Made in Ukraine: 3 причины любви к украинским брендам

• Home
•  — 
• NEWS
•  — 
• Made in Ukraine: 3 причины любви к украинским брендам

Если в школе мы учили список природных ресурсов Украины, называя их главными богатствами страны, то в учебники 2018 года пора добавлять главу “Украинские модные бренды”. Кажется, фраза Made in Ukraine стала одной из самых используемых за последние 4 года. Атмосферные ярмарки в духе «Гешефта» в Одессе и «Все.Свои» в Киеве обратили внимание на новые локальные бренды, а дизайнеры высокой моды стали продавать свою продукцию в европейских универмагах. 

Внезапно стереотип “наше – значит плохо” сменился на полную противоположность.

И дело не только в патриотизме! А в чем? Читайте в нашей статье о любви к украинским брендам. Любви, которая стала основой бренда Week.

Уникальность – главная причина выбора в пользу украинского бренда

Такие гиганты, как Inditex (Zara, Pull&Bear и т.д.) и H&M – легкий способ быть стильной без больших затрат и даже носить вещи а-ля D&G, Chloe, Missoni и т.д. Но ещё это легкий способ… встретить на улице девушку в такой же вещи. Мы не будем устраивать из этого конец света, но быть уникальной хочется всем и каждой, правда? Пожалуй, именно поэтому знаменитости мирового масштаба были замечены в вещах made in Ukraine. Рианна, Бейонсе, Дуа Липа то и дело мелькали в статьях с заголовками “шляпа/платье от украинского бренда …”. Почему? Потому что уникально!

Причина №2. Экологичность

Тонны вещей на распродажах у кого-то вызывают чувство радости выбора, а у кого-то – ноющее чувство в районе груди. Безумное количество ткани и фурнитуры остаются невостребованными, попадая на мусорную свалку с этикеткой.

А ведь каждая вещь – это человеческий и энергетический ресурсы! И если с первым проблем нет, то ресурсы планеты Земля, нашего дома, становятся все меньше и меньше. Эпоха потребления сводит мир с ума, заставляя бренды штамповать все больше и больше коллекций. Украинские бренды масс-маркета, включая Week, четко осознают спрос и создают в тысячу раз меньше вещей, четко удовлетворяя потребности. Мы шьем вещи небольшими партиями, которые полностью распродаются, тем самым экономно используя ресурсы.

Причина №3. Поддержка производителя и талантов своей страны

Итальянцы обожают свои бренды, свою еду и свои товары. Причина проста! Они ценят и уважают то, что создавалось веками именно У НИХ. И пусть моцарелла украинского производства ничем не хуже итальянской, они заплатят больше, но выберут made in Italy. Чтобы поддержать украинского производителя, внести свой вклад в развитие легкой промышленности и улучшить экономику страны, именно такая привычка должна вырабатываться и у нас.

 

Ведь наше – это не плохо. Наше – это достойно, красиво и талантливо! И это уже вовсе не вопрос, а аксиома.

Ваш Week

Do you want to be the first to know about new articles in our magazine and always be aware of the collections in the catalog? Get all the fun in your inbox!

Subscribe

You have successfully subscribed to news and promotions.

It seems you made a mistake in writing the e-mail address.

To try one more time

Back to news list

Тайные причины любви к Литве

Литва очень гордится своим прошлым. На исторических картах видно, что Великое княжество литовское было больше любого из современных государств. За исключением, пожалуй, России.

Литовцы очень гордятся своей кулинарной традицией, но… она не для слабонервных и уж точно не для людей со слабым желудком. Самым большим вкладом Литвы в мировое кулинарное наследие стало картофельное блюдо под названием цеппелины – это картофельные вареники размером с мужской кулак.

Они делаются из вареного толченого и сырого тертого картофеля и подаются под соусом из свиных шкварок и густой сметаны.

В Литве живут около 2 млн. 979 тысяч человек. Страна многонациональная. Из них 84,2 % составляют литовцы, родной язык которых – литовский (один из древних в Европе). Большинство жителей – римские католики, также здесь исповедуют православие, лютеранство, реформатство, старообрядчество, иудаизм, ислам и другие религии.

25 апреля 2017 года в Генеральном консульстве Литовской Республики в Санкт-Петербурге состоялась презентация туристического потенциала Паланги. Какая она? И скорее всего, можно услышать сто разных ответов. Генеральный консул Дайнюс Нумгадис , выступая в роли спикера, сказал, что Паланга ведет историю еще с римских времен, в летописях она упоминается с 12 века, а модным курортом стала в начале 20 века. Затем предоставил слово для подробной характеристики этого прекрасного приморского города члену Муниципального самоуправления Паланги Илоне Посиувене:

— Я люблю Палангу. Это не только летняя резиденция Литвы, не только туристическая, но и культурная. И лечебная тоже. Начиная с целительного воздуха, здесь лечат морская вода, минеральные источники, грязевые и радоновые ванны. Десятки наших санаториев предлагают разнообразные программы курортного лечения.

Семейный курорт Паланга привлекает отдыхающих возможностью вырваться из привычной обстановки, зарядиться энергией морского свежего воздуха и сосновых боров и отлично провести отпуск со всей семьей. На самом деле, Паланга привлекает людей независимо от возраста и пристрастий, т.к. здесь занятие по душе и возможностям. Одним нравится молодежная Паланга – веселая, шумная и энергичная летом, других привлекает осенью и зимой, когда здесь все дышит покоем и романтикой.

Приходилось ли вам видеть ресторан в целый километр протяженностью? Здесь он есть, на улице Й. Басанавичуса. В одном месте представлены кухни практически всего мира, но обязательно присутствуют русская и литовская, с ее аппетитными колбасками, сырами, легендарной настойкой «999», которую сами литовцы считают скорее лекарством, а не напитком. И еще роднит два города : Санкт-Петербург и Палангу — корюшка. Это своеобразная визитная карточка. И у нас и у них есть «Праздник корюшки».

Альма Слабоишавиче, специалист по туризму Палангского туристического информационного центра, рассказала о бесконечной череде праздников и гуляний, фестивалей и концертов на открытом воздухе. Но одно из величайших удовольствий летнего отдыха здесь – возможность нырнуть в волны Балтийского моря или наслаждаться солнечными ваннами, уютно расположившись на нежно мелком песке у моря. Пляжу Бируте с 2003 года ежегодно вручается, считающийся гарантией высочайшего качества, Голубой флаг.

Хочу акцентировать внимание еще на одном интересном факте: символ Паланги – Морской пирс, длина которого 470 метров. Именно с него открывается великолепный вид на дюны, золотистые пляжи и бескрайние морские дали. А как здесь восхищает заходящее за море солнце!!!

Кстати, с 17 июня 2017 г. авиакомпания «РусЛайн» приступает к выполнению нового рейса Санкт-Петербург – Паланга – Санкт-Петербург. Полеты из аэропорта Пулково и обратно будут осуществляться на комфортабельных канадских самолетах один раз в неделю ( суббота). Время в пути – 1 час 25 минут

Литва. Публикации Дипломат.ру

Дипломатия. Публикации Дипломат.ру

Консульства. Публикации Дипломат.ру

Туризм. Публикации Дипломат.ру

Подписывайтесь на наш видеоканал Дипломатрутубе

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс. Дзен

Подписывайтесь на наш канал в Telegram

Нам нужна ТВОЯ подписка!

Причины любви | Издательство Принстонского университета

Причины любви

Гарри Г. Франкфурт

Мягкая обложка ISBN: 9780691191478 14,95 долларов США / 11,99 фунтов стерлингов

Shipping to:

Choose CountryUnited StatesCanadaUnited KingdomAfghanistanAland IslandsAlbaniaAlgeriaAmerican SamoaAndorraAngolaAnguillaAntarcticaAntigua And BarbudaArgentinaArmeniaArubaAustraliaAustriaAzerbaijanBahamasBahrainBangladeshBarbadosBelarusBelgiumBelizeBeninBermudaBhutanBoliviaBonaire, Sint Eustatius and SabaBosnia And HerzegovinaBotswanaBouvet IslandBrazilBritish Indian Ocean TerritoryBrunei DarussalamBulgariaBurkina FasoBurundiCabo VerdeCambodiaCameroonCayman IslandsCentral African RepublicChadChileChinaChristmas IslandCocos (Keeling) IslandsColombiaComorosCongoCongo, Democratic RepublicCook IslandsCosta RicaCote D’IvoireCroatiaCubaCuraçao CyprusCzech RepublicDenmarkDjiboutiDominicaDominican RepublicEcuadorEgyptEl SalvadorEquatorial GuineaEritreaEstoniaEthiopiaFalkland Islands (Мальвинские острова)Фарерские островаФиджиФинляндияФранцияФранцузская ГвианаФранцузская ПолинезияФранцузские Южные ТерриторииГабонГамбияГрузияГерманияГанаГибралтарГрецияГренландияГренадаГваделупаГуамГватемалаГуэр nseyGuineaGuinea-BissauGuyanaHaitiHeard Island & Mcdonald IslandsHoly See (Vatican City State)HondurasHong KongHungaryIcelandIndiaIndonesiaIran, Islamic Republic OfIraqIrelandIsle Of ManIsraelItalyJamaicaJapanJerseyJordanKazakhstanKenyaKiribatiKoreaKorea People’ Republic OfKuwaitKyrgyzstanLao People’s Democratic RepublicLatviaLebanonLesothoLiberiaLibyan Arab JamahiriyaLiechtenstein LithuaniaLuxembourgMacaoMacedoniaMadagascarMalawiMalaysiaMaldivesMaliMaltaMarshall IslandsMartiniqueMauritaniaMauritiusMayotteMexicoMicronesia, Federated States OfMoldovaMonacoMongoliaMontenegroMontserratMoroccoMozambiqueMyanmarNamibiaNauruNepalNetherlandsNew CaledoniaNew ZealandNicaraguaNigerNigeriaNiueNorfolk IslandNorthern Mariana IslandsNorwayOmanPakistanPalauPalestinian Territory, OccupiedPanamaPapua New GuineaParaguayPeruPhilippinesPitcairnPolandPortugalPuerto RicoQatarReunionRomaniaRussian FederationRwandaSaint BarthelemySaint HelenaSaint Китс и НевисСент-ЛюсияСент-МартинСен-Пьер и Микелон Saint Vincent And GrenadinesSamoaSan MarinoSao Tome And PrincipeSaudi ArabiaSenegalSerbiaSeychellesSierra LeoneSingaporeSint Maarten (Dutch part) SlovakiaSloveniaSolomon IslandsSomaliaSouth AfricaSouth Georgia And Sandwich Isl.

South SudanSpainSri LankaSudanSurinameSvalbard And Jan MayenSwazilandSwedenSwitzerlandSyrian Arab RepublicTaiwanTajikistanTanzaniaThailandTimor-LesteTogoTokelauTongaTrinidad And TobagoTunisiaTurkeyTurkmenistanTurks And Caicos IslandsTuvaluUgandaUkraineUnited Arab EmiratesUnited States Outlying IslandsUruguayUzbekistanVanuatuVenezuelaViet NamVirgin Islands, BritishVirgin Islands, U.S. Уоллис и ФутунаЗападная СахараЙеменЗамбияЗимбабве

добавить в корзину

Поддержите свой местный независимый книжный магазин.

• Соединенные Штаты
• Канада
• Великобритания
• Европа

Философия

• Гарри Г. Франкфурт

Четкое и доступное исследование того, как и почему мы любим, от выдающегося философа и автора бестселлеров Гарри Франкфурта

Коллекции:
• Принстон Классик

Мягкая обложка

Купить это
• Скачать обложку

В книге «Причины любви» ведущий философ-моралист и автор бестселлеров Гарри Франкфурт утверждает, что ключом к полноценной жизни является искреннее стремление к тому, что вас волнует, что любовь — это самая авторитетная форма заботы и что самая чистая форма любовь — это, в сложном смысле, любовь к себе.

Заботясь, мы наполняем мир смыслом. Забота дает нам устойчивые амбиции и заботы; оно формирует рамки целей и интересов, в которых мы живем. Далее Франкфурт объясняет, что самая важная форма заботы — это любовь, непроизвольная, бескорыстная забота о процветании того, что любим. И он утверждает, что самая чистая форма любви — это любовь к себе. Это звучит извращенно, но любовь к себе — в отличие от потакания своим слабостям — в основе своей представляет собой бескорыстную заботу о том, что человек любит. Самая элементарная форма себялюбия есть не что иное, как стремление человека любить. Насколько это верно, любовь к себе — это просто стремление найти смысл в нашей жизни.

Гарри Г. Франкфурт — почетный профессор философии Принстонского университета. Его многочисленные книги включают «О неравенстве » и бестселлер № 1 по версии New York Times «О ерунде » (обе — в Принстоне).

«Приятно читать. . . . Его литературные качества. . . напоминают острые линии и яркие цвета прекрасного Мондриана или строгую элегантность хорошей модернистской архитектуры. . . . [] исчерпывающее изложение зрелых взглядов одного из самых творческих философов своего поколения» (Филип Л. Куинн, 9 лет).0055 Notre Dame Philosophical Reviews

«Небольшая книга [Франкфурта] доставляет редкое удовольствие наблюдать, как живой и чувствительный ум борется с проблемой всемирной важности». — Эрик Ормсби, New York Sun

«Стоит прочесть. ” — Берел Дов Лернер, Практическая философия

«Работа, дающая пищу для размышлений, которая должна понравиться тем, кто интересуется любовью, практическими рассуждениями и вопросами, касающимися хорошей жизни». — Джейсон Кауолл, Философия в обзоре

• Мы не рождаемся покорными
  Манон Гарсия
• Чего ты хочешь от жизни?
  Валери Тибериус
• Франция до 1789 г.
  Джон Элстер
• Философская гордость
  Кристофер Брук
• Идея отмены тюрем
  Томми Шелби

Оставайтесь на связи, чтобы быть в курсе последних книг, идей и специальных предложений.



Оставайтесь на связи, чтобы быть в курсе последних новостей о книгах.

Причины любви | Отзывы | Философские обзоры Нотр-Дама

Эта книга представляет собой исправленную версию материала, который Гарри Франкфурт представил как лекции по философии Романелла-Фи-бета-каппа в Принстонском университете в 2000 году и как лекции Ширмана в Университетском колледже в Лондоне в 2001 году. которые были заметны в опубликованных газетах Франкфурта на протяжении более трех десятилетий. По некоторым темам в книге содержится меньше деталей, чем в этих статьях. Следовательно, ее чтение не является адекватной заменой тщательному их изучению. Компенсационным преимуществом является то, что книга содержит обзор, разъясняющий, как темы сочетаются друг с другом. Таким образом, это ценное дополнение к статьям, освещающим ту же тему.

Читать тоже приятно. На суперобложке книги написано, что она прекрасно написана. Его литературные качества кажутся мне напоминающими четкие линии и яркие цвета прекрасного Мондриана или строгую элегантность хорошей модернистской архитектуры, а не богатую светотень Тициана или изобилие барочного собора. Проза Франкфурта окажется особенно привлекательной для тех, кто любит пустынные пейзажи, выращивание которых настоятельно рекомендуется в современной аналитической философии.

В начале книги Франкфурт выражает неудовлетворенность ограниченными концептуальными ресурсами, используемыми философами и экономистами, изучающими практические рассуждения. Он считает вездесущее представление о том, чего люди хотят или желают, «сильно перегруженным и немного вялым» (10). Один из центральных проектов книги — обогатить наш концептуальный репертуар, сформулировав три дополнительных понятия. Это: «о чем мы заботимся, что для нас важно и что мы любим» (11). Первая глава книги, озаглавленная «Вопрос: как нам жить?», развивает его понимание концепций заботы и важности. Вторая глава, озаглавленная «О любви и ее причинах», посвящена понятию любви. И третья и последняя глава, под названием «Дорогое Я», заставляет эту концепцию работать в тонком анализе и энергичной защите любви к себе.

Франкфурт мотивирует обсуждение в первой главе, проводя различие между простым желанием чего-то и заботой об этом или рассмотрением этого как важного для нас. Многие наши желания несущественны. На самом деле нас не волнуют эти желания; их удовлетворение не имеет для нас никакого значения. Более того, забота о чем-то отличается от того, чтобы считать это внутренне ценным. Когда он хочет рожок мороженого, говорит нам Франкфурт, он хочет его просто для того, чтобы съесть его с удовольствием. Это не означает, что он заботится о мороженом или что мороженое важно для него.

Что значит заботиться о чем-то? На этом этапе аргументации Франкфурт обращается к иерархической картине желаний, которая играет центральную роль в его размышлениях о моральной психологии. Он говорит: «По самой своей природе забота проявляется и зависит от нашей отличительной способности иметь мысли, желания и отношения, которые о наших собственных отношениях, желаниях и мыслях» (17). Короче говоря, у нас есть рефлексивная способность иметь желания относительно наших собственных желаний. Мы хотим, чтобы некоторые из них побудили нас к действию, и предпочли бы, чтобы другие оставались мотивационно неэффективными. Кроме того, мы, как правило, хотим, чтобы некоторые из наших желаний сохранялись, и безразличны или противостоят настойчивости других. Согласно Франкфурту, «эти альтернативные возможности — приверженность собственным желаниям или отсутствие приверженности им — определяют разницу между заботой и безразличием» (21). Заботится ли человек об объекте желания или нет, зависит от того, какая из этих альтернатив будет получена.

Как то, о чем мы заботимся, связано с тем, что для нас важно? На первый взгляд может показаться, что важность важнее. Франкфурт признает, что «многие вещи важны для нас, несмотря на то, что мы не признаем этой важности и поэтому совершенно не заботимся о них» (21). Воздействие фонового излучения важно для многих людей, которые понятия не имеют о существовании такой вещи. Однако для Франкфурта основой является забота. Он утверждает: «Вещи, которые важны для человека, несмотря на то, что он в действительности не заботится о них или даже не знает о них, могут иметь для него такое значение только в силу того, что они находятся в известном отношении к тому, что он заботится о » (22). Если бы существовал человек, которого вообще ничего не заботило, ничто не было бы для нее важным. Следовательно, «именно заботясь о вещах, мы наполняем мир важностью» (23). Другими словами, заботясь, мы проецируем важность на мир. По мнению Франкфурта, наша забота создает для нас важность.

Более того, мы не можем найти причин заботиться о чем-либо, если мы уже о чем-то не заботимся. Вопрос о том, как мы должны жить таким образом, не может быть, согласно Франкфурту, самым основным вопросом, который мы должны задать в отношении поведения в нашей жизни. Ибо на этот нормативный вопрос можно ответить только на основе предварительного ответа на фактический вопрос о том, что нас действительно волнует. К счастью, почти всех что-то волнует. Действительно, люди заботятся о многом из того же, потому что человеческая природа и основные условия человеческой жизни не подвержены большим изменениям. Франкфурт считает, что на самом глубоком уровне того, что нас волнует, у нас не может быть причин или доказательств, которые давали бы полное оправдание любому образу жизни. Но нам эти вещи не нужны. Его вывод таков: «Преодоление нашей беспокойной и беспокойной неуверенности в том, как жить, не требует от нас открытия того, какой образ жизни может быть оправдан с помощью окончательных аргументов. Скорее, это требует, чтобы мы просто поняли, что нас самих действительно волнует, и были решительно и твердо уверены в том, что заботимся об этом» (28). Поэтому все, что нам действительно нужно, — это смелость быть уверенными в обязательствах, которые определяют для нас то, что нас действительно волнует, или, по крайней мере, в самых глубоких из этих обязательств.

В сущности, такие обязательства не являются ответом на веления разума. Как считает Франкфурт, «команды, на которые они действительно реагируют, основаны на источнике, который состоит не из суждений и причин, а из особого способа заботы о вещах» (29). Это, по его словам, заповеди любви. В первой главе он мало сказал о любви, лишь мимоходом заметив, что это «особенно примечательный вариант заботы» (11) или «особый способ заботы» (31). Вторая глава посвящена выяснению отличительной концепции Франкфурта о любви.

Франкфурт хочет обрисовать контуры концепции практической любви, которая имеет отношение не столько к чувству или вере, сколько к «конфигурации воли, состоящей в практической заботе о том, что хорошо для возлюбленного» (43). В таком понимании любовь не следует путать с увлечением, похотью, одержимостью, собственничеством или эмоциональной зависимостью. Романтические и сексуальные отношения не являются парадигмами любви такого рода. Такая любовь не обязательно является ответом на воспринимаемую ценность возлюбленного, но возлюбленный обязательно приобретает ценность для нас, потому что мы любим его.

В своем обсуждении Франкфурт выделяет четыре признака любви, как он ее понимает, описывая их в третьей главе как концептуально необходимые черты. Во-первых, «любовь — это, прежде всего, бескорыстная забота о существовании того, что любят, и о том, что для этого хорошо» (42). Любящий ищет добра возлюбленному ради него самого, а не просто ради какой-то скрытой цели. Во-вторых, любовь неизбежно индивидуальна. Для того, кто озабочен не более чем утешением страдающих, подойдет любой страдающий. Напротив, не может быть никакой замены возлюбленной. Как говорит Франкфурт, «любящему не может быть все равно, предается ли он бескорыстно тому, что он действительно любит, или — как бы это ни было похоже — вместо этого чему-то другому» (44). В-третьих, любящий идентифицирует себя с возлюбленным. Он считает интересы возлюбленной своими. Следовательно, «любовник — это вложил в свою возлюбленную: он наживается на ее успехах, а ее неудачи заставляют его страдать» (61). И в-четвертых, любовь не находится под нашим прямым и непосредственным произвольным контролем. То, что мы любим, — это не просто вопрос выбора или зависит от нас. В любви мы подвержены какой-то волевой необходимости, ограничивающей или сковывающей волю. Однако, по Франкфурту, «мы принуждены нашей собственной волей, а не какой-либо внешней или чуждой силой» (46).

Как и другие виды заботы, любовь не диктуется нам разумом. То, что мы любим, в конечном счете определяется для нас биологическими и другими природными условиями, а также случайностями характера и опыта. Наш контроль над такими обстоятельствами в лучшем случае скудный и косвенный, но любовь, которую они вызывают, устанавливает для нас конечные цели. Так, для Франкфурта, «мы не можем не признать, что направление наших практических рассуждений фактически управляется конкретными конечными целями, которые определила для нас наша любовь» (49).). Безусловно, между тем, что мы любим, могут быть конфликты, даже неизбежные конфликты с трагическим исходом. Но может случиться так, если нам повезет, что на самом деле нет конфликта между мотивами, навязанными нам нашей любовью. В этом случае у нас нет основания для неуверенности или нежелания, оснований для колебания или сомнения относительно того, чтобы согласиться с мотивами, порождаемыми нашей любовью. Тогда, настаивает Франкфурт, для нас не может быть необоснованным произволом полагаться на реакции нашего собственного волевого характера.

То, что мы любим, важно для нас, равно как и любовь к себе. Как проницательно замечает Франкфурт, «помимо того факта, что мои дети важны для меня сами по себе, есть дополнительный факт, что любовь к моим детям важна для меня ради них самих» (51). Он утверждает, что важность для нас конечной цели помогает объяснить важность любви. Нам нужны конечные цели, потому что без них наша деятельность не имела бы реального смысла. Любовь удовлетворяет эту потребность, связывая нас с конечными целями не только случайным импульсом или волевым выбором. Таким образом, любовь является первоисточником конечной ценности. По мнению Франкфурта, «поскольку любовь является создателем как внутренней или конечной ценности, так и важности, тогда она является высшим основанием практической рациональности» (56).

Франкфурт также затрагивает риски любви. В дополнение к уже упомянутым опасностям конфликта между нашими любовями, он обращает внимание на то, как отсутствие у нас непосредственного добровольного контроля над тем, что мы любим, делает нас восприимчивыми к неразумным вложениям в любовь. Он говорит: «Любовь может вовлечь нас в волевые обязательства, от которых мы не в силах отказаться и из-за которых наши интересы могут серьезно пострадать» (63). Тем не менее, волевое принуждение, которое подвергает нас этой опасности, само по себе вносит значительный вклад в ценность любви для нас. Как это возможно?

Ответ Франкфурта на этот вопрос вытекает из того, что он считает поучительной аналогией между разумом и любовью. В динамике того и другого встреча с необходимостью освобождает нас от неопределенности. Ссылаясь на намек Бертрана Рассела на успокаивающую математическую уверенность, Франкфурт утверждает, что уверенность, основанная на необходимых истинах, освобождает нас от борьбы за принятие решений. Это позволяет нам «отказаться от изнурительных ограничений, которые мы накладываем на себя, когда не знаем, что думать» (65). Следовательно, «мы освобождаемся от блокады нерешительности и можем отдаться беспрепятственному согласию» (65). Так и волевая необходимость любви кладет конец нерешительности в отношении того, о чем заботиться. Франкфурт утверждает, что «таким образом преодолеваются безразличие и неурегулированная амбивалентность, которые могут радикально ухудшить нашу способность выбирать и действовать» (66). Эта решительность «способствует тому, чтобы мы не колебались бесцельно и не удерживали себя от окончательного следования осмысленному практическому курсу» (66).

Некоторые выражения, которые Франкфурт использует при разработке этой аналогии, кажутся мне несколько чрезмерными. Возможно, это раскрывает что-то важное для него, предлагая какие-то темные страхи. Как будто быть Гамлетом было его худшим кошмаром!

Вторая глава завершается мыслью о том, что люди часто пытаются добиться того, чтобы в той мере, в какой они могут косвенно формировать свою любовь, вещи, которые они любят, считались ценными для них самих и других. Ваша любовь может быть засчитана в вашу пользу, или она может плохо отразиться на вас. Согласно общепринятому мнению, себялюбие вряд ли заслуживает похвалы, хотя мы можем смотреть на него снисходительно, если его держать в узде. Третья глава бросает бодрящий вызов общепринятому презрению к любви к себе.

Кант служит фоном Франкфурту для описания себялюбия. Изложив в « Grundlegung » обсуждение Канта о том, как дорогое «я» подрывает мотивацию, требуемую моралью, Франкфурт признает, что «есть что-то трогательно-пронзительное и довольно милое в его печальных намеках на присущие человеческому характеру слабости и на тревожные маневры человека». самообман, которым мы пытаемся их скрыть» (77). Однако он считает, что, как это изображает Кант, дорогое «я» жаждет потакания ему, а не того, чтобы его действительно любили в его смысле. В противоположность этому, учитывая характеристику любви, данную Франкфуртом, любовь к себе оказывается любовью беспримесной чистоты. Он бескорыстно ищет блага возлюбленного ради самого себя и неизбежно частен. Идентификация себялюбия с возлюбленным особенно прочна, потому что интересы любящего и возлюбленного буквально идентичны, и она не только ускользает от непосредственного произвольного контроля, но и от нее исключительно трудно ускользнуть даже косвенными средствами. Франкфурт делает интересное предположение, что любовь родителей к своим маленьким детям сравнима, хотя и не равна, по чистоте. Он утверждает: «Родители обычно заботятся о благе своих маленьких детей исключительно неинструментальным образом. Они ценят это только ради себя» (83).

В чем же тогда особенности любви к себе? Согласно Франкфурту, «самая очевидная характеристика сущностной природы любви к себе состоит просто в том, что тот, кто любит себя, проявляет и демонстрирует эту любовь, просто любя то, что он любит» (85). Поэтому любовь к себе не следует приравнивать к эгоизму. Для Франкфурта эта любовь обычно является производной от любви, которую люди испытывают к вещам, отличным от самих себя. Однако любовь к себе, понимаемая таким образом, может показаться не чем иным, как «простой избыточностью, порожденной довольно бессмысленной итерацией» (86). Может показаться, что любовь к себе превращается в простую любовь к тому, что ты любишь.

Видимость коллапса можно рассеять, утверждает Франкфурт, если обратить внимание на сложности двух видов. Во-первых, это возможность того, что кто-то может любить себя, даже если он не любит ничего другого. Здесь сравнение с родительской любовью оказывается показательным. Как указывает Франкфурт, родители могут проявлять любовь, пытаясь сделать так, чтобы у их маленьких детей появились подлинные интересы или вещи, которые им действительно небезразличны. Поэтому он признает рудиментарный вид себялюбия, который «состоит в желании человека иметь цели, которые он должен принять как свои собственные и которым он предан ради них самих, а не только из-за их инструментальной ценности» (9).0). Другими словами, эта элементарная форма любви к себе есть простое желание любить. Если мы не можем избавиться от этого желания, мы естественным образом созданы для любви и любви.

Второй вид сложности возникает из-за сбивающего с толку факта, что люди иногда расходятся во мнениях относительно того, что они любят. Так может случиться, что человек что-то любит и в то же время не хочет любить. Поскольку Франкфурта, как мы уже видели, особенно беспокоят неуверенность и нерешительность, следует ожидать, что он будет серьезно обеспокоен такого рода волевой амбивалентностью. Так и есть. Если амбивалентность не может быть разрешена решительной идентификацией с одной стороной конфликта, личность оказывается волевой фрагментарной. Франкфурт так описывает состояние такого человека: «Его воля непостоянна и бессвязна, двигая его в противоположных направлениях одновременно или в беспорядочной последовательности. Он страдает от глубоко укоренившейся амбивалентности, при которой его воля остается упрямо неопределенной и, следовательно, не имеет эффективного руководящего авторитета» (9).2). Человек не в ладах с самим собой до тех пор, пока его разрывает такой конфликт.

Проблема амбивалентности, конечно, старая. Хорошо известный отрывок из Исповедей Августина , который цитирует Франкфурт, представляет собой пример из поздней античности. Хотя он этого и не делает, возможно, потому, что это внесло бы дополнительные сложности, он мог бы также привести более ранний пример жалобы Павла на то, что закон его членов находится в состоянии войны с законом его ума. Павел и Августин рассматривают разделенную волю как болезнь, от которой люди склонны страдать из-за испорченности предков.

Согласно Франкфурту, если амбивалентность — это болезнь, то здоровье разума требует единой воли. Иметь нераздельную волю — значит быть искренним. И, в свою очередь, «быть всем сердцем — это любить себя» (95). Почему это должно быть важно для нас? Франкфурт предлагает две причины. Во-первых, разделенная воля саморазрушительна, потому что разделение воли есть волевой аналог внутреннего противоречия в мышлении. И, во-вторых, обладание внутренней гармонией неразделенной воли равносильно обладанию свободой принципиального рода, свободой от препятствий изнутри себя. Он заключает: «Самолюбие имеет, таким образом, свою роль в конституировании как структуры волевой рациональности, так и модуса свободы, который обеспечивает эта структура воли» (9).7). Безусловно, искренность совместима с любовью к ужасающе плохим вещам и, таким образом, с совершенно порочной жизнью. Тем не менее Франкфурт считает его очень ценным. Хотя его трудно достать, он является источником большого удовлетворения для тех, кто им обладает, потому что он придает смысл их жизни, давая им определенные конечные цели.

В конце книги Франкфурт записывает свое подозрение, что искренность во многом зависит от удачи. Итак, предположим, что в конце концов вы этого не сделаете и обнаружите, что не можете любить себя. Что делать тогда? Его совет заключается в том, что вы должны «по крайней мере обязательно держаться за свое чувство юмора» (100). Может быть, некоторые из персонажей, которыми пользуется Вуди Аллен, нуждаются в этом совете и прислушиваются к нему.

Я посвятил много места обобщению взглядов, выраженных в этой книге, чтобы дать моим читателям понять, насколько они привлекательны. Франкфурт долго и упорно думал о проблемах, которые он решает. Он приводит остроумные и оригинальные аргументы. И он излагает свою позицию четко и ясно. В результате книга очень хорошо подходит для того, чтобы служить стимулом для дальнейших размышлений и дискуссий.

Некоторые из этих дебатов могли бы с пользой сосредоточиться на деталях. Возьмем, к примеру, утверждение Франкфурта о том, что родители обычно заботятся о благе своих маленьких детей исключительно ради него самого. Я подозреваю, что такая полностью неинструментальная родительская забота распространена только в обществах, в которых люди не должны считать себя обреченными на зависимость от своих детей в старости. В современном американском обществе у многих из нас есть стимулы и возможности экономить ресурсы, которые позволят нам оставаться независимыми от наших детей, когда мы состаримся, и существует система социальной защиты, которая может служить резервной копией, если нам не повезет или мы проявим непредусмотрительность. Мы склонны беспокоиться о том, чтобы не быть обузой для наших детей в старости, потому что мы можем избежать этого состояния. В обществах, в которых это не так, было бы удивительно, если бы родители не заботились о благе своих маленьких детей ради того, что дети должны сделать для них, когда они уже не могут жить без посторонней помощи, как так и ради себя. Поэтому я склонен думать, что полностью неинструментальная родительская забота ограничивается людьми в счастливых социальных обстоятельствах, а не носит общий характер. Спор здесь, конечно, касается фактического вопроса, и поэтому для его разрешения потребуются эмпирические доказательства.

Однако, на мой взгляд, наиболее интересная проблема, поднятая в книге, касается обращения Франкфурта к заботе и любви как к средствам от конфликтных состояний личности. В своем резюме я подчеркнул его беспокойство по поводу беспокойства, неуверенности, нерешительности, нерешительности, амбивалентности, фрагментации, нестабильности, беспорядка и подобных психических состояний. Его, кажется, очень беспокоят такие волевые возмущения, хотя я надеюсь, что не преувеличил эту озабоченность, уделив ей особое внимание в описании его положения. Но он, кажется, дорожит гармонией, единством, ясностью, стабильностью и покоем. Другими словами, я вижу в его взглядах явное предпочтение — отражающееся в его риторике больше, чем в содержании какого-либо одного утверждения, — тому, что мы могли бы считать классическими (в отличие от романтических) добродетелями.

Без сомнения, длительная нерешительность иногда приводит к волевому параличу, который может быть вредным. Романтик Буря и натиск можно доводить до излишеств. Тем не менее, я склонен думать, что наша жизнь была бы обеднена, если бы мы не оставляли в ней места для некоторого беспокойного стремления к своего рода самопревосхождению, которое неизбежно подвергает риску единство личности. Мне кажется счастливым обстоятельством, что иногда, как выразился Роберт Браунинг, наши возможности превосходят наши возможности. Более того, многие из нас сталкиваются с ценностным ландшафтом, в котором существует непреодолимая множественность и, по крайней мере, случайный конфликт. Мы обнаруживаем, что заботимся и придаем значение вещам, которые могут быть даже несоизмеримы по ценности. Если конфликт не является вопросом логической необходимости, и в этом случае наши обязательства гарантированно обречены на провал, возможно, наш лучший способ добиться процветания — научиться жить в конфликте, даже если цена, которую придется заплатить, — это некоторая двойственность в отношении наших обязательств. Одним словом, может быть, нашей целью должно быть успешное управление внутренним волевым конфликтом, а не его устранение ради единого и гармоничного волевого характера. Соображения, подобные этим, заставляют меня подозревать, что картина Франкфурта о том, как человеческие жизни могут быть осмыслены, слишком проста и однобока.

Чтобы перейти к некоторым подробностям, позвольте мне вернуться к делу Августина. Он был поражен разделенной волей в разгар духовного кризиса. Однако кризис благополучно разрешился, и его последующая жизнь была насыщена содержательной работой. Кажется очевидным, что его более позднее творчество было, по крайней мере частично, результатом того, что он прошел через этот духовный кризис. Таким образом, может случиться так, что опыт внутреннего разделения инструментально хорош, если он только эпизодичен. В самом деле, жизни, которые органически едины и хороши в целом для тех, кто их проживает, могут содержать в качестве плохих частей эпизоды внутреннего разделения, плохие качества которых делают их лучше, чем они были бы, если бы эти плохие части были заменены их нейтральными отрицаниями. Как однажды предложил Родерик Чизхолм при обсуждении концепции поражения, в таком случае те, кто живет такой жизнью, должны сказать: «Слава богу за дурность тех частей, которые плохи!»

Августин помогает нам поднять еще один глубокий вопрос о завещании. В начале своей духовной автобиографии он классно обращается к Богу с замечанием, что «сердце наше беспокойно, пока не упокоится в Тебе» ( Исповедь 1.1). Франкфурт отмечает в сноске, что люди могут быть «предназначены для любви и любви» (90). Замечание Августина предполагает, что мы устроены так, чтобы любить то, что превосходит все конечные блага, такие как наши дети, наши друзья и различные человеческие идеалы. Если это предположение верно, мы никогда не достигнем полного удовлетворения, если будем любить только такие ограниченные блага. Какими бы искренними мы ни были в любви к таким вещам ради них самих, наши сердца никогда не будут свободны от остаточного беспокойства и амбивалентности. Таким образом, человеческая воля может нести на себе отпечаток, являющийся следом ее трансцендентного источника.