становилось более богатое и удивительное творение, по мере того как мысль овладевала собой и уверенность в чудесной системе разума и в изначальной интуиции, наделили его такими несовместимыми инструментами, как определения, аксиомы, леммы, теоремы, задачи, поризмы и т. д.

Мне нужна целая книга, чтобы как следует рассмотреть эту тему. Я хотел просто указать в нескольких словах на одно из характерных изобретений европейского гения. Этот пример возвращает меня прямо к моему тезису.

Я утверждал, что дисбаланс так долго сохранялся в пользу Европы была, по собственной реакции , должна была постепенно превратиться в дисбаланс в противоположное направление. Это то, что я назвал амбициозным названием основной теоремы.

Как доказать это предложение? Я беру тот же пример, что и геометрия греков; и я прошу читателя подумать о последствиях этого дисциплина на века. Мы видим это постепенно, очень медленно, но очень верно, предполагая, такого авторитета, что все исследования, все способы приобретения знаний неизбежно ведут к позаимствовать его строгую процедуру, его скрупулезную экономию «материи», его автоматический обобщения, его тонкие методы и та бесконечная осмотрительность, которая позволяет дичайшая наглость. Современная наука родилась из этого образования в большом стиле.

Но однажды рожденный, испытанный и проверенный практическими применениями, наш наука стала средством власти, средством физического господства, создателем материального богатства, аппарат для эксплуатации ресурсов всей планеты, перестав быть «самоцелью» и художественной деятельностью. Знания, бывшие потребительской ценностью, стала меновой стоимостью. Полезность знания сделала знание товаром , нет более желанный несколькими выдающимися любителями, но всеми.

Таким образом, этот товар должен был производиться во все более удобной или расходные формы; он должен был распространяться среди все более и более многочисленной клиентуры; это было стать предметом торговли, короче говоря, предметом, который можно имитировать и производить почти везде.

Результат: неравенство, существовавшее когда-то между регионами мира что касается механических искусств, прикладных наук, научных инструментов войны или мир — неравенство, на котором основывалось господство Европы, — постепенно стремится к пропадать.

Итак, классификация обитаемых регионов мира становится такой, в которой валовой материальный размер, простые статистические данные и цифры (например, население, площадь, сырье) окончательно и самостоятельно определяют рейтинг различных разделов глобус .

И так чаша весов склонилась в нашу пользу, хотя мы появились зажигалку, начинают плавно поднимать нас, как будто мы тупо переместились на другая сторона таинственного избытка, который был нашим. Мы по глупости создали силу пропорциональна массе!

Это грядущее явление, кроме того, может быть связано с другим характерно для каждой нации: я имею в виду распространение культуры и ее приобретение все более многочисленными категории лиц.

Попытка предсказать последствия такого распространения или найти приведет ли это неизбежно к упадку , было бы восхитительно сложная задача интеллектуальной физики.

Прелесть проблемы для спекулятивного ума исходит, во-первых, из его сходство с физическим фактом диффузии и, затем, с внезапной превращение в глубокое различие , когда мыслитель вспоминает, что его первичный объект — человек , а не молекул .

Капля вина, падающая в воду, едва окрашивает ее и стремится исчезнуть после показа в виде розового облака. Это физический факт. Но предположим, что когда-нибудь после того, как оно исчезнет, ​​вернётся к прозрачности, мы должны видеть то здесь, то там в нашем стекле — который, казалось, снова содержал чистая вода — каплевидная винообразная, темная и чистая — какой сюрприз!…

Этот феномен Каны не является невозможным в интеллектуальном и социальном плане. физика. Тогда мы говорим о гении и противопоставляем его диффузии.

Как раз сейчас мы рассматриваем любопытные весы, которые работали в обратном соотношении весить. Затем мы увидели, как жидкая система как бы самопроизвольно переходит из однородной в разнородны, от интимного смешения до ясного разделения… Эти парадоксальные образы дать самое простое и практическое представление о той роли, которую играет в мире то, что — для пять или десять тысяч лет — называется Разумом.

Но может ли европейский разум — или, по крайней мере, самое ценное его содержание — быть полностью рассеянный? Должны ли такие явления, как демократия, эксплуатация земного шара и всеобщее распространение технологий, все из которых предвещают deminutio capitis для Европа … должны ли они восприниматься как абсолютные решения судьбы? Или у нас есть какая-то свобода против этот угрожающий заговор вещей?

Возможно, в поисках этой свободы мы сможем ее создать. Но для того, чтобы искать его, мы должны на время отказаться от рассмотрения групп и изучать мыслящего индивидуума в его борьба за личную жизнь против его жизни в обществе.

[Источник: «Кризис разума» был написан в по просьбе Джона Миддлтона Мюрри. «Кризис духа» первоначально появилось на английском языке в двух частях в г. Атенеум г. (Лондон), 11 апреля и 2 мая 1919 г. Французский текст был опубликован тем же год в августовском номере La Nouvelle Revue Francaise . (Из истории г. и Политика , перевод Дениз Фоллиот и Джексон Мэтьюз, том. 10, стр. 23-36.)]

| Вернуться к лекции |

| Путеводитель по истории | |

авторское право � 2000 Steven Kreis
Последняя редакция — 25 июня 2014 г.
Условия использования