Признание мужчине в прозе: Признание в любви парню в прозе. Признание в любви любимому в прозе
Признание в любви — Поздравок
любимомулюбимойдевушкепарнюмужчинеженщинемужуженепредложение руки и сердцакороткие
ВСЕСМСВ СТИХАХВ ПРОЗЕОТКРЫТКИ
Признаться в любви очень непросто… И я делаю это, собравшись с духом. Смею надеяться на взаимность.
Создать открытку
При каждой встрече с тобой, сердце моё всегда бьётся учащённо… Пора признаться, что это любовь!
Создать открытку
Дорогие мои, любимые и самые родные, хочу сказать Вам как ценю и уважаю всех Вас. Каждый миг, проведенный вместе, милую улыбку, нежные объятия, я храню в своем сердце. Я люблю Вас!
Создать открытку
Хочу открыть своё сердце и признаться в любви, имея надежду на взаимность…
Создать открытку
- — Advertisting —
Признаться в любви не так-то просто… Но я летаю от счастья, когда ты рядом со мной.
Создать открытку
Ты — именно тот человек, ради которого я могу свернуть горы, но именно ты — можешь обезоружить меня одной своей улыбкой.
Создать открытку
Если деньги потеряли ценность, а жизнь без человека потеряла смысл, значит этот человек и есть — самая большая драгоценность. Значит именно его, ты по-настоящему любишь!
Создать открытку
Хочу признаться, что всё необходимое у меня уже есть — это ты, моя любовь.
Создать открытку
Я хочу, чтобы мир узнал о моей любви к тебе, чтобы каждый день был наполнен счастьем, нежностью и вдохновением!
Создать открытку
Мне довелось встретить и узнать тебя, а это уже счастье. Остаётся признаться в любви…
Создать открытку
Вот меня и накрыла любовь… Я признаюсь, как бы это ни было невероятно.
Создать открытку
Я люблю тебя, и этого теперь достаточно, чтобы невозможное стало возможным.
Создать открытку
Любимый мой человек, до встречи с тобой не ведал я что значить любить, мечтать, страдать и болеть тобой!
Создать открытку
Прошу выслушать мои признания в любви к тебе! Это совершенно искренне и серьёзно.
..Создать открытку
Быть любимым самый истинный и важный смысл в жизни каждого, так будьте любимы, счастливы востребованы!
Создать открытку
Ты знаешь, о чем поют птицы, шепчет ветер, и говорят цветы? О том, что ты самая прекрасная на свете, и я безумно люблю тебя!
Создать открытку
- — Advertisting —
Любовь способна перевернуть целый мир, а ты перевернула всю мою жизнь. Потому что я безумно влюбился, и не хочу возвращать те дни, в которых не было тебя.
Создать открытку
Любимые мои, самые дорогие моему сердцу люди! Желаю Вам оставаться такими же верными, честными и открытыми, какими Вы и являетесь! Я Вас очень сильно люблю и дорожу Вами!
Создать открытку
Мы встретились с тобой, и это лучшее, что могло произойти в моей жизни. На меня обрушилось счастье…
Создать открытку
Твоё присутствие рядом для меня важнее всего на свете.
Ты — источник моего вдохновения.Создать открытку
..
Ты — источник моего вдохновения.Признание в любви любимому мужчине в прозе. Красивые признания в любви.
Девушке совершать признание в любви к мужчине надо красиво, нежно и трогательно – ни один мужчине не устоит перед такой, обнажившей свои чувства, девушкой! И пусть вы в своем пламенном признание в любви к мужчине повторите некоторые всем давно известные и уже затертые банальности – в этом нет ничего страшного! Однако, если вы когда-нибудь придумаете свой собственный язык и свою личную лексику – вы сможете совершить признание в любви к мужчине другими словами. А пока этих «других словечек» нет – используйте то, что уже имеется. Так что, не переживайте!
Слова – это очень ценный дар человечества. Благодаря словам и буквам, у вас появилась великолепная возможность выразить все свои чувства в их полной глубине в различных признаниях в любви к мужчинам. И не верьте тем, кто уверен, что словами можно выразить не все. Есть метафоры, есть синонимы, есть «переносный» смысл слов.
Проще говоря, есть все условия для того, чтобы «оставить» в них все то, что есть у вас на душе и у вас в глубине сердца.
Признание в любви любимому мужчине в прозе. Красивые признания в любви любимому мужчине или любимому человеку.
Вы обожаете говорить о чувствах красиво и в подробностях? Предлагаю вам один из вариантов «огромного признания в любви к мужчине»:
«Ты – мое ласковое солнышко. Ты намного лучше того, которое светит в мое окошко каждое утро. Когда ты сияешь своей улыбкой – я счастлива. Знаешь, я так хочу, чтобы меня делал счастливой именно ты. Я люблю тебя. Будь всегда рядом, мое солнышко.
За что я люблю тебя? За то, что ты есть. За то, что ты такой вот весь мой. И оставайся моим. Об этом я готова тебя умолять. Моя любовь к тебе – безгранична. Береги ее, а я обещаю беречь наше с тобой счастье. Я люблю тебя.
Я тебя никому не отдам. Ни снегу, ни рассвету, ни закату, ни облакам…. Никому! Я искала тебя всю свою жизнь. Даже в своей прошлой жизни я искала и ждала тебя одного.
Мне никто не нужен кроме тебя. Я готова кричать, о своей любви, на весь мир. Я так люблю тебя…. Слышишь? Но мне многого не нужно взамен. Просто будь со мной рядом.
Оберегай себя! Если с тобой что-нибудь случиться, я разобьюсь о скалы ветром, я растворюсь капелькой росинки на траве, я перестану дышать. Зачем мне жизнь, если тебя не будет рядом? Хотя, я не смогу жить без тебя, потому что моя жизнь – это ты.
Я готова осыпать тебя бриллиантами слов, серебром восхищения и золотом комплиментов. Слушай меня и верь мне. Ты – тот человек, которому я готова посвятить всю себя, отдать всю себя без остатка. Ты этого хочешь? Тогда – забирай меня в своё сердце! Я стану его ангелом – хранителем…. Потому что очень люблю тебя.
Помнишь, как ты называл меня своей весной, своей красавицей, своей кошечкой и рыбкой. От весны ты всегда получал тепло и радость, от кошечки – нежное мурлыканье о любви, от красавицы – улыбки, а от рыбки – исполнение всех желаний. Назови меня, пожалуйста, любимой, чтобы я могла сказать о своих чувствах все, что так долго скрывала вуаль молчания.
Я хочу встречать с тобой рассветы, провожать закаты…. А ты? Ты – не против? Я знаю, что ты ответишь, но хочу, чтобы ответ «летел» из твоих прекрасных уст в мои благодарные ушки. Говори все, что захочешь и сколько захочешь. Я никогда не устану тебя слушать. Любое, сказанное тобой, слово – ценно. Даже – бесценно.
Я никогда не устану от твоих слов, от твоих жестов, от твоих улыбок и взглядов. Ты есть у меня. И я – самая счастливая женщина на всей земле»…..
Дальше – продолжите сами. Можете корректировать написанное, как угодно. Делайте с текстом, что хотите. Я просто хотела «подкинуть» вам идею или какое-то ее «начало» того, с чего можно начать свое признание в любви к мужчине.
Если все слова, в признании в любви к мужчине, искренны – ваш избранник почувствует каждую «молекулу» вашей искренности. Это и понятно: чем больше искренности – тем больше настоящей веры в нее.
А как можно признаться в любви любимому мужчине покороче? Как красиво признаться в любви к любимому человеку?
Признания в любви к мужчине бывают и короткими! Внимание на строчки:
- Ты – тот, о ком все мои мысли. Ты – тот, о ком все мои сны. Угадал: я думаю о тебе каждую секундочку. Мили секундочку! Ты тоже думаешь обо мне? Скажи, что любишь. Мне очень нужна твоя любовь, мой драгоценный.
- Если заплачешь – я утру твои слезы своим прикосновением. Если будет грустно – я развеселю тебя своим звонким смехом. Если тебя замучает наглая и неугомонная бессонница – я стану твоим сновидением, чтобы ты скорее уснул…. Кем мне быть, чтобы ты понял, как сильно я тебя люблю?
- Спасибо за то, что ты появился в моей жизни. Если б не ты – я бы никогда не узнала, насколько сильной бывает любовь….
- Я – цветочек. Сорви меня! Я – кошечка. Погладь меня. Я – рассвет. Разбуди меня. Я люблю…. Полюби и ты меня.
- Прижми меня к себе и почувствуй, как трепетно бьется мое сердце. Оно бьется так потому, что ты сейчас рядом. Такой любимый и родной…. Лучший из всех тех, кого я встречала.
Ты – тот, о ком все мои сны. Угадал: я думаю о тебе каждую секундочку. Мили секундочку! Ты тоже думаешь обо мне? Скажи, что любишь. Мне очень нужна твоя любовь, мой драгоценный.И без слов ясно: любовь существует. Она есть во всем и во всех. Только некоторые ее уничтожают, а некоторые – берегут, холят и лелеют.
Не убивайте любовь! Даже в безответном «наряде» она – неотразима. Вы умеете любить. Цените это! Не все знают, что такое любить.
Самое красивое признание в любви мужчине – свое сердце в подарок. В подарок – значит – безвозмездно, без долгов. Если любовь будет безответной – не вините его в этом. Мужчина, на самом деле, вовсе не виноват, что не испытывает к вам ответных чувств.
Между прочим, именно в порывах безответности, великие писатели, композиторы и поэты «сотворяют» гениальнейшие творения. Мы их читаем, мы их знаем, мы их слышим. А, если бы нелюбовь без ответа – возможно, мы бы никогда не смогли бы наслаждаться «звуками» и «криками» такого творчества.
Пишите признания в любви мужчине на предметах, на листочках, на взглядах, на теле…. И если ответа нет – проявите «оптимистичности возможностей»: найдите замену. Вы должны понимать: жизнь идет. Она даже бежит! И ее нельзя, на мгновение, остановить, чтобы исправить какую-то ошибку, или совершить, заново, какой-либо поступок.
Многие девушки и женщины пишут признания в любви мужчинам, с которыми они никогда не будут. Речь идет о фанатках. Они прекрасно понимают, что им, с их любимыми, ничего не светит. Но любовь – «не проходящая». И все тетрадки и дневники – «хранилища» признаний. Очень даже может быть, что кто-то из «счастливиц» соединит свою судьбу с судьбой того, кто казался таким недосягаемым. Остальным – тетрадки, ручки и автографы. Для некоторых – автограф «звезды» — шок. Они «молятся» на «звездную закорючку». Они даже не стирают ту одежду, в которой они были, когда увидели «звезду»!
Признавайтесь в любви, даже если, в ответ, вы услышите тишину…. Вам повезет немного позже.
Продолжение следует:
Стоит ли признаваться в любви к мужчине? Как признаться красиво?
Как красиво признаться в любви к мужчине? Красивые слова любви любимому мужчине.
Искусство исповеди — электрическая литература
разговоры
Поэт Джули Карр о стигме и силе исповеди
Поделиться артикул
Опыт, который я получил, читая « объектов из заимствованного признания» Джулии Карр , был тем, что у меня было всего несколько раз в жизни, которая часто кажется состоящей из опыта чтения больше, чем из любого другого рода.
Карр по профессии поэт, хотя вопрос, который кажется наименее интересным в отношении десяти произведений, собранных в этой книге, заключается в том, как их обозначить или классифицировать. Карр является пироманом, когда дело доходит до формы и жанра, сжигая эти ограничивающие структуры и вместо этого позволяя содержанию и проблемам любого данного произведения обусловливать то, как оно будет отображаться на странице.
Тогда величайшее удовольствие от чтения Предметы из заимствованного признания наблюдает, как Карр с поразительной ясностью занимается распутыванием запутанных узлов и завязыванием узлов.Было продуктивно сложно и немало пугающе подготовить вопросы заранее, чтобы поговорить с Джули Карр по телефону. К счастью, она оказалась более доброй и заботливой, чем я мог себе представить, и встретила меня и мою многословность с полным великодушием. Некоторая доработка и обрезка были сделаны позже по электронной почте.
Винсент Скарпа: Не могли бы вы начать с небольшого рассказа о происхождении вашего интереса к исповедальне как моде. В своем авторском примечании вы говорите о разъединении, которое вы испытали, когда услышали слово «исповедальный» как своего рода уничижительное отношение к Сильвии Плат и Эдриенн Рич, поэтам, которые были важны для вас как для молодого писателя.
Джули Карр: Ну, сначала позвольте мне поблагодарить вас за участие в книге.
Чтобы попытаться ответить, я скажу, что, по моему мнению, это было что-то вроде ситуации на Восточном/Западном побережье. Я с Восточного побережья, я вырос в Бостоне. В детстве я читал много стихов; сначала в основном Эмили Дикинсон. Когда я решил, что стану поэтом — «мне было около 10 лет, когда я впервые решил это — я читал все, что было вокруг, и то, что было вокруг, было бостонскими писателями-исповедниками. Так что первыми поэтами, которых я полюбил в подростковом возрасте, были Мервин, Ретке и, конечно же, Плат. Позже, когда мне было двадцать, Эдриэнн Рич стала для меня самым важным поэтом. И Дениз Левертов. Я получил степень магистра иностранных дел в Нью-Йоркском университете, и преподавателям тогда Шэрон Олдс, Голуэй Киннелл было 9 лет.0009
Когда я покинул Нью-Йоркский университет и, в конце концов, поступил в Беркли, Восточное побережье было у меня в крови.
Итак, я пытался понять все это, и затем у меня было то, что я называю «момент Элис Нотли», который был для меня ключевым моментом в понимании того, что я собирался делать в своей работе. Я абсолютно обожал Элис Нотли — «до сих пор обожаю» — и очень любил ее книгу « тайн маленьких домов».
На самом деле это напрямую связано с материнством, и на тот момент у меня было двое маленьких детей. И что было замечательно в этом, так это то, что у нее, похоже, не было никакого фильтра в этой книге. Политическая ярость, личное повествование, подслушанный язык, мифическое, ученое — она позволила всему этому сосуществовать. Это было очень волнующе для меня. Она пришла, чтобы дать чтение, и во время вопросов и ответов я спросил, как она использует реальную жизнь — под которой я имел в виду ее жизнь как матери — в стихах. Она, как известно, очень язвительна, поэтому она ответила: «Ну, реальной жизни не существует», — и отклонила вопрос. Я чувствовал себя совершенно сбитым с толку, мне было больно, мне казалось, что мне говорят, что мой вопрос наивен. Это был своего рода постмодернистский ответ, но я думаю, что он также был ответом, основанным на том, где она была — в Беркли, с такими особыми поэтами вокруг нее. Но в конце концов ее ответ стал для меня понятен. Я пришел к выводу, что она отвергает идею о том, что можно проводить различие между читательской жизнью, интеллектуальной жизнью, жизнью воображения и так называемой жизнью.
Итак, исповедь всегда таится в работе, чем бы я ни занимался. Он стал называться по-разному. Люди скажут: «Вы — домашний поэт». Или, что еще хуже, Мама-Поэт. Но все эти термины на самом деле означали одно и то же, а именно то, что вы, как женщина, позволяете себе писать с этой гендерной позиции, которая принижает вас. И я думаю, что многие женщины моего поколения прямо или косвенно столкнулись с этим.
VS: Это приводит нас к новелле «Что мы хотим знать и как далеко мы готовы зайти, чтобы это получить?», открывающей книгу. Это эпистолярный вымысел — письма, написанные с точки зрения одной женщины бывшему любовнику ее бывшего любовника. Говорящий так и не получил ответа от этой женщины, но я подумал, не означает ли это обязательно, что она не испытала хотя бы разнообразного общения. Является ли одним из требований осмысленного разговора ответ? Должно быть даже слышал, обязательно? Или достаточно сказать то, что хочется сказать? Ибо, просматривая письма, можно уловить несколько навязчивую, несколько расклешенную натуру говорящей, но также становится свидетелем того, как она подходит к воротам — иногда с ключом, иногда без него — с мыслями и чувствами, которых в противном случае она могла бы не иметь. найдено, если бы она не написала эту серию писем.
JC: Это определенно вопрос, который задавал этот проект.
Она начинает с того, что пытается исцелить боль, вызванную ее навязчивыми отношениями с человеком, которого она на самом деле не знает. И затем, в процессе написания писем, кажется, что ей удается исцелить и разрешить эту навязчивую идею. Мое намерение поместить его на первое место в книге состояло в том, чтобы думать об акте исповеди как о собственном акте исцеления; его собственная работа, которая не столько о том, каким может быть ответ. Если вы думаете о католической исповеди — «ну, я не католик, и я никогда не исповедовался, не давал и не исповедовался — но мне кажется, во всяком случае, из фильмов, что священник на самом деле мало что говорит, и когда он это делает, это просто для того, чтобы дать вам благословение и маленькое задание, которое кажется не относящимся к делу. Точно так же и с традиционной психотерапией терапевт говорит очень мало.
А когда кто-то исповедуется в литературном произведении, есть вероятность, что вы никогда не услышите ни отклика, ни участия.
Думаю, я хочу сказать, что да, я верю, что в той исповеди, которую я рассматривал в этой статье, ответ не в том, что важно. Что важно, так это высказывание; утверждение собственной сложной психологии или эмоциональной жизни.
«Когда кто-то исповедуется в литературном произведении, есть также вероятность, что вы никогда не услышите никакого ответа или участия».
ВС: Так что на самом деле это может быть условием возможности того, что она не получит ответа, поскольку она никогда не избавлялась от заблуждений относительно того, что посредством акта письма становится основой ее системы убеждений о взаимосвязи, действующей в этом странная динамика.
ДК: Точно. Если бы она получила ответ, это уменьшило бы энергию, которую она генерировала вокруг этих отношений — если это можно назвать отношениями. А также это замкнуло бы процесс, через который она проходит; процесс, о котором она лишь немного осведомлена.
Она действительно не знает, зачем она это делает. Она придумывает разные причины, но они не совсем причина. Я надеюсь, что читатель подумает о причинах, которые могут отличаться от тех, которые спикер называет своими собственными.
Сейчас самое время прочитать эти 11 романов о женщинах-художницах
ВС: Хорошо это или плохо, но я без труда понял, откуда она пришла. Единственное, к чему она приходит в своем собственном самоанализе, что кажется действительно честным, это когда она говорит: «Если чей-то возлюбленный выбирает другого, он также склонен тосковать по этому другому телу, чтобы понять то, чего ему, кажется, не хватает». ». И я подумал, знаете ли, вне контекста, что «устранение нехватки» кажется смыслом существования стольких писательских работ, по крайней мере, в моей собственной практике. Интересно, вы тоже так считаете?
ДК: О, абсолютно. Я не могу представить себе, что у меня нет чувства нехватки, и я не могу представить, что хочу писать по какой-либо другой причине.
В любом рабочем творческом процессе, который вы пытаетесь реализовать, кажется фундаментальным ощущение, знаете ли: «Без этого я был бы ничем». И, в частности, в писательстве вы просто пытаетесь создать голоса в своей голове, которые придают какой-то смысл или красоту вещам, которые в противном случае кажутся либо довольно обыденными, либо глубоко болезненными.
«Я не могу представить, чтобы у меня не было чувства нехватки, и я не могу представить, что хочу писать по какой-либо другой причине».
ВС: Я тоже думал, что «восполнение дефицита» может быть и действительно политическим актом; акт гражданской ответственности в некотором роде. Я родом из художественной литературы, и одна из вещей, которую вы замечаете, когда читаете много современной художественной литературы — «конечно, не все , но многое из этого — это кажущееся преднамеренным отсутствие интереса к чему-то вроде социально-политического климата. В то время как поэзия, как мне кажется, кажется очень подходящей средой для этого.
И поэты тоже взяли это на себя. Я имел в виду, например, 100 заметок о насилии [книга Карра 2010 г.], в которой рассматривается отсутствие какого-либо реального, значимого дискурса — «или гнева» — о ошеломляющем насилии с применением огнестрельного оружия, которое мы имеем в этой стране.
JC: Это абсолютно верно, и это то, о чем я много думал в этой книге, которую я писал последние несколько лет, под названием Real Life: an Installation (чтобы снова сослаться на мои воспоминания о Нотли) . Я думал о том, что в последние месяцы нас постоянно заваливают дискуссиями о различных кризисах, но в значительной степени они основаны на данных или информации или на скандалах. Он не часто получает доступ к какому-либо аффективному пространству, которое является значимым или генеративным. И это похоже на то, чем должно заниматься искусство: создавать пространство. Вы знаете эссе Одре Лорд «Поэзия — это не роскошь»?
ВС: Да.
Я люблю это.
JC: Итак, в основном, об этом эссе, верно? Это представление о мышлении и чувстве как особо привилегированном пространстве. Она говорит о поэзии как о пространстве, где живет аффект, и без этого у вас не может быть никакого значимого ответа или действия.
VS: Кажется, самое время немного забежать вперед, к центральной части книги «Военный репортер: на исповеди». Вы используете письма Марты Геллхорн и художественное письмо Т.Дж. Кларк как эти призмы, через которые можно задавать вопросы, как у вас: «Исповедуясь, человек просит прощения или вместо этого, чтобы его признали, даже, можно сказать, заставили?» Я был ошеломлен этим эссе, и оно активизировало многое из того, что я пытался проработать как на странице, так и за ее пределами, в отношении природы автобиографического письма и стремления экстериоризировать внутреннее. Что меня больше всего восхищает, так это то, как в эссе рекламируется, что задавая дополнительные вопросы, реконфигурируя и усложняя основной вопрос, играя с утверждением и отрицанием — это методы, с помощью которых писатель становится ближе; не к ответу как таковому, а к тому, что побуждает задать вопрос.
Что касается этого конкретного эссе, я хотел бы услышать, как вы расскажете о том, что, по вашему мнению, вы пришли к этой статье, уже веря в нее, что вы искали, когда писали, если процесс написания вызвал какие-либо заметные сдвиги в вашем понимании. о порыве к исповеди и о смысле исповеди все, что вас поражает.
JC: Что ж, могу сказать одно: я начал писать это, потому что был одержим Мартой Геллхорн, а также этим Ти Джеем. Книга Кларк. Казалось, они не имеют ничего общего друг с другом, но я читал и перечитывал их одновременно и никогда о них не думал. Они были вместе в моем сознании с самого начала, и я не знал, почему. Итак, один вопрос заключался в том, какое отношение эти две работы имеют друг к другу, и почему они обе меня так притягивают? На этот вопрос было несложно ответить на каком-то уровне: обе работы — конфессиональные. Но следующий вопрос, который возник, был: в чем они исповедуются? В обеих их работах было своего рода утверждение проекта, отличного от того, что казалось настоящим проектом.
Утверждается, что они оказывают некую услугу читателю, которая является этической, политической услугой, и они считают себя призванными к этому. Они делают это усердно, осторожно и с большой этической гордостью. И в обоих случаях эта услуга что-то вроде Я обладаю особым умением видеть то, чего не видите вы, читатель, и я обязан показать вам то, что вижу я. И все же то, что кажется происходящим, на самом деле совсем другое. В «Вид смерти » все возвращается, наконец, к собственным страданиям Кларка по поводу смерти его матери, когда он был ребенком. И тоска как бы из-за того, что она умерла и ее нет рядом, чтобы признать его, но мне показалось, что это тоже была тоска выжившего. Что он продолжает жить и праздновать жизнь, так напряженно пробуждая свои чувства; так полностью погружена в то, чтобы быть живой, в то время как она мертва. И мне пришло в голову, что то же самое относится и к Марте Геллхорн. Дело не только в том, что она отчитывается с войны, чтобы сказать, что мы должны ценить человеческую жизнь.
Дело в том, что она постоянно заявляет о своей жизненности, и ей кажется, что вокруг этой жизненности есть прекрасное и ужасное чувство вины. Так что она и любит жить, и временами почти склонна к самоубийству. Это было то, к чему это действительно привело для меня. И почему это было важно для меня, о чем я говорю в эссе, потому что, пока я писал это, моя мать умирала, и одна из вещей, которая поражает вас, когда умирает ваш родитель, это то, что вам 9 лет.0009, а не будет вечно несчастным. Вы будете продолжать жить.
[ред. — Прочитайте отрывки из брошюры Карра, Молчание, которое наполняет будущее .]
ВС: Красиво. Это также заставляет меня думать, что место, где так называемое личное и так называемое политическое слияние, находится в этой точке вины, где нужно признать, что мир — зло, и мы все еще любим жить в нем.
ДК: Именно так, да.
В.С.: Один из других вопросов, которые поднимает эссе, заключается в том, как нам противостоять и усвоить тот факт, что довольно часто «самая важная вещь, о которой нужно рассказать, остается вне языка».
Я был очарован этой идеей, так как одной из областей, вокруг которых продолжает вращаться моя документальная литература, является неадекватность языка; кажущаяся невозможность осмысленного, умиротворяющего выражения без принесения в жертву специфики или святости жизненного опыта. Не секрет, что я преклоняюсь перед ней и ее творчеством, но даже прочитав Аргонавты десятки раз, но я никак не могу понять заявление Мэгги Нельсон о том, что «достаточно слов». Как бы я ни любил Барта, я всегда думал, что то, что он предлагает в Траурном Дневнике — «Сам факт того, что язык дает мне «невыносимый» мир, немедленно достигает определенной терпимости» — было желаемой задумчивой чушью. И хотя я с почтением отношусь к ее работам, я не могу сказать, что чувствую родство с Сарой Мангузо, когда она говорит, в 300 аргументов : «Нет ничего более скучного для меня, чем повторное повторение того, что язык недостаточно детализирован для описания мира». (Наоборот, чаще всего меня шокирует то, что мы не все полностью озабочены вакансией языка.
) Так что я хотел бы услышать ваши мысли об этой связи между языковой (не)адекватностью и исповедью, а именно об идее эссе. утверждает, что, возможно, работа исповеди заключается в том, чтобы «заглянуть в то, что нельзя увидеть, назвать то, что не имеет имени».
JC: Я имею в виду, что это очень обычное слово, особенно для поэта. Если вы прочитаете множество эссе по поэтике разных эпох, многие из них возвращаются к идее, что поэзия — это акт указания на что-то, что живет вне языка. Так что я могу понять, почему Сара Мангузо сказала, что это скучно! А еще она очень кривая и ироничная; эта книга может показаться одним большим закатыванием глаз, что я ценю. Но я могу быть более серьезным и сказать, конечно, что язык всегда приблизителен. Я думаю, что для меня интересно в этом то, что когда мы используем язык, чтобы указать на что-то, что язык не может сделать, у меня есть своего рода осознание этого пространства, этого разрыва. И, по иронии судьбы, именно этот пробел заставляет меня любить этот язык.
Когда я читаю стихотворение, которое я люблю, никогда не бывает так, чтобы стихотворение говорило это так прекрасно; дело в том, что он не говорит, но ему удается указать на то, чего он не говорит, на то, что нельзя сказать. И это чувство приближения для меня невероятно трогательно.
«Когда я читаю стихотворение, которое я люблю, никогда не бывает так, чтобы стихотворение говорило это так прекрасно; дело в том, что он не говорит, но ему удается указать на то, чего он не говорит, на то, что нельзя высказать».
Что я больше всего люблю в искусстве, так это усилие или, если хотите, желание. Так что дело не столько в достижениях, сколько в ощущении желания что-то сделать. Раньше я был танцором, и я начал замечать, что танцоры, которые меня больше всего трогали, были танцорами постарше, танцорами в возрасте от сорока или старше. Не потому, что они не могли прыгнуть так высоко или что-то в этом роде, а потому, что они воплощали в себе этот смысл работы.
Их тела показал работу танцев; попытка получить доступ к чему-либо.
Вот что я имею в виду, когда говорю, что язык тянется к чему-то, чего он не может достичь, или что исповедь есть исповедь в том, чего нельзя увидеть. Язык — это желание из-за того, как он пытается выйти за пределы самого себя. Я придерживаюсь этого мнения, хотя на данный момент это старомодно, может быть, даже клише. Во многих текстах то, что язык хочет, но не может назвать, называется, ну, Бог или что-то в этом роде. Но у него не должно быть имени; мне интереснее думать об этом как о чем-то, чему нельзя назвать.
ВС: Для меня это имеет большой смысл, и мне нравится то, что вы говорите об усилиях и достижениях. Я думаю, что я пытался убедить себя в своей работе, один из вопросов, которые я задавал, когда дело доходит до того, что кажется на другой стороне языка, может ли протягивание или жесты к созданию своего собственного вида выражения?
JC: Я думаю, что это именно то, что нужно.
Это именно то, что мы делаем. Есть известная цитата Марты Грэм, которую я всегда носил с собой, когда был подростком: что-то вроде: «Нет такой вещи, как успех, есть только сладкие неудачи». Это был для меня руководящий принцип.
В.Ш.: Наконец, я хотел обратиться к соотношению между исповедью и памятью; отношения, которые мы видим в нескольких разных воплощениях и с нескольких разных точек зрения на протяжении всей книги. В «Что мы хотим знать и как далеко мы готовы зайти, чтобы получить это?» говорящий задается вопросом: «Является ли перепечатка слов кого-то, кого вы потеряли или боитесь потерять, или кого-то, кого вы хотели, но никогда не имели? , способ сопротивляться этой потере, этому никогда не иметь?» А в «Красоте и страхе: о времени повествования» вы предполагаете, что поэзия — если не вся литература — может быть «отказом от направленной скорости». Оба этих отрывка — и многие другие повсюду — по-видимому, выражают стремление сохранить настоящее время, а также опасение, что попытки сделать это окажутся безрезультатными.
И тем не менее, книга в любом случае является такой попыткой, не так ли?
JC: Прошлой ночью я вел этот семинар в женской тюрьме, и в качестве подсказки я сказал что-то вроде: «Напиши о человеке, который тебе очень близок; способы, в которых вы близки к ним, но также и способы, в которых вы не близки или не можете быть с ними близки». Человек может быть кем-то внутри или кем-то снаружи. Для женщин, решивших написать о ком-то внутри, это было легко. Но если писали о ком-то со стороны, это сразу была проблема, потому что все ощущение близости было в памяти. У них не было никакой близости, чтобы писать о ней, которая была не только в памяти.
У Энн Карсон есть строчка — в «Стеклянном эссе» — о видео прошедшего дня, которое всегда находится под сегодняшним днем. Например, если это 25 мая, у вас есть все остальные 25 мая, бегущие под вами; это ощущение прошлого как всегда присутствующего в настоящем. В этом стихотворении она оплакивает потерю этого человека и не хочет показывать это видео.
Она пытается забыть и в то же время постоянно вспоминает. Я думаю, что я имею в виду то, что память — это то, за чем вам приходится ухаживать. Поскольку у вас больше нет этого человека, вы должны помнить о нем, но вспоминать о нем очень больно. И поэтому вы упираетесь в постоянное присутствие воспоминаний как о чем-то, что вы одновременно хотите и хотите отвергнуть. Одна из женщин в тюрьме сказала мне, что отказывается писать о ком-либо на свободе, потому что вспоминать об этом слишком больно. Я не был к этому готов. Я должен был быть.
ВС: Это напоминает мне мою любимую строчку в 100 заметок о насилии : «воспоминания обучают друг друга». Я никогда не слышал, чтобы это формулировалось таким образом, но в ту секунду, когда я прочитал это, я подумал: Точно. А воспоминания — это, по сути, то, что вы не хотите помнить, верно? Под этим я подразумеваю , что вы должны что-то помнить — это означает потерю . Я продолжал думать об этом в те моменты на протяжении всей книги, когда вы говорите о болезни Альцгеймера вашей матери.
JC: Справа. Я чувствую, что у меня есть эта мать, но на самом деле то, что у меня есть, — это вымысел, который я сделал о ней, и который я могу пересмотреть в любое время. И я думаю, что именно это интересует книгу (возвращаясь к вашему предыдущему вопросу): идея как исповеди, так и памяти как искусственных на определенном уровне. Когда вы говорите свою правду, свою историю, вы также всегда выдумываете ее, и память обладает тем же качеством. Вы всегда в своих воспоминаниях, и вы верите в них как в правдивое повествование о своей жизни, но на самом деле вы также всегда их выдумываете. Вы редактируете, выбираете, выделяете, используете различные фильтры — все это. Она такая податливая и гибкая, и все же это самая большая ложь, которая у нас есть, верно? Таким образом, записать воспоминание часто означает переписать его, так же как сделать признание в какой-то степени означает его изобрести .
Мы публикуем ваших любимых авторов — даже тех, которых вы еще не читали.
Получайте новую художественную литературу, эссе и стихи на свой почтовый ящик.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||