лучшие позиции для обоих партнеров

Если ты начала подозревать (или выяснила со всей очевидностью), что природа не слишком щедро одарила твоего мужчину, не спеши расстраиваться. Помимо того, что тебе не придется давиться во время оральных ласк, даже с небольшим размером он способен стимулировать головку клитора. Она находится снаружи и является самой чувствительной частью тела женщины. Сексологи дают советы, какой позой заниматься сексом, если член у мужчины маленький. Вот тебе 5 позиций специально на этот случай.

Редакция сайта

Теги:

Отношения с мужчинами

Позы для секса

18+

Мужские трудности

Наверняка твой избранник в курсе калибра собственного достоинства. Если ты выбрала и оценила мужчину по другим признакам, размер полового органа не станет препятствием для ваших ярких сексуальных отношений.

Сантиметры имеют значение, пока вы оба не знаете, как обернуть их в свою пользу. Стоит вам с партнером изучить и освоить лучшие позы для секса с маленьким членом, как его маленькая особенность превращается в большой козырь.

Скользящая русалка

Если тебе хочется взять инициативу в свои руки и самой контролировать процесс, позы для секса с маленьким членом вроде обычной «Наездницы» не подойдут. Но вариант побыть партнеру снизу все равно есть.

Поменяйтесь друг с другом в миссионерской позе так, чтобы ты оказалась со сдвинутыми ногами сверху, между его ног. Такая позиция даст тебе дополнительную стимуляцию клитора, а ему — шанс проникнуть поглубже, поскольку влагалище становится более узким.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Для маленьких и коротких членов важны не только удобные секс-позы. Первостепенное значение имеет желание мужчины не скупиться на предварительные ласки.

Ученые утверждают, что обладатели небольшого достоинства долгое время выдерживают эрекцию и вообще реже испытывают промахи. Поэтому начинать процесс нужно только после того, как девушка сильно возбуждена. Мы бы отметили, что это должно касаться мужчин с любым размером полового органа.

Самое главное, что пенис в любом случае достанет до точки G, которая располагается на передней стенке влагалища на расстоянии около 4-5 сантиметров от входа в него. Даже маленькому пенису по силам достичь этой зоны.

Действительно хорошая собака

Когда ты сомневаешься, какие позы лучшие в сексе, если у парня маленький член, не нужно бояться быть завернутой в немыслимый калачик. Это не обязательно, чтобы почувствовать всю его мощь. Традиционные варианты, но с крохотными нюансами раскрывают массу возможностей для таких пар.

Коленно-локтевая позиция, или «догги-стайл», отлично подходит для небольшого пениса, потому что гарантирует глубокое проникновение. Выгибая спину, ты можешь подбирать нужный угол вторжения. Помимо воздействия на стенки влагалища, партнер может ласкать одной рукой клитор женщины, другой придерживать ее за область талии.

Опускайся на локти, задирая повыше таз, или вовсе ложись на плечи, соединяй ноги вплотную или немного раздвигай их. И ты подберешь вариант, в котором испытываешь наибольшее удовольствие. Кстати, если тебе не надо опираться на руки, ты можешь ласкать себя одной из них сама.

В этой позиции наименее вероятно выпадение небольшого пениса в процессе активных фрикций. К тому же он будет воздействовать на точку G, чтобы тебе удалось получить сильную разрядку.

С маленьким членом можно заниматься сексом в положении стоя – отлично подойдут вариации позы «догги-стайл». Нужно держаться руками за стол, подоконник или что-то другое достаточно устойчивое. Для более тесного контакта прижимай ноги друг к другу поближе.

А если ты все-таки обладаешь небольшими акробатическими навыками и умеешь держать равновесие, в том же положении стоя опусти голову к своим коленям. При этом руками ты упираешься в пол или держишься за свои икры, ноги остаются прямыми. Пока кровь приливает к голове, твои ощущения обостряются, партнер пристраивается сзади и контролирует углы вхождения.

Медленное скольжение

В классическом миссионерском положении ноги партнерши расставлены, и мышцы влагалища слишком расслаблены. В данной ситуации вам будет трудно прочувствовать прелести проникновения и трения полового органа. Поэтому подобные позы не годятся для занятия сексом с маленьким членом. Но ее можно модифицировать.

Если сдвинуть ноги в миссионерской позиции, она может доставить вам обоим совершенно неожиданные ощущения. Медленно двигай бёдрами и скользи по его пенису совершенно восхитительным образом. Заодно ноги и пресс подкачаешь – занятие фитнесом на этой неделе можно отменять!

На краю пропасти

Продолжаем рассматривать позы для секса, в которых мужчина даже с маленьким членом может довести свою девушку до оргазма. Только постели под колени что-то мягкое, пусть тебе будет комфортно, ведь вы никуда не спешите.

Наклонись над краем кровати, подставив ему свою попку. Это даст ему потрясающий вид и возможность проникнуть максимально глубоко, используя твои бёдра в качестве опоры.

Ступка и пестик

Какие бы позы мы не рассматривали, может появиться ощущение, что с маленьким членом секс хорош лишь при условии, что мужчина всегда сзади. На самом деле, есть варианты выбрать позиции лицом к лицу, когда вы достигаете чувственной близости и можете целоваться. Нужно лишь правильно расположить таз девушки, тогда и проникновение будет максимально глубоким даже при отсутствии выдающихся размеров. Когда влагалище оказывается выше по уровню, контакт получается наиболее тесным.

В дополнение к его возвратно-поступательным движениям совершай своими бёдрами вращательные. Подложи подушку или валик под поясницу и широко раздвинь ноги, обхватив ими партнера за талию.

Тогда твой клитор будет касаться его лобковой кости. Двигаясь в едином ритме, вы непременно придете к пику наслаждения.

Стоит отметить, что чем больше понимания у вас с мужчиной в интимных вопросах, тем меньше будет отрицательных впечатлений от занятий любовью. Удобные позы для секса с маленьким членом существуют, главное, говорить партнеру о своих желаниях, пробовать различные техники и ориентироваться на собственные ощущения. Ведь на первый план выходит стремление партнера доставить тебе удовольствие и умение пользоваться инструментом, а не его габариты.

Кроме того, если вы достаточно близки и открыты для экспериментов, можно не ограничиваться классическими вариантами. Небольшой половой орган раскрывает возможности для глубокого минета и облегчает получение удовольствия от анального секса. Только не забывайте применять достаточное количество лубриканта (в том числе, с разогревающим эффектом) – во избежание микротравм и дискомфорта.

Также для разнообразия интимной жизни приобретите секс-игрушки и вводите их по настроению в пикантные эротические сценарии.

Семенов Юлиан Семенович. Майор ‘Вихрь’

   «Видимо, это, — подумал Нойбут. — В последнее время они то и дело колют нас, солдат, этой своей гадостью. Зачем? Пусть за газовые печи, если это необходимо, гестапо отвечает перед нашим будущим и своей совестью. Я солдат. Нация позвала меня на борьбу, и я стал на борьбу».
   Нойбут поднялся с кровати, подошел к окну, поднял светомаскировку и долго смотрел на город, который будет уничтожен.
   «Они стенографировали каждое мое слово, когда я уточнял план уничтожения очагов славянской культуры, — вспомнил отчего-то генерал. — О, трухлявый ужас архивов, где хранится то наше, о чем мы сами давным-давно забыли! Тихие, злорадные чиновники-мышата надежно и цепко хранят наш позор. Как многие мечтают, верно, забраться в архивы и секретные сейфы и уничтожить все, касающееся их судеб, слов, призывов, обещаний!»
   Нойбут отошел к столу и снова начал пролистывать бумаги, подписанные им сегодня. Над первым документом — о казнях и высылке в Германию — он задумался по-новому.
   «Я старый человек, — подумал он жалобно и горько. — Они должны будут понять, что я старый человек и солдат. Никто не имеет права судить солдата, кроме родины. Никто не смеет судить долг перед народом».
   Нойбут поднялся и сделал приписку к этому приказу: «Применение этого приказа, сурового, как и все, рожденное войной, необходимо только в тех случаях, если налицо — доказательства преступления».
   Он прошелся по комнате, вернулся к столу и тщательно зачеркнул свою приписку.
   «Корректировать фюрера? — подумал он. — Вряд ли это пройдет незамеченным. Гальдеру и Браухичу легко: они ушли в оппозицию давно; им простится все, что они делали прежде. Мне уходить в оппозицию поздно — не приобрету там, но потеряю здесь. Я забыл о главном принципе военной стратегии: «отступи вовремя». Я поверил грохочущей логике нашего фюрера, тогда как превыше всего обязана цениться тихая логика собственной мысли. Общенациональный истеризм смял и меня. Это — очевидно».
   Нойбут вызвал дежурившего подполковника Шольфа и сказал:
   — Принесите мне стенограмму совещания, которое я созывал, — о будущем Кракова.
   Шольф положил перед генералом стенограмму совещания, созванного им в связи с акцией по уничтожению очагов славизма.
   Нойбут сидел за столом — строгий; мундир в талии перехвачен широким черным ремнем, сапоги — каблук к каблуку, как на параде. Он внимательно перечитал стенограмму и поставил галочку против своих слов: «Между прочим, Биргоф, я плакал слезами восторга в Лувре. Я бы возражал против этор акции, если бы не отдавал себе отчета, что она необходима как военное мероприятие».
   Он откинулся на высокую спинку и подумал: «Ну что ж… По-моему, это достойно. Я говорил как солдат».
   Он отложил стенограмму, потянулся, замер, сцепив пальцы рук. Усмехнулся — возле его рук лежали пальцы дьявола, вцепившиеся в бумаги из сегодняшней почты.
   «Вот оно, — подумал Нойбут. — Все мое наиболее важное и страшное хранится в этих лапах. Я был у Гиммлера, когда он говорил о целях уничтожения славизма и его очагов. Эти цели продиктованы их политическими и расовыми устремлениями, а не требованием военной обстановки. А я согласился с ним. И все слышали это. Неизвестно, что страшнее: мои фразы в этой стенограмме или же обоснование необходимости уничтожения там, у Гиммлера в кабинете. Самое худшее, если я предстану перед судом потомков в роли дешевого балаганного двуликого актера, а не солдата».
   Нойбут расцепил похолодевшие пальцы, поднялся, пристукнул кулаком по столу, выключил свет, открыл окно и сказал:
   — Только драться… До конца…
   С этим он лег. Уснул легко.
   Порыв ветра слизнул со стола несколько листков. Пролетев через всю комнату, они мягко скользнули под кровать.
   Поднялся Нойбут, как обычно, в шесть утра. Сделал гимнастику, принял ледяной душ, сам побрился и вызвал Шольфа.
   — Пусть мне сменят этот зажим для бумаг, — попросил он, указав глазами на пальцы дьявола. — Абракадабра какая-то. Вкус трусливого мещанина, разбогатевшего на сводничестве.
   Шольф сразу же пошел отдать соответствующее распоряжение. Через несколько минут генерал в сопровождении дежурных адъютантов вышел из своего номера. Проходя мимо замершего по стойке «смирно» офицера охраны СС, дежурного по этажу — инвалида и польской горничной, он остановился и сказал:
   — Я оставил на тумбочке рубашку. Постирайте ее, пожалуйста. Но ни в коем случае не крахмалить. Воротничок должен быть мягким.
   — Хорошо, господин генерал.
   Нойбут протянул пани Зосе леденец:
   — Это вашим внукам.
   Она сделала низкий книксен, принимая подарок, и тихо ответила:
   — Благодарю вас, у меня нет внуков.
   — Дайте сыну, — улыбнулся Нойбут, — пусть точит зубы.
   Пани Зося сделала книксен еще раз:
   — Я одинока, господин генерал. Я съем леденец сама.
   Ее сын сидел в тюрьме, дожидаясь расстрела. Он был приговорен к расстрелу имперским народным судом в Бреслау. Он был связным у Седого. Он не открыл своего имени, иначе пани Зося не смогла бы работать здесь. Пани Зося не стала обращаться за помощью к генералу — он, возможно, спас бы жизнь сыну. Подполью пани Зося была нужна в офицерской гостинице.
   Пани Зося вошла в номер к генералу, сложила в сумку рубашку и начала уборку. Сначала она перестелила постель — ей показалось, что Нойбут недостаточно аккуратно взбил подушку, потом вытерла пыль и начала протирать паркет провощенным куском фетра. Она увидала под кроватью два листка бумаги, взяла их и быстро спрятала в сумку. Через два часа кончилась ее смена, и пани Зося вышла из гостиницы под руку с дежурным инвалидом-фельдфебелем — он у нее столовался.
   ЗА РЮМОЧКОЙ
   Фон Штромберг вызвал дежурную машину, когда Нойбут отпустил его, устроился на заднем откидном кресле, где обычно сидел генерал, а не впереди, на обычном адъютантском месте, и спросил шофера:
   — Как ты думаешь, куда я хочу поехать?
   — Чуть развеяться, господин майор.
   — Милый Ганс, ты мудр. То, что ты сидишь в шоферах, лишний раз свидетельствует против нас как организации. Твое место в Берлине.
   Шофер засмеялся:
   — Не хочу.
   — Отчего так?
   — Шоферов любят женщины, и не надо снимать комнаты: сиденья отбрасываются.
   — Что ты говоришь?!
   — Только кожа холодная. Некоторые жалуются. А одна, в Лодзи, отказала мне в повторном свидании — у нее открылся глубинный ишиас.
   Фон Штромберг хохотал до слез. Он и вылез из машины, сгибаясь пополам от смеха. Махнув шоферу рукой, он разрешил ему уехать.
   — Когда за вами? — спросил Ганс.
   — Не надо… Я останусь где-нибудь здесь.
   Трауб ждал фон Штромберга, лежа на диване в кальсонах розового цвета и в шерстяной — до колен — ру бахе.
   — Салют воину!
   — Салют писателю! — ответил фон Штромберг. Вставайте, граф, вас ждут великие дела!
   — Великие дела кончились. Осталось одно дерьмо.
   — Я не могу спорить с тобой, пока трезв.
   — В столе — виски.
   — Откуда здесь виски?
   — Мне оставил ящик парень из «Газетт де Лозанн».
   Фон Штромберг достал из стола бутылку, налил, разбавил водой, выпил, блаженно зажмурился и сказал:
   — Писатель, ты чувствуешь, как от этого пойла тянет настоящим хлебом, а? Шнапс я пить не могу: по-моему, его делают не из хлеба, а из мочевины. Химия рано или поздно убьет институт гурманства. Люди станут глотать шарики, начиненные калориями.
   — Что новенького?
   — Ничего.
   — Скоро дальше?
   — Какое «дальше» ты имеешь в виду?
   — Мне нравится эта девица! Я имею в виду, когда снова начнем давать деру?
   — Это зависит не только от нас, но в какой-то мере и от красных.
   Трауб усмехнулся.
   — Смешно, — сказал он. — Куда сегодня?
   — Куда-нибудь, где много людей и хорошая музыка.
   — Это крематорий.
   — Писатель, ты злой, отвратительный человек.
   — Едем в казино — больше некуда.
   — У тебя новенького нет ничего?
   — Ты имеешь в виду баб?
   — Пока еще я не подозреваю тебя в гомосексуализме.
   — Нет, ничего особо интересного нет.
   — Ты добр во всем, но женщин скрываешь.
   Трауб кончил одеваться, сделал радио чуть громче и остановился возле коричневого громоздкого аппарата.
   — Тебе не бывает страшно, когда слушаешь этот ящик, Гуго?
   — Почему? Меня изумляет это чудо.
   — Тебя изумляет, как люди смогли втиснуть мир в шесть хрупких стеклянных лампочек? Так ведь?
   — Так.
   — Это — от дикарства. Ты дикарь. А дикари лишены страха, потому что Бог обделил их воображением. Меня страшит радио, я боюсь его, Гуго. Послушай. — Трауб повернул ручку, красная стрелка поползла по шкале, рассекая названия городов: Лондон, Мадрид, Москва, Нью-Йорк, Каир. — Слышишь? Мир создан из двух миллиардов мнений. Сколько людей — столько мнений, судеб, правд. У нас один, десять, сто человек навязывают правду национал-социализма миллионам соплеменников. А кто может зафиксировать то, о чем говорят эти миллионы в постели перед сном, уверенные, что диктофоны гестапо их не запишут? Что они думают на самом деле — о себе, о нас, о доктрине? О чем мечтают? Чего боятся? Кому это известно в рейхе? Никому. В этом зарок нашего крушения. Наша правда идет не от миллионов к единицам, а наоборот, от единиц — к миллионам. Знаешь, мир обречен. Видимо, это вопрос нескольких десятилетий. Разные правды, которые во времена феодализма могли быть сведены в одну, теперь обречены на взаимоуничтожение, ибо они подпираются разумом ученых и мощью индустрии.
   — В этой связи все-таки стоит продумать вопрос — с кем мы будем сегодня спать.
   — Мы махонькие мыши, нам надо стрелять не туда, куда стреляют солдаты на фронте.
   — Я этого не слышал, я выходил в ванную комнату, — зевнув, сказал майор.
   — Мы все предали самих себя: нам очевиден наступающий крах, а мы молчим и бездействуем, прячем голову под крыло, боимся, что гестапо посадит в концлагеря наших ближних. Что ж, видимо, будет лучше, если их перестреляют пьяные казаки. Нас отучили думать — мы лишены фантазии, поэтому страшимся близкого гестапо, забывая про далекую чека.
   — Где та блондиночка из Гамбурга?
   — Иди к черту!
   — Что с тобой, милый писатель? Откуда столько желчи и отчаяния?
   — Почему ты путаешь два эти понятия? Желчь — это одно, а отчаяние прямо противоположное. Желчные люди не знают отчаяния, а отчаявшиеся не понимают, что такое желчность. Ты умный человек, а повторяешь Геббельса. «Желчные скептики» — так он говорил, по-моему? Если трезвое понимание сегодняшней ситуации называют желчным скептицизмом — это значит, наверху поняли суть происходящего, неизбежность катастрофы. Все, кто посмел понять это же внизу, подлежат лечению от «желчности» в концентрационном лагере. Я продал себя второй раз в тридцать девятом году. Я понял тогда, что все происходящее у нас обречено на гибель. Тысячелетнюю империю можно было создать, уповая на каждого гражданина в отдельности, а потом уже — на всю нацию. Надо было идти от индивидуального раскрепощения каждого немца, а они пошли на массовое закабаление. Я знал людей из подполья — и тех, которые ориентировались на Коминтерн, и тех, которые контактировали с Лондоном. Я должен был, я обязан был выслушать их платформу. А я прогнал их из дому. Я прогонял их, понимая, что внутренне я с ними. О, воспитание страхом, как быстро оно дает себя знать, и как долго мы будем страдать от этого! Мы, нация немцев.
   — Слушай, писатель, а ты ведь поступаешь нечестно.
   — То есть?
   — Очень просто. Мы с тобой дружим, но зачем же ставить меня в идиотское положение. Я — солдат. Ты — писатель, ты можешь позволить себе роскошь быть в оппозиции к режиму, тебя просто посадят; меня гильотинируют. Это больно. И — потом: мы все, как туберкулезники. А туберкулезники, если они нашли мужество все понять про себя, не жалуются и не стенают, а живут. Просто живут. Бурно живут — то время, которое им осталось дожить. Все. Я высказался, едем к бабам.
   — Пойдем пешком. Здесь ночи божественны.
   — Бандиты застрелят.
   — Это ничего. Это даже хорошо, если пристрелят сейчас — похоронят с почестями, и родные будут .знать, где могила. Знаешь, я ужасно боюсь погибнуть в хаосе, во время праздника отмщения, когда будет литься кровь тысяч — и правых и неправых. Я очень боюсь умереть безымянным, на пике русского казака, для которого все равно, кто ты — интеллигент, который страдал, или бюрократ из партийного аппарата НСДАП.
   Когда они вышли на тихую ночную улицу, фон Штромберг задумчиво сказал:
   — Писатель, я тебе дам совет. Ты спрячь самого себя под френч и погоны, которые на тебе. Погоны — это долг перед нацией. Тебе не будет так страшно — перед самим собой в первую голову. Ну а перед победителями — тем более. Ты выполнял свой долг. Понимаешь? Ты повторяй это себе каждое утро, как молитву: «Я выполнял свой долг перед народом. Если я не буду выполнять свой долг перед народом, сюда, на мою родину, придут паршивые американцы или красные большевики». Попробуй — это само спасение.
   Они вышли к площади Старого рынка. Лунный свет делал островерхий храм, и торговый крытый ряд, и дома, стиснувшие гранитные плиты площади, средневековой гравюрой.
   — Божественно, — сказал фон Штромберг, — и страшно.
   — Почему? Меня это, наоборот, успокаивает, я ощущаю себя причисленным к вечности.
   — Страшно, потому что все это обречено на уничтожение.
   — Нет. Это противоестественно. Такая красота не может погибнуть. Бомбежка никогда не уничтожит это.
   — Ты не в курсе. Поступил приказ Гиммлера подготовить Краков к полному уничтожению — как один из центров славянства. И есть человек, который это подготовит. Только не знаю, кто именно, он засекречен…
   Трауб вернулся домой ранним утром: сначала пили в казино, потом их увез к себе полковник Крайн из танковой дивизии СС, и они пили у него, на окраине, над Вислой, а потом закатились к девкам. Молоденькие вольнонаемные — толстушки из противовоздушной обороны, а телефонистка длинная, черная, крупная. Ее звали Конструкцией. Трауб спал с ней. Поначалу Конструкция веселилась, много пила, рассказывала скабрезные анекдоты про мужчин, а когда они легли, она затряслась и шепотом призналась Траубу, что он у нее.: — первый. Трауб усмехнулся в темноте: отчего-то все женщины говорили, что он у них либо первый, либо второй. Только одна молоденькая женщина из Судет сказала ему, что он тринадцатый. Трауб потом полюбил ее и хотел, чтобы она вышла за него замуж. Она должна была приехать к нему во Львов — он был там с армией. Но ее эшелон разбомбили. Трауб сначала отнесся к этому с равнодушием, испугавшим его самого, и только после, постепенно, он все чаще и чаще стал испытывать тягучую, безысходную тоску, когда вспоминал о ней.
   Домой Трауб вернулся желтым и злым. Спать не хотелось. Он сделал кофе и, когда налил черную жижу в чашку, вспомнил фон Штромберга: «Краков будет уничтожен как один из центров славянства».
   Он съежился и увидел себя со стороны: седого длинного человека в зеленой форме. Он вдруг точно представил себе громадное здание суда и себя самого перед судейским красным столом в штатском костюме, но без галстука. Он услышал, как переговаривались люди в ложе прессы.
   Трауб снял трубку и набрал номер.
   — Пан Тромпчинский? — спросил он. — Где ваш сын? Что? Ладно. Пусть он зайдет ко мне — только непременно.
   Вечером Юзеф Тромпчинский передал разговор с Траубом Седому. Ночью Седой пошел на явку к Вихрю. Он передал разговор с Траубом и бумаги от Нойбута, принесенные пани Зосей.
   — Все сходится, — сказал Вихрь. — Значит, все правда. Значит, мы пришли вовремя.
   Они часа три сидели с Седым, набрасывая план на будущее: уточнение возможных районов работ, выявление людей, отвечающих за операцию, наличие складов и дислокацию саперных частей.
   Днем Вихрь пошел к Палеку: там жила Аня. В три часа сорок минут она вышла на связь с Центром и передала Бородину первое подробное донесение.
   КРЫСЯ
   Степан Богданов понял: для механика автобазы Ленца главное «выгленд» [внешний вид (польск.)], чтоб сверху были красота и блеск. Это у немца в психологии — если сверху блеск и шик, то внутри, само собой, тоже все в таком же отменном порядке. Ленц не мог себе представить, чтобы аккуратно вымытая, отполированная до блеска машина имела при этом какую-то
   еисправность в мостах или двигателе.
   Еще в шахте «Мария» Степан понял, что немецкие мастера не замечали саботажа, если инструмент вытерт, промаслен и имеет хороший «выгленд». Видимо, многие десятилетия промышленного развития наложили отпечаток на всю нацию. Это был некий слепок доверия к внешнему виду инструментов и машин, детский фетиш аккуратности в труде.
   Степан этим пользовался: на шахте он всегда надраивал свой отбойный молоток на глазах у немецких мастеров, а когда они отворачивались, он ослаблял винты, и таким образом изнашиваемость увеличивалась раз в десять, а то и больше.
   Немцы не могли понять, что их святое отношение к инструментам труда не может распространиться на миллионы тех людей, которые были пригнаны в Германию Заукелем, чтобы залатать дыры в системе трудового фронта. По всей Германии, невиданный доселе в истории человечества, рос и ширился массовый, стихийный протест, который выражался поначалу пассивным отношением к работе, а потом выливался в осмысленный саботаж. Сводки, представлявшиеся руководителям трудового фронта Заукелем Мартину Борману, являли собой внушительную картину успехов: миллионы людей были привезены в рейх со всех концов Европы. Но если сравнить производительность труда одного немца, то она равнялась производительности труда, по крайней мере, ста, а то и полутораста иностранных рабочих. Немец работал на себя, он, работая, понимал, во имя чего он работает: не только во имя победы на фронте, но и во имя тех марок, которые дадут ему возможность купить новый шкаф, велосипед или автомобиль. Иностранный рабочий работал на врага, во-первых, а во-вторых, даже те, самые нестойкие, готовые пойти на компромисс во имя материальных благ, получали под расчет баланду и деревянные колодки.
   Механик Ленц как-то сказал Богданову:
   — Была б моя воля, я бы платил вам, как немцам: тогда бы мы победили наверняка. Даже макака в зоопарке делает свои фокусы за конфету. Почему считают, что иностранцы будут работать за пустую баланду? Ты белая ворона — так все вылизываешь.
   Богданов молчал, продолжая надраивать «опель-капитан». За годы плена он приучил себя к золотому правилу: молчи, слушай, улыбайся. И все.
   — Погоди, — сказал механик, — ну-ка, дай я. Ты не совсем верно трешь.
   Он взял у Богданова тряпку, обмакнул ее в полировочную воду и начал наводить блеск не быстрыми, как у Степана, движениями, а медленными кругами, словно мыл спину ребенка.
   Степан часто работал один в гараже. Он мог и ослабить болты в моторах, и сыпануть песочку в двигатель, и чуть отвернуть ниппель, но Коля, когда они в последний раз виделись, категорически запретил ему это.
   — Все понимаю, — сказал Коля, — все понимаю. Жгутом себя свей, но держись. Ты мне всю игру так завалишь. Из-за глупости погибать — ни к чему.
   — А что мне делать? Объясни. Я так не могу.
   — Я тебе объяснял: меня интересует, кто ездит на этих машинах, куда ездит, фамилии шоферов, их хозяев. И саперы, саперы. Меня интересуют саперы и СС.
   Встречались они вечерами, в домике Крыси, где жил Богданов. Крыся, худенькая, белая, голубоглазая, двадцати лет, была тихой-тихой, как мышка. Из дому она почти никогда не выходила, двигалась по комнатам как-то боком, ступала неслышно, и движения ее были округлы и осторожны.
   Она стала такой с тех пор, как сошлась с немцем. Его звали Курт Аппель, он был тоже голубоглазый, худенький, белый — совсем мальчик.
   — Я все понимаю, — говорил он, — я к тебе буду приходить только ночью, когда никто нас не увидит. Я не буду позорить тебя собой, Мышь.
   Он называл ее Мышь, и лицо его делалось, как у святого: чистое, светлое, ласковое.
   До того как они встретились, Крыся была связана с людьми Седого. Она была веселой, говорила громко, ходила, как все люди, а не так, как сейчас — испуганно и зажато. Теперь она затаилась, перестала видеться со своими товарищами по подполью, особенно после того дня, когда Седой через связников попросил ее давать информацию, добывая через немца.
   — Я ж люблю его, — сказала она тогда, — я не могу так. Я не продажная какая…
   — Ты понимаешь, что говоришь? — спросил связник.
   — Если б не понимала…
   — Родину, значит, продаешь, ради кобеля?
   — Он не кобель, он мальчик…
   Связнику было семнадцать лет. Он поднялся со стула и ударил Крысю по щеке, а потом плюнул себе под ноги.
   — Эх ты, курва! Паршивая немецкая подстилка…
   Когда об этом узнал Седой, он очень разозлился, но к Крысе не пошел, потому что не знал, как она после этого его встретит. А она ждала. А потом ждать перестала. День она стала ненавидеть: ей казалось, что днем ее должны убить за измену. Она днем ждала ночи. К ней приходил Курт, и Богданов слышал, как они по ночам тихонько говорили, или говорил только немец, успокаивая ее, плачущую, или тихонько, под утро, смеялась она странным, вибрирующим смехом, даже и не поймешь сразу — смеется она или это истерика у нее.
   Степан подолгу слушал, как они шептались, и чем дальше, тем все больше утверждался в мнении, что говорят они, словно дети, и любят друг друга исчезнувшей в годы войны чистой детской любовью, что они — из того ушедшего в небытие мира, когда любовь была внезапной, испепеляющей, горестно-счастливой болезнью, а _не инструментом_ забвения вроде водки или морфия.
   Однажды Богданов сидел с Колей за чаем. Было еще не поздно, до комендантского часа оставалось около часа. Хотя у Коли был аусвайс и ночной пропуск, он всегда возвращался домой — и от Богданова, и с других явок — засветло, чтобы не вызывать лишних подозрений.
   Крыся была на кухне, мыла посуду. Когда распахнулась дверь в дом, Степан, как на шарнирах, обернулся. Коля продолжал сидеть в прежней позе, чуть склонившись над своей чашкой.
   «Надо будет ему сказать, — подумал он, — что нельзя так вертеться. Резкое движение — могильщик разведчика, во всем, и в резких поворотах мысли — тоже».
   На пороге стоял немец. Это был Курт.
   — Здравствуйте, панове, — сказал он на ломаном польском и тихо, вроде Крыси, прошмыгнул мимо них на кухню. Сначала там было тихо, наверное, целовались, а потом начали быстро говорить. Вернее, говорил Курт, а Крыся изредка спрашивала его о чем-то. Потом они надолго замолчали.
   Богданов кивнул головой на кухню и шепнул:
   — Ишь Монтекки и Капулетти.
   — Тш-ш-ш, — Коля приложил палец к губам.
   Коля все время прислушивался к разговору: немца переводили в Германию, он не хотел уезжать.
   «Немец был бы нам очень кстати, — подумал Коля, — » только какой-то он раззява. Понятно, что мальчик, но нельзя же быть таким — война как-никак».
   А потом немец заплакал. Было слышно, как жалобно он плачет, по-детски всхлипывая. Крыся утешала егй, что-то быстро шептала ему, а он всхлипывал и мешал немецкие и польские слова.
   — Ну что же делать, — шептала Крыся, — что же делать, значит, не судьба нам, значит, не судьба.
   — Я никуда не уеду отсюда, — выдохнул Курт, — никуда.
   …Есть люди, которые скоропалительны в своих решениях, но по прошествии времени в сердце их начинается мучительная борьба: прав был или не прав. Обычно такие люди эмоционально неуравновешенны, и кажущаяся их искренность, смекалка и провидение на самом деле оказываются внешним выражением некоего _комплекса одаренности_, который мешает им впоследствии продолжать начатое, — они разбрасываются.
   Есть люди, которые, казалось бы, медлительны и неповоротливы и путь их к решению тяжел и долог. Этот тяжелый и долгий путь к решению на первый взгляд является гарантией того, что человек тщательно взвесил все «за» и «против», выбрал единственное, казавшееся ему верным решение. На самом деле и такие люди сплошь и рядом оказываются перед трагической дилеммой: изменить данному слову или держаться его, наступив на горло собственной песне. Причем такие люди приходят к этой дилемме не от эмоционального поворота, но от мучительного, холодного, «самоедского» логического разбора.
   Из людей первого рода рождаются самоубийцы — в том случае, конечно, если речь идет о человеке недюжинном, а слово, данное им, или решение, принятое однажды, имеет поворотное значение в его судьбе.
   Из людей второго рода — если рассматривать их применительно к разведке — чаще всего рождаются агенты-двойники.
   И только редкий союз эмоциональной непосредственности и медлительной аналитичности рождает тот сплав, который делает человека разведчиком — не просто видящим, слушающим и молчащим, но главное — быстро и точно думающим; не просто оценивающим факт, но анализирующим его с точки зрения перспективы.
   Коля этим даром обладал.
   Откуда это пришло к нему — судить с полной определенностью трудно. Но вполне возможно, что передалось ему это поразительное качество — сплав противоположностей, каждая из которых может одновременно считаться и достоинством и недостатком, а вкупе великий дар — от его отца Всеволода Владимировича Владимирова, который был известен его матери Александре Николаевне Гаврилиной как Максим Максимович Исаев, а Кальтенбруннеру — как оберштурмбанфюрер СС Штирлиц.
   Коля поднялся из-за стола и пошел на кухню — к немцу и Крысе.
   В ЦЕНТРЕ
   Только около часа шифровальщики кончили работу и передали полковнику Бородину текст третьего радиосеанса с Вихрем.
   — Чайку у нас не осталось? — спросил полковник капитана Высоковского. Замерз я что-то, погреться хочу.
   — Сейчас я включу плитку, — сказал капитан. — У меня, по-моему, и медку есть немного.
   — Это будет божественно, — сказал Бородин и потянулся за табаком. Он несколько лет работал с Буденным и от него взял привычку: курить табак, заворачивая его в папиросную бумагу.

Влияние Библии на права человека

Библия начинается с истории сотворения. Бог говорит вселенную в существование. В этой истории есть рассказ о сотворении человечества. Согласно Библии, помимо всего остального, созданного Богом, люди особенны, и это его главное достижение! В Книге Бытия записан момент, когда Бог решил создать человека: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими и над птицами небесными. над скотом и всеми полевыми зверями, и над всеми тварями, пресмыкающимися по земле.» И сотворил Бог людей по образу Своему, по образу Божию сотворил их; мужчину и женщину сотворил их» (Быт. 1:26–27).

Согласно Библии, люди отличаются тем, что, в отличие от всех других существ на планете, мы созданы по образу и подобию Бога. Все несут то, что христианское учение называет imago Dei — по-латыни «образ Божий», — и поэтому их часто называют носителями образа. По этой причине люди имеют ценность; они имеют ценность выше всего остального в творении. Когда это понятие применяется к этике и правам человека, оно революционно.

Все мы созданы по образу Божьему. Именно это делает нашу ценность и достоинство неотъемлемыми и неотделимыми от того, кто мы есть, независимо от того, признают ли правительства права человека или нет. У нас нет прав, потому что мы их заслуживаем; у нас нет прав, потому что мы их заработали; у нас нет прав, потому что мы белые или черные, мужчины или женщины, американцы или китайцы. У нас есть права, потому что каждый из нас создан по образу Божьему и поэтому имеет неотъемлемую ценность и достоинство.

Однако эта истина не всегда была самоочевидной или широко распространенной. На протяжении всей истории различные культуры признавали права немногих — возможно, только мужчин, возможно, только белых мужчин, возможно, только землевладельцев. В Древней Греции, на родине демократии, мужчины считались обладателями прав, в то время как женщины, дети и негреки рассматривались прежде всего как собственность.

Именно в христианстве, а точнее в Библии, мы находим источник всеобщих прав человека. Все люди созданы по образу Божию — таков аргумент аболиционистов в пользу отмены рабства. Все женщины созданы по образу Божьему — это аргумент защитников прав женщин в пользу равной оплаты труда и избирательных прав. Дети созданы по образу Божию — это аргумент против детского труда. Для защитников жизни эта истина распространяется даже на утробу, поскольку они утверждают, что каждый плод является человеческим существом, носителем образа в утробе матери и, следовательно, заслуживает свободы и жизни.

Другие информационные бюллетени

Хотя может быть легко принять эти права как нечто само собой разумеющееся или думать, что они являются лишь частью того, что значит быть западным или американцем, корни основных прав человека находятся в утверждении, что каждый человек имеет неотъемлемая ценность, потому что каждый человек создан по образу Божию.

Покойный Макс Стэкхаус, профессор и директор Кайперовского центра общественной теологии в Принстоне, сформулировал это следующим образом: «Интеллектуальная честность требует признания того факта, что то, что считается «светскими», «западными» принципами основных прав человека, разработанными нигде, кроме как из ключевых нитей библейских религий». Эта библейская основа прав человека также служит основой современной этики и концепции социальной справедливости.

Справедливость для всех

Мало что волнует наше поколение так, как вопросы социальной справедливости. Как только мы признаем, что каждый человек обладает неотъемлемыми правами человека, эти права должны быть защищены законом. Но, как мы видели на протяжении истории человечества, бывают времена, когда закон отказывает в защите тем, кто больше всего в ней нуждается. Многие ужасные действия в то или иное время были санкционированы законом. Итак, как мы решаем, какие законы соблюдать, а какие отменить? Просто потому, что некоторые предубеждения остаются законными, это никоим образом не делает их правильными.

Одна из причин, по которой Библия ценна, заключается в том, что она раскрывает нравственный характер Бога и тем самым раскрывает нравственный характер, который Он предназначил людям, которых создал. Если люди сотворены по образу Божьему, то разумно думать, что часть того, чтобы нести Его образ, состоит в том, чтобы действовать таким образом, который отражает Его характер. Мы увидим, что библейский Бог справедлив, осуждает зло и сострадает жертвам.

Библия открывает Бога, чей характер остается неизменным и чье стремление к справедливости остается ясным. Это откровение стоит выше как личного, так и юридического мнения по социальным вопросам и служит основным источником апелляции, когда иногда мы просто ошибаемся.

Мартин Лютер Кинг-младший признал это. Он был заключен в тюрьму в Бирмингеме, штат Алабама, за осуществление своего конституционного права на свободу слова и за борьбу за свободу угнетенного класса граждан. Кинг не мог обратиться к толпе за справедливостью; в его случае и в его время он едва мог обратиться в суд. Кинг сделал то, что делали многие в прошлом, когда им было отказано в земной справедливости: он обратился к закону, который вне времени и заменяет собой светскую власть.

Кинг писал: «Как определить, справедлив закон или несправедлив? Справедливый закон — это созданный людьми кодекс, который соответствует нравственному закону или закону Бога. Несправедливый закон – это кодекс, который не соответствует нравственному закону. … Несправедливый закон — это человеческий закон, который не укоренен в вечном и естественном законе. Любой закон, возвышающий человеческую личность, справедлив. Любой закон, унижающий человеческую личность, несправедлив. Все законы о сегрегации несправедливы, потому что сегрегация искажает душу и наносит ущерб личности».

Трудно недооценить влияние Библии на этот конкретный эпизод американской истории. Кинг, христианский проповедник, противостоял тогдашним нарушениям прав человека призывом, основанным не на общем согласии, а на высшей истине, коренящейся в характере Бога, раскрытом в Библии.

Влияние Библии на нашу культуру трудно игнорировать. Однако вы можете не согласиться с такой характеристикой истории и не разделять нашего мнения о важности Библии в отношении социальной справедливости или прав человека. На самом деле, у вас есть право не соглашаться с нами. И именно к этой свободе, религиозной свободе мы сейчас и обратимся.

Свобода (не)верить

Один из частых критических замечаний, которые мы слышали во время наших путешествий и во многих дискуссиях по всей стране, заключается в том, что Библия является источником угнетения и что христиане всегда пытаются заставить их вера в других. Христиан часто изображают в СМИ как напористых, требовательных противников культуры, протестующих против прав других и стремящихся ко всему, от ограничений в сексе до цензуры. Многие говорили нам, что, по их мнению, христиане, участвующие в общественной жизни и пытающиеся влиять на общественную политику, делают это для того, чтобы заставить всех верить так же, как они.

Мы чувствительны к этой критике. Рассматривая то, как христиане взаимодействуют с обществом и культурой, мы не можем отрицать, что мотивы некоторых людей на публике могут совпадать с этими обвинениями. Но мы хотим начать отделять то, что некоторые считают библейским, от того, что на самом деле говорит Библия.

Среди прочего, эта страна была основана на желании осуществлять свободу религиозного выражения. Волны людей покинули Европу и другие берега, где религиозные верования и практика контролировались церковью или государством, и пришли в Новый Свет, чтобы читать и применять Библию в соответствии со своими личными убеждениями. И когда наша нация начала оформлять нашу свободу, стало законом, что государство не должно «издавать никаких законов относительно установления религии и ее свободного исповедания».

С момента основания этой нации христиане выступали за возможность быть услышанными, свободными от правительственных, религиозных и социальных ограничений. Мы хотим иметь возможность предложить истину, которую мы нашли в Библии, и вам решать, принять ее или оставить. Христианство укрепляется, а Библия ничем не ограничивается, когда другие религии имеют такой же доступ к рынку идей, как и она. Если бы мы могли шепнуть на ухо каждому воину культуры одну вещь, это было бы то, что нет необходимости ограничивать других, чтобы быть услышанными.

Дитрих Бонхёффер, немецкий пастор и богослов, казненный нацистами за участие в заговоре с целью убийства Адольфа Гитлера, много писал о христианской свободе, христианском участии на мировой арене и важности свободного обмена идеями. Он писал: «Основная свобода церкви — это не дар мира церкви, а свобода Слова Божьего быть услышанным». Здесь он говорит, что Библия имеет свой собственный авторитет и свою собственную свободу. Истине, найденной в Библии, нужно только стоять и быть представленной. Вера не является верой, когда ее навязывают вам; это принуждение.

Мы верим, что когда вы читаете Библию, вы сталкиваетесь с повествованием, которое предлагается человечеству, а не навязывается ему. Этот нарратив является сутью каждой религиозной свободы, которую мы видим защищенной в нашей форме правления и практикуемой в нашей культуре. Тем, кто критикует христианство как удушающее, и тем, кто использует христианство, чтобы заглушить голоса других на рынке идей, мы говорим: «Идите к Библии».

Иисус не путешествует из города в город, требуя, чтобы все верили в него. Скорее, снова и снова мы видим, как он появляется на месте происшествия, провозглашает свою весть, исцеляет больных и приглашает следовать за ним. Иисус говорит в Библии и в более широком смысле о вас и обо мне: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11:28).

Независимо от того, решите вы верить Библии или нет, решите ли вы ее читать или нет, нет никаких причин сомневаться в том, что Библия продолжает оказывать влияние на нашу культуру. Есть причины, помимо простой привычки, почему она является источником утешения в дни национальных раздоров и траура. Есть причина, по которой вы можете найти его за кулисами, поддерживая структуру нашего общества. Мы хотели бы предложить радикальную идею о том, что Библия — это уникальный текст, который представляет собой нечто большее, чем просто еще одна книга, нечто большее, чем просто сборник рассказов; это откровение божественного характера.

Лорен Грин Макафи — оратор, писатель и человек, стремящийся вовлечь других в изучение Библии, а также корпоративный представитель Hobby Lobby. Майкл Макафи, директор по работе с Библией в Музее Библии в Вашингтоне, округ Колумбия,

Этот отрывок взят из книги Майкла и Лорен Макафи «Не то, что вы думаете». Copyright © 2019 Майкл и Лорен Макафи. Используется с разрешения Zondervan. www.zondervan.com.

Целевая страница/Christian Science Sentinel

Говорит доктор Гордон Баркер, христианский ученый, работающий в области социологии. Роберт Маккиннон задает вопросы.

Вопрос: В этом году было много дискуссий о мечте о лучшей жизни, о мечте, которую многие из нас разделяют в той или иной форме.

Для некоторых из нас лучшая жизнь может означать обретение большей справедливости, достоинства и уважения в нашей повседневной жизни. Но когда наше повседневное существование не соответствует нашим мечтам, мы чувствуем, что нам не за что быть благодарными. Разве мы не должны научиться извлекать лучшее из жизни, которую мы находим, и справляться с ней там?

Говорящий: Что ж, мы имеем дело с этим прямо там, где находимся, но должны ли мы с этим мириться? Разве в жизни нет ничего большего, чем научиться справляться с необдуманными действиями и жестокими словами других?

Для начала мы можем задать себе несколько очень проницательных вопросов. Достоинство и уважение — это то, что мы получаем от других, или то, что мы можем потерять? Действительно ли справедливость является чем-то, чего мы можем обмануть или лишить?

Вопрос: Интересно. Это правда, что вещи даны всем, возможно, Богом, но все же человек часто имеет возможность отказать в них своим ближним. Посмотрите на несправедливость в мире.

Говорящий: Но где человеку искать справедливости, достоинства и уважения? Библия указывает, что все они берут начало в Боге, а не в людях.

Например, мы читаем в Иове, что Бог «велик силою и судом и многою справедливостью» (37:23). Что ж, Бог не держит эти благословения только для Себя. Он не просто раздает их только очень избранным. Мы действительно можем быть благодарны за то, что они всегда доступны для всех нас и что они навсегда сохранены Богом.

Вопрос: Я знаю, что вы проделали большую работу с молодежью в городах, особенно с правонарушителями. И я думаю, что многие правонарушители считают жизнь очень несправедливой. Как вы примиряете это с мнением, что они не могут быть лишены справедливости?

Говорящий: Если вы посмотрите на человеческий портрет, то определенно увидите, что дети-правонарушители имеют очень негативную самооценку. Они считают себя никудышными. Но я нашел большое вдохновение в некоторых библейских ссылках на обращение с этими детьми.

Например, мы читаем в Екклесиасте: «Я знаю, что все, что Бог ни сделает, будет вовек: к тому ничего не прибавишь и ничего от того не отнимешь» (3:14). Разве это не предполагает завершенность и целостность? Но это, конечно, не то, что кажется существующим в материальном индивидууме. Библия же говорит о другом, о духовном человеке, созданном по полному подобию Отца.

Таким образом, эти ценности достоинства, уважения и справедливости являются неотъемлемой частью права человека по рождению как дитя Божьего. Так вот, это означает, что индивидуум должен осознать это в себе, в своем реальном бытии как дитя Божьего. Как он это видит, он исправляет несправедливость.

Это не значит, что мы игнорируем несправедливость, унижение и неуважение, которые видим. Скорее, это означает, что мы признаем, что лучшая жизнь, которая состоит из тех ценностей, о которых мы говорили, не является недостижимой мечтой, а уже включена в человека, созданного Богом. Иисус Христос выразил это так: «Царство Божие внутри вас есть» (Луки 17:21).

Вопрос: Что вы имеете в виду под словами «уже включены в человека, созданного Богом»?

Динамик: Что ж, возможно, это поразительная точка зрения для многих, но человек, созданный Богом, отражает все качества Бога. Таким образом, в наше настоящее человеческое существо мы включаем все качества Бога прямо сейчас — даже там, где кажутся человеческие недостатки.

Вопрос: Есть много людей — как вы, социолог, знаете, — которые находят эту лучшую жизнь даже более далекой, чем мечта. Это люди, чьи дети ходят в школу в менее качественной одежде, чем другие ученики, и чья семья страдает от одного унижения за другим. Как мечта о лучшей жизни становится для них реальностью?

Оратор: Конечно, я видел много примеров именно того, о чем вы говорите, и их потребности должны быть удовлетворены. Но на самом деле нужно понять, что человек включает в себя все, что дает Бог. И если человек может начать с этого, тогда это открывает мысль — и открывает жизнь — для притока ниспосланных Богом идей, для разума, истинной ценности, честности и добродетели.

По мере того, как человек становится более восприимчивым к этим правильным идеям от Бога — а все они являются частью истинного бытия — тогда он выражает мудрость, изобретательность и находчивость, необходимые для того, чтобы справиться с человеческой ситуацией прямо сейчас. Это не только помогает ему удовлетворять свои повседневные потребности и кризисы, но и дает ему то, за что он действительно может быть благодарен.

Вопрос: Исходя из того, что вы говорите, мне кажется, это вопрос того, как человек смотрит на мир и какие ценности он придает материальным вещам по сравнению с духовными.

Говорящий: Если кто-то поймет эти духовные факты о себе как о человеке, сотворенном Богом, это поможет ему восстановить достоинство и уважение, которые, как он чувствует, он потерял.

Все мы должны строить свои поиски лучшей жизни на духовной основе, а не на плотской основе, потому что, какими бы ни были внешние проявления, человек создан по подобию Бога, из бесконечного Духа, а не из материи. Бог дарует жизнь человеку и в совершенстве поддерживает эту жизнь, потому что Бог есть вечная Жизнь, сам источник человеческого бытия. Что действительно верно в отношении человека, так это то, что он включает в себя целостность, а не недостаток или разочарование. Человека нельзя обмануть, лишив возможности полностью выражать все, что дает Бог, божественная Любовь.

Я вспомнил кое-что, что написала Мэри Бейкер Эдди. Говоря о подрыве социальных прав и нанесении ударов по правам человека, она говорит: «Здесь наша надежда зиждется на Боге, Который царствует, и справедливость и суд — обиталище престола Его навеки» (Послание к Матери-Церкви за 1900 г. , стр. 10). Чтобы показать вам, насколько это практично, позвольте мне рассказать вам о ситуации, которую я очень хорошо знаю.

Основываясь на рассуждениях, о которых мы говорили, — видя ценность и достоинство каждого в его истинном бытии как чада Божьего, — руководитель разработал программу, чтобы помочь другим лучше осознать эти ценности. . Он использовал услуги и возможности многих организаций и отраслей в своей области. И один конкретный случай ярко иллюстрирует эффективность такого измененного мышления.

Девушка была настолько непригодна к работе внешне, манерами и отношением, что никто не хотел ее нанимать. Мой друг предоставил этой девушке возможность пройти период обучения. В результате она является одним из самых энтузиастов в этой организации. Она работает много часов в неделю, помогая другим. У нее совсем другое отношение к себе. Теперь она думает о себе с достоинством и признает свою ценность.

В заключение позвольте мне сказать, что по мере того, как мы начинаем формировать свое отношение и наши действия, чтобы лучше выражать Бога, на свет появляется больше Божьих благословений, больше справедливости, достоинства и уважения.