Мир воображения — Тренировка ума (Том Вуджек)

Душа никогда не мыслит без представлений.
Аристотель, философ

Воображение играет важную роль в интеллектуальной жизни большинства людей. Химики пользуются воображением для того, чтобы представить себе молекулярные связи. Модельеры мысленно прикидывают, как будет сидеть платье. Физики-теоретики создают абстрактный мир элементарных частиц. Бизнесмены мысленно прикидывают, как изменятся цены на рынке. Гроссмейстеры в уме разрабатывают стратегию игры. Грузчики рисуют мысленную картину подъема рояля на десятый этаж дома.

Что такое мысленный образ? Мысленный образ — это внутренняя имитация (от латинского “imitari”, что означает подражать), это воспроизведение всех свойств объекта в сознании. В своем воображении вы можете слышать звуки, ощущать запах, вкус, а также видеть предметы, которые в данный момент физически отсутствуют. Вы можете представить себе розу, и для этого вам совершенно не требуется держать ее в руках.

Кроме физических объектов, в мысленных образах могут воплощаться также и абстрактные идеи, например, вы можете создать в своем воображении образ свободы, власти или красоты.

Как вы справились с упражнением по составлению мысленного образа ладони? Скажите, образ был ясным и устойчивым или расплывчатым и нестабильным? Изображение было трехмерным, как в действительности, или же плоским, как на телевизионном экране?

Возможно, ни одно из качеств мышления не варьирует у людей так сильно, как воображение. В то время как одни люди, по их словам, могут видеть четкую трехмерную картину, другие вообще не способны создать в уме какой-либо образ. Одни люди мыслят почти исключительно образами, другие утверждают, что “мысленный взор” — это лишь метафора, служащая для украшения речи.

Не имеет значения, насколько хорошо работает ваше образное мышление, в любом случае попытка напрячь мускулы воображения — это эффективный способ повысить творческие способности, развить многогранность мышления и добавить непосредственности вашим чувствам.

Говоря о воображении, психологи обычно употребляют два понятия: “наглядность” и “управляемость”. Наглядность — это показатель того, насколько ярким, четким и живым является мысленный образ, а управляемость характеризует его устойчивость и адекватность. Наглядность и управляемость взаимосвязаны. Увеличение наглядности делает образы более красочными, реалистичными и объемными. Достижение управляемости означает, что образы становятся устойчивыми и точными. Однако давайте посмотрим на каждое из этих двух качеств более пристально.

Наши неоплаченные долги игре воображения неисчислимы.
Карл Юнг, психолог

Иероглифы других миров. О двух сторонах воображения

Возможно, вы слышали о загадочном Кодексе Серафини – иллюстрированной книге, написанной на неизвестном языке и описывающей какой-то иной, сюрреальный мир. Или о знаменитой «Книге вымышленных существ» Борхеса. Или о других странных произведениях, которые с тщательностью энциклопедии описывают что-то несуществующее или поистине эфемерное. О встрече логики и сюрреализма рассуждает Иван Кудряшов в своем эссе специально для Concepture.

Что может поведать книга о другом мире, которую нельзя прочесть? Почему на старинных картах и детских атласах реалистичные географические очертания соседствуют с рисунками и удивительными надписями (вроде «Hic sunt leones»)? Должны ли быть классификации предметов логичными и исчерпывающими? Откуда у нас привычка к спискам, упорядоченным по алфавиту, если в мире вещи никогда так не сгруппированы?

И вообще, что общего у всех этих вопросов? Все они касаются воображения.

Помните ли вы свои детские ощущения от первых встреч с энциклопедиями, иллюстрированными атласами и учебниками? Иногда они поражают и захватывают воображение, особенно если ребенок еще не умеет читать: не способный пока понимать логику связей, он все-таки может оценить эстетику упорядоченного целого. Сама идея уместить мир в книгу кажется удивительной и в то же время правдоподобной.

Многих впоследствии это вдохновляет на создание своих миров – от рисования карт несуществующих мест до подробных списков ирреальных вещей. Когда же дети вырастают, то союз воображения и порядка распадается: одни предпочитают отвлеченное творчество, другие – строгий научный интерес к этому миру.

Однако не стоит забывать о том, что и то, и другое происходит из одного корня. Долгое время считалось, что всякая система строится на разуме, в котором нет ничего случайного – только закономерное (из мира логики или порядка реальных вещей). Все классификации, кодексы, компендиумы знаний, начиная с Нового времени, стремились к четким, объективным основаниям. В отличие от средневековых сумм, собранных вокруг слова как символа, новые трактаты строились на четкой рубрикации с привязкой к объекту.

«Здесь обитают львы»

Воображение же считалось слишком стихийным и субъективным, поэтому на нем, дескать, строятся вещи максимально далекие от системы – поэзия, живопись, игра. Сегодня этот взгляд уходит в прошлое: с точки зрения современной когнитивной теории мышления, всякая абстракция – продукт воображения и языка, а граница между логической и ассоциативной связью проблематична (и часто это просто род конвенции).

Что же происходит, когда снова встречаются система и свободная ассоциация? Так появляется нечто сюрреальное. Сюрреальное в его изначальном смысле, означающем не мир фантазий, а нечто что проглядывает поверх реальности – от чувства дежавю или жамевю до неожиданных ассоциаций и параллелей между наблюдаемыми вещами. Возникают произведения, демонстрирующие удивительные преломления авторской фантазии, стремящейся ухватить и систематизировать мир, данный в опыте.

Примеры подобной интервенции поэтического и сюрреального в логику порядка – это и Кодекс Серафини, и китайская классификация животных Борхеса, и фильм «Отсчет утопленников» Питера Гринуэя, и книга «Фрагменты любовной речи» Ролана Барта, но также это и творчество душевнобольных, стремящихся ухватить и каталогизировать проявления собственного бреда.

Шифр без ключа

Давайте для начала взглянем на Codex Seraphinianus, чье полное название на русский можно перевести так – «Странные и необычные представления животных, растений и адских воплощений нормальных вещей из глубин сознания натуралиста/антинатуралиста Луиджи Серафини». Эта книга была издана в конце 70-х годов ХХ века и сразу же привлекла внимание не только людей искусства, но также математиков, лингвистов, криптологов.

Кодекс был написан на неизвестном языке и щедро иллюстрирован. По своей структуре он состоит из 11 глав. Они посвящены фантастическому миру, а конкретно – его флоре, фауне, разным расам, естествознанию, технологиям, поведению и культуре некоторых существ, их истории, письменности, одежде и питанию, а также играм и архитектуре.

В силу очевидных отсылок к манускрипту Войнича, изображениям сюрреалистов, Босха и Эшера многие догадались, что это своего рода пародия на стиль энциклопедии. Да и автор не пытался скрыть факт того, что книга – явный фейк, как, например, это сделал Жан-Пьер Пети, автор мистификации про планету Уммо. Впоследствии был обнаружен и источник вдохновения автора – рассказ Борхеса «Тлён, Укбар, Орбис Терциус».

При этом некоторые ученые всё равно продолжали пытаться расшифровать письмо книги. Кстати, система счисления в итоге была разгадана – это аналог обычной позиционной системы с основанием 21. В 2007 году автор кодекса Луиджи Серафини публично объявил о том, что язык книги принципиально асемичен, то есть строился не на идее слова, а на рисовании по ассоциации (элементы этого письма брались из очень разных языков).

Как бы то ни было, затея Серафини сработала: нечто похожее на буквы соблазняло читателя на поиск смысла и построение догадок, а странные гибридные образы провоцировали воображение на личные аналогии. Кодекс в этом смысле – яркий пример современного произведения искусства. Оно не содержит в себе смысл и не повествует – оно само порождает эффекты и события.

Это одновременно и проявление мира фантазий автора, и обращение читателя к самому себе. Ведь образы, непривязанные к нашему миру, порой срабатывают как экран для проекций лично важных переживаний и мыслей, в том числе еще не нашедших себе форму выражения. Более того, Серафини очень близко подошел к тому, что буква и структура – это нечто, что воплощает не только смысл, но и элемент насаждения (что попытался исследовать поздний Лакан).

Страница из «Кодекса Серафини»

По сути, путешествуя по этой энциклопедии воображаемого мира, человек так или иначе должен был прийти к себе – почувствовать интерес к знанию или к своим ассоциациям, вспомнить детское чувство от книг, задаться вопросом зачем он тратит время на эти странные каракули и найти что-то более ценное. Как заметил автор, «сейчас можно проделать над собой такой фокус, зайдя на китайский сайт, например, а тогда пришлось создать Кодекс, чтобы заставить людей вот так что-либо понимать».

Вот только сегодня никто не будет так делать, скорее уж почитают сам Кодекс или про него. Что и делают, например, многие дизайнеры (и еще один французский хореограф), черпая в нем вдохновение. Кстати, в 1988 году художник Ксю Бинг (Xu Bing) вырезал из дерева книгу вымышленных иероглифов под названием «Книга с Небес» (второй смысл этого выражения: «абракадабра» «тарабарщина»).

Мир, возникающий из словаря

Более сложный вариант смысловой провокации продемонстрировал в своих произведениях уже упомянутый Хорхе Борхес. В рассказе «Тлён, Укбар, Орбис Терциус» он столь тонко перемешал реалии, известные лишь энциклопедистам, с выдумками и отсылками к литературе, что исследователи до сих пор спорят и сверяют списки персонажей и мест, упомянутых в нем. Да и философская составляющая изрядно будоражила некоторые умы: в мире Тлёна люди считают субъективный идеализм в духе Беркли – самоочевидным, а материализм – занятной, но странноватой придумкой.

Нечто похожее затем сделает и Милорад Павич в «Хазарском словаре» – в книге, состоящей из трех словарей, не столько ухватывающих общую тему (вопрос о выборе религии у хазар), сколько навязывающих реальности свое видение. Работа Павича одновременно читается и как критический взгляд на культуру, в которой всегда есть доминирующие над малыми культуры, и как интеллектуальная игра, в которой даже поверхностные связи терминов и/или статей порождают в уме читателя свой самостоятельный и почти осязаемый мир.

Именно на основе этого механизма Нил Кришнасвами разработал уникальную игру Лексикон. Игра, в которой каждый может себя почувствовать средневековым ученым, составляющим сумму знания – грандиозный труд о каком-либо аспекте жизни или регионе мира (в т. ч. вымышленного).

Но еще задолго до создания такой игры в нее активно играл Борхес, например, создав свой аналог средневековых бестиариев – «Книгу вымышленных животных». Сюда же стоит отнести и другие его антологии несуществующего и несущественного – «Книгу ада и рая», «Книгу сновидений» и другие. Многих исследователей постигло искушение слишком легко отделаться от этой книги, назвав её калейдоскопом, сборником апокрифов или источником удовольствия от несущественной информации, пародирующей серьезную. Однако удивительно, что мало кто задался, казалось бы, очевидным вопросом: если Борхес имитирует бестиарий, то знаем ли мы зачем в Средние века они создавались?

Зачем написаны «Шань хай цзин» и многочисленные «Физиологи» де Фаона, де Фурниваля, а также неизвестных авторов? Почему отказавшиеся от язычества с его химерами и кентаврами монахи вдруг создали десятки новых гибридов – антиподов, псоглавцев, огненную саламандру и птицу пеликан, кормящую детей своим мясом? И не странно ли, что в IV веке Папа Римский Геласий наложил запрет на прочтение Александрийского «Физиолога»? А в период расцвета Высокого Средневековья около XIII века они множатся с завидной частотой?

Стоит сразу отметить, что попытки авторов снабдить описания известных и неведомых бестий морализаторскими выводами – лишь поиск алиби, прикрытие чего-то более глубокого и одновременно сомнительного. Думаю, подобной вещью было желание разгадать шифр мироздания, прочитать его через аллегории живых существ. А также удовольствие, которое мы испытываем, когда думаем, что познаем мир, особенно что-то тайное, скрытое от нас. Безусловно это могло быть сочтено не только грехом гордыни, но и ересью, опасно близкой к Каббале. И недаром Борхес так чувствителен к апокрифам (а когда описание оказывается единственным, то он сам сочиняет к нему альтернативу): апокриф – это и указание на борьбу за доминирующий взгляд на реальность, и присущий ему ореол тайны.

Кстати, в этом плане не менее любопытно сегодняшнее воскрешение интереса к бестиариям – в формате видеоигровых миров. При этом никакого секрета как минимум в удовольствии такого рода нет. Эволюционно мозг человека сформировался так, что всегда готов наградить нас дозой внутренних наркотиков за всё, что помогает выживанию – а это в том числе и знание/ориентирование в мире.

Страницы из «Рукописи Войнича»

И мозгу всё равно – реальный это мир, схваченный вашим воображением или увиденный в виртуальной реальности. Давая волю своему воображению, всякий автор ощущает нить структуры, которая как будто способна в будущем ухватить порядок мира. Но в последний момент нить ускользает, оставляя нам то монстров (продукт поверхностной комбинаторики), то странноватые и непоследовательные классификации.

Классификации всего прочего

Странноватым и непоследовательным классификациям посвящен один из наиболее цитируемых рассказов Борхеса – «Аналитический язык Джона Уилкинса». Именно над этим рассказом смеялся философ Мишель Фуко, а когнитивный лингвист Джордж Лакофф увидел в нем проницательное наблюдение о том, что концептуальные системы других языков могут содержать в себе совершенно непривычные для западного ума категории (например, специальное слово для группы «всё остальное»). Прежде всего они обратили внимание на выдуманную Борхесом «китайскую классификацию животных», хотя это лишь остроумный пример, коих у автора сотни.

Согласно выдуманному автором «Божественному хранилищу благотворных знаний», животные делятся на:

а) принадлежащих Императору,

б) набальзамированных,

в) прирученных,

г) молочных поросят,

д) сирен,

е) сказочных,

ж) бродячих собак,

з) включённых в эту классификацию,

и) бегающих как сумасшедшие,

к) бесчисленных,

л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти,

м) прочих,

н) разбивших цветочную вазу,

о) похожих издали на мух.

Что ж, если вам кажется это слишком произвольным, то вы, видимо, никогда не сталкивались с МКБ-10 или философскими теориями эмоций и чувств. Этот список вряд ли бы так смешил, если бы подобные наборы «слов и вещей» не встречались в реальности сплошь и рядом. Особенно в рассуждениях не особо сообразительных прагматиков (чьи идеи поразительно напоминают бизнес-план гномов из «Южного парка»).

На мой вкус, этот короткий рассказ – блестящий образчик символизма. Он начинается с утери статьи из Британики, а заканчивается прозрачным намеком на то, что любая классификация полна умолчаний и дыр. И каков парадокс: именно поиски универсального ключа кодирования, унифицирующего языка – лучший пример несостоятельности самой идеи их существования. Всякая классификация мира оказывается произвольной и сомнительной – вероятно, как замечает Борхес, потому, что мы не знаем, что такое мир. Мира как чего-то единого, как законченного списка вещей попросту не существует. Мир – это возможность бесконечных членений, миллиардов списков, обреченных совпадать лишь частично.

Однако невозможность постигнуть «божественную схему мира» никогда не отобьет у нас охоту создавать свои, человеческие схемы. Причем по некоторой иронии, осознавая это ограничение, мы, возможно, теряем в смысле, но приобретаем в удовольствии. Не секрет, что игра со всеми подобными принципами классификации – от алфавитного до цифрового – еще и источник эстетизации реальности. В обсессивном исчислении и упорядочивании есть свое прибавочное наслаждение – в приятной иллюзии контроля.

Эта эстетизация порядка, возникающего из случайности, – одна из центральных тем фильмов режиссера Питера Гринуэя. В каком-то смысле Гринуэй – это не просто убежденный борец с текстом в кино, это еще и исследователь структур, говорящий языком образов. С первых документальных работ он показывает интерес к самой форме – к тому, как усилием воображения разные объекты превращаются если не в текст, то в подобие книги.

Так, например, в «Падениях» (1980) нам представлен биографический справочник-указатель по жертвам некоего Загадочного Ожесточенного Воздействия («ЗОВ»). В короткометражке «Человек, Музыка, Моцарт начинаются с М» (1991) использован формат азбуки, а в «Отчете утопленников» (1988), который также можно перевести как «Утопая в числах», одновременно используются логика алфавита и счета до ста. На протяжении всего фильма можно последовательно увидеть все числа от 1 до 100. Кроме того, по словам автора, в комнатах каждого из героев можно увидеть по 100 предметов на первую букву их имен.

В «Книгах Просперо» (1991) структура задается коллекцией необычных книг. В известном фильме «Повар, вор, его жена и её любовник» (1989) очевидны отсылки не только к натюрмортам малых голландцев, но и к иллюстрированным книгам рецептов. Схожий подход мы обнаружим и в «Гольциусе и Пеликаньей компании» (2012), где одним из сюжетообразующих элементов станет идея иллюстрации Ветхого Завета (особенно его наиболее сексуализированных историй).

Кадр из фильма Питера Гринуэя «Отсчет утопленников» (1988)

В «Путешествие по букве H» (1979) история нанизана на схемы орнитолога, в нем также впервые упоминается Тульс Люпер, которому приписывается фраза «Посчитать нечто – значит обладать этим». Впоследствии трилогия «Чемоданы Тульса Люпера» и выстроится как аналог музейного собрания из 92 чемоданов, наполненных разными коллекциями.

Все эти примеры снова отсылают нас к простой, но не очень удобной многим идее. Порядок – это продукт Воображаемого, а потому всякий раз в нем будут проглядывать личные черты создателя. От фантазии универсального ждать не приходится, надежды на одинаково понятый порядок – тщетны. А то упорядоченье, что нам несет язык и число – Символическое – всегда будет далеко от реальности, изменчивой, склонной к мутациям и неуловимым отличиям. И, возможно, единственное, что мы можем с этим сделать – это не закостеневать в привычных рамках.

Придав движение воображению, мы можем открыть и свое участие в мире, что создаем вокруг себя. Наверное, для этого и нужно порой скрестить логику и сюрреальный бред. Ведь хоть кентавры не существуют, они реальны. Именно человек всегда был в большей степени кентавром и химерой, чем кто-либо. Всякий иероглиф иного мира говорит об этом: о том, что природа самого человека двояка и зыбка. Человек и есть загадка – других, пожалуй, и нет. Забывая об этой внутренней двойственности, мы сдаемся унылой реальности. Той, что задают другие, а не мы сами. Так что иногда, чтобы проснуться, нужно сильнее погрузиться в мир воображения.

воображение мира — Журнальный зал

 

 

 

 

«Весною сад повиснет на ветвях,

нарядным прахом приходя в сознанье».

      Иван Жданов.

 

Сад как книга

Впервые о саде как первом признаке зрелой цивилизации меня заставил задуматься один археолог. Однажды сплавились мы по Ахтубе в Трехречье. Дальше пошли в Ашулук по Мангуту и прибыли в Селитренное. Когда-то в окрестностях этого села добывалась аммонийная селитра: порох, дымивший над войсками шведов при Полтаве, брал начало именно отсюда. А еще раньше – в тринадцатом веке здесь простирался и высился Сарай-Бату, одна из столиц Золотой Орды, основанная чингизидами и питавшаяся товарами и налогами северной ветки Великого шелкового пути. Когда Тимур отрезал ее своим ужасающим неофитским нашествием, город в считанные годы опустел и был занесен песком. Сейчас вокруг Селитренного об этом напоминают лишь раскопки, разбирающие средневековую свалку канувших гончарных производств, и заливные пастбища, утоптанные и выщипанные овцами до состояния изумрудных зеркал.

 

Мы причалили и побрели сквозь зной к раскопам. Археологи нас встретили пивом, добытым из прохладного шурфа, и жереховым балыком.

 

В результате такой «встречи на Ахтубе» мы узнали, что в те времена, когда Лондон насчитывал шестьдесят тысяч жителей, а Париж сорок, при том, что оба города не имели канализации и водопровода, в Сарай-Бату насчитывалось сто двадцать, город тянулся вдоль реки на десять верст, высились дворцы и караван-сараи, здесь били фонтаны.

 

Но главное – тут располагались висячие сады по роскоши своей не уступавшие, как гласит предание одного восторженного голландского купца, воздушным садам Семирамиды. И это при том, что до Версальского сада, до сада Букингемского дворца, сада Тюильри и приступа дворцово-паркового зодчества у Людовика при строительстве Лувра, было еще очень далеко.

 

+ + +

 

Дерево растет медленно – в отличие от травы на пастбищах; и тем более стрела и копье в направлении добычи летят быстрей, чем ветви дерева устремляются к небу.

 

Сад невозможно вырастить без воображения, ибо только воображение способно дать основание для достижения цели.

 

Сад есть плод воображения, – вот почему неизбежно, говоря о садах цивилизации, хотя бы немного понимать, что такое воображение – ядро деятельности сознания.

 

Чем, скажем, отличается воображение от фантазии? На этот вопрос можно ответить лишь примерно, то есть с известной долей субъективности. В слове «фантазия» корень отсылает к фантазму, то есть к чему-то яркому, но не существующему. В «воображении» корень отсылает к образу, то есть содержит творческое начало, дающее возможность развития знания о мире в соответствии с его уже существующим в разуме образом. Таким образом, главное в воображении его инструментальность, возможность с его помощью создавать новый смысл.

 

Фантазия в сравнении с воображением умалена в существенности, то есть не обладает общим для всех значением. Скажем, фантазия не способна оказаться предметом веры многих, то есть обладать отличным от нуля значением, пригодным для обобщенного опыта.

 

Если говорить проще, фантазия – ложь, воображение есть развитие истины.

 

Великий математик, нобелевский лауреат, недавно погибший Джон Нэш был несколько лет болен шизофренией. Картина мира больного человека от картины человека здорового как раз и отличается ее неспособностью к тому, чтобы быть разделенной другими людьми.

 

Однако вот трагические слова Джона Нэша, сказанные им при выздоровлении: «Сейчас я мыслю вполне рационально, как всякий ученый. Не скажу, что это вызывает у меня радость, какую испытывает всякий выздоравливающий от физического недуга. Рациональное мышление ограничивает представления человека о его связи с космосом».

+ + +

 

Искусство японского сада начинается с первых храмовых садов, возделывавшихся монахами. Слива, вишня, глицинии, азалии, цепкий плющ. К IX веку появляется философско-живописная разновидность: сад камней – причудливой формы камни суть острова посреди океана из мелкого галечника и песка, расчесанного, как море волнами, с высоты птичьего полета, – с высоты взгляда Творца.

 

Японский сад отчетливо олицетворяет природу или даже Вселенную. В качестве частей модели здесь содержится всё: горы, холмы, острова, ручьи и водопады, леса, кустарники, бамбук, злаки, травы, мхи. Беседки и чайные домики – места для медитации, в том числе и церемониальной, располагаются в точках (вершинах) лучшего, с точки зрения дзен-буддизма, ракурса. Каждый уголок, каждая часть и взаиморасположение обладает выражением, находящимся в соответствии с риторикой уникальной связи души и мироздания, выработанной культурой.

 

А то, что сад живой — означает, что система, положенная в его, сада, основу, есть сущность саморазвивающаяся и не закоснелая, но в то же время в каждое мгновение сохраняющая все пропорции, необходимые для кодификации системы воззрений японской философии.

 

+ + +

 

У Вергилия прослеживается перемещение от тревожного пастушества к земледельческому покою. «Буколики», сама мечта поэта об идиллической эпохе, возвещенной (устами пророчицы Кумской) появлением на свет Золотого Младенца, – есть предвидение царства Бога на земле – и представлялось оно поэту в виде земледельческой трудовой жизни.

 

Сад вбирает в себя взгляд на мироустройство того, кто его возделывает.

 

Подобно тому, как Вселенная оказывается данной нам в ощущении проекцией – «одеянием» Творца, несущим в целом образ и подобие своего Создателя, так и сады могут рассказать нам об устройстве своих творцов едва ли не больше, чем они могут сообщить о себе сами.

 

Всерьез прочувствовать, что такое садово-парковое искусство мне пришлось в юности в Гатчине, знаменитом личном прибежище Павла I, известного печального фрика российской царской династии, робко, но упрямо пытавшегося внедрить, подобно своему деду, Петру Великому, ценности мировой цивилизации – в архаично отсталое общество своих подданных. Почерневший в советское безвременье, искореженный разрухой дворец был заброшен, смотреть в нем было нечего, там не было даже паркета, а вот парк заворожил по мере погружения в него. Причем поначалу было неясно, парк ли это вообще, или такой гостеприимный светлый лес с дорожками. Но сомнения рассеялись, когда деревья расступились, и я вышел к небольшому холму, на вершине которого обнаружился аккуратный кратер и в нем живописный пруд, обрамленный рядом скамей.

 

Так я познакомился с английским парком, стиль которого определен не подчинением природы человеческому замыслу по преобразованию ландшафта, но соподчинением творческого начала человека природному замыслу Творца.

 

Гатчинский парк мне тогда, наверное, под влиянием образа угрюмого своего царственного создателя (взвинченного отчаянной борьбой с силами хаоса с помощью утопических идей о порядке и страшившегося призраков – сгустков его страха перед архаикой, которые его в конце концов и погубили), показался мне моделью загробной жизни. Это было одновременно величественное и сумрачное ощущение.

 

+ + +

 

Есть прилагательные, которые редко встречаются и потому запоминаются лучше. При том что прилагательные вообще сомнительны в любом тексте, ибо привлекают в него зрение, перцепцию вообще, то есть наглядность, а это вредит главному богатству: воображению.

 

Например, мое любимое из цветовых — «еловый».

 

Использовать его можно только в редких случаях, когда совсем уж приперло. Например, без него невозможно объяснить, какого цвета была у нас школьная доска в классе – стеклянная, матовая, издававшая под мелком звонкий стук при каждом новом прикосновении: четкий ритм изложения неизбежно отражался в тетрадях, а хрустяще-скрипучий нежный звук, выписывавший почерк лектора, который на такой доске был наиболее четким, услаждал слух.

 

Или, например, «лиловый».

 

Что вспоминается, когда слышишь его?

 

Сирень, дождевые облака, звездный сумрак, наползающий с востока на закате солнца…

 

А еще – словосочетание: «лиловая собачка».

 

Оно из «Войны и мира».

 

Лиловая собачонка увязалась за Платоном Каратаевым и Пьером в плену у французов, когда их увели шеренгой из балагана на Девичьем поле.

 

Собачка была низенькой и кривоногой и питалась трупами людей и лошадей, то ковыляла, то нагоняла рысцой колонну пленных.

 

Почему такая – лиловая – масть запоминается?

 

Наверное, это связано с тем, что у Св. Августина, в его демонологии, дьявол тоже лиловый.

 

Ибо, как объясняет Св. Августин, падший ангел, пройдя через атмосферный слой «нижнего воздуха», приобрел его, «нижнего воздуха», цвет.

 

Все это важно потому, что становятся ясней строчки из «Римских элегий» Иосифа Бродского: «Обними чистый воздух, а ля ветви местных пиний: / в пальцах – не больше, чем на стекле, на тюле. / Но и птичка из туч вниз не вернется синей, / да и сами мы вряд ли боги в миниатюре».

 

К тому же «лиловый» – часто встречается в стихах Пастернака. «Что в гро́зу лиловы глаза и газоны / и пахнет сырой резедой горизонт».

 

Картина «Демон» Врубеля вся исполнена в лиловых тонах: вот мы и вернулись к нашей загадочной чертовской лиловой собачонке, к знаку реальности ада.

 

Таковы петли, которые позволяет нам набрасывать на мир воображение, чтобы его уловить.

 

+ + +

 

В русской культуре мировой сад всерьез появляется усилиями Чехова. Сад Чехова и возы сушеной вишни, тянущиеся в направлении Москвы (гекатомба бутафорской крови, возы условных жертвоприношений, словно бы выкупающих из небытия своих владельцев, посланные в храм культуры, надежды, избавления – в столицу), – выступают обычно в национальном сознании в роли символа ускользающего из судьбы освобождения – материального, душевного, климатического, духовного, какого угодно. Символа честного чистого труда и заслуженной награды.

 

Конечно, эти значения вполне справедливы. Но Чехов в корне амбивалентен, он лучше многих понимал, что художественный образ не может быть однозначным.

 

Вишневый сад – сам по себе объект баснословный, мифический, – и на эту не главную его черту указывают сведения о том, что впервые в Европе вишня появилась благодаря гурману и устроителю кулинарно-пиршественных оргий Лукуллу, привезшему ее из Персии. Главное же значение его, вишневого сада, смыслового облака в том, что цветущие вишни для героев пьесы оказываются пространством загробной жизни. И только это решает вопрос о возможности ее существования вообще.

 

В «Черном монахе» – своего рода гимне проклятий в адрес провидения, стоящего за спиной художника не то с мечом, не то с пальмовой ветвью виктории, – тоже есть сад, но яблоневый, весь в цвету: в заморозки в полнолунье он окутан дымом костров, разведенных садовником, спасающим цвет и урожай.

 

Сады римских придворных – Саллюстия, Лукулла, известного больше, как ценитель соловьиных язычков, чем как тот, кто подарил Европе вишню, – вошли в моду. Среди этих садов возникла и вилла императора Адриана, не отпускавшая его от себя на протяжении всего правления империей. Именно отсюда, близ пруда, отражающего окружающие холмы и пинии, Адриан управлял захватом Британии и отдавал приказ о подавлении Великого Иудейского восстания, означившего окончательно наступление новой эры. Ибо именно с этого момента центростремительный иудаизм периода Второго Храма, преобразовываясь в иудаизм раввинистический, окончательно обрел свою центробежную экстенсивную составляющую в виде новой еврейской секты – христианства.

 

+ + +

 

Название библейской местности Гефсима́ния происходит от ивритского Гат Шманим, то есть «масличный пресс»: это местность у подножия Масличной горы (Елеонской, от «елея» – сакрального оливкового масла), в долине Кидрон, расположенной восточнее Старого города Иерусалима. Во времена Второго Храма так называлась вся долина, ниспадающая с подножия Масличной горы, на которой, по преданию, произойдет воскрешение после Страшного Суда.

 

Здесь во времена Второго Храма произрастал обширный оливковый сад, часто использовавшийся, как место молитвенных медитаций. В современном иудаизме эта традиция широко распространена до сих пор: каббалисты ценят ночное время и часто отводят его для мистического созерцания перед ликом луны, движущейся над хороводом деревьев. Цель этих медитаций может быть разной, но практическая суть их одна: вслушивание в мироздание, попытка найти бессловесный ответ на краеугольные вопросы существования.

 

Гефсиманский сад – точней, его остатки, состоящие из нескольких десятков древних олив, почитается христианами, потому что Иисус и его ученики приходили сюда для молитвенных бдений. Здесь же, согласно Евангелиям, в ночь предания в руки Понтия Пилата Христос молился, пытаясь получить ответ о своей участи и предназначении.

 

Оливы не растут в вышину. Старое дерево может достигать нескольких обхватов и похоже на приземистого великана, обладающего узловатым мускулистым торсом, чья удивительная корявость и складчатость почему-то напоминает огромный мозг. Он осенен скромной кроной и стоит среди камней вечности нерушимо и величественно, подобно живому алтарю.

 

Плоды мира

+ + +

 

Расщепление реальности на опыт и представление порождает метафору как основной инструмент познания. Опыт творчески устанавливает связь между пережитым (перцепцией) и умозрением. Воображение есть источник абстракции.

 

Только абстракция даёт возможность возникнуть теории и с её помощью навести мостик между разумом и мирозданием.

 

Когда мощные, головокружительные, малодоступные модели мироздания, порожденные интеллектом оказываются «истиной», то есть чрезвычайно близкими к реальному положению дел во Вселенной, то это говорит о том, что разум, созданный – как и прочие целые части целого – по образу и подобию Творца, естественным способом в теоретической физике воспроизводит Вселенную – по обратной функции подобия; и проблема строения мироздания формулируется как поиск своего рода гомеоморфизма, соотнесенного с этим преобразованием подобия. Иными словами: то, что разум способен создать Теорию, это и есть доказательство существования Всевышнего.

 

Метафора бывает точной и неточной и содержит в себе категорию истинности, участвующую, таким образом, в создании (творчестве) нового смысла.

 

Воображение не могло возникнуть из состояния личностной нормы. Личность развивается только из неравновесного состояния. Чтобы сделать шаг, тело должно выйти из равновесия и начать контролируемое мышцами и скелетом падение.

 

Суть развития личности – «Я» – в его почти клинической нетождественности самому себе.

 

Воображение всегда рождается контролируемым расщеплением, отклонением от нормальности.

 

Контроль осуществляется как раз категорией истинности, то есть соотнесенным с общезначимостью представлением о мироздании.

 

В противном случае мы имеем дело с ложью, основой клинической ненормы.

 

Артур Кларк писал, что порой научные достижения неотличимы от волшебства. В то же время превознесение чудесного отдает невежеством, особенно если достижения науки при этом принимаются как должное. Есть области математики, в которых уверенно себя чувствуют от силы десяток-другой специалистов на планете, и обществу, случается, проще признать их достижения мыльными пузырями, чем важными успехами цивилизации, отражающими красоту мироздания и разума. Но есть и области чудесного, на долю которого незаслуженно выпадает масса пренебрежения со стороны позитивизма, склонного считать, что ненаблюдаемое или непонятное попросту не существует, а не подлежит открытию и объяснению.

 

Скажем, если вы придете к психиатру и заикнетесь ему об инопланетянах, суровый диагноз вам обеспечен. Выше упомянутый Джон Нэш сполна пережил свою болезнь и стал примером стойкости для многих.

 

Ибо шизотипическими расстройствами страдает целая сотая доля человечества. А сколько еще тех, кто никогда не приходит к врачу.

 

В момент, названный Карлом Ясперсом «осевым временем» и явившимся, как он считал, раскаленной точкой рождения философии, – дар пророчества был передан детям и сумасшедшим.

 

Насчет детей не знаю, но к людям, делящимся с врачами своими переживаниями необычных явлений, я бы всерьез прислушался. Вот хотя бы к словам великого математика Д. Нэша.

 

Тем более в истории человечества практически все деятели, совершившие серьезные прорывы в развитии цивилизации, находились по ту сторону психиатрической нормы.

 

И вместе с тем, я присмотрелся бы ко многим давно уже отданным на откуп массам разновидностям научной фантастики и попробовал бы отыскать новую точку зрения на них. Иногда норма затыкает рот истине, а массовый жанр клеймом обезображивает прозорливые наблюдения.

 

+ + +

 

Сады – первый признак мирной жизни и, следовательно, цивилизации. Сад развернут во времени в будущее – на многолетний срок, куда более длительный, чем сезонные работы по возделыванию зерновых культур. Сад есть следующий этап в земледелии, означающий окончательную укорененность рода – в данной конкретной местности, выбранной для жизни путем проб и ошибок.

 

Оседлая жизнь при поле и садах решительно противостоит кочевой обозной жизни, предназначенной захвату, обороне, бегству. Цивилизация способна удержаться и развиться во времени, только будучи сопряженной с оседлостью и созиданием.

 

Ветка оливы – символ мира: сбор оливок развернут во времени и трудоемок, что делает невозможным ведение войн: ибо обе противоборствующие стороны окажутся в результате перед лицом другого, куда более беспощадного и непобедимого врага – голода. Принесенная в стан противника ветка оливы символизировала предложение перемирия на время сбора урожая.

 

+ + +

 

Переход к земледелию не объясним ни с точки зрения облегчения труда, ни с точки зрения экономической выгоды. Это первый опыт принципа «отложенного удовольствия», лежащего в основе любого развития цивилизации. Первый опыт абстрактности усилий и целеполагания, основанного на взаимодействии личности (ее развития, развернутости во времени) с волей сил природы. Первый опыт дисциплины, основы основ всякого искусства. Календарь возникает из сезонов земледелия, но не на основе сезонной миграции добычи охотников. Само по себе время произрастает из зерна. Мировое дерево – ствол времени, отсчитываемого отныне ростками цивилизаций, формируется земледельческими усилиями.

 

Сад для поэта символизирует сущность искусства. Художник возделывает свой клочок смыслов, в этом он истинный земледелец, использующий гумус текстов, выращенных до него.

 

+ + +

 

Давайте каждый из нас спросит себя, например: что такое Чукотка? Как ощущается, что ты на Чукотке? Что это значит для нашего ощущения пространства? Если, допустим, вы заблудились в Саянской тайге, повернитесь на запад и представьте, что вы неделю, месяц, другой, третий идете туда, где закатывается солнце. И ваше воображение, опираясь хотя бы только на инстинкт самосохранения, все-таки сможет нащупать конец вашего адского пути. Так вот – так обстоит дело в Саянах, на Хингане и т. д. Но не на Чукотке. На Чукотке человеческое воображение бессильно.

 

Все наши свойства – свойства тела и сознания, спаянных действием, «изобретено» эволюцией и обретено в ее процессе человеком для одной цели: выживания вида.

 

Воображение не исключение.

 

Самый простой и насущный пример: религия.

 

Религия не смогла бы возникнуть, если бы воображение не позволило нам иметь дело с несуществующими (ненаблюдаемыми непосредственно) в физическом мире предметами, как с реальными объектами и категориями.

 

Религия, как и культура, помогает человеку обрести дополнительный источник удовольствия от существования, еще одну опору в нем. Она помогает миновать кризисные моменты, когда удовольствия не хватает для выживания: ведь именно наслаждение является основой существования любого живого организма. (Механизм получения наслаждения биохимический, и не так уж важно, как именно он осуществляется у того или иного существа: от амебы до человека.)

 

Так умение видеть невидимое становится инструментом существования, орудием, с помощью которого человек противостоит небытию.

 

Воображение, скорее всего, возникло, когда человек заметил, что вещи физического мира часто оказываются не равны самим себе.

 

Явления природы могут развиваться в мире действия, а одни и те же события физического мира оказываются различны, если их наблюдают или их претерпевают разные субъекты.

 

Именно воображение помогает сообществу людей, наблюдающих и/или участвующих в становлении мироздания, обрести категорию истинности, коренящуюся в общезначимости.

 

Следующим шагом становится обретение этики, служащей также для оптимального выживания человеческого вида, скрепленного ранее в социум с помощью «клея» общезначимости.

 

Здесь ключевую роль так же играет воображение, ибо именно оно позволяет индивиду представить себя на месте другого и сделать максиму «не делай ближнему того, что сам себе не пожелаешь» – рабочей.

 

+ + +

 

Переход к земледелию объяснить особенно невозможно, если учесть, что ведение сельского хозяйства обусловило увеличение труда и ухудшение качества пищи. До эпохи земледелия люди питались разнообразнее за счет охоты и собирательства, причем оба занятия были менее трудоемкими, чем земледелие, и тем более интенсивное.

 

Охотники и собиратели обладали развитым интеллектом (тропа следопыта полна дедуктивных сцеплений) – в сравнении с земледельцами, погрязшими в тяжелом механическом труде, который до приручения тягловых животных был непереносим. Но главное – результат был удручающим: однообразная пища с низким содержанием белка и витаминов. Однако коллективно собранный урожай оказывался более обильным, нежели добыча, извлеченная с охотничьих угодий. Земледелие, несмотря на все свои тяготы, значительно увеличило численный состав племен, а рост населения позволил общине высвободить для защиты от агрессии соседей людей и сформировать из них пограничные отряды. Умиротворенная оседлая жизнь земледельцев – в сравнении с кочевой, полной набегов и катастроф жизнью охотников и собирателей – наконец привела к досугу, необходимому для возникновения искусства.

 

Итак, целенаправленное выращивание растений создало условия для развития общества, что к III тыс. до н. э. привело к появлению первых цивилизаций. Излишки продовольствия, новые виды орудий труда и строительство придали человеку независимость от природы. Рост населения вынудил племена оказаться от родового принципа формирования в пользу принципа соседства. Возникает искусство перевода культурных кодов и символов. Вместе с освоением земледелия происходит замена зооморфных богов антропоморфными и модернизация религиозных культов.

 

Неолитическая революция продолжалась около семи тысячелетий и заложила материальные и духовные основы культур Месопотамии, Египта, Китая, Японии и Америки. Венцом роста этого мирового тучного сада стало возникновение письменности в Месопотамии и Египте к III тысячелетию до н.э.

 

С этого момента наш сад, соучаствующий в Творении, становится Логосом, и остается таковым до сих пор: наш мир создан при помощи слов, чисел и речений (коммуникаций), то есть лингвистического культивируемого сада с помощью именно того, что Филон Александрийский называл посредником между немыслимой отдаленностью Бога и близостью мира действия, то есть «окликом живого Бога, обращающимся к вещам и тем самым творящим их из небытия».

 

Стада разоряют сады

 

+ + +

 

Страдавший, к счастью, очень творчески продуктивной, шизоидностью, Диккенс с юных был одолеваем тщеславием и самовлюбленностью – до эксцентризма. Травмированный с малых лет нищетой и повинуясь честолюбию, он буквально загонял себя публичными выступлениями, например, страшно радуясь своей популярности и добытым в поездке по США двадцатью тысячам фунтов. Скорее всего, натура его была расколота не только фантазией и реальностью, но и отношением к миру материальных ценностей, бедностью и состоятельностью.

 

Персонажи являлись Диккенсу везде и всюду, и порой он бежал от них в городскую толчею, где только и мог затеряться от голосов и окриков героев своих книг.

 

Шизотипическое расстройство прежде всего лишает человека эмпатии: способности сопереживать другому человеку. Эмпатия – корневой рефлекс личности, впаянный эволюцией в нашу нервную систему практически намертво.

 

Скажем, такое загадочное явление нашей физиологии, как зевота – как раз и есть следствие присущей человеку на уровне инстинкта готовности к эмпатии.

 

Без эмпатии человек в принципе не смог бы понять другого человека.

 

Это обстоятельство роняет зерно морали в почву сознания, и оно прорастает ростком коммуникации.

 

Злые люди не заражаются зевотой.

 

+ + +

 

В увлекательной монографии «Гении и аутсайдеры» Малкольм Гладуэлл описывает результат социологических исследований, показавших, что летальная преступность наиболее высока среди общностей, «зараженных» разновидностью того, что социологи называют «культура чести»: то есть, такой культуры, в которой мужчина обязан блюсти свою маскулинную репутацию, ибо от нее зависит не только его самооценка, но и общественное положение. Признаки культуры чести коренятся преимущественно в скотоводческих культурах – в сообществах пастухов, образовавшихся в бесплодных, часто горных областях, таких как Сицилия, Северная Ирландия, Шотландия или Страна басков.

 

Если из всей растительности вам доступны только травы каменистых альпийских лугов, чтобы выжить, вам ничего не остается, кроме того, чтобы разводить овец и коз. Ваш успех в выживании будет зависеть только от вас, а не от общины, ибо скудость пищи сдерживает решимость рисковать последним в надежде на успех объединения с соседями. Вы станете беречь свой скот, как зеницу ока, ибо его поголовье есть залог жизни вашего рода. Невозможно татю выкосить все поле или отнять всю землю у сообщества земледельцев. Зато можно убить пастуха и увести все стадо. Причем постоянный уровень риска столкновения из-за «собственности»/«добычи», – высокий из-за величины ставки – в жизнь, в скотоводческих краях с неизбежностью подхлестывал уровень насилия и жестокости нравов.

 

Саму первобытность нравов этой части населения Земли можно прочувствовать, оказавшись однажды свидетелем массового ритуального забоя скота, когда огромное количество людей, собравшихся в праздничных одеждах в одном месте, с эгоистической жадностью к лучшей доле приносят в жертву домашних животных, сливают кровь и т.д. Тогда вы почувствуете всерьез разницу между материальной живой жертвой, умерщвленной ради ритуального избавления от неблагополучных взаимоотношений с провидением, и духовной работой, совершаемой индивидом в направлении молитвенного раскаяния и искупления.

 

Ко всему прочему, очевидно, что будущее человечества обращено к искусственному производству животных белков и лежит в области законодательно утвержденного международной конвенцией вегетарианства.

 

Таким образом, доземледельческая эпоха, эпоха охотников, собирателей и скотоводов – оказывается элементом агрессивной архаики. Она работает не на процветание, обращенное в будущее, его создающее. Эпоха эта посвящает себя достатку аморальных родовых вождей, разобщенных и конкурирующих, и потому стоящих вне закона, ибо закон предполагает равенство перед ним всех, что противоречит установкам «царьков». Вожди предлагают своим приспешникам вместо наследия – добычу, вместо суда – собственную волю и прихоть (в просторечии «понятия»). Ни о какой обращенности в будущее при таком раскладе быть не может: например, один из приметных элементов культуры чести – кровная месть, будучи по сути суицидальным синдромом, действует против демографического роста.

 

И, last but not least: простые эти рассуждения приведут нас к серьезному выводу, если мы взглянем на новейшее время и увидим, что начало апокалипсиса – весь XX век состоял из кровавых конфликтов сил модернизма с архаикой. Фашизм явился в мир, чтобы утянуть его в полуживотный культ расового превосходства, оснащенного человеческими жертвоприношениями. Сталинизм был по сути перелицовкой рабовладельческого строя с целью военного и идеологического захвата Европы, мира вообще. Аль Каида, Иран, Ирак, Сирия, Ливия, Афганистан, ИГИЛ и другие квазигосударственные образования – все

Глава 624. Мир Воображения / Чернокнижник в Мире Магов

Бури и турбулентности вызывали хаос в огромном пространстве и уничтожили весь отряд за считанные секунды. Эта ужасная сцена вызвала молчание у всех окружающих наблюдателей.

«Лейлин … на самом деле такой сильный?» — Гейл смотрела на спину Лейлина с небольшим шоком. Большое количество света начало вытекать из пространственной трещины, а сцена внутри кажется выглядела совершенно отдельной галактикой.

— Во-первых, раз это был ключ, тогда это была контратака. Я должен открыть себе путь дальше! — Пробормотал Лейлин себе под нос. За ним вдруг поднялась ослепительная луна. Пространство стабилизировалось и полупрозрачный лунный свет рассеялся, показывая серебряный путь.

— Пошли. — Перед уходом, Лейлин махнул рукой. Гейл, ленжавшая на полу, тут же полетела к нему.

— Брат… — Малышка хрипло прокричала, и резко замолчала, понимая, что Лейлин был не тем человеком, которого она знала раньше.

— Сила судьбы дала нам шанс встретиться в этом мире. Хотя я не могу быть уверен, реальность ли это или иллюзия, пусть это будет мой подарок тебе. — Лейлин слегка усмехнулся и прежде чем выйти на тропу, направил сгусток света в лоб Гейл.

Сумеречная зона, сверху алтаря.

Поверхность черного алтаря была заполнена руническими цепями, наполненными энергией, а Кэрол сидела в центре. Напротив нее был хрустальный шар, который собрал ауру Лейлина, потоки черного воздуха постоянно циркулировали вокруг него. Юджин и другой Маг лишь наблюдали.

Вдруг хрустальный шар треснул и черный воздух высвободился. Кэрол громко закричала и упала в обморок.

— Что случилось? Отдача проклятия? — Нахмурившись спросил лидер магов. Тут же вспыхнул ярко-зеленый свет и войдя в тело Кэрол, пробудил ее.

— Что происходит? Разве ты не сказала, что твоё заклинание достигло того уровня, когда ты можете войти любые сны и обмануть любого Мага Утренней Звезды? — Прорычал Юджин.

— Мы были там! Он уже достиг уровня Сияющей Луны! Источник души Сияющей Луны не та вещь, которой может манипулировать низкоуровневое заклинание… — Кэрол выглядела немного рассеянной. — Кроме того, хотя я не могла манипулировать всем в том мире, я уверена, что Лейлин скрывает огромный секрет!

— Это очевидно. Как мог кто-то, кто прорвался в область Сияющей Луны, не иметь секретов? — Раздался ледяной ответ лидера. — Готовитесь к сражению! Он определенно обнаружил нас!

Лейлин, ощущая невесомость, в настоящее время плавал в пустоте. Он был в таком состоянии с тех пор, как сбежал из этого мира грёз, и только видел туман перед собой. Казалось, что ничего еще не закончилось.

«Я не могу позволить этому продолжаться. Мне нужно скорей вернуться!» — Лейлин продвигался вперед, прикладывая все свои силы. Его душа излучала холодное сияние, перед которым рассеивающийся туман раскрыл маленький остров.

Как только он ступил на остров, твердое ощущение земли отдало ему чувством безопасности. Остров оказался не очень большим, не более тысячи метров в диаметре. В его центре находился миниатюрный фонтан, а в воде плескалось несколько огоньков.

*Грр! Грр!*

— Здравствуй! — На вершине черной пальмы одноглазая сова радостно встретила Лейлина.

— Здравствуй, друг! Где я? — Махнул в ответ Лейлин.

[Бип! Сканирование завершено. Жизненной силы не обнаружено. Уровень тепла и излучения равен нулю.] — Тайно сообщил ему И.И. Чип.

— Это разрыв между воображаемым и реальным миром. Хм… последний раз, когда кто-то приходил сюда, произошел примерно 572 года до тебя. Тогда это была очень красивая девушка!

Лейлин запутался от слов совы.

— Подожди… разве это не мир грёз от проклятия? Как мог кто-то из будущего приехать раньше меня? — Спросил он.

— Воображаемый мир — это измерение, созданное мечтами всех разумных существ. Оно везде и непостижимо. Время и пространство здесь нематериальны.

Сова посмотрел на Лейлина:

—Ты мечтаешь, поэтому, ты и сам часть самого воображения!

—Это? — У Лейлина возникли подозрения. Он слышал о Мире Воображений раньше. Даже в древнюю эпоху, это было место, которое вызывало дрожь у многих магов. Когда-то даже произошло вторжение из Мира Воображения, нанесшее огромный вред миру Магов.

В Мире Воображений существовало много демонов, сила которых ни капли не уступала магам 7 ранга, понимающим законы.

Конечно, этот мир был нестабилен. Даже самый слабый червь на следующий день мог вырасти в могущественного демона, а самый сильный демон мог исчезнуть в любой момент.

Из-за этой нестабильности вторжение Мира Воображений быстро погасло, но для магов древней эпохи эта тема стала табу, обсуждение которой всячески избегали.

«Многие маги с древних времен изучали Мир Воображения. Я никогда не думал, что получу такой шанс…». — Лейлин коснулся подбородка — «Не говоря уже о чем-то другом, что произойдет, если я найду Мир Снов могущественных магов, или даже увижу сон древнего Древа Мудрости или сон Владычицы Змей… Не будет ли это слишком странным?»

— Тогда, как мне вернуться в реальный мир? И если я захочу вернуться сюда снова, как я могу это сделать? — Лейлин поклонился сове на вершине дерева и задал интересующий его вопрос.

— Мне нравится твоя вежливость, парень! — Сова снова ухнула и покачал крыльями. Одно серое перо упало ему в руку.

Лейлин посмотрел на это перо. Оно была очень мягким, но хвостовая ей часть, казалось, обладала определенной силой.

— Покинуть Мир Воображения очень просто, все, что тебе нужно сделать — проснуться. Что касается возвращения, то это перо может помочь!

— Теперь мне нужно вернуться, у меня назначен ужин с прошлым. Приятного сна! — Как только сова исчезла из поля его зрения, Лейлин покрепче сжал перо в руке.

«Все будет хорошо, когда я проснусь?» — Бормотал он про себя, выглядя немного сбитым с толку.……

*Бум!* Мыщцы Лейлина сжались, когда резко ощутил, словно падает, и резко сел.

— Дорогой, ты в порядке? — Селина включила свет и с беспокойством спросила.

— Это … Академия Альянса Природы?! — Глядя на знакомый, но странный потолок и окружающие декорации, глаза Лейлина расширились и он быстро протрезвел.

— Ты в порядке? — Селин обеспокоенно спросила Селина. Кошмары крайне редко посещали таких могущественных Магов.

— Я в порядке. — Лейлин поднял правую руку, серое перо упало в его левую ладонь.

Лейлин буркнул себе под нос, — «Мир Воображений! Странное пространство, сочетание различных снов в запутанном времени и пространстве. Однажды я открою ваши секреты. А. И. Чип, покажи мне мое прошлое состояние!»

[Бип! Тело Носителя сталкивается с неизвестным возмущением, источник души ослабелен.]

Различные данные показали, что испытанное Лейлином оказалось не поверхностным.

[Бип! Координаты цели обнаружены!] — В последней строке Лейлин увидел заключение.

Это место, которое И.И. Чип отследил по проклятию.

«Не так уж и далеко… похоже, что проклятие сновидений требует определенной близости…». — Лицо Лейлина потемнело, и он начал излучать убийственную ауру.

— Кто бы ни шпионил за мной, вы умрёте! — Прозвучал взрыв, и он превратился в фантом, исчезнув из комнаты. Селина могла лишь заглянуть в пространство, в котором исчез Лейлин. Неопределенность вспыхнула на её лице.

— Быстрей! Проклятие снято, Лейлин найдёт нас!

Кэрол резко проснулась из транса, услышав напоминание лидера.

— Чего нам бояться? Он только прорвался в область Сияющей Луны. Если мы втроем объединим силы, нам нечего бояться! — Негодующе высказался Юджин.

—В твоих словах есть смысл. Готовимся к сражению. — Вздохнул лидер.

— Лидер, почему ты … — Кэрол сначала выглядела тревожной, прежде чем с шоком, взглянула в сторону на небо неподалеку.

Черный, сверкающий молниями, торнадо на полной скорости приближался к ним.

— Дело не в том, что мы не хотим уходить. Просто он сам уже нашел нас, — Горько сказал лидер.

*Хсс!* Человек, направлявшийся к ним на полной скорости, явно был возмущен их провокацией. За его спиной появился ужасающий призрак Императора Кемоинских Змей. Концентрированный черный газ поглощал все на своем пути и несся в их сторону.

*Свист!* Препятствия на пути, будь то камни, грязь или что-нибудь еще, превращались в ничто в доли секунды.

Юджин прищурился и смотрел на человека, летевшего к ним на скорости света.

— Это Великая Кемоинская Змея? Почему я ощущаю, словно что-то давит на меня? Он выглядит совсем по-другому и отличается от призрака в предоставленных данных, и… — Его руки задрожали. — Почему у этого только продвинувшегося чернокнижника такая мощная аура?

— Вы все здесь умрете! — Призрак Лейлина пожирал все, даже во время крика.

— Черт! Мы должны уйти! — Искры черного племени мелькали вокруг, и казалось, что змей мог в любой момент вылезти отовсюду и укусить их.

—Это не Великая Кемоинская Змея… это аура их правителя! Император Кемоинских Змей! — Лидер, казалось, вспомнил о чем-то и резко воскликнул:

— Значит слухи на самом деле правдивы!

Мир фантазии и воображения

Автор:
17 января 2015 22:18

Джон Вильгельм 44 летний IT директор в швейцарском университете, отец троих детей и фотограф-любитель.
«Я не профессионал, я просто хороший фотограф, у которого есть профессиональное отношение ко всему, что я делаю, и я думаю, что в состоянии предоставить профессиональную работу, совместив её с профессиональной надежностью».
Джон Вильгельм прославился тем, что создает творческие, сюрреалистические и забавные фото-манипуляции, главные герои которых члены его семьи.
Приятного вам просмотра!

поддержка или опасность?, Психология – Гештальт Клуб

Это такая важная тема! Наше воображение – это эволюционное преимущество. Только люди умеют мечтать, фантазировать, воображать. Планировать и достигать желаемое – это из той же области.

Воображение – это одна из форм мыслепорождения. И хорошо бы научиться ею пользоваться, а не пускать все на самотек, чтобы область воображения организовывалась случайно.

Потому что у воображения есть свои большие плюсы и минусы. Плюсы очевидны – именно энергия воображения сделала возможным достижения человечества. Воображение дразнило, подкидывало задачи, мотивировало, и человек искал способы их реализовать.

Минусы в том, что кроме мотивации, воображение может носить успокаивающий характер. Мы можем уходить в наши мечты и фантазии, отрываясь от реальности. На этом основан эффект диссоциации. В запущенных вариантах мы можем плохо различать фантазии и реальность

 

Я предлагаю разделять мечты на 2 класса:

 

— Мечты-релаксанты

Их задача поддержать нас в текущей стрессовой ситуации. Например, вы устали на работе, у вас много неотложных задач, а рабочая неделя только началась. И тут вы думаете – «как же хорошо было бы уволиться, поехать отдохнуть в теплую страну. Или даже просто уволиться и валяться в постели, вставать когда захочешь и делать что захочешь». От этих мыслей сразу же становится чуть легче жить.

Смысл такой мечты в том, чтобы скрасить дискомфорт настоящего момента. Эта мечта как маленькое обезболивающее.

 

— Мечты-стимуляторы

Эти мечты – двигатель человечества и каждого конкретного человека. Они как позвоночник, как опорно-двигательный аппарат самости. Мечты, которые мотивируют нас преодолевать трудности и двигаться в направлении желаемого. Мечты, которые по итогу делают нас теми, кто мы есть.

 

Очень важно различать эти мечты между собой. Если вы их не различаете – это может быть опасно для вашей самооценки. Например, вы часто мечтаете, но это мечты первого типа, а вы относитесь к ним как ко вторым. Вы помечтали и забыли, а потом оборачиваетесь, смотрите на свою жизнь и думаете: «Было у меня 100 мечт, а я ни одной не исполнил, значит я неудачник».

Но первые мечты и не надо было исполнять, иначе бы вы только натворили дел, наломали дров.

 

Присмотритесь к своим мечтам. Вы можете выделить оба типа? Или у вас только один тип? 

Важно, чтобы мечты первого типа занимали много вашего времени. Нельзя злоупотреблять обезболивающими, согласитесь. Это полностью искажает восприятие реальности и крадет силы на реальные действия. Если вы замечаете, что постоянно, несколько раз за день, уходите в мир бесплотных фантазий и рассуждений о несуществующем – может быть это знак, что пора обратить внимание на дискомфорт в вашей жизни.

 

Если вы много времени проводите в мечтах – это может быть признаком диссоциации, а диссоциация – признаком непрожитой травмы развития или хронического стресса.

Возможно, что-то надо менять, и направление ваших фантазий подскажет, что именно, какая потребность неудовлетворена.

 

Мечты как порох. Он нужен чтобы поджигать, мотивировать. Человек, который так использует свои мечты, выглядит горящим изнутри, светящимся. Если вы постоянно фантазируете, то вы сжигаете весь свой порох в самом начале пути, и у вас не будет сил двигаться дальше. Такой человек выглядит потухшим.

Будьте внимательны. Мечты делают нас людьми, но иногда вместо подогрева крадут наши силы на нашу жизнь.

Человеческое воображение создает физический мир

Человек думает, мыслит, выделяя вовне определенный вид энергии называемой мыслительным процессом.  Мысли человека (если они не являются мимо проходящими и пустыми) влияют не только на его жизнь, но и на жизнь окружающих его людей также как и мысли окружающих влияют на него самого. Все влияет на всех.

Но так как мысли людей в большинстве своем спонтанны, то и жизнь наша проистекает спонтанно, завися от случайностей, неожиданных событий, нечаянных происшествий. Естественно человек способен направлять ход событий своей и даже чужой жизни методом усиленного обдумывания одной конкретной мысли.

Если человек мыслит концентрировано, выражая и закрепляя свои мысли на бумаге или другом физическом носителе, то его мыслительное творчество выливается в реальность, закрепляясь в ней тем или иным образом.

Потусторонний мир, проявления полтергейста, НЛО и другие подобные мистические вещи – это результат человеческой фантазии. Все придуманное мозгом является творчеством человека как сотворенного по образу и подобию Бога, и оно претворяется в жизнь.

Если божественный мыслительный процесс создал все сущее в мироздании, то человек как воплощение Бога в физической реальности нашего мира тоже является творцом. И его мысленная энергия творит не только предметы физической реальности, двигает технический прогресс современной цивилизации, но и незримый мир потусторонних сущностей. Тем самым уподобляясь творцу, но в отличие от него, не воспринимая физически то, что он сотворил, или почти не воспринимая.

Впрочем, сам творец не зря сотворил и самого человека дабы посредством его – познать самого себя. Ибо творцу как идеалу не с чем сравнивать себя, и он пытается осознать – что же он есть такое – через человеческое существо. Теперь он то, кем его считает человечество – Бог, вселенский разум, информационное поле, абсолют, идеал.

Итак, человек сам создает потусторонний мир и сам проявляет его посредством своего творческого воображения. Он создал себе рай, создал ад, создал богов и демонов и вероятнее всего после смерти его душа обитает в том, что он создал при жизни. Естественно не за счет воображения отдельного человека, а всего человечества в целом.

Черная душа сама загонит себя в муки ада именно потому, что она черна и имеет энергетические вибрации, созвучные с энергетическими вибрациями ада. Даже если этот ад всего лишь плод воображения человечества он имеет свою реальность и эта реальность тоже имеет свойство притягивать к себе то, с чем она имеет резонанс. В данном случае низкие вибрации ада притягивают к себе низкие вибрации черных душ.

И наоборот светлые души, хранящие и развивающие в себе частичку Бога при физической жизни, даже если это всего лишь плод воображаемого желания и надежды на то, что в загробной жизни человек, ведущий праведный образ жизни попадет в рай… попадает именно в придуманный человечеством рай. Ибо высокие вибрации любви и добра, соответствуют высоким вибрациям, реализованного человеческой мыслью – рая.

Но каждая душа неважно черной она является белой или серой – это частичка Бога, а Ему нужно дальнейшее ее развитие. Раз за разом душа очищается и воплощается в новом теле, чтобы совершить очередную попытку самосовершенствования.

Души попавшие в рай – это души (сгустки информационной энергии), наиболее приблизившиеся к Богу, а значит – к идеалу. У них предназначение особое – помогать отставшим в развитии. Им нет нужды больше занимать физическое тело (исключение Иисус Христос), этот этап совершенствования ими пройден. Они являются в виде ангелов или других сущностей созвучных современным понятиям и пытаются направить, как говорится, на путь истинный, людей, которым просто необходим подобный мистический толчок.

Фантазия и воображение человека бесконечны. Сами того, не осознавая, мы создаем мир, населенный всевозможными существами, которые могут проявляться и в физическом мире, так как раз созданные имеют свою энергетическую подпитку и способны к саморазвитию. И нет уверенности полагать, что некоторые особо развитые потусторонние сущности не воплотили себя в физическом мире и не живут бок о бок с человеком.

Но как несовершенен человек в качестве творца, так и несовершенны и хаотичны его неосознанные творения. На различных этапах развития цивилизации они были различны. На ранних этапах – мистические существа, принявшие впоследствии статус сказочных: демоны (черти), домовые (полтергейст), русалки, лешие и т.д. У других народов были свои мистически сущности: тролли, гоблины, феи, химеры, кентавры и т.д.

Причем такие существа как дьявол, демоны, ангелы были  насильно навязаны правящей средневековой церковью. В современном мире мистические сущности преобразились в НЛО и аномальные зоны. Причем явление полтергейста осталось неизменным, что свидетельствует о наличии потустороннего или параллельного мира.

Вся современная цивилизация – это результат прошлых мыслей и фантазий человечества. Любое техническое изобретение было вначале плодом воображения человека. Людей, которые придумывали летающие аппараты, подводные лодки, полеты в космос – называли фантастами, но их идеи почему-то воплотились в жизнь.

Все пути развития, все события, все какие-либо крупные повороты в судьбе цивилизации и каждой страны в отдельности были предсказаны людьми называемых сейчас предсказателями. Хотя в свое время они были просто людьми с богатым воображением и философским складом ума. Их фантазии были изложены на бумагу, прочтены и подхвачены воображением тысяч умов, мыслительный процесс которых, и создавал базу для дальнейшего развития человечества.

Воображение человека придумало этот мир, как и было, задумано творцом. Его дитя учится творить. Но сила, которая имеется у ребенка слишком мощная для его слабых рук и неуемного любопытства. Он в любой момент может поджечь свой дом, дабы узнать, что такое горящая спичка. Поэтому пока человечество не созрело и не выросло, оно не может в полной мере пользоваться даром воображения и творения мыслительным процессом. Вернее он огражден от прямой реализации мыслей и лишь через фильтр времени его фантазии могут материализоваться.

И это мудро, и это правильно, иначе человечество погибло бы в самом начале своего развития. Впрочем, возможно так уже было, и цивилизация Атлантиды погибла в результате неумелого пользования спичками. Человеческие цивилизации уже не раз стирались с лица земли и начинали свое развитие с чистого листа. Так действует предохранитель задуманный творцом. Ведь ему нужно, чтобы человек развиваясь от простого к сложному, достиг, наконец, божественного сознания и стал тем, для чего и был изначально создан – зеркальным отражением творца.

Для чего это нужно вселенскому разуму остается лишь гадать. Но абсолют или Бог (так привычнее) является идеалом, совершенством, которому не с чем сравнивать себя, а значит невозможно понять, что же он есть такое. И хотя он знает все, может все, но не способен определить себя как личность.

Вложив частичку себя в каждого человека, он развивается вместе с ним, страдает вместе с ним, умирает вместе с ним и рождается вновь вместе с ним. Таким образом, он проявляет себя и осознает себя в человеке. Ему некуда торопиться, для него не существует понятие времени, он ждет, когда бессмертный дух человека разовьется до уровня божественного; когда человечество будет способно творить подобно ему, когда общее сознание человечества выльется в общий разум и станет идеалом. Тогда он сможет осознать себя, сравнив с подобным ему.

Автор: Владимир Исаев