Елизавета или лизавета: Значение имени Елизавета (Лиза)

Содержание

Лиза-Елизавета, последняя жительница деревни Полянка — Журнальный зал

От автора | Это рассказ из цикла “В пространстве времени быстротекущем”, который я пишу много лет. Сейчас, когда в нашей стране такой экономический прогресс, когда стремительно оживают промышленность и сельское хозяйство, такая Лиза-Елизавета и такая деревня — это плод авторской фантазии. Конечно, это фантастика, как вообще фантастична наша удивительная действительность.

До нашей деревни Полянка хоть сто лет скачи — не доскачешь. А потому не доскачешь, что нет туда путей-дорог, хотя помещаемся мы от районного центра Андрониковой Слободы — рукой подать, хорошего ходу на своих двоих часа три, не более. Все пути-дороги к нам размыты дождями, заросли травой по пояс, диким кустарником, имеющим тенденцию превратиться в настоящий лес, населенный птицей и грибами. А бывшие колхозные поля, отданные нам несправедливой советской властью в вечное пользование, одичали, брошенные, сплошь заросли голубоватой полынью.

Впрочем, зачем ныне скакать в нашу деревню Полянка, если когда-то было в ней сорок два дома, в которых жили и плодотворно существовали местные жители, насыщая окружающий воздух своими мыслями, душевными переживаниями, радостями и страданиями, как и положено от рождения до неизбежного кладбищенского погоста, а ныне на одном краю остался девяностодевятилетний философ и мыслитель дед Федот Рогатнев, на другом краю еще молодая, не достигшая сорокалетнего бабьего века Елизавета-Лизка Маликова.

Деревня наша входила когда-то в объединенный колхоз “Красный Октябрь”, но колхоз распался, когда распалась ненужная советская власть, и жители потеряли работу — источник существования, кто поумирал от огорчения и от старости, а кто в город подался, одни работу искать, а другие, в силу своей непредприимчивости, бомжевать. Одним словом, откололась наша деревня от основного, устремившегося к процветанию государства.

Дед Федор Рогатнев держал козу Рогнеду, питался козьим молоком, самым пользительным, картофлей с луком да грибами и всякой ягодой-малиной.

А основным своим назначением и жизненным призванием он считал написание истории деревни Полянка с древнейших времен до крещения Руси, и от крещения Руси до отмены крепостного права, а затем до советской власти, и от советской власти до нынешнего времени. Особенно шибко шла у него работа зимой, когда метель заметала землю, а в окрестных лесах выли, как сто лет назад, голодные волки.

Елизавета-Лизка уже ранней весной торопилась, чтобы земля не страдала от бесплодия, вспахать не только свой огород, но и соседние сады-огороды, сажала картошку, огурчики, помидорчики, всякую зелень полезную — лук, укроп, а когда вся эта вкусность произрастала, Елизавета понемножку несла в Андроникову Слободу, на базар. Туда и обратно дорога трудная, от преодоления такого длинного пути зудели ноги, но зато Елизавета возвращалась с предвкушением тайной радости-наслаждения: в сумке она несла поднимающую настроение и жизненную устойчивость поллитровую бутылку водки. И прямиком шла не в избу, а в сарай.

В сарае у нее жили курица Анфиса и петух Борька. Курица Анфиса выдавала по одному яичку в три дня с такими страданиями, что смотреть на нее без слез Елизавета не могла. Похожая на старушку, с трясущейся головой, Анфиса совсем ослабевала от родовых усилий, стонала не своим голосом, это ее квохтанье было, как плач, а выдавив из себя яйцо, она долго лежала в изнеможении.

— Страдалица ты моя, — жалела ее Елизавета, — бедная моя, за что тебе выпала такая доля, девочка моя несчастная. Может, это петух Борька виноват? Не умеет обращаться с курями, как надо, деликатно. И Борьку жалко — непутевый дурак.

А петух Борька был личностью загадочной, весь в себе, молчун, орать не любил, любил тишину, не кукарекал, когда надо кукарекать нормальному петуху, хранил солидное молчание по нескольку дней, не проявляя даже восторга по утрам, когда природой ему положено пением встречать восходящее солнышко.

Придя из Андрониковой Слободы, Елизавета выгоняла из сарая Анфису и Борьку, чтобы не мешали ее уединению, не наблюдали за ней и не портили настроение своим ненужным присутствием, и, примостившись в дальнем углу, где было когда-то убежище кабанчика Джека-Американца (ох, умный был кабанчик, умнее какой-нибудь распородистой собаки!), доставала из тайного места стакан, наполняла его до самых краев, бережно несла ко рту, подставляя ладонь, чтобы не расплескать, говорила: “Дура ты развратная”, — и выпивала почти одним глотком.

Перед вторым стаканом восклицала радостно: “За советскую власть, за паразита товарища Сталина!” — и, прислонившись к стене, сидела, ощущая онемение в ногах и приятность во всем теле. Ей хотелось петь, но она стеснялась петь громко, зная недостаток своего музыкального слуха, и потому бормотала тихо, чтобы не было слышно за пределами сарая. Голоса у нее не было или, вернее, такой был голос, что от звука его могли бы повянуть листья на деревьях, визгливый такой голос, одна стыдоба.

Из сарая, отдохнув, плелась Елизавета в избу, стыдливо кланялась в один угол, в другой и, всхлипывая, жалостливо каялась:

— Я осквернилась, простите меня, дрянь такую, выпила я. Ну, выпила совсем немного, честное слово, грамм сто, ну, двести… Ой, извиняюсь, вру, вру, нет, не двести, не сто, а целую поллитру выдула, зараза, осквернилась, зараза, каюсь, но ведь не здесь, я знаю, я соблюдаю приличия, здесь, в избе, никак нельзя, грешно, я в сарае осквернилась, я понимаю, соблюдаю порядок и чистоту, и нравственность… А все отчего пью? От слабости характера и жизненной пустоты.

Извините, простите, бабу-дуру дурскую.

Изба недовольно отвечала ей скрипом дверей, половиц, шорохом из всех четырех углов.

— Ну, уж простите, — умоляла Елизавета, — если бы знали, мои дорогие, как стыдно мне, но я баба слабая, женская натура у меня нестойкая.

К избе у Елизаветы было особое отношение. Изба — ее дом, здесь все пропахло временем, дыханием ее дедов, родственников отца, матери, ее бывшим веселым детством. Избу она держала в чистоте, в уважении, она стеснялась этого жилого пространства, населенного прошлыми человеческими жизнями, которые никуда не исчезли, а таились здесь, как тени, по углам. Осквернить избу и души живущих здесь умерших родных и близких бранью и пьянством нельзя, для этого осквернения был сарай с Анфиской и Борькой. В сарае Елизавета, пьянея, произносила обличительные речи о неуклюжем правительстве России, обездолившем деревню Полянка и все окружающие земли, а, обругав, тут же жалела это неуклюжее правительство за неспособность управлять таким большим, хорошим государством: все они, правители, молодые, все знают иностранные языки.

Так хочется Елизавете, чтобы получилось у них, как надо, иногда плакать хочется от жалости к ним, неспособным. Земля вокруг совсем одичала, заросла сорняками, запустела, сердце разрывается, глядя на это безобразие. Может быть, и ей уехать отсюда куда-нибудь в город, найти там работу, но нет сил у нее оставить родную деревню, взрастившую ее, уехать отсюда — всё одно что уйти в далекую, неизвестную иностранную заграницу.

В деревне давным-давно уже не было электричества, никакое радио не работало, но у Елизаветы по вечерам в тишине предночной было дело: она вела переписку с Николаем Ивановичем Драпкиным, хорошим, ласковым человеком среднего возраста, красивой внешности. Природа отдыхала после дневного труда, травы и деревья готовились ко сну, небесная голубизна затуманивалась пробегающими в дали-дальние облаками, а Елизавета в неоскверненной избе приступала к написанию нежного послания Николаю Ивановичу. Впрочем, прежде чем приступить к написанию этих посланий, она доставляла себе удовольствие перечитать те письма, которые получала от него.

В своих письмах Николай Иванович изъяснялся очень даже прекрасными словами, которые так трогали чувствительность Елизаветы, что она иногда рыдала над ними, произнося вслух благодарность Николаю Ивановичу за тепло и нежность, радостно ей было и грустно от писаний Николая Ивановича Драпкина.

Ах, бедная, тоскующая Лиза-Елизавета, она ведь придумала этого Николая Ивановича. Такого человека не было на свете, он прочно и уютно обитал в просторах ее души, давно и хорошо прижился там, она не могла существовать без него, а он без нее. Она постоянно думала о нем, гуляя по полям, собирая цветочки, где особенно много было ее любимых васильков и колокольчиков, чтобы поставить их в вазочку перед фотографиями своих родителей, она, стыдясь своего голоса, тихо напевала песенку, напоминающую ей о Николае Ивановиче:

Кола-кола-колокольчик,

Колокольчик синий цвет.

Коля, Коля, Николаша

То ли любит, то ли нет.

Но знала, что любит, потому что в каждом письме излагал свои чувства восторженными словами.

Он писал: “Несравненная Елизавета Анкундиновна, Лиза моя, я пылаю к вам невыразимой любовью, вспоминаю наши встречи, нашу любовь и радуюсь, какой я счастливый гражданин. Счастье мое в том, что у меня есть ты, Лизочка, козочка моя, птичка волшебная. Ой, жду от вас ответа, как соловей лета, принцесса моя, даже больше — королева моей разрывающейся души, пишите чаще”.

Елизавета отвечала ему: “Драгоценный Коленька, колокольчик синеглазненький, красавчик несказанный, купила я себе шляпу городскую, как надену, ну такая интересная, пригодная для вас, как важная фигуристая дама, а тебе, Коленька, приобрела щиблеты недорогие, импортные, замечательные и галстук фасонистый под твои глазки голубые”.

“Разлюбезная Елизавета-Лизонька, нет у меня большей радости и утехи представлять тебя в шляпе городской, радуюсь твоей красоте, мечтаю о нашей взаимной встрече и гулянии по лугам и полям Полянки”, — писал Николай Иванович, но предостерегал Елизавету от ненужных денежных трат, хотя и благодарил за щиблеты и галстук.

“Дорогой Николай Иванович, — писала Елизавета, — должна сообщить тебе тайное мое желание, а желание мое заключается в том, что хочу я, терпения у меня нет ждать и писать письма, очень я стесняюсь сказать тебе о своем желании, но должна сказать и, ой, извини, скажу: не дождусь я тебя, приезжай скорее, хочу я, Николай Иванович, ребеночка, Коленьку, желаю всей душой, приезжай, терпения у меня нет ждать и письма писать”.

“Скоро приеду, явлюсь в твои объятия, — писал Николай Иванович, — и мне хочется, имею большое желание насчет ребеночка Коленьки, целую, твой верный Николай Иванович, тоскую и весь горю от любви, твой навсегда”.

Идя на базар в Слободу, Елизавета первым делом бежала на почту, чтобы отправить свои послания Николаю Ивановичу и получить от него в окошечке “до востребования”. Иногда от него не было ни одного письма, а иногда сразу два или даже три.

Так продолжалось с полгода, наверно, но однажды Елизавета получила в окошке “до востребования” неожиданное послание, вызвавшее у нее душевное потрясение. Николай Иванович писал: “Елизавета Анкундиновна, считайте, я помер для вас и не существую, я полюбил несказанной любовью настоящую городскую даму, она возит меня на иностранной машине, пахнет духами французскими, носит на шее драгоценный бриллиант, я выхожу за нее замуж, или, говоря по-простому, на понятном вам языке, женюсь навсегда, она богатая дама, не терзайте меня своими деревенскими письмами, а щиблеты и галстук подарите кому-нибудь или носите сами”.

Потрясенная таким письмом, таким коварством своего Николая Ивановича, Елизавета едва доплелась до деревни и начала было от нахлынувшего на нее горя осквернять избу, но вовремя одумалась и убежала в сарай, выгнав готовившуюся к родам Анфису, которая с перепугу прямо на ходу вывалила яйцо. Опрокинув стакан, Елизавета расплакалась от тяжелых мыслей. Мужики, мужики, что же вы за люди такие, как вам верить, слова ваши обман, врете вы все направо и налево, слова пустые ваши, враки, неужели вам, мужики, ни капельки не стыдно?

Долго страдала Елизавета, минут пятнадцать, а отстрадав, выползла из сарая, пошла в избу жаловаться близким и дальним родственникам на свою несчастливую женскую долю. Пожаловалась и сказала себе:

— Ну и слава Богу, не надо больше писать письма, надоело, пусть, нахал такой, живет, как хочет, только не будет ему счастья с городской расфуфыренной дамочкой, как нет счастья у меня, но любить и вспоминать его я сразу не брошу, не перестану, еще попробую пожить памятью о нем.

Однако надо было ей с кем-нибудь поделиться своим горем, она посидела в саду, рассказала яблоньке, яблонька, конечно, посочувствовала ей, потрепетала листьями, даже яблочко сбросила ей под ноги. Елизавета пожевала яблоко, поблагодарила яблоню и пошла к деду Федоту Рогатневу. Но ему жаловаться не стала, посидела с ним, он козу Рогнеду доил, сказала ему хорошее слово, ласковое, попила с ним козьего теплого парного молока и ушла. Хотела опять отправиться в сарай, чтобы оскверниться, но вспомнила, что там уже нет ни капельки жидкости для осквернения. И со спокойной душой подумала, зачем это она, дура дурская, выхваляется перед собой, зачем строит из себя страдалицу из-за измены какого-то негодяя Николая Ивановича, которого нет на белом свете и не было никогда. Замусорила себе душу мечтами, а теперь убивается, как на самом деле, артистка из погорелого театра.

Прошел день, другой, ей бы успокоиться от измены несуществующего Николая Ивановича, но успокоиться не могла или не хотела, потому что, если он не существовал на земле, то все же еще существовал в необъятном мире ее души. Там солнечно было с ним, его не было, но он мог быть. И зачем только она сама сочинила письмо о его измене и женитьбе на городской дамочке и теперь переживает без всякого притворства, на самом деле, будто это был настоящий, свершившийся факт в ее подлинной биографии. Боже мой, как ей хотелось, чтобы он был, не выдуманный, а всамделешный, живой. Мужика ей хотелось, любви настоящей, но не было ни любви, ни мужика в деревенской пустоте.

В тоске, в одиночестве Елизавета каждое утро обходила деревню, она любила это путешествие, потому что, проходя мимо еще не мертвых, но уже и не живых изб, мимо садов, обремененных плодами, она вспоминала живших здесь когда-то людей и беседовала с ними. Хорошие люди здесь жили, создавали свое благополучие, растили детей. Боже ж ты мой, как кипела тут жизнь, какие были страсти-мордасти, а сейчас тут дыра в географической карте и в действительности. Одинокая она баба с мозгами набекрень, нет у нее будущего, одно только прошлое носит с собой. Она вянет здесь, как лист осенний с облетевшего голого дерева, так и живет она от лета до зимы и от зимы до лета. Плакать ей хочется, рыдать над своей бабьей долей, и она зарыдала, вдруг ощутив себя в неживом пространстве, и решила, что жить так бесцельно, безнадежно нет сил, лучше уж уйти отсюда в вечную вечность и оттуда наблюдать, что происходит на далекой земле и в родной деревне Полянка.

Подумав так, Елизавета пришла к твердому выводу, что и в самом деле лучше уж не жить, чем существовать в географической пустоте, и пошла к речке топиться, и прыгнула с разбегу, не раздеваясь, в воду. Но когда оказалась в воде, почти на пороге в вечную вечность, ей не захотелось умирать, а захотелось продолжать свое существование на земле, какое бы оно ни было.

Вылезла на берег, сняла мокрую одежду, выжала ее, повесила на прибрежных кустах, чтобы сохла на солнышке, а сама опять взошла в речку и поплыла туда-сюда, сюда-туда, испытывая удовольствие и радость, что не совершила самоубийства и осталась жить на земле соучастницей всему, что здесь творится-происходит.

Расставшись с Николаем Ивановичем, Елизавета стала жить в ожидании сыночка Коленьки-Колюшки, который когда-нибудь должен у нее родиться. Теперь, взявши Коленьку за ручку, она ходила с ним по деревне, и, удивительное дело, теперь, с Коленькой, деревня не была пуста, она была населена множеством ребятишек, с которыми Колюшка играл в свои игры, а она, Елизавета, собирала детишек в кружок и рассказывала всякие истории и сказки, оказывается, она знала их великое множество, и ей было очень даже интересно вспоминать все это, удивляясь, сколько всего полезного сохранилось в ее голове. Весело ей было жить с Колей-Колюшкой, он, дитя ласковое, так хорошо смеялся своим детским беззаботным смехом, так прелестно лепетал первые русские прекрасные слова. Боже ж ты мой, она, Елизавета глупая, прожив столько лет, не знала, как они красивы, как звучны, переливчаты наши русские слова, и в каждом слове не один короткий смысл, а множество оттенков, как в разноцветной радуге после дождя.

Ночью Елизавета в тревоге просыпалась, ей чудилось, что Колечка плачет, что у него что-то болит, лежала, прислушиваясь, но все было тихо, Коленька мирно посапывал во сне, и она в умилении опять засыпала.

Так и жила Елизавета со счастливой мечтой, весь мир окружающий теперь стал для нее более прекрасным, а опустевшая деревня обросла новыми звуками обновленной жизни. Она посещала деда Федота, который, преодолевая нагрянувшую на него внутреннюю болезнь, торопился дописать историю Полянки, и узнавала от него много интересного о прошлом своей деревни. Оказывается, Полянка была очень древней, долго не принимала Христово крещение, хранила верность всесильным языческим богам. Дед Федот с каждым днем все более и более слабел, но продолжал жить благодаря заботам Елизаветы, она очень его жалела, боясь, что останется в деревне без его присутствия одна-одинешенька.

Наступила осенняя пора, разноцветные деревья обнажились, сбрасывая листья, птицы улетели в далекие иностранные края, туда, где потеплее, по утрам трава стояла, седая от старости после летней разгульной молодости, и вся природа все чаще и чаще плакала горючими дождями. В один из таких дождливых вечеров появился в деревне после многолетних скитаний Ванька-Каин, бывший комбайнер, а ныне бомж. Почему Ванька-Каин? Сейчас объясню. Впрочем, не знаю, не буду врать, знаю только, что такую кличку-прозвище он поимел с мальчишеской поры, а почему, не знаю, не помню, а врать не хочу. Ванька-Каин был когда-то очень знаменит, его личность в виде портрета-фотографии висела на доске почета не только в колхозе, но и в районном центре, в Слободе, у памятника товарищу Ленину, а сам он всегда сидел в президиуме на торжественных собраниях.

Объявился Ванька-Каин в деревне, чтобы переждать предстоящую холодную зиму в собственном дому, у своей пылающей свежим огнем печки: истосковался мужик по теплу в своих скитаниях. А скитался он потому, что искал место, где можно было бы с пользой приложить трудовые руки. Ванька-Каин, кроме комбайнерской славы, завоевал всенародную любовь наших деревенских жителей, особенно молодых парней и девушек, тем, что завлекательно играл на баяне всякие песни, различные танцы-шманцы. Много лет назад, покидая деревню в поисках работы, Ванька-Каин временно оставил в избе баян, надеясь быстро пережить лихолетье и снова вернуться к подлинной жизни, но подлинная жизнь никак не наступала. Он таскался по стране, находя временную работу, то дачи строил богатым людям, то прислуживал всяким торговцам на рынке, то в компании таких же бедолаг занимался изготовлением и розливом фальшивой водки в подпольном предприятии какого-то неизвестного гражданина неопределенной наружности и едва спасся бегством, когда туда нагрянула бдительная милиция. Кем только не работал за эти годы Ванька-Каин, и все это время в брошенной избе терпеливо дожидался его баян. И дождался. Первым делом, войдя в избу, Ванька-Каин обгладил от пыли инструмент и развернул меха.

Елизавета услышала музыкальное звучание, так волшебно разлившееся по вечернему воздуху, не поверила своим ушам и побежала искать, откуда льются такие забытые неожиданные мелодии, нашла, закричала от радости в связи с прибытием Ваньки-Каина в родное гнездо.

С этого дня Елизавета регулярно посещала Ваньку-Каина, оказывая ему всяческую заботу по хозяйству, а он в благодарность наслаждал ее слух музыкальными концертами и трогательными рассказами о скитаниях по русской земле. Она слушала его и осторожно думала свою затаенную мысль, которую стеснялась высказать, таилась до времени, набираясь решительности.

Наступила зима, снега повалили, дед Федот окончательно захирел и в декабрьскую новогоднюю ночь, когда все небо было усыпано яркими серебряными звездами, скончался. Умер дед Федот Рогатнев, не дожив до столетнего возраста три месяца и восемь дней, перестал существовать на этом свете, обездолил Полянку своим отсутствием, но, уходя к дорогим предкам, к прежним жителям деревни, населявшим в давние века этот край, он оставил в наследство Елизавете козу Рогнеду, а Ваньке-Каину наказал отвезти его писания в Москву, в Исторический музей, и передать их главному директору в собственные руки. Предчувствуя, что умирает, дед Федот лег в заготовленный еще много лет назад и хранившийся в избе, прикрытый белой простыней гроб. В этом гробу Ванька-Каин и Елизавета повезли его на санях в последний путь через деревню на кладбище. Ванька-Каин выдолбил в мерзлой земле могилку и оставил там деда Федота на постоянное пребывание.

А уж после новогодних дней время полетело стремительно к весне, пришла весна красна, снега таяли, деревья набирались от солнышка жизненными соками, а Елизавета так и не собралась, стесняясь, высказать Ваньке-Каину свое заветное желание-просьбу. А Ванька-Каин однажды утром забрал тетради деда Федота, попрощался с избой и баяном и отправился в путь-дорогу. Елизавета углядела его из окошка, побежала за ним, остановила, задыхаясь, и, преодолевая женскую стеснительность, наконец-то решилась высказать ему заветное желание-просьбу.

— Ваня, — сказала, — подожди, не уходи, пожалуйста, имею я к тебе большую просьбу, хотя и не знаю, как сказать, я очень стесняюсь…

— В чем твоя большая просьба, от которой ты так стесняешься? — спросил Ванька-Каин добрым голосом.

— Ваня, милый, ответь только самую откровенную правду… Скажешь?

— Скажу, Елизавета, — ответил Ванька-Каин добрым голосом.

— Скажи, Ваня… извини за вопрос… скажи, ой я очень волнуюсь… я очень неприятная женщина, не такая уж противная?

— Нет, — сказал Ванька-Каин, хорошо, по-доброму улыбнувшись, — ты очень приятная женщина, ты мне даже очень нравишься.

— Правда? — вскричала Елизавета и на мгновение голос потеряла от такого ласкового ответа, но, передохнув, выпалила свое заветное желание-просьбу, сама испугавшись этих слов, хотя давно их заготовила: — Я, Ванечка, ребеночка хочу… Коленьку… Не уходи, подожди, давай роднём ребеночка!

— Делов-то, — сказал Ванька-Каин, вернулся, пожил еще недельку-другую, дождался, когда Елизавета ощутила в своем теле, что ребеночек начал существовать, и собрался окончательно в свои странствия-скитания.

— Спасибо тебе, — сказала ему Елизавета на прощание, — ты меня осчастливил, разреши поцеловать тебя в последний раз.

— Целуй, — грустным голосом сказал Ванька-Каин.

Он ушел, теперь навсегда, Елизавета глядела ему вслед и плакала: боязно ей было оставаться жить одинокой в пустой деревне.

Ванька-Каин уехал в свою неприкаянность, бомжевать, искать трудовое успокоение рукам, а Лизка-Елизавета стала радостно ждать ребеночка, мальчика по имени Коленька-Колюшка. Жила в хороших, счастливых мечтаниях, но однажды вдруг ужаснулась: что будет, когда Коленька подрастет. А вдруг погонят его на какую-нибудь войну, в какую-нибудь Чечню, где он, не дай Бог, погибнет от ран, истекая кровью. Зачем тогда рожать детишек, чтобы они, едва оглянувшись по сторонам, ушли в вечное пространство, так и не прожив полноценную свою жизнь?

“Нет, нет, — сказала себе Елизавета, — так не должно быть”. Она выучит Коленьку, он станет самым главным военным, генералом над всеми войсками, отменит войны, помирит людей друг с другом, потому что все люди братья, а когда придет ее срок уходить из жизни, Коленька-генерал похоронит ее за красивой оградой, рядом с ее родителями, родственниками и родственницами, воздвигнет крест, сделает надпись, чтобы все знали и видели: “Здесь спит вечным сном моя мама Елизавета Анкундиновна, последняя жительница деревни Полянка”.

С этой мечтой и жила Елизавета. Ребеночек Коленька-Колюшка родился в 5 часов 30 минут утра в родильном отделении больницы номер один в Андрониковой Слободе, в положенный ему срок, весил 3 кг 500 граммов. Увидев его, Елизавета прослезилась и мысленно сказала: “Пусть долго живет и процветает Коленька и станет, как хочется его маме, самым главным генералом, отменит всякие войны и тоже родит ребеночка, чтобы обживать пустующую, одинокую Полянку”.

Елизавета верила, что так будет… Верила и верит, и слава Богу, что верит, пусть верит… А что делать, если не верить, как тогда жить?

Елизавета Худякова| Elizaveta Khudyakova

Родилась в городе Ефремов Тульской области. Болеет шизоаффективным расстройством, системной красной волчанкой и другими соматическими заболеваниями, которые не скрывает от окружения и публики. Из-за частых госпитализаций рисование для Лизы — единственный способ испытывать по-настоящему положительные эмоции и выражать всю палитру переживаемых чувств.

Лиза начала рисовать с 11 лет в графических компьютерных программах Photoshop, Illustrator и других. В 12 проявились явные симптомы болезни, и творчество на время пришлось оставить. Вдохновение вернулось через два года, когда ночью на кухне она неожиданно схватилась за карандаши, пока уставшая после работы мама спала, — и создала свой первый автопортрет. Так продолжалось несколько дней без остановки… В 2017 от лечения Лизе стало хуже, зато весна была полна графических работ. Художницу привлекал карандаш и красный цвет, но в дело шла и акварель, и разбавленная гуашь, и просроченный батик, который лежал в ящике со времён детского сада. Вскоре пришлось вновь лечь в психиатрическую больницу – рисовать не было никакой возможности, да и жизнь вдруг приобрела исключительно грязно-серые тона.

Только в конце 2019 она начала вновь плотно работать. Состояние постепенно стабилизировалось, и в мир вернулись краски: Лиза перешла с графитового карандаша на цветные, а вскоре и вовсе на масляную пастель, которая вдохновляет ее до сих пор и делает авторский почерк легко узнаваемым.

«Меня несколько раз отчисляли из художественной школы. Мои преподаватели никогда не понимали меня, как я размышляю, вижу натюрморты или позирующих для портретов людей. Не такие формы, не такие размеры, не такие цвета и оттенки, которые требовал учитель… Я не понимала, да и не понимаю до сих пор, почему они не хотели и не хотят (а может не умеют и боятся?) развивать в тех, кто приходит к ним становиться собой, вырабатывать свой собственный стиль и видение. Я всегда чувствовала себя там белой вороной, даже ученики не хотели контактировать со мной, потому что я отличалась от них. Не такая внешность, не того цвета волосы… Странные скульптуры, странные домашние работы… Боюсь, большая часть людей пока не готова принимать тех, кто отличается от них. Но после работы я наконец могу почувствовать себя спокойной, завершенной и излитой. Я чувствую себя здоровой».

В 2020 году Лиза переехала в Москву, где со временем вышла замуж, освоила несколько профессий, стала номинантом нескольких международных конкурсов и участником первой в своей жизни серьезной выставки…

English version:

Liza was born in Yefremov in the Tula region. She suffers from schizoaffective disorder, lupus, and other diseases and doesn’t hide it. Due to frequent hospitalizations, drawing became the only way for Lisa to experience positive emotions and express her feelings.

Liza started painting at the age of 11 in Photoshop, Illustrator, and graphics software. At 12, she had to abandon her creative endeavor for a while, since the first symptoms of the diseases appeared. One night two years later, an inspiration returned to her when she grabbed pencils in the kitchen and drew her first self-portrait, while her mother was sleeping after work. For several upcoming days, she kept on drawing at night.

In 2017, her health deteriorated because of the treatment, but spring brought many new graphic works. The artist used watercolors, diluted gouache, and even an expired batik, forgotten in a closet since kindergarten. However, a pencil and a red color attracted her the most. Soon Liza had to go to a psychiatric hospital again. There were no more opportunities to paint, and life suddenly took dirty gray shades. Only at the end of 2019, she started working passionately again. Her condition was stabilizing, and eventually, the vivid paints and colors returned to her life. At first, Liza switched from a graphite pencil to colored pencils, then to oil pastel, which inspires her and makes her style so distinct to this day.

«I was expelled from art school several times. My teachers never understood how I think or see still lifes and models posing for portraits. Shapes, sizes, colors, and shades were different from those that teachers demanded. I still don’t understand why they don’t want (or they’re just afraid because they don’t know how) to help students develop their style and vision since they come to them to become themselves. I always felt like a black sheep there. Even the students did not want to interact with me because I was different from them. Different appearance, different hair color… Weird sculptures, weird homework projects. I’m afraid most people are not ready to accept those who are different from them. But after work, I can finally feel that I expressed myself. I feel calm, complete, and healthy.

In 2020, Lisa enrolled at a college in Kaluga, became a nominee for several international competitions, and took part in her first exhibition.

Замок Балморал | Шотландия, расположение, история и факты

Развлечения и поп-культура
География и путешествия
Здоровье и медицина
Образ жизни и социальные вопросы
Литература
Философия и религия
Политика, право и правительство
Наука
Спорт и отдых
Технология
Изобразительное искусство
Всемирная история

Этот день в истории
Викторины
Подкасты
Словарь
Биографии
Резюме
Популярные вопросы
Обзор недели
Инфографика
Демистификация
Списки
#WTFact
Товарищи
Галереи изображений
Прожектор
Форум
Один хороший факт

Развлечения и поп-культура
География и путешествия
Здоровье и медицина
Образ жизни и социальные вопросы
Литература
Философия и религия
Политика, право и правительство
Наука
Спорт и отдых
Технология
Изобразительное искусство
Всемирная история

Britannica объясняет
В этих видеороликах Britannica объясняет различные темы и отвечает на часто задаваемые вопросы.
Britannica Classics
Посмотрите эти ретро-видео из архивов Encyclopedia Britannica.
#WTFact Видео
В #WTFact Britannica делится некоторыми из самых странных фактов, которые мы можем найти.
На этот раз в истории
В этих видеороликах узнайте, что произошло в этом месяце (или любом другом месяце!) в истории.
Demystified Videos
В Demystified у Britannica есть все ответы на ваши животрепещущие вопросы.

Студенческий портал
Britannica — это главный ресурс для учащихся по ключевым школьным предметам, таким как история, государственное управление, литература и т. д.
Портал COVID-19
Хотя этот глобальный кризис в области здравоохранения продолжает развиваться, может быть полезно обратиться к прошлым пандемиям, чтобы лучше понять, как реагировать сегодня.
100 женщин
Britannica празднует столетие Девятнадцатой поправки, выделяя суфражисток и политиков, творящих историю.
Britannica Beyond
Мы создали новое место, где вопросы находятся в центре обучения. Вперед, продолжать. Просить. Мы не будем возражать.
Спасение Земли
Британника представляет список дел Земли на 21 век. Узнайте об основных экологических проблемах, стоящих перед нашей планетой, и о том, что с ними можно сделать!
SpaceNext50
Britannica представляет SpaceNext50. От полёта на Луну до управления космосом — мы исследуем широкий спектр тем, которые подпитывают наше любопытство к космосу!

Содержание

Введение

Краткие факты

Связанный контент

Елизавета I | Биография, факты, мать и смерть

Елизавета I

Смотреть все медиа

Дата рождения:: 7 сентября 1533 г. Гринвич Англия

Умер:: 24 марта 1603 г. (69 лет) Англия

Дом / Династия:: Дом Тюдоров

Известные члены семьи:: отец Генрих VIII мать Анна Болейн

Роль в:: Битва при Кадисе

Просмотреть весь связанный контент →

Прочтите краткий обзор этой темы

Елизавета I , псевдонимы Королева-девственница и Добрая королева Бесс , (род. 7 сентября 1533, Гринвич, близ Лондона, Англия — умерла 24 марта 1603, Ричмонд, Суррей), королева Англии (1558 –1603) в период, который часто называют елизаветинским веком, когда Англия энергично утверждала себя как крупная европейская держава в политике, торговле и искусстве.

Хотя ее маленькому королевству угрожали серьезные внутренние разногласия, сочетание проницательности, мужества и величественной самодеятельности Елизаветы вдохновляло на ярые выражения лояльности и помогало объединить нацию против внешних врагов. Преклонение перед ней как при жизни, так и в последующие века не было спонтанным излиянием. Это был результат тщательно продуманной и блестяще проведенной кампании, в ходе которой королева превратилась в сверкающий символ судьбы нации. Эта политическая символика, обычная для монархий, была более существенной, чем обычно, поскольку королева ни в коем случае не была просто подставным лицом. Хотя она не обладала абсолютной властью, о которой мечтали правители эпохи Возрождения, она упорно отстаивала свою власть, чтобы принимать важные решения и определять центральную политику как государства, так и церкви. Вторую половину XVI века в Англии справедливо называют елизаветинским веком: редко коллективная жизнь целой эпохи получала столь отчетливо личный отпечаток.

Детство

Ранние годы Элизабет не были благоприятными. Она родилась в Гринвичском дворце в семье короля Тюдоров Генриха VIII и его второй жены Анны Болейн. Генрих бросил вызов папе и лишил Англию власти Римско-католической церкви, чтобы расторгнуть свой брак со своей первой женой Екатериной Арагонской, которая родила ему дочь Марию. Поскольку король горячо надеялся, что Анна Болейн родит наследника мужского пола, считавшегося залогом стабильной династической преемственности, рождение второй дочери стало горьким разочарованием, опасно ослабившим положение новой королевы. Еще до того, как Елизавете исполнилось три года, ее отец обезглавил ее мать по обвинению в супружеской неверности и измене. Более того, по наущению Генриха акт парламента объявил его брак с Анной Болейн недействительным с самого начала, что сделало их дочь Елизавету незаконнорожденной, как все это время утверждали католики. (Очевидно, короля не смутила логическая непоследовательность одновременного признания брака недействительным и обвинения жены в прелюбодеянии.) Эмоциональное воздействие этих событий на маленькую девочку, которая с младенчества воспитывалась в отдельном доме в Хэтфилде, было велико. Неизвестный; по-видимому, никто не думал, что это стоит записывать. Что было отмечено, так это ее не по годам развитая серьезность; в шесть лет, с восхищением заметили, в ней было столько серьезности, как если бы ей было 40.

Когда в 1537 году третья жена Генриха, Джейн Сеймур, родила сына Эдуарда, Елизавета еще больше ушла в относительное безвестность, но не осталась без внимания. Несмотря на свою способность к чудовищной жестокости, Генрих VIII относился ко всем своим детям с любовью, которую современники считали; Елизавета присутствовала на торжественных мероприятиях и была объявлена третьей в очереди на престол. Она проводила большую часть времени со своим сводным братом Эдуардом и, начиная с 10-летнего возраста, пользовалась любящим вниманием своей мачехи, Кэтрин Парр, шестой и последней жены короля. Под руководством ряда выдающихся наставников, наиболее известным из которых является кембриджский гуманист Роджер Ашам, Элизабет получила строгое образование, обычно предназначенное для наследников мужского пола, состоящее из курса изучения классических языков, истории, риторики и моральной философии. «В ее уме нет женской слабости, — писал Ашам с бессознательным сексизмом того времени, — ее настойчивость равна настойчивости мужчины, а ее память долго сохраняет то, что быстро улавливает». Помимо греческого и латыни, она свободно говорила по-французски и по-итальянски, достижениями, которыми она гордилась и которые в последующие годы сослужили ей хорошую службу в ведении дипломатии. Таким образом, погруженная в светские знания эпохи Возрождения, сообразительная и интеллектуально серьезная принцесса также изучала теологию, впитывая принципы английского протестантизма в период его становления. Ее связь с Реформацией чрезвычайно важна, поскольку она сформировала будущий курс нации, но, похоже, это не была личная страсть: наблюдатели отмечали увлечение молодой принцессы больше языками, чем религиозными догмами.

Викторина «Британника»

История: правда или вымысел?

Положение при Эдуарде VI и Марии

Со смертью отца в 1547 году и восшествием на престол ее немощного 10-летнего брата Эдуарда жизнь Елизаветы приняла опасный оборот. Ее опекун, вдовствующая королева Кэтрин Парр, почти сразу же вышла замуж за Томаса Сеймура, лорда-адмирала. Красивый, амбициозный и недовольный Сеймур начал плести интриги против своего могущественного старшего брата Эдварда Сеймура, защитника королевства во времена несовершеннолетия Эдуарда VI. В январе 1549 г., вскоре после смерти Кэтрин Парр, Томас Сеймур был арестован за государственную измену и обвинен в заговоре с целью жениться на Елизавете, чтобы править королевством. Неоднократные допросы Элизабет и ее слуг привели к обвинению, что даже при жизни его жены Сеймур несколько раз вел себя кокетливо и слишком фамильярно по отношению к молодой принцессе. На унизительных допросах и в опасности Елизавета была необычайно осмотрительна и уравновешена. Когда ей сказали, что Сеймура обезглавили, она не выдала никаких эмоций.

Потребность в осмотрительности, самообладании и политической проницательности стала еще выше после смерти протестанта Эдуарда в 1553 году и вступления на престол старшей сводной сестры Елизаветы Марии, религиозного фанатика, вознамерившегося вернуть Англию, при необходимости силой, в римско-католической веры. Эта попытка, наряду с ее непопулярным браком с ярым католиком, королем Испании Филиппом II, вызвала ожесточенное сопротивление протестантов. В напряженной атмосфере предательского мятежа и инквизиционных репрессий жизнь Елизаветы оказалась в серьезной опасности. Хотя, как того требовала ее сестра, внешне она подчинялась официальным католическим обрядам, она неизбежно становилась центром и очевидным бенефициаром заговоров с целью свержения правительства и восстановления протестантизма. Арестованная и отправленная в лондонский Тауэр после восстания сэра Томаса Уайатта в январе 1554 года, Элизабет чудом избежала участи своей матери. Два месяца спустя, после того, как обширный допрос и слежка не выявили убедительных доказательств измены с ее стороны, она была освобождена из Тауэра и на год помещена под стражу в Вудстоке. Трудность ее положения несколько облегчилась, хотя она никогда не была далека от подозрительной проверки. В течение несчастливых лет бездетного царствования Марии, с его сожжением протестантов и военными бедствиями, Елизавете приходилось постоянно заявлять о своей невиновности, подтверждать свою непоколебимую лояльность и провозглашать свое благочестивое отвращение к ересям. Это был устойчивый урок выживания посредством самодисциплины и тактичного манипулирования внешностью.

Оформите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Многие протестанты и католики в равной степени считали ее самопрезентацию обманчивой, но Елизавете удавалось держать свои внутренние убеждения при себе, и в религии, как и во многом другом, они оставались чем-то вроде тайны.