Инстинкт самосохранения: Инстинкт самосохранения: страх или защита?

Эти примеры взяты из корпусов и источников в Интернете. Любые мнения в примерах не отражают мнение редакторов Кембриджского словаря, издательства Кембриджского университета или его лицензиаров.

Хотите узнать больше?

Инстинкт самосохранения. Изучение и практика йоги форма его различных контактов с вещами снаружи, потому что каждая стадия проявления

Целью этой деятельности asmita является получение удовольствия. Оно испытывает удовлетворение, соприкасаясь с вещами; и как только появляется ощущение удовольствия, оно побуждает эго к дальнейшим усилиям в том же направлении, так что количество удовольствия может быть увеличено. Мгновенного опыта недостаточно. Воспоминание о приятном контакте ранее становится стимулом для дальнейших усилий для контактов аналогичного характера. Сукха анушайи рагах (II.7): Рага , или желание, которое становится страстью, когда оно очень сильное, есть объективированное удовольствие. Когда удовольствие экстернализуется на внешнем объекте, отношение ума к этому объекту называется желанием. Следовательно, это не желание объектов; это желание удовольствия. Переживание удовольствия связано с формой объекта, и то, что ум видит в объекте, является не субстанцией объекта, а его способностью исполнять свои желания — точно так же, когда мы видим денежную банкноту, мы не видим монету. лист бумаги, и мы не видим чернил, которыми он отпечатан; мы видим ценность, которую это имеет в отношении нашей личной жизни. Он действует как орудие для выполнения определенных целей индивида, и поэтому мы любим денежные знаки, деньги и т. д., тогда как на самом деле то, что мы видим физически, — это лишь клочок бумаги.

Подобным образом объект чувств, живой или неживой, имеет собственное физическое существование, но это не тот смысл, который вчитывается в него воспринимающим умом. Смысл есть ценность, присущая ему самому, — некая значимость, которую тайно читает в нем познающий ум. «Вот инструмент для удовлетворения моих желаний», — так созерцает разум. Следовательно, отношение ума к объекту на сто процентов эгоистично. В этом нет ни капли бескорыстия, потому что его совершенно не беспокоит независимый статус объекта. Его статус по отношению к самому себе есть то, что принимается во внимание или принимается во внимание. «Что это значит для меня?» это вопрос, и это единственный вопрос; нет ничего другого. Это значит для меня что-то очень ценное, потому что может стать инструментом, вызывающим во мне переживание удовольствия, о котором я теперь вспоминаю как о пережитом ранее.

Таким образом, разум чувствует, что хотя удовольствие и является чем-то желанным, оно не может быть вызвано само по себе напрямую без помощи чего-то внешнего. Это рабство дживы : ее желания, желания или стремления не могут быть удовлетворены сами по себе. Им требуется инструментарий чего-то другого, кроме самих себя. Это создает очень серьезную проблему, потому что объекты чувств на самом деле не подчинены какому-либо познающему индивидууму. Как известно, они обладают собственной независимостью, и поэтому для человека становится очень трудной задачей подчинить их своей юрисдикции. Для этого он должен очень много работать, очень много трудиться; и он использует различные средства для подчинения статуса объекта, который является независимым, и делает его своим собственным спутником.

Любая форма привязанности есть сателлизация объекта. Мы пытаемся приблизить объект к себе и сделать его вспомогательным для наших целей. Следовательно, неверно, что любовь бескорыстна. Они совершенно эгоистичны. Цель очень ясна. Явным фоном этой деятельности является прекращение напряженного чувства, которое создается в уме из-за неисполненного желания ума. Это особое пристрастие ума к желаемым объектам называется рага , или желание, а другая сторона этого отношения называется .0057 двеша , или ненависть. Там, где есть одно, должно присутствовать и другое, потому что неприязнь, или двеша , есть та отрицательная сторона отношения ума к тем вещам, которые не способствуют исполнению его желаний. Предметы или обстоятельства, лица или вещи, препятствующие исполнению его желаний, становятся объектами ненависти, потому что препятствуют удовольствию.

Следовательно, то, о чем просят, это удовольствие, и ничего больше. Мы не хотим мира; нам не нужны люди; мы не хотим вещей; мы не хотим ничего другого. Чего мы просим, ​​так это ощущения удовольствия. Это ощущение должно повторяться регулярно, потому что, если оно не повторяется, между одним опытом и другим будет разрыв, и этот разрыв будет болезненным. Кто хочет боли? У нас есть стремление к постоянному движению, потоку удовольствия, что невозможно в существующих условиях, потому что постоянный контакт ума с приятными объектами невозможен по разным причинам. Либо у ума нет для этого возможностей, либо есть другие причины, из-за которых не может быть постоянного контакта ума с желаемым объектом. Это может быть разрыв, тяжелая утрата или разлука. Это то, что не нравится, потому что есть желание быть постоянно погруженным в удовольствие. Почему возникает это чувство? Оно возникает из-за конечного чувства индивидуальности. asmita — локальное утверждение себя — полный бойкот отношений со всем остальным и утверждение превосходства себя, что сразу создает тонкое ощущение, что такое положение вещей не может продолжаться долго, ибо утверждение индивидуальности противоречит к природе вещей.

Закон природы не допустит утверждения абсолютной обособленности, потому что в природе все органически связано, и поэтому всякое утверждение независимости со стороны какой-либо стороны ее строения будет рассматриваться надлежащим образом. Природа категорически противоречит этому шагу, предпринятому asmita , и эта сила, с которой природа притягивает индивидуальное чувство к своей универсальной структуре, на самом деле является динамо-машиной, стоящей за проекцией желания. Хотя желание действительно непостижимо — оно не поддается рациональному анализу и интеллектуально не может быть подвергнуто какому бы то ни было исследованию, — несомненно, что в глубочайшей основе этой деятельности ума, называемой желанием чувственных объектов, лежит притяжение органической природы всех вещей. Именно неспособность индивидуального чувства действительно держаться в стороне от вещей ответственна за его притяжение к другим объектам.

Эта более глубокая истина не известна никому из-за ее привязанности к деятельности органов чувств. То, что причина влечения субъекта к объекту заключается в чем-то ином, не может стать очевидным для сознания из-за проецирования этого Я-чувства путем экстернализации через чувства. Чувства разнообразят это Я-ощущение, облекают его вовне и делают невозможным для индивидуума познание скрытого течения единства, являющегося причиной этого влечения. Происходит очень глупое набрасывание субъекта на объект, совершенно не обращая внимания на находящуюся там рациональную основу, из-за которой он действует таким образом. За проявлением желания стоит великая рациональность, но работает она очень иррационально. Рациональность — это единство вещей, а иррациональность — это ощущение того, что вещи находятся вовне. Из-за этого иррационального элемента, присутствующего в проявлении и функции желания, желание не может быть удовлетворено. Так как всякое усилие к осуществлению желания идет рука об руку с ненавистью к некоторым другим вещам в мире, то совершенно избежать психологического напряжения невозможно, ибо любовь к вещи, одновременно с ненавистью к чему-либо, составляет суть напряжение.

Этих двух видов деятельности ума – рага и двеша , любовь и ненависть – нельзя избежать, пока существует это ложное убеждение, что человек может существовать или существует как абсолютно отрезанный индивидуум с престиж и собственная родословная. Следовательно, авидья вызвала асмита , а асмита постоянно проявляется в своем действии как рага и двеша . Таким образом, эта любовь к наслаждению жизнью и есть любовь к жизни. Мы очень любим жизнь; но мы любим не жизнь, а удовольствие жизни, которое мы любим. Если бы все это был ужас и смертельные муки, то нельзя было бы любить жизнь. Но есть капля мёда, смешанная с ядом напряженной деятельности, и гонишься за каплей, прилипшей даже к травинке, которая может порезать язык, – благодаря чему и держится жизнь. Интенсивное цепляние, которое человек испытывает к собственной жизни, — это страстность, с которой проявляется любовь к удовольствиям. Есть радость в том, чтобы существовать, и есть радость в том, чтобы соприкасаться с вещами. Эта радость есть причина самоутверждения в телесной индивидуальности, которая есть любовь к жизни и ненависть или страх смерти.

Существует постоянная тревога, что смерть может настигнуть нас, и это последнее, чего можно ожидать в этом мире. Смерти боятся, потому что смерть есть отрицание всех удовольствий. Это разрушает тело. Оно разрушает нас, как мы можем себе представить, и вместе с этим уходит и все, что является ценностью этой индивидуальности. Зачем мы существуем в этом мире? Мы существуем, чтобы получать удовольствие. Это то, что говорит нам ум; иначе, какова цель существования? Это удовольствие будет уничтожено смертью — поэтому существует страх смерти. Таким образом, страх смерти — это то же самое, что любовь к жизни. В то время как восприятие удовольствия в объекте чувств создает желание к нему, а восприятие противоположного в объекте вызывает отвращение к нему – сукха анушайи рагах (II.7) и духкха анушайи двешах (II.8) – есть одновременное цепляние за собственное тело. Эта любовь к жизни присутствует даже в самых мудрых людях, говорит следующий сутра : сварасавахи видушах апи татха арудхах абхинивешах (II.9). Абхинивеша — это любовь к жизни, привязанность к телу вместе со страхом смерти. Это присутствует у всех. Он есть и у муравья, и у червя, и у насекомого, и у самого мудрого из людей. Даже самые мудрые из людей не любят умирать; всегда есть желание жить. Мы принимаем тонизирующие средства и другие средства для продления жизни, чтобы не умереть быстро.

Почему бы нам не умереть быстро? На него нет ответа. Мы не должны умирать быстро, потому что — это очень ясно, весь ответ в этом — именно утверждение принципа удовольствия в жизни препятствует самой возможности смириться с грядущей гибелью индивидуумов. Это чувство жизни проявляется спонтанно; для его раскрытия не требуется никаких усилий. Сварасавахи — нам, возможно, не придется много работать, чтобы создать эту любовь на всю жизнь; это врожденное, укоренившееся. Это одно с нами; это мы сами. Это наша сущностная природа — свабхава, сварупа — и поэтому она называется сварасавахи. Подобно тому, как течение реки самопроизвольно, движется само по себе — нам не нужно подталкивать его извне или сзади, — так и эта любовь к индивидуальной жизни стихийна в своем движении и сохраняется одинаково в глупом и мудром, в ребенке и в ученом одинаково, без всякого различия, потому что это любовь к самому существованию. Видушах апи татха арудхах (II.9). Оно очень яростно присутствует, очень сильно действует даже у самых ученых, образованных людей. Пусть он и гений, но любовь к жизни в нем присутствует. Это называется абхинивеша . Все это произошло из прецедентной причинности, о которой мы упоминали.

Почему мы боимся смерти и любим жизнь? Потому что мы любим удовольствие и не любим боль, а смерть — это боль. Что может быть большей болью, чем смерть, которая есть уничтожение всех положительных ценностей и возможностей удовлетворения в жизни? Так как любовь к удовольствию и неприязнь к его противоположности есть цель и задача всякой деятельности ума и чувств, она цепляется за причину и за возможность такого предприятия — а это смысл бытия, который есть 9.0057 асмита . Следовательно, мы должны поддерживать свою индивидуальность, чтобы ее можно было использовать как инструмент для удовлетворения удовольствия. Поэтому инстинкт самосохранения очень трудно побороть. Это сильнейший из инстинктов. Мы хотим сохранить себя.

Это сохранение личности является как физическим, так и психологическим. Когда оно физическое, оно проявляется в виде голода, жажды, жары, холода и т. д., что указывает на наличие некоторой угрозы существованию и благополучию нашего физического существа. Жара, холод, голод, жажда являются признаками или символами возможности увядания этого физического индивидуума, если не принять должного ухода. Мы должны время от времени штукатурить стену, чтобы штукатурка не падала. Точно так же существует желание сохранить психологическую индивидуальность путем утверждения эго. Следовательно, мы утверждаем тело и эго одновременно. Наряду со стремлением к еде, одежде, крову, питью и т. д. возникает также стремление к престижу, самоуважению и положению в обществе. Доброе слово, имя, слава, власть, авторитет — все это подпадает под любовь к эго, и это сохраняет эго неповрежденным, так же как тело сохраняется неповрежденным едой, питьем и т. д.

В любом случае и в обоих направлениях работает инстинкт жизни: с одной стороны, упорно работая над сохранением физической индивидуальности, и одновременно с этим работая над сохранением психологической индивидуальности. В то время как есть желание жить как физическое тело, из-за которого мы жаждем еды и питья и т. д., в то же время есть также желание сохранить ценность в своей индивидуальности; нужно быть важной личностью. Вот почему есть желание доброго слова, имени, славы и т. д. Даже самый глупый человек не хочет, чтобы его оскорбляли. Даже в самом худшем из людей чувствуется необходимость, чтобы его считали достойным. Это психологическое побуждение вместе с физическим побуждением. И то, и другое, вместе взятое, составляет инстинкт жизни — мы можем назвать его психофизическим побуждением. Это инстинкт самосохранения.

Инстинкт самосохранения не является бездействующим, дремлющим или спящим инстинктом. Это очень осторожный инстинкт. Инстинкт самосохранения знает, что он не может всегда срабатывать. Рано или поздно, при всех наших усилиях, мы должны погибнуть. Мы можем продолжать есть, пить, одеваться и жить в доме столько лет, сколько возможно, но этим усилиям есть предел. Мы погибнем. Инстинкт жизни подсказывает нам, что однажды жизнь должна закончиться. Есть страх: «Однажды меня уничтожат». Мы все знаем, что умрем, несмотря на то, что изо всех сил пытаемся предотвратить это едой, питьем и т. д.

Этот инстинкт работает совсем по-другому, странным образом, который называется инстинктом самовоспроизводства. Инстинкт самовоспроизведения есть не что иное, как действие инстинкта самосохранения. Мы хотим увековечить нашу индивидуальность на все времена; иначе будет конец. Как долго мы будем существовать в этом теле? Несколько лет? Допустим, это может быть даже сто лет. Что будет через сто лет? Никакая еда и питье не увековечат это тело; он упадет. Инстинкт любви к индивидуальной жизни достаточно проницателен, чтобы знать, что он не всегда может преуспеть при всей своей проницательности, поэтому он изобретает средство, с помощью которого он может увековечить свою индивидуальность и для будущего поколения. Пылкость, с которой стремление к самосохранению проявляется в жизни, направляет себя по-другому, как такая же ярость к самовоспроизведению, так что, когда это тело уходит, его ребенок остается там, чтобы продолжить свою драму жизни. Душа переносит свои эмоции на родившегося ребенка, и атма ваи путранама аси, как сказано в писании – мы чувствуем себя в ребенке. Вот почему мы так любим ребенка. Мы видим себя там. Временное стремление к феноменальному, индивидуальному существованию, которое является инстинктом самосохранения, производит средство для продолжения своей деятельности в этом мире посредством стремления к самовоспроизведению.

Следовательно, инстинкты самосохранения и самовоспроизведения на самом деле являются одним инстинктом, как две стороны одной медали. Это не две разные вещи. Как говорит Патанджали, это abhinivesa , который действует так сильно и спонтанно, что даже самые мудрые люди не могут избежать этого. Эта мудрость мира ничто перед этим инстинктом, потому что она обладает мудростью, превосходящей мудрость мира. Почему этот инстинкт так силен? Это потому, что вся природа поддерживает его; все устройство сил природы находится в сотрудничестве с этим инстинктом. Цель или намерение природы состоит в том, чтобы человек размножал вид, в котором родился. Поэтому этот инстинкт имеет поддержку каждой части природы. Мы можем обнаружить, что этот инстинкт присутствует везде — в людях, в недочеловеках, в растениях и везде. Его нигде не может не быть, и сомнительно, чтобы он отсутствовал даже в неорганической материи; даже там он присутствует в той или иной форме. Что такое химическое действие, как не это действующее побуждение в более тонкой форме? Даже гравитационное притяжение можно физически объяснить как действие единой силы, которая разнообразит себя различными способами для выполнения одной цели в природе. Благодаря содействию, получаемому этим инстинктом из разных источников, от всей самой природы, он становится непреодолимым, бурным, очень сильным, бурным и стремительным. Таково положение вещей, которое ясно изложено в этом сутра : сварасавахи видушах апи татха арудхах абхинивешах (II.9).

Что теперь делать? Это ужасная картина, которая предстает перед нами. Мы беспомощны? Да. Единственное решение для этого — усердно работать, чтобы выбраться из трудности, даже посреди трудности. Как говорится, мы должны купаться в океане, даже когда волны бушуют. Мы не найдем время, когда волны утихнут, как они никогда не утихнут. Точно так же мирские проблемы будут всегда. Мы не собираемся быть свободными от них. Каждое мгновение есть беда, но посреди этой ожесточенной встречи с бедой в этом мире мы должны найти момент передышки, чтобы обдумать возможность ее преодоления. Как говорится, у каждой темной тучи есть серебряная подкладка. Точно так же немыслимая, невообразимая степень трудностей, в которых человек оказывается в жизни, также имеет положительную сторону. Есть полоса света, которая проецируется в виде надежды на то, что есть шанс выбраться из этой проблемы каким-то странным способом.

Этот странный метод — практика йоги. Это действительно странно, потому что его нет в этом мире, на рынке. Это даже не вообразимо умом, обычно. Это очень, очень странная техника, открытая благословенными, великими мастерами и адептами, которая является противоядием от этой страстности, с которой проявляется любовь к жизни или инстинкт существования.