Одна из всех: Марина Цветаева

Иван Толстой: Сегодня – новая беседа о русской литературе с Борисом Парамоновым. Одна из всех: Марина Цветаева. Наши беседы, Борис Михайлович, при желании можно упрекнуть в мужском шовинизме, в «гендерном гэпе», как, я встречал, говорят нынче по-английски. За всё время наших с Вами передач героиней была одна только женщина, Ахматова, да и то не сама по себе, а в паре с ее антагонистом Маяковским.

Борис Парамонов: Сразу же два замечания, Иван Никитич. С одной стороны, не так и много в русской литературе женских имен, сопоставимых с несомненными классиками мужеского пола. Говорю именно о классиках, — современной литературы, где густо пошла женщина, не касаюсь. Но кто, скажем, Вам приходит в голову из заметных женщин русской литературы, поэзии?

Иван Толстой: Каролина Павлова. Которой, кстати, восхищалась наше сегодняшняя героиня Марина Цветаева. Мирра Лохвицкая, скажем.

Борис Парамонов: «Офиален и олилиен озер-замок Мирры Лохвицкой, Лиловеют разнотонами станы тонких поэтесс. Не доносится до озера шумы города, ни вздох людской, потому что груди женские тут не груди, а дюшес». Он же, то есть Северянин: «Я сам себе боюсь признаться, Что я живу в такой стране, Где четверть века центрит Надсон, А я и Мирра в стороне». Нет, в сторону, в сторону Мирру вместе с Игорем.

Иван Толстой: Можно вспомнить Евдокию Ростопчину или Анну Бунину. Но у нас сегодня Цветаева — одна стоящая всех литературных женщин.

Борис Парамонов: А тут мое второе замечание, Иван Никитич. Как-то не хочется зачислять Цветаеву в эту, так сказать, гендерную группу. Разве о ней можно сказать «поэтесса»? Нет — поэт и только поэт. В самом слове «поэтесса», в этом его суффиксе есть что-то жеманное, напрочь не идущее Цветаевой. Ибо главное свойство поэзии Цветаевой, Цветаевой-поэта — сила, мощь, от ее стихов исходящая. Она сама это хорошо сознавала — не только собственную силу, но вообще эту тему — женщина-поэт. Она сказала однажды: женского вопроса в поэзии нет, есть женские ответы. Давайте, впрочем, приведем полностью этот пассаж из статьи ее о Брюсове (одна из вершин цветаевской прозы):

Диктор: «Считаю, что есть в поэзии признаки деления более существенные, чем принадлежность к мужескому или женскому полу, и отродясь, брезгуя всем, носящим какое-либо клеймо женской (массовой) отдельности, как-то: женскими курсами, суффражизмом, феминизмом, армией спасения, всем пресловутым женским вопросом, за исключением военного его разрешения: сказочных царств Пенфезилеи — Брунгильды — Марьи Моревны — и не менее сказочного петроградского женского батальона (За школы кройки, впрочем, стою). Женского вопроса в творчестве нет: есть женские ответы, как-то: Сафо — Иоанна д Арк — Св. Тереза — Беттина Брентано. Есть восхитительные женские вопли (Lettres de M-lle de Lespinasse), есть женская мысль (Мария Башкирцева), есть женская кисть (Роза Бонёр), но всё это — уединенные, о женском вопросе и не подозревавшие, его этим неподозрением — уничтожавшие (уничтожившие)».

Борис Парамонов: Тут к слову можно вспомнить, что как раз с кройкой и шитьем у нее ничего не получалось, она писала об этом: как в математике: говорю да — и не понимаю.

Иван Толстой: А помните стишок: «Не очень много шили там, И не в шитье была там сила».

Борис Парамонов: Это Некрасов — о доме свиданий, маскировавшемся под модную мастерскую. Сила Цветаевой, сила ее стихов неоспорима. Это первое и главное свойство ее поэзии. И отсюда вот этот, мужской что ли, их, стихов ее характер.

Иван Толстой: Вы считаете, что можно так говорить о ее стихах в целом? Ведь она поэт, прошедший немалую эволюцию. В ее ранних стихах сколько угодно стилизаций, всякого рода кокетливой игры. То она ребенком притворяется, то какой-нибудь Кармен (расхожий образ, штамп), то бабушкой, а то — генералом Двенадцатого года. Вообще: можно ли говорить о единстве цветаевского творчества, о равности ее самой себе?

Борис Парамонов: Понятно, что всё развивается, и поэзия, и поэты, и человек — попросту взрослеющий. Не надо забывать, что первую книгу Цветаева выпустила в возрасте семнадцати лет. Какая ж там зрелость, какое мастерство. Да, склонность и способность к стихосложению несомненные. Но полно и всякого рода безответственных игр: «Ты дал мне детство — лучше сказки И дай мне смерть в семнадцать лет!» Дело не в том, что Цветаева, как положено всем и всему, развивалась, — а в том, что находятся люди, предпочитающие ее ранние стихи, а поздние, зрелые — отказывающиеся понимать. Я с великим недоумением прочитал однажды беседу двух поэтов о Цветаевой (имена помню, но называть не буду), и вот один поэт говорит: у Цветаевой был чудесный мальчишеский альт, но она его потеряла. Огрубел, значит, голос. Не мальчик, но вроде бы и не муж.

Иван Толстой: Так ведь у Цветаевой как раз есть стихотворение об этом сорвавшемся мальчишеском голосе. Не прочитать ли?

Борис Парамонов: С удовольствием! Это одно из моих любимых у нее стихотворений:

Нет, правды не оспаривай,

Меж кафедральных альп

То бьется о розариум

Неоперенный альт.

Девичий и мальчишеский:

На самом рубеже,

Единственный из тысячи —

И сорванный уже.

В самом истоке суженный:

Растворены вотще

Сто и одна жемчужина

В голосовом ручье.

Пой, пой — миры поклонятся!

Но регент: «Голос тот

Над кровною покойницей,

Над Музою поет!

Я в голосах мальчишеских

Знаток…» — и в прах и в кровь

Снопом лучей рассыпавшись

О гробовой покров.

Нет, сказок не насказывай:

Не радужная хрупь, —

Кантатой Метастазовой

Растерзанная грудь.

Клянусь дарами Божьими:

Своей душой живой! —

Что всех высот дороже мне

Твой срыв голосовой!

Иван Толстой: Так что же, это стихотворение как раз о срыве голоса, о некоем конце.

Борис Парамонов: Но это ведь и о судьбе — о мучительном росте, о жизни как утрате и мучении, и о новых обретениях. Можно и так понять: Муза, музыка — против поэта, против голоса. Не гармония с Музой, не письмо под диктовку, а мучительная борьба. Написано в феврале 1923 года, уже в эмиграции, это уже зрелая Цветаева — такая, какой до конца будет.

Что было мотором ее изменений? Да жизнь, конечно, в первую очередь. После Вечерних альбомов и Волшебных фонарей — мировая война и революция. Изменилось всё и все. Вот как пишет о молодой Цветаевой М.Л. Гаспаров:

Диктор: На переходе от двух первых книг к «Юношеским стихам» 1913- 1915 гг. установка на дневник и на поэтизацию быта не изменилась. Наоборот, она была прямо продекларирована в известном предисловии к сборнику «Из двух книг»: «Мои стихи — дневник, моя поэзия — поэзия собственных имен… Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох… Нет ничего неважного! Говорите о своей комнате: высока она или низка, и сколько в ней окон, и какие на ней занавески, и есть ли ковер, и какие на нем цветы — все это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души». Эту программу Цветаева реализует, как всегда, не боясь даже показаться смешной; вспомним в цикле «Подруга»:

Могу ли не вспоминать я

Тот запах White Rose и чая

И севрские фигурки

Над пышащим камельком. ..

Мы были: я — в пышном платье

Из чуть золотого фая,

Вы — в вязаной черной куртке

С крылатым воротником…

Не меняется установка на поэтизацию быта, но меняется сам поэтизируемый быт: прежний, детский быт был готово-поэтичен и заданно-уютен (хотя бы на долитературном уровне «Задушевного слова»), из него шло в поэзию все; новый, взрослый быт хрупок, окружен враждебной жизнью и грозящей смертью («улица мстит», по словам из письма 1917 г.), из него в поэзию идет только избранное: красивое, утонченное, воздушное. Так — в стихах 1913-1915 гг., с золотым фаем, генералами 1812 года, браслетами с бирюзой и т. д. Перед Цветаевой открывалась реальная опасность стать салонной поэтессой”.

Иван Толстой: Так писал о молодой Цветаевой Михаил Гаспаров.

Борис Парамонов: Конечно, нельзя сказать, что война и революция сделали Цветаеву, что чисто тематические сдвиги были причиной ее эволюции. Гаспаров потом говорит, как менялась сама ее поэтика, менялся стих. По-моему, новая Цетаева началась с двух скорей неудачных поэм — “Царь-девица” и “Молодец”. Это стилизованные русские сказки. Читать это очень трудно, немалых усилий требует, причем усилий, я бы сказал, невознаграждаемых. Эти вещи важны не читателю, а поэту: Цветаева резко меняла стих и словарь. Это тренировка поэта, насильственный самого себя (самой себя) слом. Ее перестали удовлетворять прежние стихи, скатывающиеся в салонность.

Иван Толстой: Та же “Подруга”.

Борис Парамонов: А с этой “Подругой” полный скандал. Имею в виду, конечно, не лесбийский сюжет, а то, как нынешние вроде бы читатели и даже вроде бы любители стихов — ведь сайты создают! — ничего в стихах не понимают, простейшего не разумеют. В моих цветаевских книгах нет этого цикла, и я заглянул в сеть. Куча сайтов — и на всех одна вопиющая ошибка: первая же строчка в стихотворении, цитированном Гаспаровым, грубо нарушена: вместо “вспоминать” — “вспомнить”. Надо: “Могу ли не вспоминать я?” И рифма к этой строчке — “платье”. Этим любительницы стихов не заметили даже, что тут пропадает рифма, не говоря о сбое метра.

Иван Толстой: Почему вы думаете, что это женщины, любительницы, а не любители?

Борис Парамонов: Мужчина не заинтересовались бы этим сюжетом, уверен. Но вот что удручает: как раз такая ранняя, “салонная” Цветаева обрела некоторую массовость, куча романсов написана на ее стихи этого периода, всякие там “Мне нравится, что вы больны не мной” и прочее в том же роде. И я очень скептически отношусь к другой нынешней моде — чтению Цветаевой со сцены. Вот Аллу Демидову всячески нахваливают за такую деятельность. Но ведь актеры совершенно не умеют читать стихи, они их стараются разыгрывать.

И вот тут я хочу позабавить слушателей и читателей одной старинной страницей. В 1921 году Б.М. Эйхенбаум издал исследование “Мелодика русского лирического стиха”, сопроводив его дополнением — небольшой статьей “О камерной декламации”. Всячески разъясняя и растолковывая, что поэтическая и бытовая, даже эмоционально окрашенная речь сильно разнствует, что законы произнесения стиха — совсем не те, что любой другой речи, Эйхенбаум приводил пример чтения стихов Блоком, которого он слышал в те годы: Блок читал глухо, интонационно однообразно, выделял в стихе его ритм, ритмические членения, а не речевые, не синтаксические. Поэты настоящие всегда так читают. Отсюда обывательское представление, что они не умеют читать стихи, в отличие от актеров — каковые не читают стихи, а именно их разыгрывают.

Иван Толстой: Евтушенко так читает — интонациями играет, жестами, чуть ли не всеми членами тела шевелит.

Борис Парамонов: Допускаю, что это кому-то нравится, Евтушенко вообще любимец публики, и он давно уже не поэт, а поп-звезда. И собственно он не стихи свои таким образом представляет, а самого себя — он имеет на это право, заслужил, что называется. Но, возвращаясь к нашей теме, вот что я хочу привести из той давней работы Эйхенбаума: в одном месте он показал, как не надо читать стихи, и привел в связи с этим репетиционный урок Сергея Волконского, бывшего в революционные годы преподавателям в странном тогдашнем заведении, так называемом Институте живого слова. Волконский (не тот ли, кстати, которому поклонялась Цветаева, посвятившая ему цикл “Ученик”?)

Иван Толстой: Определенно тот самый.

Борис Парамонов: Так вот, Волконский учил слушателей тому, что стихи нужно читать, произносить как прозу. Он доходил до абсурда: говорил, что в стихах есть два элемента — метрический размер и рифма, которые мешают речи, ибо затемняют ее смысл, логику высказывания. То есть в стихе самое вредное — сам стих. И вот какой наглядный урок Волконского привел Эйхенбаум в той статье. Волконский показывает, как надо читать стихотворение Пушкина, чтобы оно стало предельно понятно, не менее ясно, чем обычная речь: надо, мол, мысленно подставлять под стихи бытовую интонацию. И вот что у него получалось:

“Поэт, не дорожи любовию народной, (Катя, не играй моим перочинным ножиком). (Уверяю тебя) Восторженных похвал пройдет минутный шум. (Да то ли еще!) Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, но ты (не смущайся) останься (и) тверд, (и) спокоен и угрюм. Ты (ведь) царь: (так) живи один (вот тоже!). Дорогою свободной иди (не стесняйся), куда ведет тебя свободный ум (ну да), усовершенствуя плоды любимых дум (и конечно), не требуя (каких-то там) наград за подвиг благородный; Они (же) в самом тебе, ты сам (а не они) свой высший суд: всех строже оценить сумеешь ты свой труд. Ты им доволен ли, взыскательный художник? (Предположите ответ: “доволен”) Доволен? (ну) так пускай толпа его бранит, и (даже) плюет на алтарь, где твой огонь горит, и (если это ее тешит) в детской резвости колеблет твой треножник. (Пускай себе, нам-то с тобой что до этого?)”

И Эйхенбаум так подытоживает этот урок “живого” чтения:

Диктор: “Стихотворение “преодолено”. От него ничего не осталось, кроме “логических” ударений и “обыденных” интонаций. Декламатору остается пожимать плечами и изображать человека, которому “ровным счетом наплевать” на сплетни окружающих его обывателей”.

Борис Парамонов: Мораль тут такая, если вообще нужна какая-либо мораль: можно быть достойнейшим, культурнейшим человеком — каким и был князь Сергей Волконский, оставивший прекрасные четырехтомные мемуары, замечательную эссеистическую книгу «Быт и бытие», — и при этом ничего не понимать в стихах, начисто, наглухо быть лишенным поэтического слуха.

Я всё это говорю к тому, чтобы лишний раз выразить возмущение той профанацией цветаевских стихов, которой их подвергают многочисленные актрисы и актерки на десятках нынешних эстрад, которым, видите ли, потребовалась «реабилитированная» и канонизированная Цветаева.

Борис Парамонов: Кошмар! Полное нечувствие стиха. Начать с того, что она неправильно поставила ударение: сказала «могУщие», а не мОгущие, как требует метр. И конечно никакого выделения анжамбеманов — несовпадение метрического и семантического, перенос семантически значащего слова из одной строчки в начало другой. Это нечувствие настолько тотально, что она даже пропускает слова. Вот текст, вот как надо его читать:

Пел же над другом своим Давид,

Хоть пополам расколот!

Если б Орфей не сошел в Аид

Сам, а послал бы голос

Свой, только голос послал во тьму,

Сам у порога лишним

Встав — Эвридика бы по нему

Как по канату вышла.

Она пропустила слово «свой» в начале второй цитированной строфы. Вот что значит следование голому смыслу, чистой семантике — в точности по заветам князя Волконского.

Иван Толстой: Борис Михайлович, ваши филиппики по адресу актрис, дурно читающих Цветаеву, можно подкрепить словами высшего авторитета. У Пушкина есть такая заметка (цитирую): «Жалуются на равнодушие русских женщин к нашей поэзии, полагая тому причиною незнание отечественного языка: но какая дама не поймет стихов Жуковского, Вяземского или Баратынского? Дело в том, что женщины везде те же. Природа, одарив их тонким умом и чувствительностию самой раздражительною, едва ли не отказала им в чувстве изящного. Поэзия скользит по слуху их, не досягая души; они бесчувственны к ее гармонии; примечайте, как они поют модные романсы, как искажают стихи самые естественные, расстроивают меру, уничтожают рифму. Вслушайтесь в их литературные суждения, и вы удивитесь кривизне и даже грубости их понятия… Исключения редки».

Вот какой политически некорректный текст!

Как насчет исключений?

Борис Парамонов: Исключение, прежде всего, сама Цветаева, реализовавшая и в этом случае свой девиз: «Одна из всех, за всех, противу всех». Но она, конечно, сама бы пришла в ужас от чтения ее стихов нынешними любительницами изящного, как сказали бы в старину. При этом самое интересное, что сама Цветаева как раз в высшей мере неизящная, а наоборот, грубая, как футуристы, как молодой Пастернак (сам, кстати, футурист)

И еще одна пакость, пардон, другого слова не найду, и не хочу искать, говоря о чтении Цветаевой с эстрады: так называемая музыка. Цветаеву насобачились читать под музыку, делать из нее мелодекламацию. Полнейшее непонимание! Как раз Цветаева тем и характерна, что она, можно сказать полностью, покончила с так называемой музыкальностью, мелодичностью стиха. Никакого каданса, скорее барабанный бой ритмов. Если связывать с Цветаевой какую-либо музыку, так исключительно Стравинского, они конгениальны. «Весна Священная» — вот подлинная, настоящая, зрелая Цветаева.

Вы знаете, Иван Никитич, я постарался одолеть книгу Адорно «Философия современной музыки», и кое-что, к удивлению своему, понял — именно о Стравинском: он в музыке заменил временное последование пространственным соположением. Аналогия — кубизм, конечно: плоскость не прикидывается объемом. И вот так же Цветаева: она не столько сополагает слова, сколько выделяет их, особенно то или иное слово вот в этих самых анжамбеманах.

Помните, мы говорили об Ахматовой: какой новостью в русской поэзии стал ее спотыкающийся, угловатый, сбивающийся с дыхания стих. И как она потом ушла от этого к напевности, к мелодии, хотя бы торжественной, иератической. Тонкие знатоки формалисты с трудом скрывали, почти что и не скрывали неодобрения такой эволюции. Так вот, Цветаева идет в противоположном Ахматовой направлении: начинает со всякого рода мелодичностей и романсов, и постепенно — да скорее, впрочем, резко — меняет манеру и переходит к рубленому, скандированному стиху. Вот тогда и пошли в ход анжамбеманы, без которых Цветаева — не Цветаева. Интересно, что она иногда, и довольно часто, кончает стих именно таким анжамбеманом, дальше ничего не добавляя, он так и висит, символизируя не столько оконченность, как бесконечность — продолжение следует, пишите дальше, если можете. Как у Хлебникова, обрывавшего чтение словами «и так далее». Вот давайте «Наклон» прочитаем, очень в этом отношении характерное стихотворение.

Материнское — сквозь сон — ухо,

У меня к тебе наклон слуха,

Духа — к страждущему: жжет? да?

У меня к тебе наклон лба

Дозирающего вер — ховья.

У меня к тебе наклон крови

К сердцу, неба — к островам нег.

У меня к тебе наклон рек,

Век… беспамятства наклон светлый

К лютне, лестницы к садам, ветви

Ивовой к убеганью вех…

У меня к тебе наклон всех

Звезд к земле (родовая тяга

Звезд к звезде!) — тяготенье стяга

к лаврам выстраданных мо — гил.

У меня к тебе наклон крыл

Жил… К дуплу тяготенье совье,

Тяга темени к изголовью

Гроба — годы ведь уснуть тщусь!

У меня к тебе наклон уст

К роднику…

Иван Толстой: Борис Михайлович, вот в той статье Михаила Гаспарова, что Вы цитировали, говорится, что перемена в поэтике Цветаевой связана с ее театральным опытом, театральными опытами, лучше сказать. Известно, что она одно время была близка с актерами театра под руководством Вахтангова. Гаспаров говорит буквально следующее (я цитирую):

«Мы сказали, что для выработки этой поздней манеры Цветаевой большое значение имел опыт пьес и ролевой лирики. Теперь можно пояснить, чем именно: искусством рефрена. В том промежуточном периоде 1917-1920 гг. Цветаевой написано больше, чем когда-либо, песен в собственном смысле слова, и для пьес, и вне пьес (вплоть до самых знаменитых «…Мой милый, что тебе я сделала…» и «…во чреве / Не материнском, а морском»), и лирических стихотворений, ориентированных если не на песню, то на романс (они тоже выросли из «Юношеских стихов»: «Мне нравится, что вы больны не мной…» написано в 1915 г.). Песня у Цветаевой всегда с рефреном; а это значит: центральным образом или мыслью стихотворения является повторяющаяся формула рефрена, предшествующие рефренам строфы подводят к нему каждый раз с новой стороны и тем самым осмысляют и углубляют его все больше и больше. Получается топтание на одном месте, благодаря которому мысль идет не вперед, а вглубь, — то же, что и в поздних стихах с нанизыванием слов, уточняющих образ”.

Борис Парамонов: Это безусловно верно в том смысле, что рефренное построение делается основным у зрелой Цветаевой. Сам же М.Л. Гаспаров приводит великолепный пример из “Федры” — сложный рефрен, проходящий сквозь строфы. Он находит рефрены и в тех ее ранних стихах, которые сам же готов был считать салонными. Но в этом наблюдении, точнее в этой цитате обойден тот сюжет цветаевской поэтики, который связан как раз с резкой сменой ее ритмов. И думаю, что театр тут был ни при чем, — в этом самом театре как раз и требовалась декламация по заветам князя Волконского. Я говорил и повторяю: мотором цветаевской эволюции была работа над поэмами-сказками, как я уже говорил, неудобочитаемыми, но эволюционно очень значимыми. Цветаева начала понимать лад, склад, слог народной речи, как он сложился в высших образцах народного словотворчества — в пословицах и поговорках.

Помните, Иван Никитич, как Солженицын однажды, году в 65-м, напечатал в Литературной газете статью “Не обычай дегтем щи белить, на то сметана”. Там он ратовал за словесную память, звал прислушаться к утраченному строю древней, старой, традиционной речи. Приводил примеры пословиц именно со стороны их изысканного синтаксического строения: “Бедному жениться — ночь коротка”, или “Счастье мать, счастье мачеха, счастье бешеный волк”. Разве не слышится здесь Цветаева?

Знакомец! Отколева в наши страны?

Которого ветра клясть?

Знакомец! С тобою в любовь не стану:

Твоя вороная масть.

Покамест костру вороному — пыхать,

Красавице — искра в глаз!

Знакомец! Твоя дорогая прихоть,

А мой дорогой отказ.

Твоя дорогая прихоть, а мой дорогой отказ — это буквально народное речение, известная поговорка (когда-то; кому сейчас, прости господи, известная?). Но вы чувствуете, как она органически, без зазубрины, без шва ложится в речь Цветаевой? Цветаева в полном и чистейшем смысле слова — народна, она народный поэт. А то что поют с эстрады певички и декламируют актриски, — эстрада и есть, масскульт.

Иван Толстой: Но с этим ничего не поделаешь, не запретишь ведь каким-нибудь ведомственным распоряжением.

Борис Парамонов: Так соответствующим начальникам это поди и нравится — вот мол какие мы культурные, Цветаеву читаем и поем. Вы еще спляшите. Собственно, ее «сплясал» Стравинский, «Весна Священная», мы уже говорили об этом.

Иван Толстой: Но если помнить опять-таки о рефренности цветаевских стихов, так ведь не уйти от представления о музыкальности. Рефрен, попросту припев, — это же песенная особенность.

Борис Парамонов: Ну хорошо, давайте прочтем тот кусок из «Федры», который цитирует Гаспаров для демонстрации цветаевских рефренов:

Скажем или скроем?

В дреме или въяве?

Лежа, а не стоя,

Лежа, а не правя,

Всею поясницей

Вскачь и каждой жилкой —

Кто на колеснице

Отбыл, на носилках

Едет, старец аще. ..

Пьяный или сонный?

Только что — летящий,

Вот уже — несомый.

Молния! Двуколка!

Путь, лишь робким узок!

Бич, которым щелкал,

Спицы, оси, кузов —

Где? Проспал, возница,

Воз! В щепы, в опилки!

Кто на колеснице

Отбыл, на носилках

Едет, царства стержень

Свеж — в обитель нижню.

Только что несдержный,

Вот уже недвижный.

Так, как он вас холил —

Люди жен не нежут!

Кони, кони, кони,

Что же побережье

Целое — возницы

Вытерли затылком?

Кто на колеснице

Отбыл — на носилках

Едет — тыл ли льющий,

Вакхово точило?

Только что ведущий,

Вот уже — влачимый.

Борис Парамонов: Рефрен есть, и какой! Не на одной, не на двух строчках, а целыми строфами организованный. Но разве можно назвать это песней? Спеть, наконец? Если это музыка, то никак уж не романс, — это именно Стравинский.

Вот эта любовь, тяга, потребность к строгой постройке стиха, к усложненным формам их строя делают Цветаеву в поэзии самой настоящей формалисткой. Как она пишет стихи? Стихи у нее начинаются с однажды найденного слова, вокруг которого начинают создаваться смежные словосочетания, из которых рождается образ. Вот простой пример — стихотворение «В некой разлинованности нотной», из цикла «Провода». Речь идет о железной дороге. «В некой разлинованности нотной Нежась наподобие простынь…» Главное слово, образовавшее стихотворение — «простыня». А в конце: «Молодые девушки порою Льстятся на такое полотно». Самоубийство девушки на полотне железной дороги сродни крови, пролитой на самую обыкновенную простыню. Женская, девичья судьба такая кровавая — вот что получается в результате. Или, скажем, стихотворение из цикла «Сны»: «В мозгу ухаб пролежан, Три века до весны. В постель иду, как в ложу, Затем, чтоб видеть сны». Здесь игра на словах ложа — театральная и ложе, на котором спят. Возникает образ сна, сновидения как театра. Вот так пишутся стихи. Они возникают не столько от впечатлений окружающего мира — хотя, конечно, и такое бывает! — сколько из вслушивания в слово, в слова.

Иван Толстой: Есть масса свидетельств поэтов о том, что стихи появляются вначале как некий бессловесный шум, в котором образуется ритм, а потом начинают проступать слова.

Борис Парамонов: Есть и другие свидетельства: Пастернак, например, говорил, что стихи у него зарождаются от зрительного образа. Но у Цветаевой стихи шли именно от слова. А ритм появляется опять из слов, они задают размер стихотворения.

Те примеры, что я приводил, — простые. А вот возьмем более сложный — стихотворение «В седину — висок». Кстати, очередной выразительный пример ее рефренности. Но тут и другие наблюдения возникают.

В седину — висок,

В колею — солдат,

— Небо! — морем в тебя окрашиваюсь.

Как на каждый слог —

что на тайный взгляд

Оборачиваюсь,

Охарашиваюсь.

В перестрелку — скиф,

В перепляску — хлыст,

— Море! — небом в тебя отваживаюсь.

Что на каждый стих —

Как на тайный свист

Останавливаюсь,

Настораживаюсь.

В каждой строчке: стой!

В каждой точке — клад.

— Око! — светом в тебя расслаиваюсь.

Расхожусь. Тоской

На гитарный лад

Перестраиваюсь,

Перекраиваюсь.

Не в пуху — в пере

Лебедином — брак!

Браки розные есть, разные есть!

Как на знак тире —

Что на тайный знак,

Брови вздрагивают —

Заподазриваешь?

Не в чаю спитом

Славы — дух мой креп,

И казна моя — немалая есть!

Под твоим перстом

Что Господен хлеб,

Перемалываюсь,

Переламываюсь.

Борис Парамонов: Сначала появился ритм — краткий, рваный, мужской (мужские окончания слов). И вот эту грубую однотонность Цветаева преодолевает не женскими, даже не дактилическими, а гипердактилическими рифмами. А еще прием тот, что эти гипердактилические слова берутся не только в рифму с подобными, но подбираются группами, сходно звучащими: оборачиваюсь — охорашиваюсь. Останавливаюсь — настораживаюсь. Перестраиваюсь — перекраиваюсь. Перемалываюсь — переламываюсь. И еще одна тонкость. Известно, что глагольные рифмы современной поэзией не одобряются, но запрет можно обойти, наглядно, демонстративно нарушив его, как здесь у Цветаевой — всё стихотворение пустив на глагольную рифму. Перевести неумение в прием, как говорил Шкловский, Без всякого сомнения, Цветаева начала стихотворение с подбора этих слов, создала сначала раму — а в раму уже вставляла другие слова. Вот это и есть формализм в самом точном смысле слова. А что касается рефрена, то он доведен до максимума: каждая строфа — зеркальное повторение предыдущей, но при этом слова разные.

Иван Толстой: А не опровергают ли вас слова самой Цветаевой из ее статьи о Брюсове? Приведя его строчки «Быть может, всё в жизни есть средство Для ярко-певучих стихов, И ты с беспечального детства Ищи сочетания слов», — процитировав эти строки, она дальше пишет: «Слов вместо смыслов, рифм вместо чувств… Точно слова из слов, рифмы из рифм, стихи из стихов рождаются!» То есть в поэзии она утверждает не просто словотворчество, а и что-то иное. Что же: смысл, эмоцию?

Борис Парамонов: Сложное это дело — эмоциональность искусства. Начнем с бесспорного. Сочиняя стихи в состоянии так называемого вдохновения, поэт в высшей мере трезв, холоден, отнюдь не поглощен чувством, «чувствами». Помните определение вдохновения у Пушкина?

Иван Толстой: Конечно: «Вдохновение есть расположение души к живейшему приятию впечатлений, следственно и быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных. Вдохновение нужно в поэзии, как и в геометрии».

Борис Парамонов: Или известнейшее высказывание Томаса Элиота: стихи пишутся не для того, чтобы выразить эмоцию, а для того, чтобы избавиться от нее. Или Малларме: настоящее искусство леденит. Или Ницше: люди наивные полагают, что всякий восторженный человек неминуемо начинает петь — в точности то, что говорил Пушкин в приведенных словах.

Иван Толстой: То есть путают вдохновение с восторгом, как говорил Пушкин дальше.

Борис Парамонов: Именно так. Стихи, настоящие стихи — это что-то математическое, математически точное, какой же тут восторг, какой экстаз?

Иван Толстой: Ищи себе доверчивых подруг,

Не выправивших чудо на число.

Я знаю, что Венера дело рук,

Ремесленник, я знаю ремесло.

Борис Парамонов: Вот так — не чудо, не с неба упавшее, а рукодельное, рукотворное. Число, расчет — а расчет может быть только холодным. Другое дело, что в читателе вызвать эмоцию стихи могут. Но какого рода эмоцию? Эстетическую. Эстетическое впечатление способно эмоционально потрясти, даже вызвать слезы. Я, например, всегда плачу в финале «Восьми с половиной» Феллини. А ведь в этом финале нет ничего, скажем так, печального или трогательного. Я не слюни и не сопли распускаю, пригорюнившись, а восхожу на некую высоту вместе с художником. Впечатляет — до слез — мастерство, гениальное образное построение. Меня слеза прошибает в тот момент, когда персонажи фильма вскакивают на цирковой барьер и начинают кружиться. Это же скорее веселое действо, карнавал. Потрясает эмоционально именно искусство, мастерство художественное. Или вот эти стихи Цветаевой «В седину висок…» Читая их, плакать не плачу, но мороз продирает по коже. То есть уже в прямом смысле леденит! Вот эта строгая геометрия словесного построения действует. А геометрия, как известно, имеет дело с небом, несмотря на свое название. У Цветаевой это ход расчисленных светил, отнюдь не беззаконная комета. Это Бах, астрономия, космос. Притом, что слова самые земные: седина, колея, солдат, хлеб.

Иван Толстой: Ну хорошо, с эмоцией, положим, выяснили. А как быть со смыслом? Ведь Цветаева, опровергая слова Брюсова, явно утверждала сверхсловесный, то есть содержательный, как принято говорить, характер поэзии. Тогда что же такое стихи, поэзия в ее представлении? И что же такое поэт? Вот вы говорите, что стихи Цветаевой — это ход расчисленных светил, а не беззаконная комета; но ведь у нее есть слова прямо противоположные. Поэты — «лишние, добавочные», «не вписанные в окоем». То есть как раз беззаконные кометы!

Борис Парамонов: Это определяет поэтов по отношению к земному существованию, к быту, к повседневности. Поэт в быту — комета беззаконная, а не в космосе, не в божественном строе бытия. Именно так: поэт — не в быте, а в бытии. А божественный строй, лад, космос поэт как раз прозревает. Это, если угодно, традиционно-романтическое понимание поэта, поэзии, вообще искусства в философии романтизма. По Шеллингу: в художественном творчестве воспроизводится структура космоса, бытия, «природы». Или по Канту: гений — это разум, действующий как природа. А гений, по Канту же, возможен только в художественном творчестве, а не в научном, скажем, познании. Науке можно научить, а художеству не научишь, это природное, бытийно вкорененное. А если вспомнить Гете — «демоническое». У Гете демон не дух зла, а творческая одушевленность. Вообще термины добро и зло тут неприменимы, искусство, художество существует в иной системе координат. Об этом и Пушкин говорил: «поэзия выше нравственности или по крайней мере совсем иное дело». И тут есть соблазн, который Цветаева остро чувствовала. Она ведь сама была демонична, как и положено гению.

Иван Толстой: А Лев Толстой демоничен?

Борис Парамонов: Еще бы! Об этом лучше всех написал Шестов в книге о Толстом и Ницше. Потом уже и Томас Манн о том же писал. В Толстом сколько угодно так называемого ницшеанства. Простейший пример: он знает, что Соня хорошая, а Наташа плохая, но при этом любят Наташу, а не Соню, и сам Толстой ее любит. Прославленный морализм Толстого — это, как говорится в психоанализе, реактивное образование. Он сам с собой борется, сознав внеморальность художества.

Иван Толстой: Цветаева в эссе «Искусство при свете совести» именно об этом говорит: в бунте Толстого против искусства интересно и значимо как раз то, что он великий художник.

Борис Парамонов: Та же проблема и перед Цветаевой возникала — вот как раз в этом упомянутом вами эссе, которое я бы назвал трактатом. Эта попытка не то что обуздать демонов, но дать себе отчет в природе художественного творчества — и в какую-то связь как раз с этикой его поставить.

Диктор: «Когда я пишу своего Молодца — любовь упыря к девушке и девушки к упырю — я никакому Богу не служу: знаю, какому Богу служу (…) Нужно различать, какие силы в игре. Когда же мы, наконец, перестанем принимать силу за правду и чару за святость!»

Борис Парамонов: И у нее получилось что-то вроде того, что Томас Манн писал: нравственное оправдание искусства — в его мастерстве, требующем, по-другому и не скажешь, трудовых усилий. Это чисто протестантская установка, идущая у Цветаевой, безусловно, от ее матери; я не знаю о ее вероисповедании, но по типу она, мать Цветаевой, была образцовой протестанткой. Цветаева пишет:

Диктор: Быть человеком важнее, потому что нужнее. Врач и священник нужнее поэта, потому что они у смертного одра, а не мы. Врач и священник человечески важнее, все остальные общественно-важнее. (Важна ли сама общественность — другой вопрос, на него вправе буду ответить только с острова). За исключением дармоедов, во всех их разновидностях — все важнее нас.

Борис Парамонов: Но при этом, продолжает Цветаева, я никогда не откажусь от поэзии, ни на что другое свое место не променяю. Поэзия есть нечто, всё-таки поднятое над землей, пусть на сантиметр, но поднятое, то есть на этот же сантиметр, но приближенное к небу. И если небо важно, если оно важнее, то и поэт важнее и нужнее. Это понимание поэзии как религиозного служения. Очень высокий, максимально высокий критерий.

Конечно, этот трактат — «Искусство при свете совести» — собственное сочинение Цветаевой, в высшей степени органичное для нее. Но мне вспоминается другое сочинение, приведем важнейшую из него цитату:

Диктор: “Эта космическая основа искусства, его приобщенность ко вселенской тайне, делает художника выразителем первозданной сущности, которая и подсказывает, и нашептывает ему все то, что он повторяет в своих произведениях. Тайная грамота мира благодаря художнику становится явной. И поэтому, вследствие этого происхождения от самых недр бытия, все великие произведения искусства, кроме своего непосредственного смысла, имеют еще и другое, символическое значение. В своих глубинах недоступные даже для своих творцов, они хранят в себе этот естественный символизм, они развертывают бесконечные перспективы и в земную, и в небесную даль. Понять искусство в этой его многосторонности, истолковать хотя бы некоторые из его священных иероглифов, — вот что составляет одну из высоких задач критика”.

Борис Парамонов: Это Юлий Айхенвальд, из теоретического введения к его книге “Силуэты русских писателей”, некий эстетический манифест, в свое время, в начале 20-го века, наделавший много шума. След этого текста есть у Цветаевой в ее трактате. Больше скажу: она подписалась бы тут под каждым словом. Это у Айхенвальда, своего рода “веховца”, был полный и принципиальный разрыв с русской традицией, рассматривавшей литературу как ответ на общественно-исторические вопросы или даже, в более высоком понимании, как исследование человеческой души. Литература ориентирована не на мир и даже не на человека, а на космические тайны.

Иван Толстой: Мне вспомнилось, как в набоковской “Лолите” Гумберт Гумберт отвечает на приставание Шарлотты, донимающей его вопросом о религии: я верю в одухотворенность космоса.

Борис Парамонов: Очень уместное замечание, пафос никогда не лишне снизить иронией. Говорят, сейчас в Москве есть выражение “пафосный ресторан”.

Иван Толстой: Борис Михайлович, а как вы поясните перекличку Цветаевой с Кантом? Вы привели его формулу: гений — это разум, действующий как природа, а Цветаева в «Искусстве при свете совести» говорит: стихи, поэзия — это природа. Она читала Канта?

Борис Парамонов: Так она сама всё это поняла, став поэтом. Что и доказывает: поэзия, вообще искусство может быть средством гнозиса, познания. Причем познания, само собой, не научного, а некоего высшего: она дает то, что старые славянофилы и Владимир Соловьев называли цельным знанием: знанием, интуицией целостного бытия, вот этим самым его моделированием в поэтическом опусе, в художественном артефакте. Но, конечно, такие полеты в небесную высь не обходились без головокружения. “Мы Бога у богинь оспариваем И девственницу у богов”. Конечно, не обошлось без некоего, так сказать, смешения планов. Цветаева была необузданным человеком, и она в себе эту необузданность ценила. Помните эти вдохновенные слова в “Пушкине и Пугачеве”: нет поэзии без преступления, не преступил — не поэт.

Иван Толстой: И другие есть:

«Меня, например, судят за то, что я своего шестилетнего сына не отдаю в школу (…) не понимая, что не отдаю-то я его именно потому, что пишу стихи (…) А пишу-то такие стихи именно потому, что не отдаю.

Стихи хвалить, а за сына судить?

Эх вы, лизатели сливок!»

И вот эти слова с упоминанием сына и некоей демонстрацией вокруг не могут не напомнить ваше, Борис Михайлович, давнее уже сочинение — статью о Цветаевой под названием «Солдатка». Вы там написали, что Цветаеву связывали с малолетним сыном неподобающие отношения, что миф Цветаевой — Федра, инцест. Вы можете это сейчас повторить? Разъяснить? Или, как говорят нынче, ответить за базар?

Борис Парамонов: Я не раз вопросом задавался: а никому не приходило в голову, что, создав такую модель, я себя ставил на место цветаевского сына? Как вам известно, Иван Никитич, я сам стихи пишу и даже с некоторых пор печатаю. Более того: я любой текст, выходящий из-под моего пера, готов рассматривать как художественное построения, меня словосочетания интересуют больше, чем прямые смыслы, чем «информация». Так и та моя статья — особенно та статья — это были стихи. А информацию пусть ищут в других местах, ну хоть в книге Вероники Лосской, каковая информация там, говорят, есть.

Иван Толстой: Поставим вопрос по-другому, не столь заостренно на персоналиях. Просто: Цветаева и пол. Что тут можно и нужно сказать? Вот хотя бы об адресате цикла «Подруга» и о тогдашнем цветаевском скандале: едва родив ребенка — бросила и его, и мужа, ушла жить к любимой женщине.

Борис Парамонов: Это как в фильме Вуди Аллена, надпись на майке: «Моя жена ушла от меня к другой женщине». My wife left me for another woman. Мне знаете что, Иван Никитич, начинает казаться? Что Цветаева была в каком-то смысле равнодушна к полу, это была для нее некая замещающая метафора. Важным же, важнейшим — было отношение к человеку, тому или другому, мужчине или женщине. Чувства, вызываемые человеком. А пол — это было для нее чем-то вроде разменной монеты. Ну принято у вас так, значит принято. Так можно сказать: Цветаева была в высшей степени эротична, но отнюдь не сексуальна. Она людей любила целостно, тотально, всеми силами души. И так же тотально разочаровывалась. Эти ее циклы влюбленностей — разрывов не совпадали ни с какими сексуальными влечениями или охлаждениями. Вот посмотрите, что она пишет той же Парнок:

И еще скажу устало,

— Слушать не спеши! —

Что твоя душа мне встала

Поперек души.

И еще тебе скажу я:

— Все равно — канун! —

Этот рот до поцелуя

Твоего был юн.

Взгляд — до взгляда — смел и светел,

Сердце — лет пяти…

Счастлив, кто тебя не встретил

На своем пути.

Или еще:

Есть женщины. — Их волосы, как шлем,

Их веер пахнет гибельно и тонко.

Им тридцать лет. — Зачем тебе, зачем

Моя душа спартанского ребенка?

Вы ощущаете полную, что ли, пассивность Цветаевой в этом дуэте? Это не ей нужно было, а Софье, а она уступала. “Если так суждено меж людьми”.

Иван Толстой: У Блока “Разве так суждено меж людьми?”

Борис Парамонов: Ну да, у него с эмфазой негативной, а у Цветаевой, если угодно, с жалобой.

Или вот другой пример возьмем, куда более выразительный, да и более скандальный, если хотите. Это из знаменитой тройственной переписки Пастернак — Рильке — Цветаева Вот она пишет Рильке 2 августа 1926 года:

Диктор: Райнер, я хочу к тебе, ради себя, той новой, которая может возникнуть лишь с тобой, в тебе. И еще Райнер (…) не сердись, это ж я, я хочу спать с тобою — засыпать и спать. Чудное народное слово, как глубоко, как верно, как недвусмысленно, как точно то, что оно говорит. Просто — спать. И ничего больше. Нет, еще: зарыться головой в твое левое плечо, а руку — на твое правое — и ничего больше. Нет еще: даже в глубочайшем сне знать, что это ты. И еще: слушать, как звучит твое сердце. И — его целовать».

Борис Парамонов: Пусть бросит в меня камень всякий плохо подумавший. Здесь идет речь не о сексе. Это — письмо ребенка к взрослому, Рильке для нее — явно отцовская фигура. Спать в чьем-то присутствии — высшая степень доверия. Это опять же спартанский ребенок — тот, которого использовала София Парнок.

Иван Толстой: Сексуально эксплуатировала?

Борис Парамонов: Нет, в смысле Пастернака: «Он вашу сестру, как вакханку с амфор, поднимет с земли и использует». Сойдемся на этом: Парнок ее подняла — если не с земли, то в некое воображаемое небо.

Вот почему, Иван Никитич, мне совершенно не интересен разговор о Цветаевой в терминах сексуальных. Еще раз повторю: эрос для Цветаевой — не секс, а предельная энергия общения. Это ведь она сказала: оправдание всякого чувства в его, чувства, максимуме.

Иван Толстой: И «Повести о Сонечке» не хотите коснуться?

Борис Парамонов: Должен сказать, что я эту вещь активно не люблю. Опять же не по причине сексуальных двусмысленностей, а потому, что в этой вещи Цветаева выступает не в своей роли. Роль у нее одна и текст один: всегда и только монолог. А здесь она в группе, в кампании, в среде, одна из многих, а не единственная. И у Цветаевой тут появляется некий, что ли, сюсюк. Она вроде Стеньки Разина, связавшегося с бабами. Нас на бабу променял. А еще хуже баб — какие-то женственные мужчины, вроде этого З., которому она же говорит, «Юра, вас любят женщины: а вы хотите, чтоб вас уважали мужчины. Да еще какие-то юные поэты спят в обнимку, а она их матерински укрывает.

Не идет ей сентиментальничать, страшно не идет, — она грубая, и должна быть грубой, это ее поэтический и всякий иной эйдос. Тут ведь в этом братском под шинелью объятии какая-то, прости господи, поэзия возникает, какие-то пиитизмы, а Цветаева писала стихи, неотличимые от прозы.

Иван Толстой: Это как понять? После всего того, что вы говорили о ее стихах?

Борис Парамонов: Я хочу сказать, что ее проза столь же тотально, словесно-тотально организовано, как и ее стихи. Это вообще вернейший критерий суждения о поэте: посмотрите, как он пишет прозу. Самая плохая проза у Евтушенко и Бальмонта. Умозаключение отсюда к стихам не сложное. Зато какую прозу писал Мандельштам! И Пастернак — до «Доктора Живаго», разумеется.

Иван Толстой: Какую для себя прозу вы выделяете?

Борис Парамонов: Текст о Брюсове. Той же рукой написано, тем же поэтом, теми же средствами — словесно. Какие она построения извлекает из трех слов: вол, волк и воз! И над ними четвертое — воля.

Вот она приводит строчку Брюсова: «Вперед, мечта, мой верный вол!» — и начинает:

Диктор: «О, не случайно, не для рифмы этот клич, более похожий на вздох. Если Брюсов когда-нибудь был правдив — до дна, то именно в этом вздохе. Из сил, из жил, как вол — что это, труд поэта? Нет, мечта его! Вдохновение плюс воловий труд, вот поэт; воловий труд плюс воловий труд, вот Брюсов: вол, везущий воз. Этот вол не лишен величия (…)

Три слова являют нам Брюсов, воля, вол, волк. Триединство не только звуковое — смысловое: и воля — Рим, и вол — Рим, и волк — Рим. Трижды римлянином был Валерий Брюсов: волей и волом — в поэзии, волком («человек человеку волк») в жизни».

Иван Толстой: И всё-таки, Борис Михайлович, несмотря на все ваши попытки представить Цветаеву как как эстетку-формалистку, есть у ней, и глубоко вкорененные, родовые отличия русского поэта, русского писателя. Тот же морализм, идущий, странно сказать, из русской литературы. Я процитирую эссе Цветаевой «Мать и музыка»:

Диктор: “У кого из народов – такая любовная героиня: смелая – и достойная, влюбленная – и непреклонная, ясновидящая – и любящая (…)

Да, да, девушки, признавайтесь – первые, и потом слушайте отповеди, и потом выходите замуж за почетных раненых, и потом слушайте признания и не снисходите до них – и вы будете в тысячу раз счастливее нашей другой героини, той, у которой от исполнения всех желаний ничего другого не осталось, как лечь на рельсы”.

Борис Парамонов: Да, поначалу кажется, что это мораль, причем мораль, извлеченная из литературы, из русской литературы, столько прославленной своей высокой моралью. Но ведь какой урок извлечен? Отказа — от любви, от счастья. Будешь следовать любвям — ляжешь под колеса. Важнейший цветаевский урок — отказа, отчуждения, расставания и разрыва. Это ведь она говорила: я все вещи моей жизни пролюбила отказом, а не слиянием. Людей в ее жизни не было — был стол. “Да, был человек излюблен, И сей человек был стол”.

Марина Цветаева — «Попытка ревности» – аналитический портал ПОЛИТ.РУ

«Сильные тексты» — это «виртуальный филфак», цикл открытых семинаров, в которых происходит свободное обсуждение канонических стихотворений русской литературы. Нам интересно рассмотреть, как живут и воспринимаются знакомые многим со школьных времен стихотворения XIX и ХХ века сегодня, что делает эти тексты «сильными» и как меняется литературный канон.

Бессменные ведущие семинаров: Роман Лейбов, Олег Лекманов.

Участники: филологи Мария Боровикова, Ольга Ревзина и Ирина Шевеленко, поэтесса Елена Фанайлова, Елена Грачёва, а также юные читательницы Анастасия и Аня.

Лекманов: Здравствуйте, дорогие друзья. Спасибо вам большое за то, что вы пришли нас посмотреть и послушать. Сегодня — последний, шестой, эпизод второго сезона нашего открытого семинара. Этот сезон связан со стихотворениями женщин: от Анны Ахматовой, стихотворение которой мы разбирали на первом семинаре, до стихотворения Марины Цветаевой, которое мы будем разбирать сегодня. Как вы сами видите, стихотворения эти мы читали не в хронологическом порядке, то есть не в том порядке, в котором они писались: мы попытались выстроить некоторый сюжет, от первого знакомства, от первого любовного трепета в стихотворении Ахматовой (впрочем, мы так и не определились окончательно, первый ли это трепет и трепет ли вообще), до попытки ревности. Стихотворение Марины Цветаевой «Попытка ревности» мы сегодня будем обсуждать в следующем прекрасном составе: филологи Ольга Ревзина, Ирина Шевеленко и Мария Боровикова, поэт Елена Фанайлова, Елена Грачёва, а также молодежь — Ася Фельдберг и Аня Чебоксаринова из Нижнего Новгорода. Мы начинаем наш семинар с чтения текста. Елена, пожалуйста.

Фанайлова: Я попытаюсь удержаться от иронических красок в своей интерпретации этого произведения, но если они вам покажутся — вам не покажется.  

Как живется вам с другою, —
Проще ведь? — Удар весла! —
Линией береговою
Скоро ль память отошла
Обо мне, плавучем острове
(По небу — не по водам)!
Души, души! — быть вам сестрами,
Не любовницами — вам!
Как живется вам с простою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши (с оного сошед),
Как живется вам — хлопочется —
Ежится? Встается — как?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?
«Судорог да перебоев —
Хватит! Дом себе найму».
Как живется вам с любою —
Избранному моему!
Свойственнее и съедобнее —
Снедь? Приестся — не пеняй…
Как живется вам с подобием —
Вам, поправшему Синай!
Как живется вам с чужою,
Здешнею? Ребром — люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не охлестывает лба?
Как живется вам — здоровится —
Можется? Поется — как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?
Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк — крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой
Гипсовой? (Из глыбы высечен
Бог — и начисто разбит!)
Как живется вам с стотысячной —
Вам, познавшему Лилит!
Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живется вам с земною
Женщиною, без шестых
Чувств?. .
Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин —
Как живется, милый? Тяжче ли,
Так же ли, как мне с другим?

Лекманов: Спасибо большое. Я хотел начать свое короткое слово с такого признания: меня всегда смущало в романе Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита» место, где Мастер рассказывает Ивану Бездомному о том, как он любит Маргариту: «Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя, и что она жила с другим человеком, и я там тогда… с этой, как ее…

— С кем? — спросил Бездомный.

— С этой… ну… этой, ну… — ответил гость и защелкал пальцами.

— Вы были женаты?

— Ну да, вот же я и щелкаю… на этой… Вареньке, Манечке… нет, Вареньке… еще платье полосатое… музей… впрочем, я не помню».

И когда охватывает меня, как и многих читателей взрослых, обида за Манечку и Вареньку, и за мужа Маргарита Николаевны, я всегда вспоминаю, чтобы утешиться, стихотворение Марины Ивановны Цветаевой «Попытка ревности», где эта гордыня продиктована врожденным ощущением и совершенно захлестывает. Если говорить о крайностях — Елена Фанайлова сделала всё, чтобы это стихотворение прозвучало предельно без экспрессии. Но экспрессия там есть, и об этом выразительно писал Иосиф Бродский, который Цветаеву очень любил и который много всякого разного про нее написал: «Крайность дедуктивная, эмоциональная, лингвистическая. Это всего лишь место, где для нее стихотворение начинается. «Жизнь прожить — не поле перейти» или «Одиссей возвратился, пространством и временем полный» — у Цветаевой никогда бы концовками не оказались, стихотворение начиналось бы с этих строк». Действительно, Цветаева часто начинает там, где другие заканчивают. 

Я также хотел бы сказать буквально два слова о заглавии стихотворения. Это, конечно, заглавие-загадка, потому что любой читатель, который внимательно читает этот текст, задумывается: почему речь идет не о ревности, а о попытке ревности? Как кажется, Цветаева рассчитывает, что читатель может дать ответ на этот вопрос — почему это попытка ревности — три ответа. Первый ответ: пока стихотворение еще не прочитано, пока он к нему не приступил — собственно говоря, он может подумать, что ревность — это чувство недостойное. Цветаева — очень большой поэт и очень большой человек, и она себе такого просто не позволит, поэтому попытка ревности заведомо обречена на неудачу. Дальше читатель начинает со стихотворением знакомиться, и в какой-то момент он неизбежно отвечает на этот вопрос совершенно по-другому: адресат этого стихотворения просто недостоин ревности, как недостойно его и новая она — «Ева» вместо «Лилит», — и, соответственно, попытка ревности не удается не потому, что ревность — это недостойное чувство, а потому что герой ревности недостоин. И когда мы доходим до финала стихотворения, оно, как почти всякое гениальное стихотворение, заставляет снова вернуться к началу, потому что поэт больше всего хочет, чтобы мы читать стихотворение несколько раз подряд. В финале мы понимаем, что отгадка может быть совершенно другой в этой загадке: героиня, может быть, сама не имеет права ревновать. Все упреки стираются, как с доски мокрой тряпкой, и мы заново читаем это стихотворение.

Лейбов: Я бы хотел немножко продолжить, немножко опровергнуть и немножко поговорить о чем-то другом. И я уверен, что замечательные коллеги, которые будут выступать после меня, несомненно остановятся на истории текста, на биографическом контексте, на связях стихотворения с другими произведениями Цветаевой (шире — с цветаевской моделью мира). Мне же хочется поговорить о связях, которые соединяют «Попытку ревности» со стихотворениями других авторов. Это очень точечный разговор, но в нем будет некоторый сюжет.

Первое, о чем хотелось бы упомянуть, это ретроспективный сюжет. Заглавие этого текста, по-моему, указывает на некоторую метаописательность, рефлексивность речи. Это, собственно, не сама по себе ревность, а опыт о ревности, опыт переживания, описания ревности. Начиная с римских элегиков —колонизаторов темы, главным среди которых, кажется, является Катулл, ревность — вполне законный мотив в мире любовной лирики. В русскую литературу нового времени он входит уже в «Езде в остров любви» Тредиаковского в 1730 году. Не могу себе отказать в удовольствии процитировать это стихотворение (кто бы его перевел на современный русский — было бы просто замечательно). Оно силлабическое, поэтому его довольно трудно услышать, там длинные строчки — тринадцатисложные по краям строфы и одиннадцатисложные в середине:

Там сей любовник, могл ей который угодить,
Счастию небо чиня всё зависно,
В жаре любовном целовал ю присно;
А неверна ему всё попускала чинить!

Вся кипящая похоть в лице его зрилась;
Как угль горящий всё оно краснело.
Руки ей давил, щупал и всё тело.
А неверна о всем том весьма веселилась!

Я хотел там убиться, известно вам буди:
Вся она была тогда в его воли,
Чинил как хотел он с ней се ли, то ли;
А неверна, как и мне, открыла все груди!

Такого рода общие места, топосы, не предполагают обязательных перекличек с текстами предшественников, у цветаевской «Попытки» замечательно, по-моему, как раз то, что стихотворение, вопреки нашим ожиданиям, включает именно такую, очень отчетливую, перекличку с текстом-предшественником. Цветаева помещает сигнал соотнесения попытки ревности в финал, помещает сигнал переклички со сверхканоническим пушкинским посланием 1829 года («Я вас любил так искренно, так нежно, / Как дай вам Бог любимой быть другим…»). Мы бы, может быть, даже и не заметили этого хода, если бы не совпадения последних слов.

Еще замечательнее два других обстоятельства. Перекличка: во-первых, вводится в самом финале текста, о чем я сказал и о чем Олег говорил, — такая вечная цветаевская рекурсивность, она всё время заставляет нас не просто перечитывать текст, а особенно в длинных композициях, с эллипсисами и переносами, она всё время заставляет по ходу чтения текста перечитывать текст. Но здесь это, конечно, работает еще и как очень сильный сигнал: мы действительно ничего такого не ожидали. Вообще-то, это настолько фактурно по разным параметрам не похоже на Пушкина, что мы ничего такого не ждем, но тем не менее этот сигнал есть. И, конечно, это сигнал некоторой полемики. Это не полемика с Пушкиным, это полемика жанровая и довольно важная для Цветаевой.  

И второй сюжет, который я лишь намечу, перспективен, он касается поэта, лирический мир которого строится вокруг мотивов измены, разлуки и заочного разговора с возлюбленной, — это магистральный сюжет Бродского. Кстати, в шестом из двадцати «Сонетов к Марии Стюарт» Бродский тоже играет с тем же пушкинским текстом: 

Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими — но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит — по Пармениду — дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться — «бюст» зачеркиваю — уст!

Речь идет о ряде текстов Бродского, которые включают в себя, подчас как и наше стихотворение, соединение любовной элегии с саркастической инвективностью, порой довольно ярко окрашенной, когда речь идет о характеристиках героини или нового избранника.

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.

Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем между тобой и мною.

Я говорил о любовном сюжете, но и у Цветаевой, и у Бродского мы имеем дело, как я уже упоминал, не собственно с любовной лирикой. Не нужно обижаться за несуществующую, за виртуальную другую. Это рефлексия, уводящая нас от пушкинской светлой печали прощания, от жанра психологической элегии к совершенно другим жанрам. 

Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь — человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.

Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.

Цветаевская бессмертная пошлость (кстати, я не знаю, отмечена ли тут точная цитата из Тютчева), как финал стихотворения Бродского, предполагают такое возвышение над понятой в строгом смысле любовной темой: это не о любви, а о героическом противостоянии мира подлинного и мира мнимости, как у Цветаевой, или о безнадежном противостоянии индивидуальной памяти безжалостному времени у Бродского.

В заключение скажу, что эта инвективная элегическая интонация, с моей точки зрения, освобождается от любовной темы и становится доминантой, главенствующей в стихотворении, которое до сих пор не включается в собрание сочинений Бродского и до сих пор вызывает очень сильные эмоции у аудитории. Стихотворение 1992 года на совсем другую тему — «На независимость Украины». Мне представляется, что чтение этого текста в перспективе страстной метафизической, элегической цветаевской инвективы гораздо продуктивнее, чем вписывание его в имперскую традицию и идеологию или связывание с еврейской украинофобией, которым часто предаются интерпретаторы этого текста Бродского. Мне сейчас больше случилось говорить о Бродском, чем Цветаевой, но после чтения Бродского довольно трудно говорить о них раздельно.

Фанайлова: Так и есть. Роман Григорьевич, браво! Тут я как поэт и как бывший доктор, склонный к психоаналитическим проекциям, могу вам сказать, что это абсолютно так, безусловно, это саркастическое стихотворение, сарказм и карикатура. И это абсолютно переворачивает жанр. И большое спасибо за эту проекцию ее темперамента на практики Бродского — это абсолютно так. Она для него важный автор, которому наследует. 

Лекманов: Я хотел еще сказать, к тому что говорил Роман, что здесь, кажется, все-таки это, конечно, не столь важный структурный подтекст, но еще одна цитата из Пушкина в строках «Как живется вам с простою / Женщиною? Без божеств?». Здесь трудно не увидеть отсылки к «Я помню чудное мгновенье» — «Без божества, без вдохновенья, / Без слез, без жизни, без любви». Интересно было бы сопоставить эти два очень разных стихотворения с очень разным отношением к возлюбленной. 

Боровикова: «Попытка ревности» — один из самых известных текстов Цветаевой, безусловно, сильный текст. Упомяну, что на эти слова Микаэлом Таривердиевым был написан романс. Вряд ли он послужил как-то его популярности, но тем не менее сам факт написания этого романсного цикла из двух стихотворений показателен и говорит о статусе этого текста — стихотворения с безусловно счастливой читательской судьбой и с особым статусом, который, как мне кажется, закрепился за ним с самого начала. Я попытаюсь об этом рассказать. 

Впервые это стихотворение было опубликовано в конце 1925 года в газете «Последние новости», а впоследствии вошло в сборник «После России» 1928 года, на который вышло несколько рецензий. Большинство рецензентов так или иначе упоминали стихотворение «Попытка ревности», но, как мне кажется, особую роль в становлении статуса этого текста сыграла рецензия Адамовича. Адамович, как хорошо известно, не любил и не понимал стихи Цветаевой, и рецензия вполне разгромная. Однако есть одно «но»: по мнению Адамовича, высказанному в этой рецензии, есть в стихах Цветаевой в «После России» нечто, за что ей простятся все ее прегрешения против хорошего вкуса, своего рода луковка, схватившись за которую, можно сборник вытянуть и пропустить в литературный рай. Обозначая эту особенность стихов Цветаевой, Адамович цитирует одно единственное стихотворение — «Попытку ревности». Это вообще единственный текст, который он развернуто цитирует в рецензии. Причем этому четверостишию предпослана удивительная подводка, которая еще дополнительно повышает статус этого текста. Он сравнивается с безусловно прекрасным произведением композитора с заслуженной репутацией. Процитирую фрагмент рецензии. Начинается она с того, что некто спрашивает Адамовича, как ему понравился новый сборник стихов Цветаевой. По интонации Адамович понимает, что, видимо, говорящему он не очень нравится, и борется с желанием согласиться, потому что ему тоже не очень. И что-то мешает ему это сделать: «Не отвечая, я перелистал протянутую мне книгу и наудачу прочел вслух одно стихотворение. Рассказывают, что Лист, когда при нем бранили Вагнера, садился к роялю и молча принимался наигрывать «Тристан». Я это вспомнил. Мне повезло — стихотворение оказалось “Попыткой ревности”». 

Лекманов: У Марии завис звук, поэтому мы попросим сейчас выступить Ирину Шевеленко, а когда Мария вернется к нам, то продолжит свой монолог.

Шевеленко: Спасибо большое, Олег. Я постараюсь не продолжать то, о чем начала говорить Мария. Поговорить немножко о другом: не о реакции современников на стихотворение, а немножко о его контексте в творчестве Цветаевой и, может быть, сделать пару замечаний о самом тексте. Это стихотворение датировано 19 ноября 1924 года, и оно входит в большой ряд текстов, так или иначе связанных с некоторым важным биографическим сюжетом в жизни Цветаевой. И этот биографический сюжет разворачивался примерно за год до этого стихотворения. С августа по декабрь 1923 года — время бурного и очень важного романа с Константином Родзевичем, о котором я сейчас не буду говорить, потому что другие участники хотели побольше о нем поговорить. Этот роман породил в творчестве Цветаевой сначала довольно большую волну лирических текстов, потом — создание двух очень важных больших текстов — «Поэма Горы» в начале 1924 года, потом «Поэма конца». Одновременно у Цветаевой продолжают развиваться эпистолярные отношения с Борисом Пастернаком. Это важно, потому что несколько лирических стихотворений лета 1924 года уже ближе к «Попытке ревности» — известный цикл «Двое», обращенный к Пастернаку. С этого цикла в 1924 году начинается снова небольшой поток лирических стихотворений. То есть вся первая половина 1924 года — «Поэма Горы», «Поэма конца» и начало работы над пьесой «Ариадна», которая завершается к концу года.

Во всем этом «корпусе» прорабатывается один для Цветаевой в это время биографически важный сюжет — тема разделенности и расставания и того, что за разделенностью и расставанием стоит, как их интерпретировать. Я оставлю в стороне «Поэму горы» и «Поэму конца» — это отдельная большая история была бы — и посмотрю на тексты, которые чуть-чуть ближе ко времени создания «Попытки ревности». Это, с одной стороны, пьеса «Ариадна», которая первоначально называется «Тесей» и в центре которой мифологический сюжет, чем обусловлено расставание Ариадны и Тесея — это решение Тесея уступить свою возлюбленную божеству, Вакху, потому что божество убеждает его в том, что то бессмертие, которое даст Ариадне Вакх, выше, чем та земная любовь которую даст Ариадне Тесей. Конечно, это связано с ее размышлениями о себе и о расставании, и о расстояниях одновременно. Потому что есть один важный сюжет, который параллельно со всеми этими жизненными романами идет, этот сюжет связан с Пастернаком. И не случайно в это же время, когда она работает над «Ариадной», лирические стихи, которые она пишет к Пастернаку, трактуют смысл разъединенности, расставания. Это еще не «Рас-стояние: версты, мили», оно будет написано чуть позже.

То, чем «Попытка ревности» резко рвет с этими другими сюжетами — с сюжетом «Ариадны» и даже с лирическими стихотворениями, обращенными к Пастернаку. Хотя какие-то осколки мифологии тут есть, но это одновременно и снятие этих мифологических планов, потому что мрамор, кора, гипс, труха — с одной стороны, можно сказать, что они связываются с изображением божеств, но в каком-то смысле это просто оригинал и копия из мрамора. Но мне кажется, и это очень важно, что в этом стихотворении Цветаева самой себе и своим мифологическим увлечениям и мифологическим конструкциям противопоставляет некоторую прямую речь уязвленности этим расставанием, которое, на самом деле, было ею самой срежиссированно и вовсе не было тем, как тут цитируется герой: «Судорог да перебоев — / Хватит! Дом себе найму», что нас отсылает, если мы помним «Поэму конца», к этому сюжету, разговору, предшествующему разрыву героев, про дом, которого желает герой, и дом, который не может предложить ему его возлюбленная.

Возвращаясь к «Попытке ревности»: Цветаева всю свою энергию, мне кажется, направляет именно на то, чтобы разбить все мифологические интерпретации, в которых у расставания есть высокий смысл, и вернуть себя и сделать попытку совершенно другого текста, практически не ставит фильтров на своей речи о боли, которую невозможно выразить, не нарушив законов вкуса. Тут есть что-то от этого. Я не хочу говорить о том, что в этом стихотворении кажется мне нарушением вкуса: это очень странное занятие, особенно про поэта, создавшего эти стихи почти сто лет назад. Но я очень люблю начало этого стихотворения и очень люблю его конец. В середине, с моей точки зрения, есть какие-то дисбалансы, но и для современников, и для нас они являются часто неизбежным атрибутом цветаевской поэтической речи.

В конце я хотела сказать о том, что открыла для себя, только готовясь к этой своей реплике. В «Сводных тетрадях» Цветаевой (тетради, представляющие собой выписки из ее тетрадей, которые она делала в начале 1930-х годов, имея в виду, что черновые тетради, может быть, не сохранятся, а важное надо из них вынести) на странице 322 мы как раз доходим до этого хронологического времени, и там идет перечень всех стихов — иногда отрывки, черновики, иногда какие-то даже не законченные стихи. И единственное стихотворение, которое в этом перечне пропущено, — «Попытка ревности», его просто нет. Есть то, что до, есть то, что после. Кстати, забыла об этом сказать: как раз три других стихотворения ноября 1924 года — это, вообще-то, стихотворения о беременности и ожидании ребенка. Потому что в это время она ждет ребенка, и «Попытка ревности» нарушает этот идиллический сюжет. Я проверила по каталогу РГАЛИ, где есть опись той самой черновой тетради, из которой она переписывает в 1933 году сводную тетрадь: там «Попытка ревности» есть. Мне кажется, это неслучайно, она редко что-то случайно пропускает в своих выписках. Мне кажется, в этом есть что-то намеренное, что для нее самой в звучании этого стихотворения были некоторые проблемы. Но, может быть, коллеги со мной не согласятся. 

Лекманов: Буквально два слова про мифологию. Интересно, как в этом стихотворении Цветаева начинает ее использовать: возникает просто какофония в середине стихотворения, когда сначала возникает Синай, Моисей и тут же — Ева (ребро), потом Зевс, потом Цветаева снова возвращается к Лилит и Еве. Это, я бы сказал, такая поэтика лихорадочного монолога. 

Фанайлова: Когда Ира сейчас говорила про весь этот мраморно-гипсовый набор, я тут же вспомнила, что Марина была дочкой Ивана Цветаева, и, вполне возможно, в его голове в этот момент все эти образы Пушкинского музея прокручивались.

Лекманов:  Маша, мы перестали тебя слышать, когда ты рассказывала историю про Адамовича. 

Боровикова: Вы слышали начало отзыва. Чтобы не повторяться, я хотела поговорить о критике читательского восприятия больше, чем о самом тексте. И, как мне кажется, это очень важная рецензия Адамовича, в которой единственное стихотворение в большом сборнике «После России» выделяется — это как раз «Попытка ревности», он называет его «прелестной и своеобразной вещью», и благодаря ему он готов простить все огрехи остальным стихам. Дальше Адамович переходит в этой рецензии к перечислению этих огрехов, и их действительно, в его интерпретации, немало. Но перед тем как перейти к этой основной части, он все-таки останавливается на том, почему же ему нравится этот текст и, видимо, ряд каких-то других неназванных текстов. Это, собственно, эротизм. Эротизм расширительно понимается, сейчас я зачитаю продолжение цитаты: «Стихи Цветаевой эротичны в высшем смысле этого слова, они излучают любовь и любовью пронизаны. Они рвутся к миру и пытают, не знаю, как сказать яснее».

Это место рецензии несколько удивляет: у цитаты есть довольно важное и неожиданное продолжение, но его я приведу чуть позже. Собственно, по этому фрагменту уже видно, что стихотворению придается исключительный статус едва ли не программного текста, если под программой Цветаевой понимать экстатическую поэзию чувств. Для широкой аудитории в Советском Союзе читательская история этого текста тоже начинается с подобного импульса. Речь идет о статье Павла Антокольского, опубликованной в 1966 году в «Новом мире» (собрание стихотворений вышло в 1961). Правда, об эротике там речи не идет, но речь идет о колдовской силе любви: «О чем бы ни писала, ни говорила Марина Цветаева, где-то рядом с темой первого плана подразумевается, затаенно дышит, а то и заглушает всё остальное любовная радость или любовная тоска. Когда же она впрямую говорит о своей любви, когда сама любовь диктует ей открыто, голос Марины приобретает заклинающую и, незачем бояться слова, колдовскую силу. Выбрать пример такой силы — невозможное дело».

Тем не менее Антокольский все-таки останавливается на четырех четверостишиях из разных стихотворений, последнее из которых — цитата из той же «Попытки ревности». Таким образом, и здесь этот текст предстает как тот, который диктует сама любовь.

Стихотворение, как уже было сказано, написано в 1924 году и так или иначе связано с именем Константина Родзевича, хотя относительно адресата ведется дискуссия. Но поскольку текст очевидно собирает в себе одни из ключевых мотивов «Поэмы Горы» и «Поэмы конца», то волей-неволей втягивается в этот родзевичевский сюжет. Подробно на этом останавливаться я не буду, лишь отмечу, что после публикации писем к Родзевичу этот статус текста, выплескивающего истинные, неподдельные эмоции, укрепляется еще больше. Достаточно сказать, что такой широко используемый ресурс, как Википедия, свою публикацию этого текста снабдил ссылкой на выборку интимных писем Цветаевой к Родзевичу, и ссылка носит прямолинейное, безапелляционное название «К истории создания». После цитат из писем идет какой-то пояснительный текст.

Если посмотреть, в каком виде этот текст присутствует в читательских дневниках в интернете, то видно, что очень часто он будет соседствовать с публикацией этих писем. Я не стала подсчитывать, но видно, что это очень распространенный ход, который еще раз должен убедить нас в искренности чувств, переданных в этом стихотворении.

Однако этот ход — не единственно возможный взгляд на эти стихи. Совершенно противоположную точку зрения предлагает критик и современник Цветаевой, адресат ее писем Александр Бахрах. Переписка с Бахрахом непосредственно предшествовала родзевичевскому сюжету — это тот же 1923 год, только несколько раньше. Цветаева посвятила ему цикл «Час души», написанный в том же году. У него есть большая статья «Звуковой ливень», написанная после смерти Цветаевой, в 1946 году. В ней Бахрах пишет о Цветаевой и об этом стихотворении следующее: «С жизнию литературной она никогда до конца не сливалась. Зато литература настолько проникла в ее жизнь, что даже в таких патетических, казалось бы, кровью сердца написанных стихах, как «Попытка ревности», не какое-то конкретное чувство вдохновляло ее на эти вызывающие строки, а, напротив, вредность (если таковая имела место) питалась и росла от поэтической удачи».

Конечно, Бахрах ставит под сомнение не саму способность Цветаевой испытывать чувства, но релевантность эмоционального фона для ее творчества, видя за ним исключительно жесткую литературную конструкцию. Не буду сейчас вдаваться в вопрос о том, что могло повлиять на категоричность мнения Бахраха, но, в любом случае, трудно не согласиться с тем, что цветаевский сюжет подпитывается всё же не только ее эмоциональным опытом: ревность — это одна из топовых тем начала 1920-х годов. Подсчетами точными я не занималась, но беглый просмотр корпуса по запросу «ревность» подтвердил предположение: мало чье имя встречается в выборке так настойчиво, как Цветаевой. У этих стихов могут быть конкретные адресаты, их может не быть, но для меня очевидно, что ее интересует сама тема ревности, вне зависимости от конкретного биографического повода. Вряд ли ошибусь, сказав, что это слово привлекало Цветаеву и сама по себе, своим фантастическим звучанием: напряженное, но при этом звонкое, много согласных, но почти все звонкие, созвучность с ревом. Она активно использует звуковой потенциал этого слова, не раз обыгрывая его. Например, в стихотворении 1922 года «Ночного гостя не застанешь»:

То мой любовник лавролобый
Поворотил коней
С ристалища. То ревность Бога
К любимице своей.

Конечно, дело не только в фонетике. Для нее важно и двойное значение этого слова: ревность как мучительное чувство и ревность как рвение. Оно позволяет балансировать между любовным, интимным и почти гражданским высокопоэтическим содержанием. Цветаева не просто использует это слово в обоих его значениях, но и прямо обыгрывает его многозначность. Например, в стихотворении 1920 года: «Ждала тебя на подоконничке / — Ревнивее, чем враг — врага» — это одновременно и ревность любовницы, и рвение войны. Не буду больше приводить цитат, таких стихов много. Хочу отметить некоторую тенденцию: к 1922–1923 году слово «ревность» начинает встречаться как маркер социальной тематики. Приведу пример из стихотворения 1922 года с характерным словом «крошево» как признаком здешнего мира (здесь не может не вспомниться гипсовая труха):

Не здесь, где спрошено,
Там, где отвечено.
Не здесь, где крошева
Промеж — и месива. Смерть — червоточиной,
И ревность-змей.

Почему мне кажется это важным и неслучайным? Когда я сейчас перечитывала стихотворение, меня, собственно, удивила такая высокая степень агрессивности этой сатирической составляющей. Я помнила его, но несколько забыла степень накала, в котором, на самом деле, уже видятся и будущая поэма «Крысолов», и стихотворение «Читатели газет», и так далее. Мне кажется, в связи с этим довольно интересно посмотреть не литературные интернет-дневники, а те сайты, где выступают поэты, которые использовали стихотворение Цветаевой как образец для написания своих текстов. И там почти все эти тексты (или большая их часть) как раз будут развивать именно эту сатирическую составляющую, не высокую любовную, зачастую еще усугубляя заложенную в этом цветаевском тексте агрессию. Процитирую один наиболее поразивший меня пример: 

Иногда с «трухою» проще.

<…>

И, «поправшие Синаи»
Есть хотят, уютный дом:
Завтрак, рыбка заливная,
Хрен с адамовым ребром.

Пример сам по себе смешной, но интересен он, скорее, тем, что показывает, что у этого стихотворения существуют две аудитории: одна, которая видит в нем высокой поэтический любовный сюжет и напряженную интимную интонацию, и другая, которая, собственно, развивает эту сатирическую его составляющую. 

Лекманов: Спасибо большое! Я хотел сказать, что удивительно, как все-таки критики всё время пишут о себе: разное можно сказать о стихотворении Цветаевой «Попытка ревности», но сказать, что это прелестное стихотворение. .. 

Шевеленко: Быстрая реплика к разным фантастическим наблюдениям. Одно из самых напрашивающихся в слове «ревность» фонетических соседств — это «верность». И с этого слова, если вы посмотрите на «Сводные тетради», та черновая тетрадь, в которой находятся стихи, начинается в июле 1924 года, с цветаевского рассуждений о верности. Мне кажется, что вообще в этом стихотворении это слово есть в названии, и оно можно читаться как попытка ревности/верности, которую мы находим в конце.

Фанайлова: Я хотела выразить Маше огромную благодарность за ее чрезвычайную тонкость, потому что она мне объяснила некоторые мои впечатления. Сегодня утром я еще раз перечитала текст, и первое, что я вспомнила, — «Читатели газет» и «Стихи к Чехии». Интонация, которая развивается Цветаевой затем и которая в этом стихотворении впервые дается, — она потом, безусловно, ею развивается и доводится до приема, до метода, которым она работает на своем социальном поле, на содержательным поле политической истории ХХ века. Это ужасно интересно — то, что вы сказали, о чем я хотела упомянуть, но без такой подробной аргументации.

Ревзина: Я тоже начну с названия. Возникает первый вопрос: а что означает слово «попытка» в русском языке? Ну, и близко к словарю — это «действие, направленное на осуществление или достижение чего-либо, связанное с некоторым риском и неуверенностью в успехе». Попытка может увенчаться успехом и может провалиться. В данном случае можно сразу сказать, что попытка провалилась, о чем убедительно говорит последнее полустишие стихотворения, когда идет обращение «милый» и, соответственно, дается констатация положения лирического персонажа.

Теперь относительно ревности. Да, ревность имеет два значения: церковно-славянское, и ревность, о которой здесь идет речь и которая описывается как «мучительные сомнения в чьей-либо верности, любви, полной преданности». То есть ревность проистекает из любви, и любовь остается на протяжении этого стихотворения — как она была, так и осталась. Мне интересно, что за люди, что это за персонажи, о которых говорится в этом стихотворении.

В связи с этим обращает на себя внимание метафора «обо мне, плавучем острове –– по небу, не по водам». Плавучий остров — естественный объект, особенность которого состоит в том, что он перемещается не сам, а под движением ветра, или может быть разрушен ураганом. И в применении к человеку эту метафору можно истолковать так: плавучий остров — это такой человек, который сам не управляет своей судьбой. Одни доверяются промыслу божьему, если верить многим критикам и самому автору, а другие просто плывут по волнам. И тогда возникает вопрос: а адресат — какой? Он вроде бы может совершать действия, «удар весла» — это точно ему принадлежит. Он даже может принимать эмоциональные, хотя и не очень продуманные решения: «Судорог да перебоев — / Хватит! Дом себе найму». Но что поразительно: по отношению к нему упорно используется безличная форма. «Живется», «хлопочется», «можется», и так далее. Известный польский лингвист Анна Вежбицкая предложила такое толкование безличной формы: это неагентивность, ощущение того, что люди неподвластны собственной жизни, что их способность контролировать жизненные события ограничена. Тогда получается, что лирическая героиня и ее адресат — «свои», что называется, «одной крови». 

Дальше обращает на себя внимание взывание к совести адресата: героиня интересуется, не испытывает ли он чувство стыда. Здесь я приведу определение академика Апресяна, что такое совесть. «Совесть — это нравственный тормоз, а стыд — это чувство сильного возмущения, недовольства от осознания предосудительности своего поступка и поведения». Вот эти обращения могут показаться странными. Разве мужчина не может полюбить другую женщину? Разве он не может уйти к другой? Такое впечатление, что не это мучит автора. Здесь кажется самым главным обозначение разлучницы как «чужой». Мы — свои, мы — понимаем, мы — одной крови. Связать свою жизнь с чужой — значит изменить себе, и тут же предательство совершает женщина, которая связывает свою жизнь с другим. Известен такой афоризм Оскара Уайльда: «Лучший способ избежать искушения — поддаться ему». Конечно, можно поддаться, да плата высока. Плата вот такая: «Как живется, милый? Тяжче ли, / Так же ли, как мне с другим?» И, на мой взгляд, получается, что попытка ревности оборачивается судом собственной совести.

Лекманов: Спасибо большое. Это еще один поворот темы, действительно это стихотворение, которое позволяет очень по-разному его читать. Передадим слово Елене Грачёвой.

Грачёва: Я, как и Мария, посмотрела частотность слова «ревность». Если мы посмотрим женские тексты в диапазоне от 1900 до 1925 года, то там примерно 4200 текстов, из них 42 текста, в которых встречается слово «ревность». Из них больше половины — Цветаева, 23 текста. Очень любопытна отдельная история про мужские тексты, потому что их, конечно, в пять раз больше, чем женских за это время, и слово «ревность» встречается в два раза чаще, примерно 90 раз. Мы не можем только по слову «ревность» ориентироваться, потому что женщины этого времени это слово обычно не трогали. «А та, что сейчас танцует, / Непременно будет в аду» — там никакого слова «ревность» нет, хотя речь идет ровно об этом. Но мне стало интересно, с чем рифмуется это слово. Потому что оно действительно фонетически очень интересное. Уже предлагали «верность», «вредность». На самом деле оно у Цветаевой рифмуется со словом «древность». Вот мы смотрим начало, 1920–1921 год:

Косматая звезда,
Спешащая в никуда
Из страшного ниоткуда.
Между прочих овец приблуда,
В златорунные те стада
Налетающая, как Ревность —
Волосатая звезда древних!

Или, например, стихотворение 1922 года. Там подряд будет несколько текстов: 15 июля 1922 года, 18 июля 1922 года: «Все древности, кроме: дай и мой / Все ревности, кроме той, земной…» Или стихотворение, которое является абсолютной рифмой к «Шепот, робкое дыханье» — «Ночные шепота: шелка». То есть когда мы смотрим контекст этого слова, этой рифмы «ревность — древность», мы каждый раз сталкиваемся с тем, о чем говорила Ольга Григорьевна, — об абсолютном внеличностном модусе этого чувства: оно существует в неких архаичных, как «Федра» и «Ипполит», конструкциях, которые действительно не сильно зависят от человека. Но внезапно в том же 1922 году появляется то, о чем говорила Мария, — социальный контекст этого слова. И я не могла пропустить стихотворение «Книгу вечности на людских устах», в котором Цветаева просто цитирует «Попытку ревности». Там описан некий поселок, некая социальная городская жизнь. 

Черных прачешен кашель,
Вшивой ревности зуд.
Крик, что кровью окрашен:
Там, где любят и бьют…

И в стихотворении, которое написано чуть попозже, в 1923 году, мы вдруг видим:

Ревностью жизнь жива!
Кровь вожделеет течь
В землю. Отдаст вдова
Право свое — на меч?

Смотрите, что происходит: ревность тут — часть пошлости, а пошлость — часть обычной жизни, которая не одиночество творчества. То есть это общая романтическая концепция — про то, что пошлость воплощает жизнь живую, она тянется с «Вертера»: они живут, а я одинокий, и что-то такое со мной происходит. Ревность как часть обычной пошлой жизни. И вот отсюда пошла «бессмертная пошлость», которую мы видим в стихотворении. И отсюда — то, что Роман упоминал, про цитату из Тютчева.

«Попытка ревности» для меня, например, всегда была ролевым стихотворением, потому что мы можем его воспринимать как прямое слово, и всем становится очень неловко от внелитературности того, что это происходит. Человек говорит вещи, которые вообще неприлично женщине в собрание сочинений включать. Но если мы включим этот общеромантический фон, тогда эта «пошлина бессмертной пошлости» будет во внутренней романтической оппозиции. Это же отрыв от той самой обычной жизни: отношения с Родзевичем, про которые она говорила, что первый раз в жизни себя женщиной почувствовала (поправьте меня, там точнее была цитата), что человеческие отношения первый раз в жизни, а не какие-то там. И тут она говорит: «А знаете что? Пошлость бессмертна, и бессмертна, потому что она — жизнь, и она не для меня». То есть «у меня ничего не вышло». И в этом смысле это для меня не отражение романа с Родзевичем в прямом смысле этого слова (тем более что там миллион всяких претендентов на эту роль. .. не миллион, но некоторое количество). Это как раз про свою попытку жить этой бессмертной пошлостью как обычной жизнью. Это возвращение в следующую итерацию творчества. 

Лекманов: Спасибо огромное. Я хотел бы попробовать очень коротко связать то, что говорила Маша, с тем, что сейчас говорила Лена.  Собственно говоря, прямые социальные мотивы в этом стихотворении, кажется, появляются как раз следом за тем, как возникает слово «пошлость». Потому что следом за словом «пошлость» употреблено слово «бедняк», а потом оно еще раз возникает. А дальше можно обнаружить уже почти прямую параллель с «Читателями газет»: «Как живется вам с товаром / рыночным? Оброк — крутой?» 

Грачёва: Пошлый в значении «обычный». Можно интерпретировать его бесконечно, но до этого это было просто слово, которое означает обывателя, горожанина. 

Лекманов: Спасибо большое. Сегодня мы обещали дать полноценную возможность высказаться молодым читателям.

Чебоксаринова: У меня читательский опыт немного профанский, но мне все-таки показалось при первичном чтении, что речь здесь идет не о ревности и даже не о реконструировании этого чувства, а о простом и, в общем-то, присущем Цветаевой раскордансе между бытом и поэзией. И такое направление, как мне кажется, задает стих «Души, души! — быть вам сестрами, / Не любовницами — вам!». Как видно, эта оппозиция обозначилась между чем-то возвышенным, духовным — и телесным, пошлым, и главное — между душой и телом.

Мне было интересно посмотреть на французский перевод этого стихотворения, что я и сделала, и таким образом довольно легко высветились моменты, в которых произошел спор между двумя культурами. Например, слово «пошлость». Наверное, только в контексте цветаевского наследия любовная тема особенно отчетливо могла превратиться в тему поэтики быта и поэтики слова. И вот во французском слово trivialité, которым переводят «пошлость», — это, скорее, синоним banalité или чего-то подобного, и никаких коннотаций с русской «пошлостью» он не имеет. Мы же отчетливо понимаем, что пошлость — это сниженное существование и именно какое-то мещанское, сдающее позиции по сравнению с духовным, более возвышенным существованием. Если говорить о другом концепте — о душе, а не о пошлости, то она довольно хорошо выражена в обеих культурах. Французская «душа» переводится как âme и в целом отражает русские коннотации. Но только русский текст отразил вот эту оппозицию, а французский смещает смыслы и просто воплощает такое размышление о чем-то возвышенном, о страдающей душе, о ревности.

Еще одна позиция в тексте, как мне кажется, — это героиня, характеристики которой всячески увеличивают ее принадлежность к нездешнему миру. При описании ее воплощаются какие-то священные образы: она сильна, как бы высечена из белого мрамора. Она сравнивается с потенциальной соперницей, которая просто женщина, «стотысячная», без шестых чувств, она какая-то даже не первичная. То есть она не Лилит, она Ева — ребро, что говорит о какой-то ее вторичности, мне кажется. Еще мне видится отождествление героини с христианским, библейским пластом (Лилит, Синай) — и отождествление соперницы с пластом языческим. Олег Андершанович уже говорил, что она отбрасывает мифологический пласт. Мне кажется, она его не то что отбрасывает — она сопрягает его со своей соперницей, а с главной героиней отождествляется пласт библейский, христианский. С ее соперницей ассоциируется что-то греховное, нечистое. Когда героиня задает вопросы возлюбленному о существовании с другой или сама задается этими вопросами, мы уже увидели, что она использует преимущественно безличные конструкции — «живётся», «хлопочется». Подобные конструкции, как мне кажется, отражают полную отстраненность и разделение двух пространств. Опять же, в русском языке мы можем использовать как активную, так и пассивную конструкцию, и то, что Цветаева выбирает пассивную конструкцию, конечно, не случайно. Если посмотреть на французский перевод, в нем нет стольких пассивных конструкций, и в таком случае схема (или структура) стихотворения не очень работает, и в нем получается, что субъект (то есть героиня) отвечает сама за свою судьбу и, может быть, даже за судьбу другого. В то же время структура стихотворения в оригинале такого послания не несет, и, мне кажется, это связано с тем, что у Цветаевой всё подчинено року. Поэтому преимущественно ее конструкции пассивные, а не активные.

Лекманов: Кажется, прямых новозаветных образов в этом тексте все-таки нет, а есть ветхозаветные. Ася, ваша очередь.

Фельдберг: Я много раз слышала это стихотворение на поступлениях в театральный, потому что все девочки читают или «Попытку ревности», или «Прохожий, остановись!». Но я его никогда не разбирала, мы его не проходили. И когда я начала разбирать, то поняла, насколько это сложно, потому что тут столько образов… Я пыталась по мифологии всё это выстроить. И первый вопрос, который у меня был в голове после первого прочтения: есть ли тут любовь, есть ли тут ревность? Потом смотришь на название — «Попытка…». Сейчас я уже узнала о всех видах попытки, всё записала.

Я думаю, если в наше время переводить, то в музыкальной культуре есть такой формат, как дисс, когда какие-то люди пишут на других, и здесь очень на это похоже, потому что настолько она уверена, настолько тут сильная идет, особенно в первой части, что после каждого четверостишия можно было кричать слово «раунд», и она бы выиграла в любом рэп-баттле. Она настолько его, человека, которому пытается донести, унижает… У меня были как раз вопросы про бессмертную пошлость, потому что я не поняла, почему она бессмертная, почему совесть тоже бессмертная. Но теперь всё поняла. И про «шестые чувства» — относится ли это как-то к Гумилёву, к стихотворению «Провал без глубин» — почему без глубин? Ну и, конечно, «милый» — я его даже подчеркнула, потому что до этого ничего похожего на слово «милый» не было. Я сначала подумала, что это сарказм. С другой стороны, мне показалось, что вдруг в конце она к нему начинает обращаться с какой-то легкостью. Это очень интересное стихотворение, и очень жалко, что его не проходят. 

Фанайлова: Вопросы Аси можно комментировать бесконечно, но я хотела бы, подводя итоги нашего разговора, отреагировать на несколько замечаний коллег: о чем говорила Лена Грачёва — о невозможности найти адресата, о чем говорила Ольга Григорьевна — почему безличная форма, о чем упомянула Ирина Шевеленко — почему Цветаева пропускает этот текст в своем корпусе.

Конечно, это никакая не случайность: она человек, который всегда жил при свете совести и колоссального интеллектуального контроля. У меня есть версия, почему она это делает и что это за персонаж. Это, конечно, довольно условный Родзевич — скорее, чистая мужская проекция. Я, пардон, буду рассуждать из своего образования — я доктор и лингвист по второму образованию, при этом любящий классический психоанализ и все его ветки. Для меня довольно очевидно становится в анализе, что это абсолютная проекция, что она разговаривает не с Родзевичем — она разговаривает с неким своим внутренним героем. Если прямо говорить –— возможно это какая-то история про ее отца, с которым она пытается восстановить отношения или выразить таким образом свой протест против каких-то детских историй, связанных с ним. Мы можем только предполагать, что это. Но мы видим, что во всем корпусе ее текстов и, более того, в большом корпусе ее эротического поведения эта модель становится постоянной (на это есть прямые указания в корпусе цветаеведения, в ее собственных документах отмечается, что все последующие романы — пародия на роман с Родзевичем).

Всё менее интересен становится персонаж, есть и такая версия. То есть первое, что я хочу сказать: конечно, это очень технический текст, это ремесленное стихотворение, это штука, как говорили в начале ХХ века, и это некий психо- и текстостатус, который позволяет ей отстраниться, пройти свое сопротивление и выразить обесценивание. Я употребляю термины из мира психоанализа, чтобы попытаться объяснить, что она в этом тексте делает и что потом Бродский делает. Эти люди пытаются справиться с тем ужасом разрывом, который на них обрушивается. Надо сказать, что роман с Родзевичем происходит, когда этим людям 28–30 лет, это пик эротической активности, когда человек еще с огромным трудом может контролировать мозгами то, что с ним происходит. И я возвращаюсь на довольно зыбкую почву сравнения психобиографии людей с реальной биографией и текста, который с ними происходит. К счастью, сейчас известно, что это был реальный роман, главный роман в жизни Цветаевой, что Родзевич был великолепным авантюристом: если посмотреть на его жизнь, он, наверное, был круче Эфрона. И он был единственным мужчиной, который после Сергея предлагал Марине совершенно реальную жизнь — не выдуманную, не фантастическую, — он хотел на ней жениться, и эти переговоры шли долго. Этот роман, как описано, длился полгода, но в реальности, как утверждает сам Родзевич, он длился три года. Есть определенное поле для спекуляций вокруг возможного mariage à trois (брак на троих — фр.), потому что он оставался другом Эфрона (они познакомились в пражском университете, где оба как эмигранты получали стипендию чешского правительства для эмигрантов; потом Родзевич приезжает к ним в Париж много раз). И то, как она описывает «как живется вам» — это всё известно от него самого. Он был несчастен с Марией Булгаковой, племянницей Сергея Булгакова, на которой женился.

Если описывать эту историю как блокбастер в современном духе, там можно найти много любопытных вещей. Марина, которая послала этой несчастной невесте «Поэму конца». Родзевич, который хранит локон своей бывшей возлюбленной, из-за которой якобы Марина с ним разорвала, — это просто настоящий жестокий романс. Мне ужасно жалко их обоих, потому что Родзевич тоже не был счастлив ни разу. Решение о женитьбе — потому что он так видел, со своей мужской точки зрения, образ своего счастья.

Есть воспоминания Эфрона, которые описывают этот трагический период, когда она хотела уйти, но не могла. Цветаева — человек верности, и Эфрону повезло, что он был у нее единственным мужчиной, которому она была верна всегда. И ее трагический финал связан с верностью этому мужчине. В том, как современное цветаеведение реабилитирует Марину, для меня важно, что она всю жизнь в своих стихах изображает жертву — в «Поэме Горы», в «Поэме конца» — жертва обстоятельств, жертва мужчин. Но она сама это сделала — разрушила, возможно, и свой второй брак (Родзевича имею в виду), она сложила всё это своими руками. Она приняла решение и отправила его куда подальше.

И теперь вот эта фантастическая история про «Попытку ревности»: поэтому она и «попытка», что в этом, мне кажется, есть и внутренняя ирония по отношению к тому, что она делает. Еще раз говорю, это стихотворение невероятно техническое. Техническое и в смысле психогигиены, и в смысле нахождение способов писания: она вырабатывает свой язык, связанный с социальностью, карикатурой, политикой, — это нечто, что нельзя описывать напрямую. Это нечто, что можно только каким-то образом отзеркаливать путем обесценивания, отстранения. Но самое главное, как мне кажется: Марина — бесконечный исследователь свойств страсти, в этом смысле главный поэт XX века, она говорит нам здесь об амбивалентности любви, о том, что можно любить и ненавидеть человека, можно быть внутри своих собственных чувств, испытывать самые разные, совершенно противоречивые чувства. Это главное, что я хотела сказать про то, кто такой на самом деле ее адресат: это не реальный человек, это некая ее внутренняя мужская психофигура, с которой она пытается выяснять отношения. 

Боровикова: Извините, короткая реплика. Раз уж речь зашла о психоанализе, я еще хотела сказать пару слов о том, почему это попытка ревности. Само стихотворение «Попытка ревности» заканчивает этот поток текстов, так или иначе варьирующих тему ревности. По крайней мере, в таком количестве после 1924 года эта лексема не встречается в стихах Цветаевой. Однако она появляется в поэме «С моря» 1926 года, по-моему. Не знаю, может ли это четверостишие, которое я сейчас процитирую, быть воспринято как автокомментарий к стихотворению «Попытка ревности», но, по крайней мере, оно демонстрирует удивительно тонкое понимание психологических состояний Цветаевой. 

Только песок, между пальцев, плёский.
Стой-ка: гремучей змеи обноски:
Ревности! Обновясь
Гордостью назвалась.

Мы говорили о том, какова соперница в «Попытке ревности», каков возлюбленный, а там, собственно, есть и она сама. И эта гордость — слово, которое, мне кажется, описывает очень хорошо ее лирическую героиню. И подмена ревности гордостью действительно может быть комментарием к этой попытке. 

Лекманов: Знаете, на протяжении шести серий этого сезона и семи серий предыдущего я играл в такую антинаучную, совершенно неправильную игру: я себе представлял, что вдруг включается картинка и возникает автор стихотворения и что-то такое нам говорит. Можно себе представить, что Марина Ивановна Цветаева…

Лейбов: Ой, не надо, не надо!

Лекманов: И я согласен — не надо, не надо!

Презентация по МХК. Марина Цветаева доклад, проект

Слайд 1Текст слайда:

Марина
Ивановна
Цветаева
(1892-1941)

---

Слайд 2Текст слайда:

Семья.
Родилась 26 сентября (8 октября н.с.) в Москве в высококультурной семье. Отец, Иван Владимирович, профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед, стал в дальнейшем директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств.Мать происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, была талантливой пианисткой. Умерла в 1906, оставив двух дочерей на попечение отца.

---

Слайд 3Текст слайда:

Поэт — издалека заводит речь. Поэта — далеко заводит речь. Планетами, приметами. .. окольных Притч рытвинами… Между да и нет Он — даже размахнувшись с колокольни - Крюк выморочит… Ибо путь комет - Поэтов путь. Развеянные звенья Причинности — вот связь его! Кверх лбом - Отчаетесь! Поэтовы затменья Не предугаданы календарем.

---

Слайд 4Текст слайда:

Творчество.

Стихи начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски и по-немецки), печататься с шестнадцати, а два года спустя тайком от семьи выпустила сборник «Вечерний альбом».
Сборники ее стихов следовали один за другим, неизменно привлекая внимание своей творческой самобытностью и оригинальностью. Она не примкнула ни к одному из литературных течений.

---

Слайд 5Текст слайда:

В 1912 Цветаева вышла замуж за Сергея Эфрона, который стал не только ее мужем, но и самым близким другом.

---

Слайд 6

---

Слайд 7Текст слайда:

В мае 1922 ей с дочерью Ариадной разрешили уехать за границу — к мужу, который, пережив разгром Деникина, будучи белым офицером, теперь стал студентом Пражского университета.

Сначала Цветаева с дочерью недолго жили в Берлине, затем три года в предместьях Праги, а в ноябре 1925 после рождения сына семья перебралась в Париж.
Жизнь была эмигрантская, трудная, нищая. Жить в столицах было не по средствам, приходилось селиться в пригородах или ближайших деревнях.

---

Слайд 8Текст слайда:

В 1939 она восстановила свое советское гражданство и вслед за мужем и дочерью возвратилась на родину.
Она мечтала, что вернется в Россию «желанным и жданным гостем». Но этого не случилось: муж и дочь были арестованы, сестра Анастасия была в лагере.
Цветаева жила в Москве по-прежнему в одиночестве, кое-как перебиваясь переводами. Начавшаяся война, эвакуация забросили ее с сыном в Елабугу.
Измученная, безработная и одинокая поэтесса 31 августа 1941 покончила с собой.

---

Слайд 9Текст слайда:

К 115-летию со дня рождения Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке Москвы, напротив дома-музея поэтессы открыт памятник.

Цветаева родилась в Москве, в Борисоглебском переулке прошла её молодость, здесь она состоялась как поэт, прозаик и драматург.

---

Слайд 10Текст слайда:

Я тебя отвоюю…

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес, Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес, Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой, Оттого что я о тебе спою — как никто другой. Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей, У всех золотых знамен, у всех мечей, Я ключи закину и псов прогоню с крыльца - Оттого что в земной ночи я вернее пса. Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной, Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой, И в последнем споре возьму тебя — замолчи!- У того, с которым Иаков стоял в ночи. Но пока тебе не скрещу на груди персты - О проклятие!- у тебя остаешься — ты: Два крыла твои, нацеленные в эфир,- Оттого, что мир — твоя колыбель, и могила — мир!

---

Слайд 11Текст слайда:

Мой милый, что тебе я сделала?

---

Слайд 12Текст слайда:

Вчера еще в глаза глядел, А нынче — всё косится в сторону! Вчера еще до птиц сидел,- Всё жаворонки нынче — вороны! Я глупая, а ты умен, Живой, а я остолбенелая. О, вопль женщин всех времен: «Мой милый, что тебе я сделала?!» И слезы ей — вода, и кровь - Вода,- в крови, в слезах умылася! Не мать, а мачеха — Любовь: Не ждите ни суда, ни милости. Увозят милых корабли, Уводит их дорога белая… И стон стоит вдоль всей земли: «Мой милый, что тебе я сделала?» Вчера еще — в ногах лежал! Равнял с Китайскою державою! Враз обе рученьки разжал,- Жизнь выпала — копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду Стою — немилая, несмелая. Я и в аду тебе скажу: «Мой милый, что тебе я сделала?» Спрошу я стул, спрошу кровать: «За что, за что терплю и бедствую?» «Отцеловал — колесовать: Другую целовать»,- ответствуют. Жить приучил в самом огне, Сам бросил — в степь заледенелую! Вот что ты, милый, сделал мне! Мой милый, что тебе — я сделала? Всё ведаю — не прекословь! Вновь зрячая — уж не любовница! Где отступается Любовь, Там подступает Смерть-садовница.

Самo — что дерево трясти! - В срок яблоко спадает спелое… — За всё, за всё меня прости, Мой милый,- что тебе я сделала!

---

Цветаева и самоубийство: e11enai — LiveJournal

Случаются порой в жизни странные, почти мистические совпадения. 31 августа 1901 года во Львове покончил с собой выстрелом из пистолета польский поэт Николай Бернацкий, а ровно 40 лет спустя, день в день, надела петлю на шею в Елабуге его родственница — русская поэтесса Марина Цветаева.

Самоубийство — тяжкий грех с точки зрения христианской религии, самоубийц запрещено хоронить в освященной земле. Однако для Бернацкого львовский епископ сделал исключение, разрешив его погребение на Лычаковском кладбище, поскольку самоубийство поэта было вынужденным, вызванным тяжелыми финансовыми затруднениями.

В 1991 году, в 50-ю годовщину смерти Цветаевой, Русская Православная церковь по ходатайству дьякона Андрея Кураева разрешила совершить панихиду по рабе Божьей Марине. «Я собрал свидетельства о ссылке Цветаевой в Елабугу, об условиях ее не-жизни там — это было скорее доведение до самоубийства. Когда я все это изложил покойному патриарху Алексию II, меня удивила легкость его решения: без подробных расспросов, взвешиваний, — его решение было сердечно-интуитивным» — рассказывает Кураев.

Итак, в роду Цветаевой были и поэты, и самоубийцы. Марина Ивановна интуитивно чувствовала, что пошла в свою «бернацкую» родню, живо интересовалась родословием своей польской бабушки Марии Бернацкой, но, похоже, ничего не знала о существовании у нее двоюродного брата-поэта. Представляю, как разыгралось бы ее воображение при мысли об этом своем родственнике!

Николай Бернацкий (псевдоним — Родоть), поэт-сатирик, автор шуточных стихов и эпиграмм, в жизни был меланхоликом, что вообще характерно для представителей этого литературного жанра, расходующих в творчестве весь свой запас веселья, острот и иронии. Впрочем, стихи Бернацкого, несмотря на шуточную оболочку, пронизаны горечью и скорбью по поводу несовершенства мира. А Марина Цветаева была, в свою очередь, незаурядным сатириком — достаточно вспомнить ее «Крысолова».

Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!

Это не были пустые слова. В 1908-1910 годах юная Марина Цветаева по меньшей мере два раза задумывалась о добровольном уходе из жизни. Таково было настроение эпохи — период столыпинской реакции породил в русском обществе ощущение безнадежности и вызвал волну самоубийств среди молодежи.

Милые, ранние веточки,
Гордость и счастье земли,
Деточки, грустные деточки,
О, почему вы ушли?

Думы смущает заветные
Ваш неуслышанный стон.
Сколько-то листья газетные
Кроют безвестных имен!…

Губы, теперь онемелые,
Тихо шепнули: «Не то»…
Смерти довериться, смелые,
Что вас заставило, что?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Правы ли на смерть идущие?
Вечно ли будет темно?
Это узнают грядущие,
Нам это знать — не дано.

«Жертвам школьных сумерок» («Вечерний альбом», 1910)

Подобная эпидемия самоубийств повторится еще раз в конце 20-х годов, после смерти Сергея Есенина. Тогда же вновь появятся и молодые террористы — они пойдут на смерть за Марией Захарченко в 1927 году, теперь уже под монархическими лозунгами.

Но вернемся в 1908 год, когда гимназистка Марина Цветаева делилась сокровенными мыслями со своим другом Петей Юркевичем:

«Бывают у меня минуты, когда мне хочется, чтобы меня пожалели. (…) Я сама знаю, что не надо так возиться с собой. Да если бы теперь началось «что-нибудь», разве я бы стала хандрить? При одной мысли о возможности революции у меня крылья вырастают. Только не верится что-то. (…)

В одном из Ваших писем, Понтик, Вы спрашиваете, откуда я беру данные для пессимистического мировоззрения. Ну хотя бы из такой хандры, к-ая иногда длится несколько дней подряд. (…)

Конечно, глупо обвинять мир в том, что мне скверно, да я и не обвиняю, но невольно общие выводы окрашиваются в черный цвет, или в серый, это верней. Это всё очень банально, что я говорю.«

(Письмо от 27 августа 1908 г.)

Цветаева находилась в том возрасте, когда девочка-подросток превращается в юную женщину, и как всякая юная женщина, она была влюблена в прекрасного принца. Этим принцем был сын Наполеона, герцог Рейхштадтский, герой пьесы Ростана «Орлёнок», гремевшей тогда на театральной сцене.

«А герцога Рейхштадтского, к-го я люблю больше всех и всего на свете, я не только не забываю ни на минуту, но даже часто чувствую желание умереть, чтобы встретиться с ним. Его ранняя смерть, фатальный ореол, к-ым окружена его судьба, наконец то, что он никогда не вернется, всё это заставляет меня преклоняться перед ним, любить его без меры так, как я не способна любить никого из живых. Да, это всё странно.

К Вам я чувствую нежность, желание к Вам приласкаться, погладить Вас по шерстке, глядеть в Ваше славное лицо. Это любовь? Я сама не знаю. Я бы теперь сказала — это жажда ласки, участия, жажда самой приласкать. Но сравниваю я свое чувство к Наполеону II с своей любовью к Вам и удивляюсь огромной их разнице.

М.б. так любить, как я люблю Наполеона II, нельзя живых. Не знаю.

Чувствую только, что умерла бы за встречу с ним с восторгом, а за встречу с Вами — нет. (…)

Я всё лето, всю прошлую весну жила мыслями, снами, чтением о нем. Есть драма «Орлёнок» («L’Aiglon»), это моя любимая книга. (…)

Если бы мне сказали: «Ты согласна сейчас увидеть драму «L’Aiglon», а потом умереть?» — я бы без колебаний ответила — «Да!» —»

(Сентябрь 1908 г.)

Эту свою мечту — умереть на представлении «Орлёнка» — Цветаева попыталась осуществить в декабре 1908 г., когда на гастролях в Москве находилась Сара Бернар.

Анастасия Цветаева вспоминает:

«…Но Марина не ехала к нам в Тарусу, и я волновалась очень. То, что она поехала провожать нас с Андреем на вокзал, когда мы уезжали в Тарусу, было странно, непривычно. И вела она себя не так, как всегда: была мягче, молчаливей, что-то в себе подавляла. И был мне какой-то намек на то, что спектакль «Орлёнок» с Сарой Бернар как-то связан с какими-то ее намерениями. (…)

Только тридцать четыре года спустя, п о с л е Марины, из найденного ее прощального письма 1909 года я узнала о тех днях. Но намеками — она сказала поздней, что револьвер дал осечку. В театре, на ростановском «Орленке», которого играла Сара Бернар.«

В своих «Воспоминаниях» Анастасия Цветаева смешала в одно целое две разных попытки самоубийства своей сестры — в декабре 1908 г. на представлении «Орлёнка» и в зимние каникулы 1909-1910 гг. из-за любовной драмы с Владимиром Нилендером. Именно к этому последнему событию и относится упоминаемое ею прощальное письмо.

История с этим письмом тоже совершенно мистическая. Анастасия Ивановна никогда его не видела и впервые прочла, получив текст по почте, в 1945 году, в дальневосточном лагере.

«Произошло невозможное: пришло письмо от Марины. Прощальное. Перед самоубийством… Написанное тридцать четыре года назад, в ее семнадцать лет, — мне, пятнадцатилетней. Это письмо, где-то хранимое ею все годы, неуничтоженное, попавшее в руки второго мужа Марии Ивановны, мне переслала (копию его, дрожа над оригиналом) Мария Ивановна Гринева именно в те дни, когда я вопияла к Судьбе об одной строке, листочке. .. И листочек пришел«.

После нового ареста Анастасии Цветаевой в 1949 г. и эта копия, и оригинал письма, переданный ей в руки М.И. Кузнецовой-Гриневой, были утеряны. Но, к счастью, в 1945 г. Анастасия Ивановна сделала два списка с копии, чтобы послать их племяннице Але и Борису Пастернаку. Не так давно пастернаковский список обнаружился в РГАЛИ. Он опубликован во втором томе «Писем» Марины Цветаевой (М., «Эллис Лак», 2013).

Вот это прощальное письмо. В круглых скобках — пояснения Анастасии Цветаевой.

Москва, 4 янв. 1910 г.

Милая Ася,

Ты, всегда во всем меня понимавшая не осудишь меня за то что я ухожу из жизни.

Умоляю Тебя, никогда меня не бойся (М[арина] и я очень боялись мертвых, даже матери, умершей 37 лет за 3 1/2 года до этого дня, когда М[арина] писала мне.)

Вспомни как мы ходили в синематограф, катались на коньках, читали друг у друга письма.

Вспомни Нерви, Лозанну, Мариенштрассе, (где жила мама возле нашего интерната, и мы х[одили] к ней ночевать по очереди с субботы на воскресенье), [зачеркнуто] Ялту, зимы после загр[аницы], детство.

Никогда я не «явлюсь» к Тебе, даже если оттуда можно «явиться».

Передай мой искренний привет Вале, Варечке, милой Нине, Л[идии] А[лександровне], Елене Адамовне, Ане Калин.

Пусть они не забывают меня. Поцелуй за меня Нинику особенно нежно. (сестра автора Осуждение Паганини) Я любила ее до последней минуты.

Мою автобиографию (она у Е.А. Гедвилло) возьми себе, так же как нервийский и лозаннск. альбомы, мой нервийский дневник и шкатулку с письмами.

Вале дай м[ой] дневник, когда я была у Дервиз (Ты его узнаешь, красный, написано «Ранние всходы».)

Мой настоящий дневник и оба томика моих стихов передай [зачеркнуто] Н[илен]деру. Выбери из м[оих] книг к[акую][ни]б[удь] получше для Эльфочки (моя 15 л. подруга Аня Калин) и передай ей ее с м[оим] нежным поцелуем. Дай бог ей счастья, моей Аните. Книжный шкаф со всеми книгами дарю Тебе. Книги из моей комнаты подели между Варечкой, Ниной, Валей и Н[иленде]ром. Нине дай пожалуйста Victor Hugo и [нрзб. ] (неясное слово, плохо переписанное, не разберу, франц. книга) Н[илен]деру и Варечке исторические о Наполеоне. Вале — что ей понравится. Я любила м[ои] книги, пусть и они их любят.

Милая Паршивка (так М[арина] и брат шутливо называли меня, а мы М[арину] звали «Мамонтиха» и «Проходимка»)

[Зачеркнуто] я тебе сейчас пишу и не верю что смерть так близко. Но я не боюсь и не жалею. Нельзя вечно спать, лучше умереть.

Милая Паршивка, вспоминай обо мне весенними вечерами, на бульваре, у нас в зале, вспоминай меня чаще… И помни что всегда я бы Тебя поняла если бы была бы с Тобой.

Ты сейчас катаешься на катке, а завтра в это время я буду уже чем-то чужим, нежившим, страшной вещью. Но все-таки лучше смерть чем жизнь не такая какой я хочу (написано в годы реакции, в годы школьных сумерок, в 1910 году)

«Ah, mieux vaut répartir aussitôt qu’on arrive que de le voir faner, nouveauté de la rive».
(«А лучше уйти только что придя, чем видеть как Ты вянешь, новое бéрега»). (Марине было 17 лет; в 1910-х гг. среди учащихся состояние подавленности было очень сильным)

Это мой символ веры. Будет ли Нилендер беречь наш «Вечерний Альбом»? (Аля, альбомчик с несколькими нежными записями ему нами 2-мя девочками, ему подаренный. От него потом пошло заглавие к 1-му сборнику М[аринины]х юношеских стихов изд. в 1911-12)

Ухожу без надежды увидеть маму, Г[ерцога] Р[ейхштадтского], Марию Башкирцеву. Но если все-таки увижу их, расскажу им о Тебе.

Будь счастливой, Паршивка, никогда не медли, не считай, не жалей, не раздумывай.

Ну пусть потом расплата! А то и Тебя замучит роковое слово «поздно».

Ну, кончаю. Мы не целовались с Тобой должно быть лет 7 или около этого. Целую Тебя… мысленно, очень крепко.

Целую также милую Валечку, Варечку, [нрзб.] (неясно — женское имя, вроде Алелею) Нину, Лид[ию] Ал[ександровну], Аню Калин, всех кого я любила. Другое письмо пишу Н[иленде]ру, умоляю Тебя, сделай чтобы он его получил.

Лучше всего передай его ему сама, из рук в руки.

Проведем еще вместе с Тобою. Дай бог чтобы не оборвалась веревка. А то недовеситься… Гадость, верно? ([нрзб.] на мою АЦ, жизнь, кн. Рюккерта)

Исполни пожалуйста все мои порученья и не поминай меня лихом.

МЦ.
(Мамонтиха, Проход[им]ка.) (шутливые прозвища М. в детстве и отрочестве)

Дай, пожалуйста от меня Н[иленде]ру гравюру с сыном Наполеона где написано «Les destins et les flots sont changeants». («Судьба и цветы — изменчивы») Нине, если только она захочет взять — дай «Девочку цвета луны». (картину, которая давно была ей предназначена) Мою куклу передай летом Кланечке, она ей так нравилась.

Гравюры раздели с Андреем. Мне бы хотелось, что[бы] моя Сарра Бернар (актриса, АЦ, тогда знаменитая ее портрет) в раме досталась Эллису, но если Тебе ее хочется — оставь себе. Выучись играть [зачеркнуто] «Никакой огонь, никакой уголь» (нашу любимую с детства песнь, АЦ.) и пой ее по вечерам в зале (песнь о любви, мы ее всегда пели вдвоем, и даже в то время когда любили того же человека, 1-ой несчастной любовью. АЦ) Милая Асенька, не сердись за все эти порученья. Я тебя очень люблю Паршивка! Но Ты долго не возвращаешься с катка.

Где-то меня похоронят? Хорошо бы рядом с мамой, но это, кажется, невозможно?

Запиши, если помнишь мои стихи «Памяти Нины Джаваха», а то их у меня нет в тетради.

Не скандаль особенно с папой, все-таки жалко его, хотя он нас совсем не понимает.

Привет Андрею, Валерии. Расскажи что найдешь нужным обо мне Дракконе (Лид. Ал. Тамбур.), Вале, Ане Калин, Нинике…

Окончательно до-свидания, вернее, прощай.

Не забывай-ай. Асенька, не бойся! Я ведь Тебя любила! Твоя сестра МЦ.

В письме упоминаются: брат Андрей Цветаев, сестра Валерия Цветаева, подруги — Валентина Генерозова, Варвара Изачик, Анна Калин, Нина Виноградова (Ниника), Клавдия Макаренко (Кланечка), преподаватель французского языка Елена Адамовна Гедвилло, друг семьи Цветаевых — Лидия Александровна Тамбурер, а также поэты В.О. Нилендер и Эллис.

«Девочка цвета луны» — репродукция картины Поля Шабаса «В сумерках», которой посвящено стихотворение М. Цветаевой в сборнике «Вечерний альбом».

Поль Шабас. В сумерках. (Немецкая открытка начала ХХ века).

Приведенный выше текст производит впечатление скорее потока сознания, чем предсмертной записки. Возможно, что излив душу в письме к сестре, Марина передумала совершать самоубийство.

А осенью 1910 года в ее жизни происходят крутые перемены — первый же поэтический сборник под названием «Вечерний альбом» приносит известность и признание в литературных кругах. Теперь Марина Цветаева уже не робкая гимназистка с подростковыми комплексами, а уверенный в своих силах молодой поэт, который может на равных общаться с Максимилианом Волошиным и весело дерзить Брюсову. Коктебельское лето 1911 года становится поворотным моментом в ее судьбе, подарив новый круг знакомств и встречу с будущим мужем. Даже внешне Цветаева в это время преображается, превратившись из гадкого утенка в пенсне в молодую привлекательную женщину.

Мысли о самоубийстве, казалось бы, навсегда ушли из ее жизни. До той поры, когда после ареста мужа и дочери в 1939 году она не начнет искать глазами крюк.

Сегодня исполняется 115 лет со дня рождения Марины Цветаевой

Интервью после смерти, беседа с человеком через 66 лет после его самоубийства — возможно ли это? Представьте — да! Ибо Марина Цветаева, наш нынешний собеседник, не просто современница- она всю жизнь, каждым часом своим, вела своеобразный диалог с будущим — разговор с нами — внуками своими и даже правнуками.

«К вам, живущим через 10 лет…» — подобных обращений в ее стихах, прозе, в записных книжках и сводных тетрадях великое множество. Она говорит через десятилетия, может, через века, будущим меряет себя, завтрашним днем оценивает поступки свои. А кроме того, ее записи и письма, 4 полновесных тома, лишь недавно открытых в архивах, не только поражают откровенностью, обнаженностью мысли, но касаются тех проблем, которые будут волновать вечно: любви, предательства, чести, непреклонности таланта. Да и сами записи ее — это вопросы и ответы великого русского поэта!

Идея «поговорить» с Цветаевой (а верней — с точностью до буквы «составить» беседу из фраз, мыслей и мнений поэта) пришла в голову журналисту, литературоведу, кинодокументалисту Вячеславу Недошивину, который вот уже 20 лет занимается Серебряным веком русской поэзии. Десятки фильмов о поэтах снято по его сценариям. Ныне уже третий год он снимает 40-серийный фильм «Безымянные дома. Москва Серебряного века». Фильм будет заканчиваться беспрецедентными 8 сериями о жизни как раз Марины Цветаевой. В какой-то мере именно это — знание жизни и наследия Цветаевой!- дало ему некое внутреннее право все-таки попробовать, и все-таки — задать поэту эти вопросы.

«Интервью» с Мариной Цветаевой

1. Заповеди

— Марина Ивановна, когда-то Вы написали: «Дорогие правнуки, читатели через 100 лет! Говорю с Вами, как с живыми, ибо Вы будете…» Выходит, знали, что останетесь? Чуяли свою, пусть будущую, но оглушительную славу?

— «Я не знаю женщины талантливее себя. Смело могу сказать, что могла бы писать, как Пушкин. Мое отношение к славе? В детстве — особенно 11 лет — я была вся честолюбие. «Второй Пушкин» или «первый поэт-женщина» — вот чего я заслуживаю и, может быть, дождусь. Меньшего не надо. ..»

— Гений сжигает человека дотла. Это известно. Но гений — женщина? Ведь есть же семья, дети, быт? Как это совместить? И совместимо ли это?

— «Пока не научитесь все устранять, через препятствия шагать напролом, хотя бы и во вред другим — пока не научитесь абсолютному эгоизму в отстаивании своего права на писание — большой работы не дадите».

— «Прочитав» Вашу жизнь, я заметил: Вы вечно смеялись над своими бедами. Даже на могиле хотели написать: «Уже не смеется…» А над чем, по-вашему, смеяться нельзя?

— «Слушай и помни: всякий, кто смеется над бедой другого, дурак или негодяй; чаще всего и то, и другое. Когда человеку подставляют ножку, когда человек теряет штаны — это не смешно; когда человека бьют по лицу — это подло».

— Да-да, это Вы говорили дочери, когда она впервые увидела клоунов в цирке. А что вообще можно назвать Вашими — «цветаевскими» заповедями?

— «Никогда не лейте зря воды, потому что в эту секунду из-за отсутствия этой капли погибает в пустыне человек. Не бросайте хлеба, ибо есть трущобы, где умирают. Никогда не говорите, что так все делают: все всегда плохо делают. Не торжествуйте победы над врагом. Достаточно — сознания. Моя заповедь: преследуемый всегда прав, как и убиваемый.

Никакая страсть не перекричит во мне справедливости. Делать другому боль, нет, тысячу раз, лучше терпеть самой. Я не победитель. Я сама у себя под судом, мой суд строже вашего, я себя не люблю, не щажу».

— Отсюда Ваш аскетизм? Простые платья, крепкие башмаки, а не модные туфельки? Или — из-за вечной бедности, из-за денег?

— «В мире физическом я очень нетребовательна, в мире духовном — нетерпима! Я бы никогда, знаете, не стала красить губ. Некрасиво? Нет, очаровательно. Просто каждый встречный дурак на улице может подумать, я это — для него. Мне совсем не стыдно быть плохо одетой и бесконечно-стыдно — в новом! Не могу — со спокойной совестью — ни рано ложиться, ни до сыта есть. Точно не в праве. И не оттого, что я хуже, а оттого, что лучше. А деньги? Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когда их нет».

— Ныне Вас бы не поняли. Но, может, в этом и есть Ваша сила?

— «Сила человека часто заключается в том, чего он не может сделать, а не в том, что может. Мое «не могу» — главная мощь. Значит, есть что-то, что вопреки всем моим хотениям все-таки не хочет. Говорю об исконном «не могу», о смертном, о том, ради которого даешь себя на части рвать…»

— Даже если все легко поступают иначе? То есть — «могут»?..

— «Не могу, даже если мир вокруг делает так и это не кажется зазорным. Утверждаю: «не могу», а не «не хочу» создает героев!»

2. Начало

— А помните первый стих, написанный в 5 лет? «Ты лети мой конь ретивый Чрез моря и чрез луга И, потряхивая гривой, Отнеси меня туда…» Вы еще говорили, как смеялись все, когда за обедом, прочтя его, Ваша мать не без иронии спросила: куда «туда», Муся, ну, куда — «туда»?..

— «Смеялись: мать (торжествующе: не выйдет из меня поэта), отец (добродушно), репетитор брата (го-го-го!), брат, и даже младшая сестра. А я, красная, как пион, оглушенная в висках кровью, сквозь закипающие слезы — сначала молчу, а потом — ору: «Туда, туда — далёко!..»

— Не знали, не знали еще слова «вечность»… А, кстати, о чем с юности больше всего мечталось?

— «Моя мечта: монастырский сад, библиотека, старое вино из погреба, длинная трубка и какой-нибудь семидесятилетний «из прежних», который приходил бы по вечерам слушать, что я написала, и сказать, как меня любит. Я хотела, чтобы меня любил старик, многих любивший. Не хочу быть старше, зорче. Не хочу, чтобы на меня смотрели вверх. Этого старика я жду с 14 лет…»

— И с четырнадцати, после смерти матери, забросили музыку. Почему?

— «Скульптор зависит от глины. Художник от красок. Музыкант от струн, — нет струн в России, кончено с музыкой. У художника, музыканта может остановиться рука. У поэта — только сердце».

— Судя по 7 томам сочинений, сердце оказалось необъятным?!

— «Стихи сами ищут меня, и в таком изобилии, что прямо не знаю- что писать, что бросать. Можно к столу не присесть — и вдруг — все четверостишие готово, во время выжимки последней в стирке рубашки, или лихорадочно роясь в сумке, набирая ровно 50 копеек. А иногда пишу так: с правой стороны страницы одни стихи, с левой — другие, рука перелетает с одного места на другое, летает по странице: не забыть! уловить! удержать!.. — рук не хватает!»

— С детства любили «превозможение», так вспоминали как-то?

— «Да. Опасные переходы, скалы, горы, 30-верстные прогулки. Чтобы все устали, а я нет! Чтобы все боялись, а я перепрыгнула! И чтобы все жаловались, а я бежала! Приключение! Авантюру! Чем труднее — тем лучше!»

— А что вообще любили в жизни? И любили ли жизнь?

— «Как таковой жизни я не люблю, для меня она начинает значить, обретать смысл и вес — только преображенная, т.е. — в искусстве. Если бы меня взяли за океан — в рай — и запретили писать, я бы отказалась от океана и рая.

Любимые вещи: музыка, природа, стихи, одиночество. Любила простые и пустые места, которые никому не нравятся. Люблю физику, ее загадочные законы притяжения и отталкивания, похожие на любовь и ненависть. Люблю все большое, ничего маленького. И кошек, а не котят. Кошками не брезгую, пускай спят на голове, как они это любят. И, чем больше узнаю людей — тем больше люблю деревья! Обмираю над каждым. Я ведь тоже дерево: бренное, льну к вечному. А потом меня срубят и сожгут, и я буду огонь…»

— И еще — любили собак? Ваш муж, я читал, в молодости камнями отгонял бродячих псов, а Вы — Вы, напротив, именно их и приманивали хлебом…

— «Зверь тем лучше человека, что никогда не вульгарен. Душа у животного — подарок. Как не у всех людей…»

3. Встреча

— Еще девочкой Вы поняли: «Когда жарко в груди, в самой грудной ямке и никому не говоришь, это — любовь»? Скажите: у великих и любовь — великая?

— «Думаете, великие должны быть «счастливы в любви»? Ровно наоборот. Их меньше всех любят. Мне нужно понимание. Для меня это — любовь».

— А что значит для женщины — любить?

— «Всё! Женщина играет во всё, кроме любви. Мужчина — наоборот. В любви главная роль принадлежит женщине, она вас выбирает, вы — ведомые!»

— Ну, Марина Ивановна, оставьте хотя бы иллюзию…

— «Ну, если вам доставляет удовольствие жить ложью и верить уловкам тех женщин, которые, потакая вам, притворствуют, — живите самообманом!»

— А что для вас, для женщин, главное в мужчинах?

— «Слышали ли вы когда-нибудь, как мужчины — даже лучшие — произносят два слова: «Она некрасива». Не разочарование — обокраденность. Точно так же женщины произносят: «Он не герой…»

— Не герой, значит заранее — виноват?

— «Прав в любви тот, кто более виноват. Одинаково трудно любить героя и не-героя. Героизм — это противоестественность. Любить соперницу, спать с прокаженным».

— Но Сергею, мужу Вашему, когда Вы встретились, было 17, и он был просто красив. Вы даже замерли?..

— «Я обмерла! Ну можно ли быть таким прекрасным? Взглянешь — стыдно ходить по земле! Это была моя точная мысль, я помню. Если бы вы знали, какой это пламенный, глубокий юноша! Одарен, умен, благороден…»

— Но через годы Вы признались: «Личная жизнь не удалась»?

— «Это надо понять. Думаю — 30-летний опыт достаточен. Причин несколько. Главная в том, что я — я. Вторая: слишком ранний брак с слишком молодым. Он меня по-своему любит, но — не выносит, как я — его. В каких-то основных линиях: духовности, бескорыстности мы сходимся, но ни в воспитании, ни в жизненном темпе — всё врозь! Главное же различие — его общительность и общественность и моя (волчья) уединенность. Он без газеты не может, я — в доме, где главное газета — жить не могу».

— Извините за нескромный вопрос, но, выйдя замуж, Вы почти сразу влюбились в поэтессу Софию Парнок. Запретная тема, понимаю, но нешуточный этот роман длился полтора года. Вас осуждали за него при жизни. Но ведь осуждают и ныне?

— «Что бы люди ни сказали, они всегда скажут дурное».

— Но не значит ли это, что любовь поэта — всегда безмерность?

— «Понимаете, роман может быть с мужчиной, с женщиной, с ребенком, может быть с книгой. Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), исключая необычное — какая скука!»

— А тех и других? Вы ведь клялись, что никогда не бросите Соню, и никогда — Сергея? Или это Ваше — никого и никогда не бросать первой?

— «Люблю до последней возможности. Все женщины делятся на идущих на содержание и берущих на содержание. Я принадлежу к последним. Не получить жемчуга, поужинать на счет мужчины и в итоге — топтать ногами — а купить часы с цепочкой, накормить и в итоге — быть топтаной ногами. Я не любовная героиня. Я по чести- герой труда: тетрадочного, семейного, материнского, пешего. Мои ноги герои, и руки герои, и сердце, и голова. ..»

4. Революции

— Революция отняла у Вас всё: дом, дочь, умершую от голода, состояние, оставленное матерью. Но помните Ваши слова в 1907-м, когда Вы сами звали пожар восстания, в том числе и на свой дом? Помните: «Неужели эти…»

— «Неужели эти стекла не зазвенят под камнями? С каким восторгом следила бы, как горит наш милый дом! Только бы началось».

— Вы звали к восстанию. Редко кто из поэтов избежал в те годы подобных порывов. Но вот революция случилась, и что же? Не такую ждали, не тех звали?

— «Небо дороже хлеба. Главное с первой секунды Революции понять: всё пропало! Тогда — всё легко. У меня были чудесные друзья среди коммунистов. Ненавижу коммунизм. Ненавижу — поняла- вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и кошелку в ней, шелковую — клёш (нарочно!) юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, презрение к моим серебряным браслетам (золотых-то видно нет!). Мещанство! Во мне уязвлена, окровавлена самая сильная моя страсть: справедливость. Сколь восхитительна проповедь равенства из княжеских уст — столь омерзительна из дворницких».

— Ответ на все времена! И, кажется, про все революции. Помните, еще мама говорила Вам: «когда дворник придет у тебя играть ногами на рояле, тогда это — социализм!» Да, есть два миропонимания, два слоя людей…

— «Две расы. Божественная и скотская. Первые всегда слышат музыку, вторые — никогда. Первые друзья, вторые — враги. У меня ничего нет, кроме ненависти всех хозяев жизни, что я не как они. Свобода — наш ответ на тот порядок, который не мы выбирали…»

— Как Вы выжили в те годы! Голод, холод, иней в углах квартиры, веревочки, которыми шнуровали ботинки и даже не закрашивали их чернилами, как другие. Вор, забравшийся к Вам, не только не взял ничего — сам дал денег. И тем не менее позвольте, прямой и трудный вопрос. Его и ныне обходят биографы. Скажите, 3-летнюю Ирину, свою вторую дочь, Вы просто не любили? И потому- бросили в приюте для сирот? Фактически — умирать?. .

— «Я любила ее в мечте, никогда в настоящем. Не верила, что вырастет. Ах, господа! Виноват мой авантюризм. Когда самому легко, не веришь, что другому трудно. А теперь вспоминаю ее стыдливую, редкую такую, улыбку, которую она старалась зажать. И как она гладила меня по голове…»

— Но вы не поехали даже на похороны? Ее зарыли в общей яме. А ведь это по сути первая из утерянных могил Вашей семьи. И даже — Вашей могилы?

— «Чудовищно? Да, со стороны. Лучше было бы, чтобы я умерла! Но я не от равнодушия не поехала. У Али было 40, 7 — и — сказать правду?! — я просто не могла. К живой не приехала… И — наконец — я была так покинута! У всех есть кто-то: муж, отец, брат — у меня только Аля, и вот Бог наказал… Ирина! Если есть небо, прости меня, бывшую дурной матерью…»

— Иосиф Бродский (он родился за год до Вашей смерти), назвал Вас первым поэтом ХХ века. И он же про Вас сказал: «Чем лучше поэт, тем страшнее его одиночество». Это действительно так, это — правда?

— «Одинок всю жизнь! Между вами, нечеловеками, я была только человек. У всех вас есть: служба, огород, выставки, союз писателей, вы живете и вне вашей души, а для меня это — моя душа, боль от всего! Нет друзей, но это в быту, душевно- просто ничего. Я действительно — вне сословия, вне ранга. За царем — цари, за нищим- нищие, за мной — пустота…»

5. Любовь

— Вас спасала любовь. Даже в годы разлуки с мужем Вы писали стихи о ней. Но ведь посвящены они были отнюдь не мужу?

— «Слушайте внимательно, я говорю, как перед смертью: Мне мало писать стихи! Мне надо что-нибудь- кого-нибудь — любить — в каждый час дня и ночи. Одна звезда для меня не затмевает другой! И правильно. Зачем тогда Богу было бы создавать их полное небо! Человечески любить мы можем иногда десятерых, любовно — много — двух. Нечеловечески — всегда одного…»

— Но Вы «дорисовывали» любимых, украшали в воображении. Ведь даже очки не носили, чтобы не менять сложившегося представления о человеке?

— «Что я любила в людях? Их наружность. Остальное — подгоняла. Жизненные и житейские подробности, вся жизненная дробь, мне в любви непереносна, мне стыдно за нее, точно я позвала человека в неубранную комнату. Когда я без человека, он во мне целей — и цельней».

— Любить человека «без человека» — как это? Или права знакомая Ваша, которая пишет, что, уносясь в воображении, Вы забывали оглянуться — а поспевает ли за Вами Ваш новый избранник?

— «В одном я — настоящая женщина: я всех и каждого сужу по себе, каждому влагаю в уста — свои речи, в грудь — свои чувства. Поэтому — все у меня в первую минуту: добры, великодушны, щедры, бессонны и безумны».

— Через любовь — в душу человека? Тоже — Ваши слова!

— «Подходила ли хоть одна женщина к мужчине без привкуса о любви? Часто, сидя первый раз с человеком, безумная мысль: «А что если поцелую?» Эротическое помешательство? Нет. Стена, о которую билась! Чтобы люди друг друга понимали, надо, чтобы они шли или лежали рядом…»

— Но ведь разочарования Ваши были горестней очарований. ..

— «По полной чести самые лучшие, самые тонкие, самые нежные так теряют в близкой любви, так упрощаются, грубеют, уподобляются один другому, что — руки опускаются, не узнаешь: вы ли? В любви в пять секунд узнаешь человека, он — слишком явен! Здесь я предпочитаю ложь».

— Вы хотите сказать — выдумку, человека воображенного?

— «Да. В воинах мне мешает война, в моряках — море, в священниках — Бог, в любовниках — любовь. Любя другого, презираю себя, будучи любимой другим — презираю его. У каждого живет странное чувство презрения к тому, кто слишком любит нас. (Некое «если ты так любишь меня, сам ты не Бог весть что!»). Может, потому, что каждый знает себе цену…»

— Но Вы написали в стихах: «Я тебя отвоюю…» Выходит, Тютчев прав: любовь — поединок? А если так, то что тогда — победа?

— «Первая победа женщины над мужчиной — рассказ о его любви к другой. А окончательная победа — рассказ этой другой о любви к нему. Тайное стало явным, ваша любовь — моя. И пока этого нет, нельзя спать спокойно…»

— Смешно! А что тогда измена?

— «Измены нет. Женщины любят ведь не мужчин, а Любовь. Потому никогда не изменяют. Измены нет, пока ее не назовут «изменой». Неназванное не существует. «Муж» и «любовник» — вздор. Тайная жизнь — и явная. Тайная — что может быть слаще?..»

— У Вас было много любви. Но я действительно расхохотался, когда всех любовников своих Вы назвали потом «стручками», а одного — вообще «кочерыжкой». Но, если серьезно: Ваши разочарования — это завышенные требования, преклонение мужчин перед талантом, или, как написал один- просто страх перед Вами. Скажите, Вас боялись?

— «Боялись. Слишком 1-й сорт. Не возьмешь за подбородок! Боялись острого языка, «мужского ума», моей правды, силы и, кажется, больше всего — бесстрашия. У меня было имя, была внешность и, наконец, был дар — и всё это вместе взятое не принесло мне и тысячной доли той любви, которая достигается одной наивной женской улыбкой. Это всегда одна и та же история. Меня оставляют. Без слова, без «до свиданья». Приходили — больше не приходят. Писали — не пишут. И вот я, смертельно раненая — не способна понять — за что? Что же я все-таки тебе сделала??? — «Ты не такая, как другие». — «Но ведь именно за это и…» — «Да, но когда это так долго». Хорошенькое «долго» — вариант от трех дней до трех месяцев…»

— А как случилось, что в эмиграции Вы встретили самую большую любовь?

— «Как случилось? О, как это случается?! Я рванулась, другой ответил. От руки до губ, где ж предел?.. Я скажу вам тайну. Я — стихийное существо: саламандра или ундина, душа таким дается через любовь. Как поэту — мне не нужен никто. Как существу стихийному, нужна воля другого ко мне — лучшей…»

— Вы посвятили этой любви две поэмы. О ней знали все. Вы даже ушли из дома. Но ведь семья, взрослая дочь, ползучие сплетни русской колонии?..

— «Есть чувства настолько серьезные, что не боятся кривотолков. Семья. Да, скучно, да, сердце не бьется. Но мне был дан ужасный дар — совести: неможения чужого страдания. Может быть (дура я была!) они без меня были бы счастливы! Но кто бы меня — тогда убедил?! Я была уверена (они уверили!), что без меня умрут. А теперь я для них — ноша, Божье наказание. Все они хотят действовать, «строить жизнь». Им нужно другое, чем то, что я могу дать».

— Может, Париж виноват? Чуждое всем вам окружение?

— «Париж ни при чем — то же было и в Москве. Не могу быть счастливой на чужих костях. Я дожила до сорока, и у меня не было человека, который бы меня любил больше всего на свете. Почему? У всех есть. Я не нужна. Мой огонь никому не нужен, на нем каши не сваришь».

6. Эмиграция

— 17 лет чужбины! Невероятно! Скучали по родине в Париже?

— «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть ее — может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри, — тот потеряет ее вместе с жизнью. Моя родина везде, где есть письменный стол, окно и дерево под этим окном».

— «Мы плохо живем, — писали Вы из Парижа, — и конских котлет уже нет. Мясо и яйца не едим никогда. От истощения у меня вылезла половина брови». И несмотря на это Вы каждое утро обливались водой, варили кофе и порой полдня искали одно нужное слово. Писали стихи. Вернувшись, ни единого не напишете…

— «Когда меня спрашивают: «Почему вы не пишете стихов?» — я задыхаюсь от негодования. Какие стихи? Я всю жизнь писала от избытка чувств. Сейчас у меня избыток каких чувств? Обиды. Горечи. Одиночества. Страха. В какую тетрадь — писать такие? А главное, все это случилось со мной — веселой, живой, любящей, доверчивой (даже сейчас). За что? Разве я — живу? Что я видела от жизни, кроме помоев и помоек. Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи — те самые серебряные сердечные дребезги…»

— «Здесь я невозможна, в СССР не нужна», — сказали в эмиграции. Из-за стихов «невозможна», или — из-за характера? Из гордости дара, таланта или, извините — из-за гордыни?

— «Гордыня? Согласна. В нищете чувство священное. Если что-нибудь меня держало на поверхности этой лужи — то только она. Менять города, комнаты, укладываться, устраиваться, кипятить чай на спиртовке, разливать этот чай гостям. С меня достаточно — одного дерева в окне. Париж? Я его изжила. Сколько горя, обид я в нем перенесла. Ненавижу пошлость капиталистической жизни. Но не в Россию же ехать? Мне хочется за предел всего этого. На какой-нибудь остров Пасхи…»

— Да, помню, Вы даже мечтали оказаться в тюрьме…

— «Согласна на два года одиночного заключения (детей разберут «добрые люди» — сволочи — Сережа прокормится). Была бы спокойна. В течение двух лет обязуюсь написать прекрасную вещь. А стихов! (И каких)!»

— В тюрьму или в СССР — ничего себе — выбор? И — выбор ли?

— «Поймите, я там не уцелею, ибо моя страсть — негодование. Я не эмигрант, я по духу, по воздуху и размаху — там, оттуда. Но, слушайте! Ведь все кончилось. Домов тех — нет. Деревьев — нет. России нет, есть буквы: СССР, не могу же я ехать в свистящую гущу. Буквы не раздвинутся. Россия в нас, а не на карте. Мы — последние могикане. И презрительным коммунистическим «пережитком» я горжусь. Я пережиток, ибо все это — переживет и меня (и их!)».

— Скажите, занося ногу на сходни, чтобы плыть в СССР, Вы ведь знали: дочь — уже «коммунистка», муж — уже давно чекист, «наводчик-вербовщик» Лубянки? Вы всё это знали! И Вы… поехали?

— «Но выбора не было: нельзя бросать человека в беде, я с этим родилась».

— Поразительно! И ведь Вы, в век соблазнительных идей, ослепивших мир, Вы ни разу не солгали словом. Единственная! Это всё — Ваше «не могу», то, которое и создает героев? Из-за которого себя даешь «на части рвать»?..

— «За мое перо дорого бы дали, если бы оно согласилось обслуживать какую-нибудь одну идею, а не правду: всю правду. Нет, голубчик, ни с теми, ни с этими, ни с третьими, а зато… А зато — всё. А зато в мире сейчас — может быть — три поэта и один из них — я».

7. Судьба

— Накануне Вашего возвращения Сталин наградил орденами 172 писателей. Даже молодых совсем- Симонова и Алигер. Всех, кроме Ахматовой, Пастернака, Платонова и даже Булгакова, которого, пишут, любил…

— «Абсурд! Награда за стихи из рук чиновников! А судьи — кто? Поэт-орденоносец! Какой абсурд! У поэта есть только имя и судьба. Судьба и имя…»

— Но Вас не приняли не только чиновники — не приняли писатели. Общения с Вами испугались даже братья-поэты. Ни родных — муж, дочь и сестра в тюрьме, ни угла своего — ничего…

— «Да, когда была там, у меня хоть в мечтах была родина. Разумнее не давать таким разрешения на въезд. Москва меня не вмещает. Это мой город, но я его — ненавижу. Обратилась в Литфонд, обещали приискать комнату…»

— Да, да, ныне известно: Фадеев на Вашу просьбу написал: «Тов. Цветаева! Достать Вам комнату абсолютно невозможно. У нас большая группа очень хороших писателей и поэтов, нуждающихся в жилплощади…»

— «Не могу вытравить из себя чувства — права. В бывшем Румянцевском музее три наших библиотеки: деда, матери и отца. Мы — Москву- задарили. А она меня вышвыривает: извергает. И кто она такая, чтобы передо мной гордиться? Я дала Москве то, что я в ней родилась. Оспаривая мое право на Москву, Вы оспариваете право киргиза на Киргизию, тунгуса на Тунгусию. Я имею право на нее в порядке русского поэта. Вы лучше спросите, что здесь делают 1/2 миллиона немосквичей и что они дали Москве?

Меня жалеют чужие. Это — хуже всего, я от малейшего доброго слова — интонации — заливаюсь слезами, как скала водой водопада. Это судьба. Меня — все меньше и меньше. Остается только мое основное — «нет»…»

— Поэт, сказали Вы, должен быть на стороне жертв, а не палачей. Это так. Но Вы добавили: «И если история несправедлива, поэт обязан пойти против нее». Против истории? Возможно ли это?

— «Эпоха не против меня, я против нее. Я ненавижу свой век из отвращения к политике, которую, за редчайшими исключениями, считаю грязью. Ненавижу век организованных масс. И в ваш воздух, машинный, авиационный, я тоже не хочу. Ничего не стоило бы на вопрос — вы интересуетесь будущим? — ответить: — О, да! А я отвечу: нет, я искренно не интересуюсь ничьим будущим, которое для меня пустое и угрожающее место. Я действительно ненавижу царство будущего. Но если есть Страшный суд слова — на нем я чиста…»

— Вы безумно отважны! Таких и в истории России — единицы!

— «Считают мужественной. Хотя я не знаю человека робче. Боюсь всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего — себя. Никто не видит, не знает, что я год уже ищу глазами — крюк. Год примеряю смерть. Я не хочу умереть. Я хочу не быть. Надо обладать высочайшим умением жить, но еще большим умением — умереть! Героизм души — жить, героизм тела — умереть. ..»

8. Смерть

— «Мне совестно, что я жива. Мои друзья о жизни рассказывают, как моряки о далеких странах. Из этого заключаю, что не живу. Когда болят зубы, хочется, чтобы это кончилось. Полное безразличие ко всему и вся. Отсюда до смерти — крошечный шаг. То же безразличие у меня — всеобщее, окончательное. Значит всё это: солнце, работа, близкие — само по себе ничего не стоит и зависит только от меня. Меня жизнь — добила. Раньше умела писать стихи, теперь разучилась. Затравленный зверь. Исхода не вижу».

— За 10 минут до смерти Вы написали: «Не похороните живой! Проверьте хорошенько!» Последние слова, доверенные бумаге. А за три дня до смерти сказали: «Человеку, в общем-то, нужно не так уж много, всего клочок…»

— «Всего клочок твердой земли, чтобы поставить ногу и удержаться. Только клочок твердой земли, за который можно зацепиться…»

— Не зацепились!.. Знаете, я долго не мог понять одной Вашей фразы: «Дать можно только богатому и помочь только сильному». .. Странные слова. Я раньше думал, что это — неизжитое ницшеанство: слабые и неудачники должны погибнуть — в этом любовь к человечеству. Но теперь понял: они — о беззащитности, о неизбывной беззащитности гения. Мы не дали, мы — не помогли. А значит — виноваты, что Вы не удержались, не — зацепились…

— «Не горюйте. Я ведь знаю, как меня будут любить через 100 лет! Я та песня, из которой слова не выкинешь, та пряжа, из которой нитки не вытянешь. Будет час — сама расплету, расплещу, распущу: песню отдам ветрам, пряжу — гнездам. Это будет час рождения в другую жизнь…»

— Мы начали со славы. Теперь она у Вас — оглушительна!

— «Добрая слава? Добрая слава: один из видов нашей скромности — и вся наша честность…»

— И — последний вопрос. А если всё начать сначала, что Вы, Марина Ивановна, пожелали бы себе? Себе, стране?

— «Себе — отдельной комнаты и письменного стола. России — того, что она хочет…»

М Цветаева «Мне нравится, что вы больны не мной» + анализ стиха – Блог Stihirus24

• Анализ стихов
• Цветаева
• Мне нравится, что Вы больны не мной

Марина Цветаева была неординарной, своенравной, несдержанной, необыкновенно влюбчивой поэтессой. Все события, происходящие в ее жизни она буквально принимала к своему любящему, горячему сердцу. Она была и необычной внешности. В ней сочетались мужская стать и походка, но голос поистине отличался женственностью, он мелодично лился из ее уст. Многие ее произведения посвящены настоящей любви. Но эти возвышенные чувства в основном доставляли ее героям муки терзаний, грусть и расставания. В этих произведениях сопоставляется любовь с разочарованием, радость с печалью. Одной из таких выдающихся работ является элегия «Мне нравится, что Вы больны не мной … » Поэтесса издала это произведение в 1915 г. В этой работе отображается любовная чуткость поэтессы. В жизни поэтессы не редко случались романы с разными мужчина. Она окуналась в чувства с головой. Не думаю, к чему это может привести. В основном кроме разочарования она не чего не испытывала. После любовных отношений пролила не мало слез. В жизни, не редко бывает так, что один влюблен до глубины души, а другой только пользуется этими чувствами. Поэтому и описывается, она ему не чего не должна и он ей не должен. Одинаковые чувства с обеих сторон. В первых строках элегии ведется диалог с поэтессой. Строчкой «мне нравится» Марина тихо утверждает, высказывает свои мысли. Она описывает возлюбленного, который влюблен в иную женщину, но она совсем не расстраивается и не печалится по этому поводу. В чем же особенность этого произведения? Вчитавшись в смысл элегии ее можно разделить на несколько частей. В первой части описывается история о том, что закончились отношения между любящими людьми. Но встает вопрос, а были ли вообще отношения между ними. Читая произведения, не возникает сомнения, что героиня очень уважительно относилась к бывшему любимому человеку. Поэтесса дозволяет, наконец, то выплеснуть истинные чувства, не сражаться за любовные чувства, что возникли между поэтическими героями. В следующей части эмоции Цветаевой еще больше переполняются. Что очень взволновало читателя и держит в огромном напряжении. В заключении поэтесса противоречит всему, что было написано выше. Она сожалеет о том, что чувства остыли, в глубине душе она очень несчастна, что любовь закончилась. Мне очень пришлось по душе эта творческая работа. После прочтения мне кажется, это стихотворение описывает любовные отношения, эмоциональный накал, как настроение. Элегия М. Цветаевой «Мне нравится, что Вы больны не мной…» положено на музыку. Все знают это произведение в виде песни. Это и есть признание настоящей народной любви к ее творчеству.

Кратко по плану

Краткий анализ

Перед прочтением данного анализа рекомендуем ознакомиться со стихотворением Мне нравится, что вы больны не мной.
История создания – написанное в 1915 году, стихотворение было “литературной шарадой” вплоть до 1980 года, когда Анастасия Цветаева рассказала, кому поэтесса посвятила эти строки.

Тема стихотворения – любовь к мужчине, нашедшая выражение как нелюбовь.

Композиция – трехчастная, сама Марина Ивановна разделила свой стих на три части, по две строфы каждая.

Жанр – любовная лирика.

Стихотворный размер – ямб.

Эпитеты – “тяжелый шар”, “удушливая волна”, “адовый огонь”, “церковная тишина”, “ночной покой”, “закатные встречи”.

Метафоры – “шар не уплывет под ногами”, “я больна не вами”, “краснеть удушливой волной”, “спасибо вам и сердцем, и рукой”.

Мне нравится, что вы больны не мной

В 1915 году 23-летняя Марина Цветаева пишет стихотворение «Мне нравится, что вы больны не мной», в котором чувствуется остаток девичьего романтизма, но уже пробивается ростками чертополоха суровая реальность жизни, умение благодарить судьбу за прошлое. По словам сестры Цветаевой Анастасии, эти стихи поэтесса посвятила её второму мужу, Маврикию Александровичу, но насколько это соответствует действительности вопрос.

История создания

В 1915 году, когда было создано стихотворение “Мне нравится, что вы больны”, у Цветаевой уже был ребенок. И тем не менее она посвятила столь важные строки какому-то мужчине, который явно не был отцом ребенка.

Долгие годы адресат этих строк был литературоведческой тайной, которую только в 1980-м открыла сестра поэтессы Анастасия Цветаева. Оказывается, стихотворение было написано о втором муже Анастасии, Маврикии Минце. Но мало знать, кому посвящено произведение, важно понимать и его предысторию.

Молодой человек, попавший в дом Цветаевых, проводил с сестрой поэтессы много времени. Она к тому времени была в разводе и воспитывала ребенка, не мечтая о дальнейшем устройстве личной жизни. Но Маврикий очень увлекся Анастасией. Однако перед его обаянием не устояла и Марина. Мужчина преклонялся перед ее талантом, но как женщина она привлекала его гораздо меньше. Правда, Анастасия была уверена, что сестра просто не стала мешать ее счастью. Как бы там ни было, влюбленность так и не стала взаимной, но подарила миру прекрасные строки.

Сестры, ничего не скрывавшие друг от друга, хранили эту общую тайну от мужчины, которого обе любили.

Главная тема стихотворения

Это стихотворение было создано в 1915 году, оно посвящалось гражданскому мужу её младшей сестры Анастасии Маврикию Минцу. Будучи с Асей (как называли Анастасию Цветаеву домашние) в очень близких душевный отношениях, Марина как старшая сестра и подруга принимала в её личной жизни деятельное участие и конечно была в курсе непростых отношений между нею, Минцем и её старой любовью, Николаем Мироновым. Все происходило на её глазах, Марина от души сочувствовала своей сестре и, будучи натурой влюбчивой, пылкой и страстной тоже не равнодушно относилась к Маврикию Минцу. Однако из-за любви к сестре поэтесса не могла преступить грани дозволенного, и открыто признаться в своих чувствах к чужому мужчине. Так появляется на свет её поэтическая исповедь, крик души «Мне нравится, что вы больны не мною…», пропитанное чувствами и переживаниями Цветаевой по поводу чувств к человеку, с которым ей никогда не суждено быть вместе.

Структурный анализ стихотворения

Три строфы данного поэтического произведения построены в форме доверительного диалога с главным лирическим героем, который начинается с парадоксального утверждения о том, что героиня заявляет, что рада тому, что её не любят «Мне нравится, что вы больны не мной». Ответ на закономерно возникающий вопрос, почему это так, дан во второй строчке, где читатель узнает, что сердца героини как и героя заняты абсолютно другими людьми, что обоих устраивает и дает гарантию спокойного общения, не грозящего перейти в более интимные отношения при частых, близких встречах. Это становится понятным в завуалированных, но вполне ясных строках «никогда тяжелый шар земной не уплывает под нашими ногами».

Свободные от грешных плотских чувств и побуждений главные герои вольны вести себя как угодно: рискованно шутить, веселиться и даже спокойно относиться к случайным телесным контактам: «И не краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами». Во второй строфе эти утверждения все больше развиваются и усиливаются, герой имеет полное право на свободу чувств и эмоций по отношению к другому человеку, как и сама героиня, которая сама его и поощряет к объятиям и поцелуям с другой женщиной. Убаюкивающие уверения в невозможности их любых отношений, кроме дружеских, внезапно прерываются легким, почти неощутимым, но, тем не менее, реально присутствующим диссонансом, двойным повторением слова «нежный»: «Что имя нежное мое, мой нежный, не упоминаете ни днем, ни ночью — всуе», ведь подобное возможно только при вступлении в церковный брак, а ведь этого никогда не будет в реальной жизни: «Что никогда в церковной тишине, не пропоют над нами: аллилуйя!». Самоотверженная и смиренная речь главной героини позволяет ей создать свой правдивый и искренний образ, который показывает её нежность, простоту, умение веселиться и любить, прощать и понимать, быть терпеливой и настойчивой, уметь ждать, хотя в глубине души и понимая, что никаких перспектив у них нет.

Поток прямых утверждений резко обрушивается в третьей строфе, в которой героиня переходит в ошеломляющую, напористую атаку, пытаясь разрушить все преграды на пути двух любящих сердец. Любовь для них возможна только в единственной форме, не предполагающей их физической близости, она находится глубоко в душе, на высоком духовном уровне, и по-другому быть просто не может. Звучащая в последних строках горечь и сожаление о несбыточных мечтах, является не только средством показать свои чувства, но предположительно может выступать, как последняя попытка достичь желаемого.

Об этом остается только догадываться, но спустя некоторое время после написания этого стихотворения Анастасия Цветаева и Маврикий Минц становятся гражданским мужем и женой, они проживут вместе короткую, но счастливую жизнь. А изумительно красивая, искренняя и чувственная женская исповедь Марины Цветаевой, еще раз позволит убедиться нам в удивительной силе поэтического слова, которое может в простой и доступной для всех форме так талантливо и изящно выразить такие сложные и запутанные чувства любви и горечи по несбывшимся мечтам.

Композиция

Композиционное деление произведения задала сама поэтесса: к нем шесть строф, которые пропорционально делятся на три части.

Первые две строфы лирическая героиня посвящает своему не-признанию, гордо и изящно заявляя о том, что она рада не видеть в мужчине объект влюбленности, рада, что при виде него она не краснеет и твердо стоит на земле – и рада, что эта не-симпатия взаимна.

Вторая часть уже явно наполнена нотками сожаления, которые пока что проявляют себя только в тоне повествования: она перечисляет такие атрибуты влюбленности, как поцелуи и объятья, которые завершаются свадьбой, но на этот рае ее “мне нравится” звучит уже куда менее уверенно.

В третьей части сожаление выражается напрямую: она использует слово “увы”, чтобы показать, что все сказанное выше – это просто самоутешение. На самом деле она желала бы отношений и любви от этого мужчины.

Тема

“Мне нравится, что вы больны не мной” – это стихотворение о любви к недоступному мужчине. Героиня говорит ему о том, что она не больна им и счастлива, что он не болен ей также, но смысл произведения кардинально противоположен этому заявлению. Она на самом деле хотела бы пережить с ним все прекрасные любовные моменты, но – и это выражается в печальном “увы” – подобное невозможно.

«Еще майская ночь» анализ стихотворения Фета по плану кратко – образы, история создания, тема

Жанр

Это прекрасный в своем гордом изяществе образец любовной лирики. Признание, которое исходит из сердца настоящей женщины, уже познавшей, что такое любовное чувство, и понимающей, что есть вещи и более важные. Она подчеркивает, что благодаря свободе от плотского увлечения может быть собой, не отвлекаясь на любовные чувства. И для нее это действительно важно.

Использованный для воплощения этой идеи ям с перекрестной рифмовкой подходит как нельзя лучше. Он дает поэтессе свободу выражать свои мысли в изысканной и в то же время почти разговорной манере.

По лирике М. И. Цветаевой «Мне нравится, что вы больны не мной» (Цветаева Марина)

Марина Ивановна Цветаева – одна из крупнейших поэтесс Серебряного века. Её творчество отличается особой самобытностью:оно выходит из общего круга традиционных представлений, господствовавших литературных вкусов, и является неотделимым от страниц биографии. Лирическая героиня ее стихов – это сама Цветаева, ее трепетное сердце, ее неспокойная душа. Тема любви занимает особое место в лирике поэтессы, которая в одной из своих поэм заявляет:’Любовь – это значит жизнь’.

Попробуем разобраться в данной теме на примере стихотворений автора.

Знаменитое стихотворение Марины Ивановны “Мне нравится, что вы больны не мной” достаточно противоречиво. С одной стороны, героиня утверждает, что не нуждается в любви, пытаясь убедить в этом не только читателя, но и саму себя. Она как будто ищет преимущества её отсутствия:”Мне нравится, что можно быть смешной. не играть словами. имя. моё не упоминаете. “. С другой стороны, в конце произведения становится понятно, что на самом деле героиня сожалеет о том, что любви нет. Стоило только добавить ‘увы!’, как настроение стихотворения мгновенно меняется, и читатель уже сочувствует судьбе девушки. Таким образом, в её любовной лирике мы наблюдаем иронию, с помощью которой она показывает свое истинное отношение к любви, которую она пытается отрицать, но в итоге признает, не в силах ей сопротивляться.

“Вчера еще в глаза глядел” – стихотворение о любви прошедшей, в котором лирическая героиня упрекает возлюбленного в равнодушии к ней. На протяжении всего произведения, не понимая, за что обречена на страдания, она задаётся вопросом: «Мой милый, что тебе я сделала?».

Девушка испытывает боль, осознавая, что любовь прошла, даже задумывается о смерти:«Где отступается Любовь, там подступает Смерть-садовница». При этом, в расставании героиня винит не только мужчину, но и саму себя, поэтому в конце стихотворения просит прощение за все свои ошибки. Так, Цветаева абсолютно искренна в своей лирике, она не боится показать свои переживания и боль.

В стихотворении “Я хотела бы жить с вами” передана атмосфера тихого женского счастья, о котором на самом деле мечтает поэтесса:

И в маленькой деревенской гостинице –

Старинных часов – как капельки времени.

Подводя итоги, можно сказать, что любовная лирика Цветаевой отличается необыкновенной эмоциональностью, искренностью и красочностью, благодаря которым читатель переживает, страдает и радуется вместе с героиней.

Внимание!

Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите
Ctrl+Enter
. Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Сайт имеет исключительно ознакомительный и обучающий характер. Все материалы взяты из открытых источников, все права на тексты принадлежат их авторам и издателям, то же относится к иллюстративным материалам. Если вы являетесь правообладателем какого-либо из представленных материалов и не желаете, чтобы они находились на этом сайте, они немедленно будут удалены. Сообщить о плагиате

Средства выразительности

Как и во многих своих стихотворениях, Цветаева передает мысли и эмоции лирической героини за счет богатой палитры художественных средств. Так, в “Мне нравится, что вы больны” она использует:

• Эпитеты – “тяжелый шар”, “удушливая волна”, “адовый огонь”, “церковная тишина”, “ночной покой”, “закатные встречи”.
• Метафоры – “шар не уплывет под ногами”, “я больна не вами”, “краснеть удушливой волной”, “спасибо вам и сердцем, и рукой”.

Они работают не только на передачу идеи, но и помогают нарисовать тонкий мир чувств, который так сложно описать. Благодаря мастерству поэтессы читатель может в полной мере прочувствовать все то, что чувствовала она к объекту своей юношеской любви, чье имя теперь известно, – Маврикию Минцу.

Стихи и видео

Мне нравится, что можно быть смешной — Распущенной — и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе. Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой За то, что вы меня — не зная сами! — Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами,

За наши не-гулянья под луной, За солнце, не у нас над головами, — За то, что вы больны — увы! — не мной, За то, что я больна — увы! — не вами!

Напоследок предлагаю видео из фильма “Ирония судьбы”, в котором исполняется песня на стихи Цветаевой “Мне нравится”:

Вы любите творчество Марины Цветаевой? Какие стихи вам нравятся у неё?

Моё любимое стихотворение Марины Цветаевой – Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес.

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес, Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес, Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой, Оттого что я о тебе спою – как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей, У всех золотых знамен, у всех мечей, Я закину ключи и псов прогоню с крыльца – Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой, И в последнем споре возьму тебя – замолчи! – У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты, – О проклятье! – у тебя останешься ты: Два крыла твоих, нацеленные в эфир, – Оттого что мир – твоя колыбель, и могила – мир!

Камень, кинутый в тихий пруд, Всхлипнет так, как тебя зовут. В легком щелканье ночных копыт Громкое имя твое гремит. И назовет его нам в висок Звонко щелкающий курок.

Имя твое — ах, нельзя! — Имя твое — поцелуй в глаза, В нежную стужу недвижных век. Имя твое — поцелуй в снег. Ключевой, ледяной, голубой глоток… С именем твоим — сон глубок.

Мне нравится еще, что вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не вас целую. Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем, ни ночью – всуе. . . Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя!

Смеетесь! — В блаженной крылатке дорожной! Луна высока. Мой — так несомненно и так непреложно, Как эта рука.

Опять с узелком подойду утром рано К больничным дверям. Вы просто уехали в жаркие страны, К великим морям.

Я Вас целовала! Я Вам колдовала! Смеюсь над загробною тьмой! Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала — Домой!

Пусть листья осыпались, смыты и стерты На траурных лентах слова. И, если для целого мира Вы мертвы, Я тоже мертва.

Я вижу, я чувствую, — чую Вас всюду, — Что ленты от Ваших венков! — Я Вас не забыла и Вас не забуду Во веки веков!

Таких обещаний я знаю бесцельность, Я знаю тщету. — Письмо в бесконечность. — Письмо в беспредельность. — Письмо в пустоту.

Не от свеч, от ламп темнота зажглась: От бессонных глаз!

Крик разлук и встреч – Ты, окно в ночи! Может – сотни свеч, Может – три свечи.. . Нет и нет уму Моему покоя. И в моем дому Завелось такое.

Помолись, дружок, за бессонный дом, За окно с огнем! *********************** Вчера еще в глаза глядел, А нынче — всё косится в сторону! Вчера еще до птиц сидел, — Всё жаворонки нынче — вороны!

Я глупая, а ты умен, Живой, а я остолбенелая. О, вопль женщин всех времен: «Мой милый, что тебе я сделала?! »

И слезы ей — вода, и кровь — Вода, — в крови, в слезах умылася! Не мать, а мачеха — Любовь: Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли, Уводит их дорога белая.. . И стон стоит вдоль всей земли: «Мой милый, что тебе я сделала? »

Вчера еще — в ногах лежал! Равнял с Китайскою державою! Враз обе рученьки разжал, — Жизнь выпала — копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду Стою — немилая, несмелая. Я и в аду тебе скажу: «Мой милый, что тебе я сделала? »

Спрошу я стул, спрошу кровать: «За что, за что терплю и бедствую? » «Отцеловал — колесовать: Другую целовать» , — ответствуют.

Жить приучил в самом огне, Сам бросил — в степь заледенелую! Вот что ты, милый, сделал мне! Мой милый, что тебе — я сделала?

Всё ведаю — не прекословь! Вновь зрячая — уж не любовница! Где отступается Любовь, Там подступает Смерть-садовница.

Самo — что дерево трясти! — В срок яблоко спадает спелое.. . — За всё, за всё меня прости, Мой милый, — что тебе я сделала! *************************************** Мне нравится, что вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не вами, Что никогда тяжелый шар земной Не уплывет под нашими ногами. Мне нравится, что можно быть смешной – Распущенной – и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не вас целую. Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем, ни ночью – всуе.. . Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой За то, что вы меня – не зная сами! – Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами, За наши не-гулянья под луной, За солнце, не у нас над головами, – За то, что вы больны – увы! – не мной, За то, что я больна – увы! – не вами **************************************** Кто создан из камня, кто создан из глины, – А я серебрюсь и сверкаю! Мне дело – измена, мне имя – Марина, Я – бренная пена морская.

Помогите написать анализ к стихотворению Цветаевой “Мне нравится, что вы больны не мною”

утой нрав, способность и готовность любить всех и вся, дикость, робость и непомерную гордость.

Творчеству Цветаевой, как и ее натуре, присущ романтический максимализм, пафос неизбежности одиночества, трагической обреченности любви, неприятие мира «мер» , парадоксальная метафоричность.

Стихотворение «Мне нравиться, что Вы больны не мной… » относится к любовной лирике поэтессы. Любовь в творчестве Цветаевой многолика. Дружба, материнство, снисхождение, презрение, ревность, гордыня, забвение – все это ипостаси любви М. Цветаевой. Это чувство у поэтессы всегда обречено на разлуку, радость – на боль, счастье – на страдание. Стихи Цветаевой о любви полны душевного горения, острейших драматических конфликтов. Ее любовная лирика громогласна, гиперболична, неистова.

Такие стихи резко противоречили всем традициям женской любовной лирики, например, поэзии современницы Цветаевой – Анны Ахматовой. Где у Ахматовой – размеренность, строгая гармония, тихая речь, там у Цветаевой – обращенность ко всему миру, нарушение гармонии, восклицания и крики. При этом Цветаева говорила: «Безмерность моих слов – только слабая тень безмерности моих чувств» :

Мне нравится, что Вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не Вас целую.

Трудно поверить в то, что лирическая героиня так спокойно, в намеренно-сдержанной тональности говорит: «Мне нравится… » Сразу обращает на себя внимание направленность стихотворения на разговор, на диалог.

Еще одной особенностью этого стихотворения можно считать его сюжетность. Цветаева формально делит произведение на 4 части. В первой автор передает сложившуюся ситуацию, намечает контуры человеческих отношений, настраивает читателя на определенную тональность. Здесь мы узнаем, что героиня почему-то отказывается от отношений, которых, может быть, и не было:

Мне нравится, что Вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не Вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами.

Написание «Вы» , «Вами» с большой буквы указывает либо на вежливо-снисходительное отношение к герою, либо на малое знакомство с ним. Местоимение «никогда» , усиленное отрицанием «не» , может говорить о сослагательной форме взаимоотношений героев.

Последние две строчки первого четверостишия конкретизируются во второй строфе:

Мне нравится, что можно быть смешной, –

Распущенной – и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Героиня уже разрешает себе «быть смешной» , «распущенной» . Она допускает возможность «слегка соприкоснуться рукавами» и при этом не краснеть. Она конкретизирует свое состояние с помощью метафоры «удушливая волна» . Такое поведение может говорить о том, что героиня сознательно иронизирует над сложившимися отношениями.

В третьей части происходит «накал страстей» . Героиня говорит как будто от противного. В этой части Цветаева использует синтаксический перенос: «Мне нравится еще, что Вы при мне Спокойно обнимаете другую…» , который привлекает к себе внимание читателя. А затем:

«Мне нравится, что вы больны не мной…»: кому посвятила своё стихотворение Марина Цветаева

Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.

Известное стихотворение, приобретшее огромную популярность после того, как прозвучало в фильме Эльдара Рязанова, Цветаева посвятила второму супругу своей родной сестры – Маврикию Александровичу Минцу. Историю этого стихотворения рассказывала сама сестра поэтессы Анастасия Ивановна Цветаева.

« Многие ищут в этом стихотворении некий подтекст, скрытый смысл, а его просто нет… Мне было 20 лет. К этому времени я рассталась со своим первым мужем и осталась одна на руках с 2-летним сыном. Маврикий Александрович оказался у меня дома случайно, по просьбе друга. Встретившись первый раз, мы проговорили целый день. Маврикий Александрович предложил мне руку и сердце, и я стала его женой.

Когда муж познакомился с Мариной, он был поражён. Её всего 22 года, а у неё уже вышло два сборника поэзии. А ещё у неё прекрасная дочь и замечательный муж. В те годы Марина была счастлива и хороша собой. Маврикий любовался ей, а сестра чувствовала это и краснела. Она была очень благодарна Маврикию Александровичу, что он рядом со мной, любит меня и я не одинока… Именно об этом и Маринино стихотворение. Никакого двойственного смысла в нём нет». Марина в те счастливые годы была хороша собой, белоснежная кожа с легким румянцем, красивые вьющиеся волосы. Маврикий Александрович любовался Мариной, она это чувствовала и. краснела. Марина была благодарна Маврикию Александровичу, что я не одинока, что меня любят. Вот об этом стихотворение. Марине „нравилось“, и никакого второго смысла в нем нет ».

Так случилось, что Маврикию Александровичу Минцу, которому Марина Цветаева посвятила стихотворение, было отмеряно немного. В мае 1917 года он умер от гнойного аппендицита в Москве. А совсем скоро сестра Цветаевой похоронила и своего второго сына. Судьба Анастасии Ивановны Цветаевой (1894-1993) трагична и удивительна. В годы репрессий она отсидела 22 года в сталинских лагерях и выжила. В ссылке в Сибири её спасла корова, к которой она прижималась по ночам, чтобы не замёрзнуть в сорокоградусные морозы. Сестра великой поэтессы прожила почти 100 лет и до последних дней сохраняла удивительную работоспособность и ясную память. В 98 лет она летала из Москвы в Голландию, чтобы читать лекции о русской поэзии. Немецким и английским она владела в совершенстве.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми

:

Марина Цветаева (1892–1941) | История русской женской письменности 1820–1992 гг.

Фильтр поиска панели навигации Oxford AcademicИстория русской женской письменности 1820–1992 гг. Термин поиска мобильного микросайта

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации Oxford AcademicИстория русской женской письменности 1820–1992 гг. Термин поиска на микросайте

Расширенный поиск

• Иконка Цитировать Цитировать

• Разрешения

• Делиться
  • Твиттер
  • Подробнее

CITE

Kelly, Catriona,

‘Marina Tsvetaeva (1892–1941)’

,

АИСТЕРСКА

Oxford Academic

, 3 октября 2011 г.

), https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780198159643.003.0013,

, по состоянию на 3 октября 2022 г.

3

3 Выберите формат Выберите format.ris (Mendeley, Papers, Zotero).enw (EndNote).bibtex (BibTex).txt (Medlars, RefWorks)

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации Oxford AcademicИстория русской женской письменности 1820–1992 гг. Термин поиска мобильного микросайта

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации Oxford AcademicИстория русской женской письменности 1820–1992 гг. Термин поиска на микросайте

Расширенный поиск

Резюме

Несмотря на то, что в начале своей писательской карьеры Марина Цветаева была практически неизвестна, сейчас она является одной из самых популярных русских писательниц на Западе.

В этой главе обсуждается тщательный анализ ее творчества и стихов. Цветаева была категорически против советской позиции в первые годы после революции в России. Она также стала символом артистки, замученной политическими репрессиями, подобно Ахматовой.

Ключевые слова: Марина Цветаева, женщины-писательницы, Революция в России, Ахматова

Предмет

Литературоведение (начиная с 20 века) Литературоведение (19 век) Литературоведение (художники, романисты и прозаики) Литературоведение (европейское) Литературоведение (женское письмо)

В настоящее время у вас нет доступа к этой главе.

Войти

Получить помощь с доступом

Получить помощь с доступом

Институциональный доступ

Доступ к контенту в Oxford Academic часто предоставляется посредством институциональных подписок и покупок. Если вы являетесь членом учреждения с активной учетной записью, вы можете получить доступ к контенту одним из следующих способов:

Доступ на основе IP

Как правило, доступ предоставляется через институциональную сеть к диапазону IP-адресов. Эта аутентификация происходит автоматически, и невозможно выйти из учетной записи с IP-аутентификацией.

Войдите через свое учреждение

Выберите этот вариант, чтобы получить удаленный доступ за пределами вашего учреждения. Технология Shibboleth/Open Athens используется для обеспечения единого входа между веб-сайтом вашего учебного заведения и Oxford Academic.

1. Щелкните Войти через свое учреждение.
2. Выберите свое учреждение из предоставленного списка, после чего вы перейдете на веб-сайт вашего учреждения для входа.
3. Находясь на сайте учреждения, используйте учетные данные, предоставленные вашим учреждением. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
4. После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если вашего учреждения нет в списке или вы не можете войти на веб-сайт своего учреждения, обратитесь к своему библиотекарю или администратору.

Войти с помощью читательского билета

Введите номер своего читательского билета, чтобы войти в систему. Если вы не можете войти в систему, обратитесь к своему библиотекарю.

Члены общества

Доступ члена общества к журналу достигается одним из следующих способов:

Войти через сайт сообщества

Многие общества предлагают единый вход между веб-сайтом общества и Oxford Academic. Если вы видите «Войти через сайт сообщества» на панели входа в журнале:

1. Щелкните Войти через сайт сообщества.
2. При посещении сайта общества используйте учетные данные, предоставленные этим обществом. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
3. После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если у вас нет учетной записи сообщества или вы забыли свое имя пользователя или пароль, обратитесь в свое общество.

Вход через личный кабинет

Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам. Смотри ниже.

Личный кабинет

Личную учетную запись можно использовать для получения оповещений по электронной почте, сохранения результатов поиска, покупки контента и активации подписок.

Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам.

Просмотр учетных записей, вошедших в систему

Щелкните значок учетной записи в правом верхнем углу, чтобы:

• Просмотр вашей личной учетной записи и доступ к функциям управления учетной записью.
• Просмотр институциональных учетных записей, предоставляющих доступ.

Выполнен вход, но нет доступа к содержимому

Oxford Academic предлагает широкий ассортимент продукции. Подписка учреждения может не распространяться на контент, к которому вы пытаетесь получить доступ. Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому контенту, обратитесь к своему библиотекарю.

Ведение счетов организаций

Для библиотекарей и администраторов ваша личная учетная запись также предоставляет доступ к управлению институциональной учетной записью. Здесь вы найдете параметры для просмотра и активации подписок, управления институциональными настройками и параметрами доступа, доступа к статистике использования и т. д.

Покупка

Наши книги можно приобрести по подписке или приобрести в библиотеках и учреждениях.

Информация о покупке

Марина Цветаева — Не любила, а плакала.

Нет, не любила, но все же (Кроме любви)

«Кроме любви» Марина Цветаева

Я не любил, но плакал. Нет, не видел, но все же
Только ты указал в тени на обожаемый лик.
Все в нашем сне не было похоже на любовь:
Нет причин, нет доказательств.

Только этот образ кивал нам из вечернего зала,
Только мы — ты и я — принесли ему заунывный стих.
Нить поклонения связала нас крепче,
Чем любовь — других.

Но порыв прошел, и некто ласково приблизился,
Кто не мог молиться, но любил. Не спеши судить
Ты запомнишься мне самой нежной запиской
В пробуждении души.

В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме…
(В нашем доме, весной…) Не зови меня, кто забыл!
Я наполнил тобой все свои минуты, кроме
Самое печальное — это любовь.

Цветаева дебютировала нетипичным для поэтов начала ХХ века образом. Первый сборник «Вечерний альбом», посвященный художнице Марии Башкирцевой, трагически погибшей от туберкулеза, она издала тиражом в пять тысяч экземпляров на собственные средства. При этом ее стихи ранее не публиковались в журналах. Сама Марина Ивановна отправила книгу Волошину, Брюсову, в московское символистское издательство «Мусагет», надеясь получить отклик. Мастера не отказали молодой девушке в критических отзывах. Цветаеву оскорбили почти все комментарии по поводу «Вечернего альбома», кроме того, что написал Максимилиан Александрович. По его мнению, сборник нужно читать «подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет ясна и уместна».

«Вечерний альбом» включает в себя три раздела: «Детство», «Любовь» и «Только тени». Они символизируют этапы взросления лирической героини. Вторая часть – это ранняя юность, пришедшая на смену детским годам. В него вошло стихотворение «Кроме любви». В критической статье о дебютном сборнике Цветаевой прозаик и поэтесса Шагинян назвала это произведение очаровательным и искренним. Конечно, в ней нет той тоски, присущей значительной части интимной лирики Марины Ивановны, нет страданий, рвущих сердце и душу. Но есть юношеская неопытность, неопытность, свежесть чувств.

В поэме воплотился образ Трехпрудного дома в Москве. Цветаева жила в нем в детстве, до отъезда за границу и последующего пребывания в Ялте, Тарусе. Туда поэтесса вернулась после смерти матери, которая произошла в 1906 году. Говоря о «Вечернем альбоме», необходимо иметь в виду два важных факта. Первая — коллекция создана уже после смерти мамы. Во-вторых, она была написана, когда поэтесса жила в Трехпрудном доме. Соответственно, представлен взгляд на отцовский приют изнутри. В стихотворении «Кроме любви» упоминается «наш дом». Употребленное местоимение Марина Ивановна бросает вызов. Дело в том, что наследниками имущества были старшие дети Ивана Владимировича Цветаева Валерий и Андрей. Тем не менее, поэтесса претендует на него, ведь в этом доме живут воспоминания о ее детстве, о рано умершей матери.

«Вечерний альбом» — это проба пера, поиск своего неповторимого стиля и языка. Сама Марина Ивановна утверждала, что сборник родился вместо признания в любви к человеку, которому она никак иначе не могла открыть свои чувства.

Цветаева дебютировала нетипично для поэтов начала ХХ века. Первый сборник «Вечерний альбом», посвященный художнице Марии Башкирцевой, трагически погибшей от туберкулеза, она издала тиражом в пять тысяч экземпляров на собственные средства. При этом ее стихи ранее не публиковались в журналах. Сама Марина Ивановна отправила книгу Волошину, Брюсову, в московское символистское издательство «Мусагет», надеясь получить отклик. Мастера не отказали молодой девушке в критических отзывах. Цветаеву оскорбили почти все комментарии по поводу «Вечернего альбома», кроме того, что написал Максимилиан Александрович. По его мнению, сборник нужно читать «подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет ясна и уместна».

«Вечерний альбом» включает в себя три раздела: «Детство», «Любовь» и «Только тени». Они символизируют этапы взросления лирической героини. Вторая часть – это ранняя юность, пришедшая на смену детским годам. В него вошло стихотворение «Кроме любви». В критической статье о дебютном сборнике Цветаевой прозаик и поэтесса Шагинян назвала это произведение очаровательным и искренним. Конечно, в ней нет той тоски, присущей значительной части интимной лирики Марины Ивановны, нет страданий, рвущих сердце и душу. Но есть юношеская неопытность, неопытность, свежесть чувств.

В поэме воплотился образ Трехпрудного дома в Москве. Цветаева жила в нем в детстве, до отъезда за границу и последующего пребывания в Ялте, Тарусе. Туда поэтесса вернулась после смерти матери, которая произошла в 1906 году. Говоря о «Вечернем альбоме», необходимо иметь в виду два важных факта. Первая — коллекция создана уже после смерти мамы. Во-вторых, она была написана, когда поэтесса жила в Трехпрудном доме. Соответственно, представлен взгляд на отцовский приют изнутри. В стихотворении «Кроме любви» упоминается «наш дом». Употребленное местоимение Марина Ивановна бросает вызов. Дело в том, что наследниками имущества были старшие дети Ивана Владимировича Цветаева Валерий и Андрей. Тем не менее, поэтесса претендует на него, ведь в этом доме живут воспоминания о ее детстве, о рано умершей матери.

«Вечерний альбом» — проба пера, поиск своего неповторимого стиля и языка. Сама Марина Ивановна утверждала, что сборник родился вместо признания в любви к человеку, которому она никак иначе не могла открыть свои чувства.

Источник — http://astih.ru/

Вам нужно вдумчиво прочитать стихотворение Цветаевой Марины Ивановны «Кроме любви». В произведении отражен образ дома Цветаевых в Москве, который олицетворяла поэтесса с образом рано ушедшей матери. Первый сборник стихов был написан в Трехпрудном доме.

Текст стихотворения Цветаевой «Кроме любви» относится к начальному периоду творчества автора. Молодой, никому не известный поэт создает свой первый сборник «Вечерний альбом», который посвящает художнице Марии Башкирцевой, умершей от туберкулеза. Свою первую книгу, изданную на собственные средства, она отправляет мастерам Волошину и Брюсову. Их критика задела Марину Ивановну до глубины души.

Учащимся предлагается разучить стихотворение в классе на уроке литературы. Вы можете скачать полный текст онлайн.

Я не любил, но плакал. Нет, не видел, но все же
Только ты указал в тени на обожаемый лик.
Все в нашем сне не было похоже на любовь:
Ни повода, ни доказательства.

Только этот образ кивнул нам из вечернего зала,
Только мы — ты и я — принесли ему заунывный стих.
Нить поклонения связала нас крепче,
Чем любовь — других.

Но порыв прошел, и подошел ласково кто-то,
Кто не мог молиться, но любил. Не спешите судить
Ты запомнишься мне самой нежной нотой
В пробуждении души.

В этой печальной душе ты бродил, как в незапертом доме…
(В нашем доме, весной…) Не зови меня, кто забыл!
Я наполнил тобой все свои минуты, кроме
Самое печальное — это любовь.

Цветаева дебютировала нетипично для поэтов начала ХХ века. Первый сборник «Вечерний альбом», посвященный художнице Марии Башкирцевой, трагически погибшей от туберкулеза, она издала тиражом в пять тысяч экземпляров на собственные средства. При этом ее стихи ранее не публиковались в журналах. Сама Марина Ивановна отправила книгу Волошину, Брюсову, в московское символистское издательство «Мусагет», надеясь получить отклик. Мастера не отказали молодой девушке в критических отзывах. Цветаева чуть не обиделась

Все замечания по «Вечернему альбому», кроме написанного Максимилианом Александровичем. По его мнению, сборник нужно читать «подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет ясна и уместна».

«Вечерний альбом» включает в себя три раздела: «Детство», «Любовь» и «Только тени». Они символизируют этапы взросления лирической героини. Вторая часть – это ранняя юность, пришедшая на смену детским годам. В него вошло стихотворение «Кроме любви». В критической статье о дебютном сборнике Цветаевой прозаик и поэтесса Шагинян назвала это произведение очаровательным и искренним. Конечно, ему не присуще

Значительная часть интимной лирики Марины Ивановны натянута, в ней нет страданий, рвущих сердце и душу. Но есть юношеская неопытность, неопытность, свежесть чувств.

В поэме воплотился образ Трехпрудного дома в Москве. Цветаева жила в нем в детстве, до отъезда за границу и последующего пребывания в Ялте, Тарусе. Туда поэтесса вернулась после смерти матери, которая произошла в 1906 году. Говоря о «Вечернем альбоме», необходимо иметь в виду два важных факта. Первая — коллекция создана уже после смерти мамы. Во-вторых, она была написана, когда поэтесса жила в Трехпрудном доме. Соответственно, представлен взгляд на отцовский приют изнутри. В стихотворении «Кроме любви» упоминается «наш дом». употребленное местоимение

Марина Ивановна бросает вызов. Дело в том, что наследниками имущества были старшие дети Ивана Владимировича Цветаева Валерий и Андрей. Тем не менее, поэтесса претендует на него, ведь в этом доме живут воспоминания о ее детстве, о рано умершей матери.

«Вечерний альбом» — проба пера, поиск собственного неповторимого стиля и языка.

Сама Марина Ивановна утверждала, что коллекция родилась вместо признания в любви к человеку, которому она никак иначе не могла открыть свои чувства.

(Оценок пока нет)

Сочинения на темы:

1. Первый сборник стихов Марины Цветаевой под названием «Вечерний альбом» вышел в 1910 году. В нем было несколько разделов, один…
2. Из двух книги» — третий сборник стихов Цветаевой, который был издан в 1913 году издательством «Оле-Лукое». Современники первоначально характеризовали Марину…
3. Весной 1916 года Марина Цветаева начинает работу над циклом произведений под названием « Бессонница», куда входит стихотворение «В огромном городе…
4. В истории русской литературы известны случаи мистического предсказания каких-либо событий в жизни писателей. Однако чаще такие истории случаются с поэтами….

Ворота в поросль | Шостакович: Его выбор стихов Цветаевой для соч. 143

 

Как и большинство образованных россиян, Шостакович был постоянным читателем стихов. На протяжении всей своей жизни он положил на музыку множество стихов, причем не только русских, но и японских, еврейских, английских, итальянских, немецких и французских. Он охватил некоторых из крупнейших русских поэтов от Лермонтова и Пушкина до Блока, Евтушенко и Цветаевой. Самой последней из этих русских поэтов, над которыми он работал, была Марина Цветаева, чья поэзия стала более доступной в СССР после крупной публикации ее произведений в 1919 году.65. 

 

Музыку к «Си х Стихи Марины Цветаевой» Шостакович написал всего за одну неделю в августе 1973 года, когда отдыхал в Эстонии. Его здоровье в это время было плохим, и он уже знал, что неизлечимо болен. Его знакомство с творчеством Цветаевой расширилось в 1971 году, когда он положил на музыку стихотворение Евтушенко «Елабужский гвоздь» о самоубийстве Цветаевой. Вскоре после этого он услышал «Три песни на стихи Цветаевой» Тищенко и впоследствии заказал копию (Фэй 277)

 

Особый интерес представляет выбор им шести цветаевских стихотворений. Из всех сотен стихотворений, которые она опубликовала, по каким причинам Шостакович выбрал именно эти шесть?

 

I.          «Моим стихам» (1913)

II. «Откуда такая нежность?» (1916)

III. «Диалог Гамлета с совестью» (1923)

IV. «Поэт и царь» (1931)

В.        «Нет, там барабанили» (1931)

VI. «Ахматовой» (1916)

 

Эти шесть стихотворений, конечно, не были среди самых известных Цветаевой; только два из них вошли в крупные антологии на английском языке («Откуда такая нежность?» и «К моим стихам»). Однако эти шесть стихотворений по-разному связаны с жизнью Шостаковича и его неминуемой смертью в 1975 году. Таким образом, справедливо заключить, что они были выбраны в первую очередь на основе его собственного положения и взглядов, а не на основании их пригодности для музыкальной обработки.

 

Первое и последнее стихотворение касаются творческой карьеры. Первый предвосхищает успех; последний хвалит успех. В этом кадре два стихотворения о любви и отношениях (II и III) и два стихотворения об отношениях между поэтом и государством (IV и V). Актуальность для Шостаковича очевидна в стихах о творческой карьере и отношениях между поэтом и государством. Не столь ясна связь Шостаковича с двумя любовными поэмами.

 

I.          Моим стихам 

 

Моим стихам, написанным так рано

Что я не знал, что я поэт,

Как брызги из фонтана,

Как вспышки из ракеты,

 

Взрываются, как маленькие черти 9003

В святилище сна и благовоний,

К моим стихам о юности и смерти,

— К непрочитанным стихам! —

 

Рассеянные в пыли книжных магазинов

Где их никто не покупал и не купит,

Моим стихам, как драгоценному вину

Придет и твоя очередь.

 

Шостакович, как и Цветаева, был вундеркиндом. Так что он мог легко идентифицировать себя с этим стихотворением о раннем творчестве («Я не знал, что я поэт»). У него тоже были идеи, «лопающиеся, как маленькие дьяволы» в юном возрасте, когда его работа еще не была выполнена и не воспринималась всерьез. Но что, несомненно, больше всего привлекло бы внимание композитора, так это вера Цветаевой в собственное раннее творчество («Время твое придет»). Смирение Цветаевой в этом стихотворении также должно было понравиться композитору.

 

II. Откуда такая нежность?

 

Откуда такая нежность?

Они не первые — эти локоны

Которые я разглаживаю, и я знала

Губы темнее твоих.

 

Звезды взошли и погасли.

Откуда такая нежность?

Глаза поднялись и погасли

На моих глазах.

 

А я таких гимнов не слышал

Темной ночью,

Украшенный — О нежность!—

На самой груди певицы.

 

Откуда такая нежность?

И что с ним делать, хитрец,

Странный певец, 

С ресницами, которые не могут быть длиннее?

 

Выбор этого стихотворения несколько удивителен, поскольку Шостакович был известен скорее своей иронией и трагедией, чем романтическим выражением. Кроме того, это очень женское стихотворение — оно было написано поэту Осипу Мандельштаму — в нем говорится о кудряшках, длинных ресницах и темных губах, а также о нежности. Самое главное для Шостаковича, я полагаю, стихотворение соединяет эту нежность с искусством. Нежность утверждает не только ласковость, но и деликатность, и Цветаева видит это качество в Мандельштаме не только в его поведении, но и в дикции («Я таких гимнов не слышала»). Далее она предполагает, что это качество можно использовать для создания стихов («И что с этим делать, хитрец»). Это лучшее стихотворение из шести и явно нашло отклик у Шостаковича как прекрасное высказывание о творчестве и его таинственном происхождении («Откуда такая нежность?»).

 

III. Диалог Гамлета с совестью

 

Она на дне, с грязью и

Сорняками… Она пошла туда спать в них,

— Но там, внизу, не до сна!

—Но я любил ее,

Как 40 000 братьев

Не мог любить.

             — Гамлет!

Она внизу, где грязь:

Грязь!… И последняя гирлянда

Всплыла на бревнах…

  —Но я любил ее

Как 40000…

            — Меньше, чем один любовник,

3, 90.

 Она внизу, там, где грязь.

—Но я-

 

                                 любил ее??

 

Шостакович начал писать музыку к шекспировскому «Гамлету» еще в 1932 году (Сюита из «Гамлета» для малого оркестра). Он дважды переписывал эту музыку в 1954 и 1963-1964, последний раз для фильма Козинцева. Стихотворение Цветаевой не затрагивает призвания, как известное стихотворение Пастернака «Гамлет»; скорее это драматизирует вину — вину за самоубийство любовника. Хотя в романтической жизни Шостаковича было несколько странных моментов, ситуация в этом стихотворении, по-видимому, не имеет прямого отношения к его переживаниям и не указывает на то, что одна из его любовниц покончила жизнь самоубийством.

Наиболее правдоподобное объяснение выбора этого стихотворения было предложено более чем одним критиком: чувство вины выжившего. Это состояние наиболее часто встречается у переживших Холокост. Но было высказано предположение, что Шостакович тоже мог чувствовать эту вину в свете всех русских художников, погибших во время советских репрессий. Борис Пастернак, безусловно, чувствовал вину пережившего самоубийство Цветаевой в 1941. Однако довольно натянуто видеть, как Шостакович испытывает чувство вины за выживание при чтении этого стихотворения, особенно с его повторяющимся рефреном («Но я любил ее»). Мне остается только гадать, был ли какой-то случай в прошлом Шостаковича, который привлек его к этому стихотворению.

 

IV. Поэт и царь

В потустороннем

Зал царей.

—Это мраморный

Непреклонный?

 

Такой величественный

В золотой барме.

Жалкий жандарм

Пушкинской славы.

 

Преследователь автора,

Измельчитель рукописи,

Жестокий мясник

Польской земли.

 

Будьте бдительнее !

И  не  забудьте

Поэт-убийца

Царь Николай

Первый.

 

Барма: Широкий воротник, который носили цари

 

Это стихотворение имеет явные ассоциации с Шостаковичем. Вместо царя Николая I читайте Сталина. Как Николай I был «преследователем [Пушкина] и «цензором [его]] рукописей», так и Сталин был преследователем и цензором Шостаковича. Роман Соломона Волкова « Шостакович и Сталин » освещает эти деликатные отношения. Таким образом, цветаевские «жалкий жандарм» и «жестокий палач Польши» должны были звучать для композитора правдой — в нем, как и в Цветаевой, была польская кровь. Еще более резонансной была бы строчка «Будь осторожнее!» Я уверен, что Шостаковичу много раз говорили об этом и его друзья, и власти, когда он раздвигал границы советской терпимости своей музыкой.

            Таким образом, короткое эллиптическое стихотворение Цветаевой, которое читается как краткие заметки самой себе при виде статуи Николая I в музее, сразу же понравилось бы Шостаковичу.

 

V.         Не барабаны…

 

Не барабаны били, когда мы хоронили вождя

Перед неспокойным полком:

барабанит по умершему поэту.

 

Это была такая большая честь, что не нашлось места

Для его самых близких друзей. В голове, в ногах,

Налево, направо — руки по швам —

Были сундуки и кружки милиции.

 

Не странно ли, что в самой тихой из кроватей

Маленький мальчик находится под присмотром?

В том-то и в этом-то и в чем-то вроде

Эта честь, честное слово — да, слишком много!

 

Смотри, страна говорит, несмотря на слухи

Монарх заботится о поэте!

Почетно, почетно, почетно, супер-

Почетно, почетно, черт с ним!

 

Кого же уносят воры

Как вора подстреленного?

Предатель? Нет. Через дворовые ворота

Везут мудрейшего человека России.

 

Продолжает тему взаимоотношений Пушкина с Николаем I описанием похорон поэта, придуманных Цветаевой. Шостакович был бы в восторге от ее иронии. Я представляю, как он смеется над строкой «Монарх заботится о поэте». И посмеялся бы над барабанными повторениями «честь» (дважды) и «почетно» (пять раз подряд).

Описание похорон полно удивительных подробностей. Например, Царские зубы отбивают церемониальный бой барабанов. Затем труп Пушкина окружает охрана в форме («В голову, в ноги, влево-вправо, руки по швам»). В чрезмерном количестве они олицетворяют жесткость и охраняют «в самой тихой постели маленького мальчика».

Приближаясь к концу своей жизни и ожидая каких-то официальных похорон, Шостакович выбрал это стихотворение, чтобы передать, что если его похороны полны гражданской помпы, они будут такими же смехотворными.

 

VI. Ахматовой

 

О Муза плача, прекраснейшая из муз!

О дикое создание белых ночей!

Ты раскинул черную метель над Россией.

И твои крики пронзают нас, как стрелы.

 

Мы шарахаемся, и глухое «ой». —

Сто тысяч раз — клясться вам в верности: 

Анна Ахматова! Это имя — великий вздох

, Который падает в безымянную глубину.

 

Мы коронованы только потому, что ходим по земле

С тобой и потому что небо над нами такое же!

И тот, кто ранен твоей смертной судьбой «

Уходит уже бессмертным на смертном одре.

 

В моем певучем городе горят купола,

И слепой бродяга славит блаженного Спасителя…

Я дарю тебе мой город колокольный,

Ахматова! — и мое сердце!

 

Это стихотворение молодой Цветаевой хорошо вписывается в предсмертное состояние Шостаковича и его размышления о собственном наследии. Ее фраза «Нас венчает то, что мы ходим по земле с тобой одним» вторит, возможно сознательно, сама Ахматова в гораздо более позднем посвящении Шостаковичу («в чью эпоху я живу на земле») в экземпляре ее стихов. которую она подарила композитору.

 

Хотя у них было много возможностей, Шостакович и Ахматова так и не стали друзьями. Но была взаимная оценка на расстоянии. Хотя Шостакович никогда не положил ни одного из своих стихов на музыку, она посвятила ему стихотворение («Музыка»).

 

И все же я не думаю, что «Ахматовой» Шостакович выбрал в память о ней. Скорее, стихотворение Цветаевой понравилось Шостаковичу, потому что это была прекрасная дань уважения коллеге-художнику и соотечественнику-москвичу. Обостренную образность и музыкальность стихотворения Ахматовой трудно не заметить.

 

Стихи Цветаевой в переводе Джона Кобли

 

Поэма Цветаевой «Реквием»

Мир поэта Марины Цветаевой наполнен чувствами, лирикой, краткостью, размышлениями о противоречиях. земное существование, жизнь и смерть, человеческая память. Очень рано лишившись матери, Марина Цветаева часто обращается в своем творчестве к теме смерти, как бы пытаясь прикоснуться к тайне иного мира и понять, существует ли вечность в этой непостижимой «бездне», поглощающей все живое. Два мотива: любовь к жизни и неизбежность физической смерти переплетаются. Все пройдет, взгляд зеленых глаз станет неподвижным, голос умолкнет, но небо будет прежним, так же зазвучат виолончель и сельские колокольчики. Жизнь будет продолжаться, и, принимая неизбежность того дня, когда она исчезнет с «поверхности земли», поэтесса обращается к будущим потомкам с просьбой понять и принять искренность ее чувств, излитых в поэтических строках, «правде и играть», прощать и гордыню, и необузданную, безграничную нежность, и в ответ на ее любовь отвечать тем же, не предав забвению.

Текст стихотворения Цветаевой «Реквием» можно скачать полностью или выучить онлайн на уроке литературы в классе.

Сколько пало в эту бездну,
Открою!
Придет день, когда я исчезну
С поверхности земли.

Всё, что пело и билось, замёрзнет, ​​
Блеснуло и лопнуло.
И зелень моих глаз, и мягкий голос,
И золото волос.

И будет жизнь с хлебом насущным,
С забывчивостью дня.
И все будет — как будто под небом
И не было меня!

Переменчивы, как дети, в каждой шахте,
И так ненадолго зло,
Кто любил час, когда дрова в камине
Станут пеплом.

Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокольчик в деревне…
— Я такой живой и настоящий
На милой земле!

Всем вам — мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои? —
Я заявляю о вере
И прошу любви.

И днём и ночью, и письменно и устно:
За правду да и нет
За то, что я так часто — слишком печален
И всего двадцать лет

За то, что я прямая неизбежность —
Прощение обид
За всю мою необузданную нежность
И слишком гордый

За скорость стремительных событий,
За правду, за игру…
— Слушай! — Все еще люби меня
Чтобы я умер.

Я открою!
С поверхности земли.

Он засиял и взорвался.
И зелень моих глаз, и нежный голос,
И золото волос.

С забывчивостью дня.
И не было меня!

И так ненадолго зло,
Станут пеплом.

И колокольчик в деревне.
На милой земле!

Чужие и свои? —
И просят любви.

За правду да и нет
И всего двадцать лет

Прощение обид
И слишком гордый

За правду, за игру.
Чтобы я умер.

Марина Цветаева: Реквием.
«» &

Краткий анализ стихотворения Цветаевой

Автор Марина Олешко 6 августа 2015

В поэзии Серебряного века не так много женских имен: Зинаида Гиппиус, Софья Парнок, Ирина Одоевцева, Мирра Лохвицкая и некоторые другие. Но на слуху сегодня, пожалуй, только знаменитые Анна Ахматова и Марина Цветаева.

О Серебряном веке

Во второй половине XIX века и в начале XX века возникло множество литературных объединений — символизм (старший и младший), акмеизм, футуризм (кубофутуризм, эгофутуризм), имажинизм. Марина Цветаева начала свою деятельность в кругу московских символистов, в этом можно убедиться, если проанализировать стихотворение Цветаевой на ранних этапах ее поэтической деятельности. Анна Ахматова вслед за своим первым мужем Львом Гумилевым примкнула к последователям акмеизма.

Анна Ахматова и Марина Цветаева

Конечно, этих двух ярких и талантливых женщин нельзя сравнивать. Во-первых, потому, что они добились одинакового успеха в русской и даже мировой литературе. Во-вторых, оба они жили и работали в одну эпоху — эпоху Серебряного века. И хотя их стихи принадлежат к совершенно противоположным литературным течениям, в их поэзии прослеживаются общие мотивы. Символизм провозглашает идеалистическую философию и отказ от научного сознания, тогда как акмеизм, наоборот, выступает за материальное познание мира, объективность и точность выражения мысли. Но если проанализировать стихотворение Марины Цветаевой и стихи Анны Ахматовой, то легко можно заметить общие темы и строки: любовь («Я сошла с ума, о странный мальчик…», «Мне нравится, что ты не болен обо мне…»), отчаяние («Она сжала руки под темной пеленой…», «Вчера я смотрела в твои глаза…»), преданность («Сероглазый царь», «Как правая и левая рука») , траур («Реквием», «Твои белые могилы рядом.. »). У обеих женщин были довольно непростые судьбы и не одна любовная связь. В 1915 января Марина Цветаева посвятила произведение Анне Ахматовой. Анализ стихотворения Цветаевой, написанного для другой поэтессы, демонстрирует восхищение ее талантом и отождествление с ней.

Марина Цветаева всегда так говорила о себе — не поэтесса, а поэтесса, как будто нарочно не признавала разделения поэзии на женскую и мужскую. Она родилась в Москве в день памяти Иоанна Богослова в 1892 году, о чем не преминула сообщить в одном из своих стихотворений. Ее семья принадлежала к творческой интеллигенции: отец был филологом и искусствоведом, мать – талантливой пианисткой. Она также пыталась воспитать Марину как музыканта, но девушка выбрала поэзию.

С 6 лет Марина Цветаева писала стихи не только на русском, но и на французском и немецком языках. Свой первый сборник она выпустила в 18 лет, он назывался «Вечерний альбом». Ее творчество интересовало известных поэтов, в том числе Валерия Брюсова, который впоследствии привлек Цветаеву в круг символистов. В 1912 году поэтесса стала женой публициста Сергея Эфрона и родила дочь Ариадну. В период гражданской войны В 1917 году у Цветаевой родилась еще одна дочь Ирина, которая умерла от голода, когда была трехлетним ребенком. Какое горе пережила поэтесса, можно представить, если сделать анализ стихотворения Цветаевой «У гроба». Сын Георгий родился в 1925. Некоторое время у Марины Цветаевой были романтические отношения с поэтессой Софьей Парнок и даже посвятили ей цикл стихов, но через два года отношений она вернулась к мужу. теплые отношения поддерживал с писателем Борисом Пастернаком. Марина Цветаева прожила по-настоящему тяжелую жизнь, познав бедность и горе в годы войны, бессилие и боль после смерти второй дочери, отчаяние и страх во время арестов мужа и обоих детей.

Поэтесса покончила жизнь самоубийством в возрасте 49 летповесившись в чужом доме в Елабуге. О том, что она представляла себе такую ​​смерть раньше, сообщает анализ стихотворения Цветаевой «Самоубийство». Долгое время могила поэтессы оставалась официально непризнанной, но затем ее узаконили по настоянию ее младшей сестры Анастасии Цветаевой. По просьбе ее и диакона Андрея Кураева Цветаеву похоронили в храме по всем правилам, несмотря на ее добровольный уход из жизни, вопреки православным канонам.

Эстетика Марины Цветаевой

Тема смерти часто возникает в поэзии Марины Цветаевой. Как будто поэтесса давно готовилась к печальному концу своей жизни и даже стремилась его приблизить. Она часто говорила своим друзьям и близким людям, где и как она хотела бы быть похороненной (на Тарусском кладбище или в Коктебеле). Но после самоубийства ее тело осталось на татарстанской земле. Тема смерти проявляется в различных воплощениях, и если проанализировать стихотворение М. Цветаевой, то выявляются следующие мотивы: смерть духа («В сером воздухе загробного…»), смерть ребенок («У гроба»), возможно, связанный с умершей дочерью Ириной. Но самое главное — это ее собственная смерть. И наиболее полно и сильно это показано в произведении «Прохожий». Анализ стихотворения Цветаевой по плану будет представлен ниже.

«Прохожий»: содержание

Это стихотворение написано 3 мая 1913 года в Коктебеле. Возможно, в этот период поэтесса останавливалась в доме поэта Максимилиана Волошина. Краткий анализ стихотворения Цветаевой позволяет сделать вывод, что повествование ведется от первого лица. Если попытаться передать сюжет, то очевидно, что это монолог, с которым героиня обращается к случайному прохожему, забредшему на кладбище, чтобы привлечь внимание к своей могиле. При этом интрига не раскрывается до самого конца. С первых строк непонятно, что голос героини звучит «из-под земли». Она советует анониму прочитать надпись на надгробии, узнать, кто здесь лежит, прочитать имя и дату рождения, а также положить на могилу букет маков и куриную слепоту. По всей вероятности, сама Цветаева ассоциирует себя с героиней, так как упоминает имя и пытается обнаружить различные сходства между собой и первым встречным — опущенные глаза, курчавые локоны, но главное — факт существования в этом мире. Однако не следует забывать, что во всяком художественном произведении вымысел всегда господствует над реальностью, а настоящий талант как раз и заключается в том, чтобы заставить поверить в инвалида.

Марина Цветаева: стихи. Анализ стихотворения «Прохожий»

Несмотря на то, что в произведении присутствует некий мотив смерти, смерть здесь прямо не упоминается. Те слова и фразы, которые дают понять, что героиня не жива, звучат совершенно не скорбно и не трагично, наоборот, Цветаева как бы хотела дать понять, что жизнь не заканчивается после смерти, если есть кому вспомнить о человеке. . Даже если это просто прохожий. Прохожий намеренно показан безликим, не упоминается ни его внешность, ни возраст, ни даже его пол, потому что женщина по праву может оказаться таковой.

Анализируя стихотворение Марины Цветаевой, стоит отметить, что ее героиня легко относится к смерти. Она упоминает, что была веселой при жизни и не собирается терять это качество даже в загробной жизни. Она просит прохожего не тосковать по ней, потому что, будучи живой, она сама не любила этого делать.

Слегка мистический тон стихотворению придают слова о том, что дух героини может внезапно появиться посреди кладбища, угрожая неизвестностью, а также упоминание о том, что обращение к прохожему звучит из могилы.

Строки о крупной и сладкой кладбищенской землянике связаны с жизнью самой поэтессы. В рассказе «Хлыстовки» она собственноручно написала, что хотела бы быть похороненной на Тарусском кладбище, где растет самая красная и вкусная ягода.

Другие стихи Марины Цветаевой

Всего при жизни и после смерти Марины Цветаевой вышло около 14 сборников ее стихов («Вечерний альбом», «Волшебный фонарь», «Лебединый лагерь» и др.) . Она написала более 20 стихотворений («Чародейка», «Поэма о комнате», «Сибирь» и др.), часть из которых осталась незаконченной («Неосуществленная поэма», «Певица»). Во время войны и в последующие годы Марина Цветаева писала реже и в основном занималась переводами, чтобы прокормить семью. Многие ее работы в то время так и остались неопубликованными. Помимо стихов Марина Цветаева создала несколько драматических («Метелица», «Ариадна», «Федра») и прозаических («Пушкин и Пугачев», «Поэт и время») произведений.

Анализ стихотворения Марины Цветаевой «Сколько их упало в эту бездну»

Марина Цветаева очень рано потеряла мать, смерть которой она переживала очень болезненно. Со временем это чувство притупилось, а душевная рана зажила, однако начинающая поэтесса в своем творчестве очень часто обращалась к теме смерти, как бы пытаясь заглянуть в еще недоступный для нее мир. Цветаева призналась, что очень надеется в той другой жизни встретить свою маму, которую очень любила, и даже мысленно торопила время, стараясь поскорее прожить свою жизнь.

В 1913 году поэтесса написала стихотворение «Сколько их упало в бездну…», в ​​котором она вновь попыталась определить для себя, что такое жизнь и чего ждать от смерти. Цветаева воспринимает потусторонний мир как некую темную бездну, бездонную и пугающую, в которой люди просто исчезают. Говоря о смерти, она отмечает: «Придет день, когда я исчезну с поверхности земли». Однако поэтесса понимает, что после ее ухода ничего в этом бренном мире не изменится. «И все будет — как будто под небом и меня не было!», — отмечает поэтесса.

Сама смерть не пугает 20-летнюю Цветаеву, которой уже довелось столкнуться с непрошеным гостем. Поэтесса переживает только то, что из этой жизни уходят близкие и родные ей люди, и со временем память о них стирается. Тех, кто умер, Цветаева сравнивает с дровами в камине, которые «становятся пеплом». Ветер несет его по земле, и теперь он смешивается с землей, превращаясь в пыль, которая, возможно, станет основой для новой жизни.

Однако Марина Цветаева не готова мириться с таким положением вещей, она хочет, чтобы память людей была вечной, даже если они этого не достойны. Она причисляет себя именно к той категории будущих погибших, которые не заслужили права войти в историю из-за «слишком гордого вида». Но поэтесса противопоставляет этой черте характера «необузданную нежность», надеясь, что тем самым она сможет продлить свою земную жизнь, хотя бы в воспоминаниях близких. «Я требую веры и прошу любви», — отмечает Цветаева. Такое необычное толкование евангельских истин все же имеет право на существование. Поэтесса не верит в жизнь после смерти в библейском смысле, но надеется, что сумеет оставить на земле яркий след, иначе само ее существование теряет всякий смысл. Поэтесса и не подозревает, что стихи, раскрывающие богатый внутренний мир этой удивительной женщины, наполнены бунтарскими и весьма противоречивыми чувствами.

Сколько пало в эту бездну,

Придет день, когда я исчезну

С поверхности земли.

Всё, что пело и билось, замёрзнет, ​​

Блеснуло и лопнуло.

И будет жизнь с хлебом насущным,

С забвением дня.

И будет всё — словно под небом

Переменчивы, как дети, в каждой шахте,

И так недолго зло,

Кто любил час, когда дрова в камине

Виолончель и кавалькады в чаще,

И колокол в деревне.

Я такой живой и настоящий

На милой земле!

Всем вам — мне, не знающему меры ни в чем,

Чужим и своим? —

Я заявляю о вере

И прошу любви.

И днем ​​и ночью, и письменно, и устно:

За правду и да и нет

За то, что я так часто — слишком грустно

И всего двадцать лет

За то, что во мне прямая неизбежность —

За всю мою необузданную нежность

И слишком гордую

За скорость стремительных событий,

За правду, за игру.

Слушай! — Еще люби меня

Чтобы я умер.

«Реквием», анализ поэмы Ахматовой

Поэма «Реквием» Анны Ахматовой основана на личной трагедии поэтессы. Анализ произведения показывает, что оно написано под влиянием опыта того периода, когда Ахматова, стоя в тюремных очередях, пыталась узнать о судьбе своего сына Льва Гумилева. И трижды арестовывался властями в страшные годы репрессий.

Стихотворение написано в разное время с 1935 года. Долгое время это произведение хранилось в памяти А. Ахматовой, она читала его только друзьям. И в 1950 году поэтесса решила его записать, но опубликован он был только в 1988 году.

По жанру «Реквием» задумывался как лирический цикл, а позже его уже называли поэмой.

Композиция произведения сложная. Он состоит из следующих частей: «Эпиграф», «Вместо предисловия», «Посвящение», «Введение», десять глав. Отдельные главы называются: «Приговор» (VII), «На смерть» (VIII), «Распятие» (X) и «Эпилог».

Поэма говорит от имени лирического героя. Это «двойник» поэтессы, авторский способ выражения мыслей и чувств.

Основная идея произведения — выражение масштаба национального горя. Эпиграфом А. Ахматова берет цитату из собственного стихотворения «Значит, не зря мы вместе были в беде» . Слова эпиграфа выражают национальность трагедии, причастность к ней каждого человека. И далее в поэме эта тема продолжается, но масштаб ее достигает огромных размеров.

Анна Ахматова использует почти все для создания трагического эффекта. поэтические размеры, разный ритм и разное количество остановок в строчках. Этот ее личный прием помогает остро прочувствовать события поэмы.

Автор использует различные тропы, помогающие осмыслить переживания людей. Это эпитеты: Россия «невинная» . тоска «смертельный» . капитал «дикий» . пот «смертный» . страдающий «окаменевший» . кудри «серебро» . Много метафор: «лица отваливаются» . «недели летят незаметно» . «Горы склоняются перед этим горем» . «Паровоз свистнул песню разлуки» . Есть и антитезы: «кто зверь, кто человек» . «И каменное сердце упало на мою еще живую грудь» . Есть сравнения: «И взвыла старуха, как раненый зверь» .

Есть в поэме и символы: сам образ Ленинграда – наблюдатель скорби, образ Иисуса и Магдалины – отождествление со страданием всех матерей.

Чтобы оставить память об этом времени, автор обращается к новому символу — памятнику. Поэтесса просит поставить у тюремной стены памятник не своей музе, а в память о страшных репрессиях 30-х годов.

Проанализировав «Реквием», ознакомьтесь с другими произведениями:

Цветаева любой анализ стихов

Максим Павлючук Знаток (368) 5 лет назад В ЭТУ БЕЗДНУ»
Стихотворение Марины Цветаевой «Сколько их упало в эту бездну» написано в 1913 и относится к разряду философской лирики. Через это произведение поэтесса очень образно и метафорически выражает свои тайные мысли, душевные переживания.

Она говорит, что никто не вечен, ничто не постоянно — «столько их упало в эту бездну». «День придет». когда самой рассказчице придется «исчезнуть с поверхности земли». И жизнь от этого не только не изменится, но даже продолжит биться тем же ключом, как ни в чем не бывало: «И будет жизнь… И не было меня!».

Здесь мысли Цветаевой тесно переплетаются с мыслью Блоковского «Если ты умрешь, ты начнешь снова сначала, и все повторится, как прежде…».

Лирическая героиня, очень красивая (это мы видим из описания ее внешности с помощью метафор «зеленые глаза», «золотые волосы»). грустит о сознании предопределенности своей судьбы, обращается «с требованием веры» и просит «о любви».

Марина Цветаева на протяжении всего стихотворения использует одну «общую» антитезу, противопоставляя смерть юности. Как и многие художники слова, поэтесса пользуется литературным приемом-контрастом, стремясь подчеркнуть прекрасное, изображая его на фоне ужасного, страшного, непонятного.

Начиная с пятой строфы, автор раздельно противопоставляет отдельные понятия, используя языковые антонимы «чужие — свои». «день Ночь». «да — нет» и контекстуальное: «нежность — гордый взгляд». «Правда — это игра». тем самым обостряя эмоциональную окраску каждого четверостишия.

Цветаева в своем стихотворении олицетворяет землю, называет ее «лаской». возможно, подчеркивая, таким образом, любовь к Родине. Из словосочетания «нежная земля» понятно, что лирическая героиня настолько «живая и настоящая». Я действительно не хочу отказываться от своей жизни.

Размер поэмы — амфибрахия. Рифма — крест (АБАБ). точный; в первом и третьем стихах каждой строфы — женского рода; во втором и четвертом — мужского рода.

Настроение стихотворения пасмурное, почти дождливое, очень тоскливое…

Перечитывая снова и снова строки этого произведения, хочется утешить рассказчика этой грустной истории, найти ободряющие слова и, конечно же, поверить её,люби её,помни всегда.. .

Olegator Pro (658) 5 лет назад

нна Ахматова
Мужество (1942)
Мы знаем, что сейчас на весах
И что сейчас происходит.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество не оставит нас.
Не страшно лежать мертвым под пулями,
Не горько быть бездомным, —
И мы спасем тебя, русская речь,
Великорусское слово.
Мы пронесем вас свободными и чистыми,
И внукам подарим, и из плена спасем
Навсегда!
Анализ стихотворения:
Это стихотворение было написано после начала войны. Анна Ахматова встретила войну в Ленинграде. Ее стихотворение «Мужество» — это призыв защищать Родину. В названии стихотворения отражен призыв Автора к гражданам. Они должны быть мужественными в защите своего государства. Анна Ахматова пишет: «Мы знаем, что сейчас на весах». На кону судьба не только России, но и всего мира, ведь это мировая война. На часах пробил час мужества — народ СССР бросил инструменты и взялся за оружие. Далее автор пишет о реально существовавшей идеологии: люди не боялись бросаться под пули, и почти все остались без крова. Ведь надо сохранить Россию — русскую речь, великорусское слово. Анна Ахматова дает завет, что русское слово дойдет до внуков чистым, что люди выйдут из плена, не забыв его. Все стихотворение звучит как клятва. Помогает в этом торжественный ритм стиха – амфибрахий, четвероногий. Знаки препинания очень скромные: используются только запятые и точки. Появляется только в конце восклицательный знак. Трассы также редко используются. Ключевыми являются только точные ахматовские эпитеты: «вольное и чистое русское слово». Это означает, что Россия должна оставаться свободной. Ведь какое счастье сохранить русский язык, но попасть в зависимость от Германии. Но нужно и чисто — без иностранных слов. Можно выиграть войну, но потерять речь. К сожалению, сейчас мы теряем русский язык — он превращается в информативный язык, где иностранные слова, где появляется целый стиль, способствующий орфографическим ошибкам. И каков результат? Война выиграна, но русский язык потерян.

Послушайте стихотворение Цветаевой «Реквием»

Разложу!

С поверхности земли.

Всё, что пело и билось, замёрзнет, ​​

Блеснуло и лопнуло:

И золотые волосы.

И будет жизнь с хлебом насущным,

С забвением дня.

И все будет — как будто под небом

И не было меня!

Переменчивы, как дети, в каждой шахте

И так ненадолго зло,

Кто любил час, когда дрова в камине

превращались в пепел,

Виолончель и кавалькады в чаще,

И колокольчик в деревне…

Я, так живой и настоящий

На милой земле!

Всем вам — что мне, ничему

не знающему меры

Инопланетянам и вашим?!

Я заявляю о вере

И прошу любви.

И днем ​​и ночью, и письменно и устно:

За правду да и нет

За то, что мне так часто — слишком грустно

И всего двадцать лет

За то, что мне — прямая неизбежность —

Прощение обид

За всю мою необузданную нежность,

И слишком горд

За скорость стремительных событий,

За правду, за игру. ..

Слушай! — еще люби меня

Чтобы я умер.»

(8 декабря 1913)

Цветаева..

Сколько о ней написано и сказано..

Сегодня у нее день рождения, она родилась

8 октября 1892 года в Москве, 00-05.

При подготовке этой статьи я прочитал огромное количество литературы,

анализ ее натальной карты разных авторов,

статьи, подборки фотографий.

Мне с ней легко.

Как с другом и любимым человеком,

как собственное отражение в зеркале.

Она восходящий Лев, солнечные Весы, я наоборот.

Она мне совершенно понятна даже эмоционально,

у нас луны в одном знаке, мы чувствуем одинаково..

Не случайно романсы так легко и просто легли на ее стихи,

как будто Муза только что с небес спустилась..

Даже в этом стихотворении, в «Реквиеме» я поняла, почувствовала общую проблему — сложную, тяжелую, ноющую.

Очень сложно все время доказывать, оправдываться, что ты искренний, настоящий, что ты не лжец.

Больно когда не верят, обвиняют в игре и неискренности..

С детства очень задевало мамино постоянное неверие.., потом оно начало периодически появляться и ходить с хвостом..

А сейчас я поумнела, наверное с возрастом, стала меньше реагировать и реже стала приходить…

Вот Марина:

«Я заявляю о вере»

Что касается любви, то я у меня это очень индивидуально, я не заставляю и не прошу себя любить.

Марина- спрашивает, наверное.. солнце-Весы проявляет себя так, человек всегда сомневается любят ли его..

Ему трудно.. когда не любят.. Трудно.

Поэма «Реквием» очень созвучна натальной карте.

Его можно назвать «программным», так как «звучит» внешность,

настроение, душевное одиночество Марины, ее отношение к смерти..

Юная Марина впервые обращается к теме смерти в 1907-1919 гг.10:

«В старом вальсе Штрауса впервые Мы услышали твой тихий зов» .

Первые эмоциональные протесты прослеживаются в отношениях с мамой.

Мария Александровна Майн, талантливая пианистка, ученица знаменитой Муромцевой, не приняла поэтическую натуру дочери, всячески настаивая на занятиях по фортепиано.

Управитель четвертого дома, куспид в Весах, Венера в знаке Девы, мать богемна, педантично критична.

Реакция дочери на «настояние матери» заняться музыкой и полный отказ матери от поэтических экспериментов — оппозиция Луны — в Тельце в экзальтации — оппозиция — Уран в Скорпионе в экзальтации., кстати, есть еще одна оппозиция Луны в Тельце — Лилит в Скорпионе..

Вот первый, детский «зов» о смерти…, именно здесь поселяется тоска, одиночество, неприятие, — поэтому «слышим мы твой тихий зов «..

Дочь поэта , — это выражено в стеллиуме третьего дома, дома поэзии и письма — там Сатурн в Весах, в экзальтации, Солнце и Меркурий в знаке Весов, соединение..

Согласно к рисункам М. Джонса, карта Марины — типичные «Качели».

Противостояние личности и общества. «Чужой и свой»

Центральная энергетическая «ветвь» проходит через АСЦ-ДСК, в седьмом доме, доме открытых врагов, а также доме партнерства, Марс в знаке Водолея. .

Первая группа планет проходит от соединения Нептуна и Плутона в знаке Меркурия Близнецы к Марсу в Водолее, между ними — трины, вторая — от Венеры в Деве к Черной Луне в Скорпионе..

» Сколько пало в эту бездну,

Я разложу!

Марина пишет «их» и не уточняет, кто эти писатели, поэты, рабочие, крестьяне, друзья-враги?

Просто «они»

Я думаю, что это « все те, кто в седьмом доме, в знаке Водолея» , во второй декаде Водолея — Близнецы.

11 дом дублирует эту идею, так как он по классике дом Водолея.. и открывается он Близнецами..

» «Упал в эту пропасть» красиво… потому что в четвертом доме Уран, планета, дающая высоту (например, отвечающая за авиацию) и в Скорпионе — бездна, подземные глубины..

В одиннадцатом доме снова — Близнецы, знак легкости восхождений, путешествий, общения

и… Плутон в соединении с Нептуном. , — непонятно, скорее символично, опять соединение Нептуна и Плутона в Близнецах

Придет день, когда я исчезну

Цветаева пишет не «я умру», а именно «исчезну» (внезапно исчезну, растворюсь. ..) — восьмой куспид в Водолее, а дальше идут включенные Рыбы

«С поверхности земли».

Какова поверхность земли?

Это, имхо, то, что ей дорого, т.к..

«на нежной земле»

Восходящий лунный узел в Тельце, в десятом доме — любить все проявления жизни и описывать их в творчестве — яростно, даже по-детски, страстно, искренне — Юпитер в Овне в 10 доме..

Лунный Телец в экзальтация — прекрасно чувствует и понимает дыхание жизни, откликаясь каждой клеточкой тела и души на все прекрасное, доброе, светлое — дает более точные и подробные дальнейшие описания:

«жизнь с хлебом насущным» (это понятно!) , «Виолончель и кавалькады в чаще ,- вот тут интересный момент: у С. Вронского я обнаружил, что инструмент виолончель можно отнести к Рыбам, (заметим, что ее не интересует фортепиано), а Рыбы открывает девятый дом — философский, дом Веры. ..,

Кавалькады едут верхом — это третий или девятый дом, Дева — Рыбы. , (И колокольчик в деревне..») колокол обычно на церкви, — опять же девятый дом в Рыбах. ..

прямая неизбежность прощения обид» и плюс третий дом, коммуникативный Сатурн в Весах в экзальтации, отсюда и слово «неизбежность», дающее великое терпение..

Облик героини, поэтически так изящно написанный, полностью совпадает с асцендентом львом и первым домом , а также с синтетическими Весами, которыми она является:

И золотыми волосами

«Переменчивы, как дети, в каждой шахте

И так ненадолго зла»

Юпитер — в знаке Овна, отражающий наивность, ребячливость, а также восходящий Лев и Солнце в третьем, Близнецах доме, в трине к Марсу в седьмом — отражение «и так кратко злится»

И тот же Юпитер дарит «необузданную нежность» и «слишком гордый» -потому что он на МС..

Согласно структурам Хубера, яркость и воздушность, легкость и изящество творчества отражают Гранд Трин («пишет, как дышит») и Полукаретку, придающую в отдельных случаях радикальность, стремительные решения (в отличие от «Вагона»). .

Десятый дом, открывающийся на куспиде в Овне, характеризует отца.

Поэма написана под впечатлением смерти отца, в год его смерти.

В солярной карте прослеживаем цепочку диспозиций:

куспид десятого дома в Водолее, Уран (в восьмом доме, доме смерти), — в Козероге, в хороме, Сатурн — в Близнецах, в 12-м дом, Меркурий — Весы, Венера — в Скорпионе — обе планеты в пятом доме, Плутон — в Раке, в 12 доме, Луна в Деве, Меркурий в Весах.

Да, стеллиум в пятом — под влиянием той утраты она стала много писать, изливая душу….

Отец для нее много значил.

Как и сын, Мур-(Георгий)..

Именно после визита двух человек из НКВД и их требований подписать что-то, какой-то донос, ее с сыном стали шантажировать.

12 дом натальной карты, открывающийся куспидом в Раке, отражает ее сильный страх, ее беспокойство за судьбу сына..

Видать угрожали убить..

Поэтому измученный жизнью, страхом, постоянным противостоянием, «чужие и свои» Она решает покончить с собой. .

По мнению П. Глоба, ответственного за смерть последнего третьего четвертого дома, она находится в Скорпионе.

Управители — Плутон с Нептуном, в соединении, в Близнецах, и очень показательный прием для управления — Уран в Скорпионе-Марс в Водолее.

Повешение..

Могила Марины Цветаевой неизвестна, как и могила В.А. Моцарт.

Но ее поэтическое наследие будет жить не одно поколение.

Спасибо, Марина.., ты Любовь..

Сколько пало в эту бездну,
Открою!
Придет день, когда я исчезну
С поверхности земли.

Всё, что пело и билось, замёрзнет, ​​
Блеснуло и лопнуло.
И зелень моих глаз, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с хлебом насущным,
С забывчивостью дня.
И все будет — как будто под небом
И не было меня!

Переменчивы, как дети, в каждой шахте,
И так ненадолго зло,
Кто любил час, когда дрова в камине
Станут пеплом.

Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокольчик в деревне. ..
— Я такой живой и настоящий
На милой земле!

Всем вам — мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои? —
Я заявляю о вере
И прошу любви.

И днём и ночью, и письменно и устно:
За правду да и нет
За то, что мне так часто — слишком грустно
И всего двадцать лет

За то, что у меня прямая неизбежность —
Прощение обид
За всю мою необузданную нежность
И слишком гордый

За скорость стремительных событий,
За правду, за игру…
— Слушай! — Все еще люби меня
Чтобы я умер.

Я разложу!

С поверхности земли.

Всё, что пело и билось, замёрзнет, ​​

Блеснуло и лопнуло:

И золотые волосы.

И будет жизнь с хлебом насущным,

С забвением дня.

И все будет — как будто под небом

И не было меня!

Переменчивы, как дети, в каждой шахте

И так ненадолго зло,

Кто любил час, когда дрова в камине

превращаются в пепел,

Виолончель и кавалькады в чаще,

И колокольчик в деревне. ..

Я, такой живой и настоящий

На сладкой земле !

Всем вам — что мне, ничему

не знающему меры

Инопланетянам и вашим?!

Я заявляю о вере

И прошу любви.

И днем ​​и ночью, и письменно и устно:

За правду да и нет

За то, что мне так часто — слишком грустно

И всего двадцать лет

За то, что мне — прямая неизбежность —

Прощение обид

За всю мою необузданную нежность,

И слишком горд

За скорость стремительных событий,

За правду, за игру…

Слушай! — еще люби меня

Чтобы я умер.»

(8 декабря 1913)

Цветаева.0002 Сколько о ней написано и сказано..

Сегодня день ее рождения, она родилась

8 октября 1892 года в Москве, 00-05.

При подготовке этой статьи я прочитал огромное количество литературы,

разбор ее натальной карты разными авторами,

статьи, подборки фотографий.

Мне с ней легко.

Как с другом и любимым человеком,

как собственное отражение в зеркале.

Она восходящий Лев, солнечные Весы, я наоборот.

Она мне совершенно понятна даже эмоционально,

у нас луны в одном знаке, мы чувствуем одинаково..

Не случайно романсы так легко и просто легли на ее стихи,

как будто Муза только что с небес спустилась..

Даже в этом стихотворении, в «Реквиеме» я поняла, почувствовала общую проблему — сложную, тяжелую, ноющую.

Очень сложно все время доказывать, оправдываться, что ты искренний, настоящий, что ты не лжец.

Больно когда не верят, обвиняют в игре и неискренности..

С детства очень задевало мамино постоянное неверие.., потом оно начало периодически появляться и ходить с хвостом..

А сейчас я поумнела, наверное с возрастом, стала меньше реагировать и реже стала приходить…

Вот Марина:

«Я заявляю о вере»

Что касается любви, то я у меня это очень индивидуально, я не заставляю и не прошу себя любить.

Марина- спрашивает, наверное.. солнце-Весы проявляет себя так, человек всегда сомневается любят ли его..

Ему трудно.. когда не любят.. Трудно.

Поэма «Реквием» очень созвучна натальной карте.

Его можно назвать «программным», так как «звучит» внешность,

настроение, душевное одиночество Марины, ее отношение к смерти..

Юная Марина впервые обращается к теме смерти в 1907-1919 гг.10:

«В старом вальсе Штрауса впервые Мы услышали твой тихий зов» .

Первые эмоциональные протесты прослеживаются в отношениях с мамой.

Мария Александровна Майн, талантливая пианистка, ученица знаменитой Муромцевой, не приняла поэтическую натуру дочери, всячески настаивая на занятиях по фортепиано.

Управитель четвертого дома, куспид в Весах, Венера в знаке Девы, мать богемна, педантично критична.

Реакция дочери на «настояние матери» заняться музыкой и полный отказ матери от поэтических экспериментов — оппозиция Луны — в Тельце в экзальтации — оппозиция — Уран в Скорпионе в экзальтации. , кстати, есть еще одна оппозиция Луны в Тельце — Лилит в Скорпионе..

Вот первый, детский «зов» о смерти…, именно здесь поселяется тоска, одиночество, неприятие, — поэтому «слышим мы твой тихий зов «..

Дочь поэта , — это выражено в стеллиуме третьего дома, дома поэзии и письма — там Сатурн в Весах, в экзальтации, Солнце и Меркурий в знаке Весов, соединение..

Согласно к рисункам М. Джонса, карта Марины — типичные «Качели».

Противостояние личности и общества. «Чужой и свой»

Центральная энергетическая «ветвь» проходит через АСЦ-ДСК, в седьмом доме, доме открытых врагов, а также доме партнерства, Марс в знаке Водолея..

Первая группа планет проходит от соединения Нептуна и Плутона в знаке Меркурия Близнецы к Марсу в Водолее, между ними — трины, вторая — от Венеры в Деве к Черной Луне в Скорпионе..

» Сколько пало в эту бездну,

Я разложу!

Марина пишет «их» и не уточняет кто они — писатели, поэты, рабочие, крестьяне, друзья-враги?

Просто «они»

Я думаю, что это « все те, кто в седьмом доме, в знаке Водолея» , во второй декаде Водолея — Близнецы.

11 дом дублирует эту идею, так как он по классике дом Водолея.. и открывается он Близнецами..

» «Упал в эту пропасть» красиво… потому что в четвертом доме Уран, планета, дающая высоту (например, отвечающая за авиацию) и в Скорпионе — бездна, подземные глубины..

В одиннадцатом доме снова — Близнецы, знак легкости восхождений, путешествий, общения

и… Плутон в соединении с Нептуном. , — непонятно, скорее символично, опять соединение Нептуна и Плутона в Близнецах

Придет день, когда я исчезну

Цветаева пишет не «я умру», а именно «исчезну» (внезапно исчезну, растворюсь…) — восьмой куспид в Водолее, а дальше идут включенные Рыбы

«С поверхности земли».

Какова поверхность земли?

Это, имхо, то, что ей дорого, т.к..

«на нежной земле»

Восходящий лунный узел в Тельце, в десятом доме — любить все проявления жизни и описывать их в творчестве — яростно, даже по-детски, страстно, искренне — Юпитер в Овне в 10 доме. .

Лунный Телец в экзальтация — прекрасно чувствует и понимает дыхание жизни, откликаясь каждой клеточкой тела и души на все прекрасное, доброе, светлое — дает более точные и подробные дальнейшие описания:

«жизнь с хлебом насущным» (это понятно!) , «Виолончель и кавалькады в чаще , — вот интересный момент: у С. Вронского я обнаружил, что инструмент виолончель можно отнести к Рыбам, (заметим, что его а не интересует фортепиано), а Рыбы открывает девятый дом — философский, дом Веры …,

Кавалькады едут верхом — это третий или девятый дом, Дева — Рыбы., (И колокольчик в деревне..») колокол обычно на церкви, — опять же девятый дом в Рыбах …

прямая неизбежность прощения обид» и плюс третий дом, коммуникативный Сатурн в Весах в экзальтации, отсюда и слово «неизбежность», дающее великое терпение..

Облик героини, поэтически так изящно написанный, полностью совпадает с асцендентом львом и первым домом , а также с синтетическими Весами, которыми она является:

И золотыми волосами

«Переменчивы, как дети, в каждой шахте

И так ненадолго зла»

Юпитер — в знаке Овна, отражающий наивность, ребячливость, а также восходящий Лев и Солнце в третьем, Близнецах доме, в трине к Марсу в седьмом — отражение «и так кратко злится»

И тот же Юпитер дарит «необузданную нежность» и «слишком гордый» -потому что он на МС. .

По построениям Хубера яркость и воздушность, легкость и изящество творчества отражаются Гранд Трином («пишет как дышит») и Полукареткой, что в ряде случаев дает радикальные, стремительные решения (в отличие от Кареты)..

Десятый дом, открывающийся на куспиде в Овне, характеризует отца.

Поэма написана под впечатлением смерти отца, в год его смерти.

В солярной карте прослеживаем цепочку диспозиций:

куспид десятого дома в Водолее, Уран (в восьмом доме, доме смерти), — в Козероге, в хороме, Сатурн — в Близнецах, в 12-м дом, Меркурий — Весы, Венера — в Скорпионе — обе планеты в пятом доме, Плутон — в Раке, в 12 доме, Луна в Деве, Меркурий в Весах.

Да, стеллиум в пятом — под влиянием той утраты она стала много писать, изливая душу….

Отец для нее много значил.

Как и сын, Мур-(Георгий)..

Именно после визита двух человек из НКВД и их требований подписать что-то, какой-то донос, ее с сыном стали шантажировать.

12 дом натальной карты, открывающийся куспидом в Раке, отражает ее сильный страх, ее беспокойство за судьбу сына..

Видать угрожали убить..

Поэтому измученный жизнью, страхом, постоянным противостоянием, «чужие и свои» Она решает покончить с собой..

По мнению П. Глоба, за смерть отвечает последняя треть четвертого дома — она ​​находится в Скорпионе.

Управители — Плутон с Нептуном, в соединении, в Близнецах, и очень показательный прием для управления — Уран в Скорпионе-Марс в Водолее.

Подвесной..

Могила Марины Цветаевой неизвестна, как и могила В.А. Моцарт.

Но ее поэтическое наследие будет жить не одно поколение.

Спасибо, Марина.., ты Любовь..

Мемориальная доска Марине Цветаевой, Вшеноры, Чехия

Памятные доски писателям

9 июля 2017 г. russianmonuments 2 комментария

Щелкните фото для увеличения .

Сегодня я возвращаюсь к некоторым фотографиям, которые моя жена Оксана Мысина сделала, когда недавно была в Праге для участия в съемках документального фильма о Марине Цветаевой. Фотографии удивительно жизнеутверждающие. Хотя от того времени, когда Цветаева жила здесь, в селе Вшеноры, с мужем Сергеем Эфроном и дочерью Араидной, осталось не так уж и много, но для размышлений более чем достаточно. В первую очередь сохранилась старая стена, на которой в 2012 году была установлена ​​мемориальная доска в честь Цветаевой; маленький зеленый боковой домик, стоявший рядом с домом (теперь исчезнувшим), где жила семья; возможно, ворота в сад; и крутой склон через дорогу от резиденции. На последних фотографиях ниже вы можете увидеть дорогу, ведущую вверх и вниз к участку Цветаева, с уклоном на пути.
В письме, процитированном моим кратким, но заслуженным знакомым Симоном Карлинским в его книге Марина Цветаева: Женщина, ее мир и ее поэзия , поэт писал: « Крошечная горная деревушка. Мы живем на самом ее краю, в простой крестьянской избе. Драматурги нашей жизни: колодец в виде церкви, к которому я бегаю за водой, чаще всего ночью или рано утром; прикованная собака; скрипучие садовые ворота. Прямо за нами лес. Справа высокий скалистый гребень. По всей деревне есть ручейки. Два продуктовых магазина, как у нас в провинции. Католическая церковь с цветущим церковным двором. Школа. Два ресторана. Музыка каждое воскресенье ».
Много путаницы в этом месте и в это время. Я был готов говорить о Всенорах без вопросов, пока не наткнулся на заметку на странице Цветаевой в ЖЖ, напоминающую нам, что Вшеноров было два, Вшеноры I и Вшеноры II. Именно в последнем Цветаева жила с семьей с ноября 1922 по август 1923 года. Как указывает автор Элленай, не следует путать этот Вшенор с Вшенором (Вшенор I), куда семья переехала в 1924 году, где Цветаева дала рождения сына Георгия.
Если вы хотите найти это место сегодня, вы должны искать 521 V Chaloupkach. Однако в то время, когда здесь жила Цветаева, это было 33 Горни Мокропси. В письме к другу Цветаева именно так дала свой адрес: Новый адрес: Прага П.П. Добржиховице, Горни Мокропсы, число 33, у Пана Грубнера — мне, имя Эфрон . Добржиховице, казалось бы, железнодорожная станция поблизости. Горни Мокропсы — это название села или название дороги? Или, может быть, и то, и другое, поскольку место было таким крошечным. Дом пана Грубнера, где Цветаевы занимали одну из трех комнат, был в то время последним зданием на улице.
В своих мемуарах Нет любви без поэзии: Воспоминания дочери Марины Цветаевой Ариадна оставила описание этого времени и места посредством цитаты из собственного дневника:
“ Дом, где мы живем, находится в долине . В нем три комнаты, одну из которых мы занимаем. Двор маленький, сад средний, есть собака по кличке Лоу и несколько кур. Дом окрашен в желтый и белый цвета, а крыша покрыта розовой черепицей. Здесь живут семь человек, четверо из них дети. Недалеко отсюда находится большое село Вшеноры. В нем два магазина, трехэтажные дома и железнодорожная станция… »

Другое описание этого местонахождения содержится в письме Цветаевой, отправленном Борису Пастернаку 19 ноября 1922 года, то есть практически сразу после вселения (цитата с сайта ЖЖ выше):
« Я живу в Чехии (недалеко от Праги) в Мокропсах, в деревенской избе. Это последний дом в деревне. У подножия холма есть ручей, из которого я таскаю воду. Треть дня уходит на то, чтобы топить огромную изразцовую печь. Жизнь мало чем отличается от московской, ежедневные хлопоты в ней – пожалуй, еще более скудны! – но кроме поэзии: семья и природа. никого не вижу для месяцев . Все утро пишу и хожу: здесь чудные холмы ».
Цветаева написала здесь несколько важных произведений, в том числе Поэму Конца , и здесь, видимо, начала свою трагедию Тесей-Ариадна .
Мемориальная доска была открыта 22 июня 2012 г. По причинам, не объясненным на веб-сайте, предоставляющем информацию, она была изготовлена ​​в Карраре, Италия. Помимо скудной информации о том, что в 1923 году здесь жила Марина Цветаева, на ней показан фрагмент цветаевой рукописи. На нем изображен лев (Эфрон, по прозвищу Лев/Лев), балансирующий на стуле, пока он безумно готовит еду, а котенок (ребенок?) почти съежился под одеялом в постели. В тексте сказано: « Сыр, масло, молоко за окном. Сыр и масло справа. Не пренебрегайте молоком. (!!!) Не забудьте буквы. – До свиданья!!!- »
Подразумевается, что этот текст относится ко временам, когда Цветаева жила здесь, во Всенорах а/к/а Горни Мокропси, но наши друзья в ЖЖ в очередной раз бросают тень на это предположение.
“ Памятная доска, открытая на доме № 521, воспроизводит записку М. Цветаевой (с ее рисунком), адресованную ее мужу. Однако эта записка, ныне хранящаяся в Музее Марины Цветаевой в Болшево, относится не к 1923, но к более позднему времени — вероятно, это уже Париж, куда семья переехала в ноябре 1925 года ».
Автор Элленай предполагает, что ребенок, съежившийся в постели, — это младенец Георгий, родившийся во Всенорах I, т. е. после того, как семья жила во Вшенорах II, а/к/а Горни Мокропси…
Короче, это вроде вещи прямо мой переулок. Как сказал бы мой старый друг Володя Феркельман, «сам черт ногу сломит» на этот раз.
И последнее замечание:
Взгляните на среднюю фотографию ниже. Розоватый дом на заднем плане за зеленым строением (которое, как я уже сказал, является оригиналом того времени) — это место, где располагался дом Цветаевой/Эфрона. Я не могу без сомнения определить, был ли первоначальный дом снесен и заменен, или же он был только что отремонтирован и расширен. В любом случае, этот небольшой вид, предлагаемый фотографией Оксаны, приблизительно соответствует тому, что могла видеть Цветаева, возвращаясь домой с ведрами воды.

 

 

Нравится:

Нравится Загрузка…

Борис ПастернакМарина ЦветаеваОксана МысинаВладимир Феркельман Ищи:

Введите адрес электронной почты, чтобы подписаться на этот блог и получать уведомления о новых сообщениях по электронной почте.

Адрес электронной почты:

Присоединяйтесь к 113 другим подписчикам

Следите за русской культурой в Достопримечательности на WordPress.com

Для этого слайд-шоу требуется JavaScript.

Я верну тебе смысл. Анализ стихотворения Цветаевой «Я тебя отвоюю со всех земель, со всех небес.

..»

Я отвожу тебя со всех земель, со всех небес,
Потому что лес — моя колыбель, и могила — это лес ,
Потому что я стою на земле — одной ногой,
Потому что я буду петь о тебе — как никто другой.

Я верну тебя из всех времен, из всех ночей,
Все золотые знамена, все мечи,
Я брошу ключи и прогоню собак с крыльца —
Потому что в земной ночи я вернее собаки.

Я отвоюю тебя у всех остальных — у той,
Ты не будешь ничьей женихом, я не буду ничьей женой
И в последнем споре я возьму тебя — заткнись! —
Та, с которой Джейкоб стоял в ночи.

Но пока я не скрещу пальцы на твоей груди —
О проклятие! — ты остаешься — ты:
Два твоих крыла, устремленные в эфир, —
Потому что мир — твоя колыбель, а могила — мир!

Анализ стихотворения «Отвою тебя со всех земель, со всех небес…» Цветаева

Стихотворение «Отвою тебя со всех земель, со всех небес…» (1916) одно из самых ярких выражений женской любви в поэзии. Цветаева умела передать это безграничное чувство с большой силой и выразительностью. За такое неумеренное выражение любви поэтессу часто критиковали, мотивируя это тем, что на такое чувство способен только влюбленный мужчина. Конечно, критика была мужской. Творчество Цветаевой просто не вписывалось в традиционные представления о любви с абсолютным превосходством мужского начала. Исследователи считают, что поэтесса спорит с блоковским Дон Жуаном. Некоторые строки стихотворения представляют собой явный диалог с лирическим героем Блока.

Цветаева тут же заявляет о своем полном праве на возлюбленного. Это право было дано ей свыше как заслуга за большую любовь. Поэтесса утверждает, что это чувство позволяет ей властвовать над всем миром, освобождая от физической зависимости («Я стою на земле одной ногой»). Под влиянием любви героиня даже способна управлять временем и пространством по своему желанию. Она намекает, что в любой момент найдет и завладеет любимым. исторические эпохи на земле и на небе. Никто не может остановить ее или остановить ее. Если на пути героини встанет другая женщина, то она преступит земные законы и вступит в «последний спор» с самим Богом. Цветаева не дает мужчине даже права выбора («заткнись!»). Она уверена, что сможет победить в священном поединке.

В последней строфе героиня предупреждает, что ее последним средством будет убийство возлюбленного, после чего их души сольются навеки. Она с горечью признается, что мужчина слишком привязан к земному существованию. Поэтесса использует антитезу, чтобы показать разницу между ними. «Колыбель и могила» человека — земной мир, а его начало и конец — лес, символизирующий свободную жизнь без каких-либо ограничений (возможно, имеется в виду древнегреческая богиня Артемида). Убийство возлюбленного будет его единственной физической смертью, которая снимет с него земные оковы и позволит возродиться в новом духовном виде.

Стихотворение Цветаевой стало символом безграничной женской любви, сметающей все преграды и законы на своем пути. Немногие поэтессы смогли в такой же степени выразить свои чувства и поколебать нерушимое господство мужской любовной лирики.

Я верну тебя со всех земель, со всех небес,

Потому что лес — моя колыбель, а могила — лес,

Потому что я стою на земле — одной ногой,

Потому что Я буду петь тебе — как никто другой.

Я верну тебя из всех времен, из всех ночей,

Все золотые знамена, все мечи,

Я брошу ключи и прогоню собак с крыльца —

Потому что в земной ночи я больше правда, чем собака.

Я отвоюю тебя у всех остальных — у той,

Ты не будешь ничьей женихом, Я буду ничьей женой,

И в последнем споре я тебя возьму — заткнись! —

Та, с которой Джейкоб стоял в ночи.

Но пока я не скрещу пальцы на твоей груди —

О проклятье! — ты остаешься — ты:

Два твоих крыла, устремленные в эфир, —

Потому что мир — твоя колыбель, а могила — мир!

Это стихотворение относится к 1916 году — в это время Марина Цветаева создает замечательные циклы: «Стихи о Москве», «Бессонница», «Стихи Блоку», «Ахматова».

Стихотворение построено таким образом, что каждая его строфа представляет собой ярко выраженный, семантически наполненный элемент, иными словами, каждая строфа представляет собой непрерывное синтаксическое и интонационное целое. Все они перекликаются друг с другом и являются продолжением одного и того же лирического сюжета «акта», который исходит из страстной сущности лирической героини. Строфы делятся на строки, которые разделяются цезурой («лес — колыбель моя, и могила — лес»), а затем на полустроки. Благодаря такой пунктуационной разметке некоторые строки читаются без паузы, взволнованно, несмотря на наличие запятой («на все времена, на все ночи, на все знамена золотые, на все мечи»). Бывает, что ритмическая пауза совпадает с синтаксической, то есть запятой или тире («для всех других — для того один, один; я никому не жена; возьму тебя — заткнись!»).

Интонационный рисунок текста состоит из ритма и синтаксиса. Стихотворение написано дольником (между ударными слогами переменное количество слабых слогов с ритмической инерцией анапеста), присутствует парная рифмовка.

Чередование безударных слогов в стопе иллюстрирует определенный размер — дольник, и указывает на некоторые особенности. Итак, гармония стихотворения заключается в нестрогом ритмическом повторении и композиционной завершенности (заключительная строка по расположению безударных гласных близка к первой).

2 – 2 – 2 – 1 – 1 – 1

2 – 1 – 1 – 2 – 2 – 1

2 – 1 – 2 – 1 – 2 – 1

2 – 1 – 1 – 1 – 2 – 1

2 – 2 – 2 – 1 – 1 – 1

1 – 2 – 1 – 1 – 1

2 – 1 – 2 – 2 – 1

2 – 2 – 1 – 2 – 1

2 – 2 – 2 – 1 – 1 – 1

2 – 2 – 1 – 1 – 1

2 – 1 – 2 – 1 – 2

2 – 2 – 1 – 2 – 1

2 – 1 – 2 – 2 – 1

2 – 2 – 2 – 2 – 1

2 – 1 – 1 – 2 – 2

2 – 1 – 1 – 2 – 2 – 1

Следует обратить внимание на звуковой строй этого стихотворения: р, с, м, н, л противопоставляется к, с, р, т, создает настроение на стыке мажора и неизбежно минора. Преобладание непередних гласных а, у, о в первой части стихотворения смещается в сторону передних гласных е, и. Поскольку графика является самостоятельным структурным уровнем, применимым к данному стихотворению, можно считать графическим рисунком поэтический текст. Среди гласных доминирует графема «о» (стою, буду петь, возьму, выиграю, прогоню).

The phonological organization of the text is revealed when considering stressed vowels:

1. a u e e e e

o e a e and e

o a e o o o

o a e o o o

2. a u e e e e

3. a u e i o o

u e i a e o

4. a e y and s

o i a e i i

Получается следующая схема доминирующих гласных в каждой строфе: e>e>o>u. Близость фонологических центров «э», «и» (исход и результат) подтверждается кольцевой композицией стихотворения. Ощущение певучести стиха, подчеркнутой музыкальности передается с помощью фонемы «о» (доминирует в третьей, кульминационной строфе), которой придается значение широты чувства торжественного, ликующего (потому что, жена, тот, тот, другой). Авторское «я» является четким центром организации стихотворения. Есть основания полагать, что «я» действительно авторское, так как незадолго до написания поэмы ее муж, Сергей Эфрон, сидел в тюрьме. Второй смысловой центр – личное местоимение «ты/ты», тот, к кому обращаются. Такая формула переносит их отношения в «абстрактно-лирическое пространство».

Сегментация текста представлена ​​на лексико-семантическом и ритмико-фонологическом уровнях. Так, в системе структурной упорядоченности следует отметить анафорические повторы первого куплета первых трех четверостиший, их лексический и интонационный параллелизм, что позволяет представить их как единую систему. Эпифора «потому что» также является связующим звеном с четвертым четверостишием. Поэтому мы можем рассмотреть лексику каждого из элементов, или строф:

Проходящий элемент — таинственное «ты», в каждой строфе за припевом «Я тебя верну» следует развертывание лирической ситуации акт, образующий систему параллелизмов, благодаря которой раскрывается замысел стихотворения — внутренне драматичный мир отчаянно любящей женщины, готовой ради него на все (ключи брошу, собак прогоню , я тебе спою, я тебя возьму).

Стихотворение построено как монолог от имени лирической героини, выплескивающей в резких, порой отрывистых фразах («Заткнись!», о проклятие!) всю силу своей любви. По тону стихотворения можно судить об истоках страсти лирической героини. Ее «метафизика любви» заключается в романтическом вызове, брошенном всем «землям» и «небесам». Мы четко прослеживаем границу двух значимых локусов: ее («лес», «земля») и его («эфир», «мир»). Признавая, что ее мир — лишь его часть, Л.Г. экспансивно и бесстрашно хочет отвоевать «ничьего жениха» (называя себя «ничьей женой», она ставит себя и его на один уровень) у неподвластных простому смертному сил — «времен», «ночей». Привязывая себя к определенному хронотопу (термин М. М. Бахтина) исключительно материального, земного мира («в земной ночи… я»), героиня подчеркивает, что считает себя земной женщиной, жаждущей любить в нем. Тем не менее, отождествляя себя с одним смысловым полюсом, лирическая героиня претендует на другой. «Стоя на земле одной ногой», лирическая героиня напоминает, что она не только человек, но и поэт, умеющий «воспевать» свои чувства. Не потому ли, что она настолько считает себя всемогущей, что может соперничать с самим Творцом? Намек на библейскую историю противостояния Иакова и Господа Бога является кульминацией поэмы, где лирическая героиня заявляет о своей победе в «последнем споре». Известно, что Богу понравилась смелость Иакова, и после полуночного боя он благословил его. Очевидно, что героиня поэмы рассчитывает на подобный исход событий.

Именно последняя строфа раскрывает всю безысходность внутреннего конфликта лирической героини. Она еще не «скрестила пальцы на груди», то есть он «живой», а «живой» никогда не позволит любить себя, как мертвого. «Он» не может полностью принадлежать лирической героине, несмотря на ее стремление присвоить его себе, он хочет жить и любить себя.

Двигатель лирической героини – ее жажда жизни и, соответственно, неповторимость полноты любви. Отсюда ее острое чувство собственного достоинства, стремление все чувствовать и преодолевать. Каждая строфа постепенно добавляет новую грань противостояния мира лирической героини и всего того, что находится за пределами этого мира. Аналитика стихотворения проявляется в том, что в 3-4 стихе строфы (кроме 3) дается образное обоснование точки зрения лирической героини («потому что я пою тебе», «потому что в земном ночь я вернее собаки», «потому что мир — твоя колыбель, а могила — мир»). Происходит эффект «нарастания усилий сознания», которое ищет способы все крепче связать своего избранника.

Композиционная формула стихотворения подчинена поиску выхода лирической героини из конфликта, однако в последней строфе мы видим, что конфликт неисчерпаем, бесконечен, так как выходит на более высокий уровень — это не о «мечах», «знаменах», а о самом предмете любви. Смысловой результат подготавливается ритмическим сбоем — пирровым (блин! — у вас, направленный в эфир). Стихотворение заканчивается обращением к началу, мы подходим к образу колыбели и мира, как основополагающего для пространства предмета любви лирической героини. Заключительная повелительная форма сохраняет энергичное, волевое звучание.

Итак, лирическая героиня наделена чертами грозности и кротости, греховности и добра. Перед нами она предстает нераскаявшейся, безбожной, вызывающей, что повторяется от строфы к строфе. В любви она захватчик «Я отвоюю тебя со всех» земель, людей. В пространстве миров, переходящих друг в друга, она стремится преодолеть все препятствия, стоящие на пути огромного всеохватывающего чувства, даже если сам объект любви является частичным препятствием.

Библиографический список

1. Цветаева М. Я отвоюю тебя со всех земель, со всех небес [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://libbabr.com/?book=13932 (дата обращения: 04.01.2018) 2013)
2. Анализ поэтического текста: Строение стиха // Лотман Ю. М. О поэтах и ​​поэзии. — СПб., 1996. — С. 211
3. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки исторической поэтики // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. — М.: Художник. лит., 1975. — С.234-407.

В поэзии М.И. В Цветаевой нет и следа умиротворения, спокойствия. Она вся в буре, в вихре, в действии и деле. Всякое чувство Цветаева понимала только как активное действие. Недаром ее любовь — это всегда «судьбоносный поединок»: «Я отвожу тебя от всех времен, от всех ночей, / От всех знамен золотых, от всех мечей…». Ее любовная лирика, как и вся поэзия, громкая, неистовая. Такие стихи резко противоречили всем традициям женской лирики. В выбранном мною стихотворении Цветаева раскрывает кредо своей жизни: бороться за все, что дорого, любимо, не сдаваться ни перед какой трудностью, ни перед препятствием. Мне кажется, что у нее хватило на это сил, потому что она ясно видела цель перед собой, твердо знала, что поступает правильно, принимает единственно правильное решение и по-другому быть не может.

Я верну тебя со всех земель, со всех небес,

Потому что лес — моя колыбель, а могила — это лес,

Потому что я стою на земле — одной ногой,

Потому что Я буду петь о тебе — как никто другой.

В стихотворении особенно ярко выражено обращение поэтессы ко всему миру, восклицание, крик, резко нарушающий привычную гармонию, обусловленный предельно искренним проявлением переполнявших ее чувств. С одной стороны, лирика Цветаевой — это лирика одиночества, отрешенности от мира, но в то же время это выражение бесконечной тоски по людям, по человеческому теплу. Противоречивость поэтического мира Цветаевой заключалась еще и в том, что отказ от обыденности увлек ее за грань обыденности, а восторженное переживание каждого мгновения человеческого бытия заставляло ее страстно отдаваться жизненному горению.

Я верну тебя из всех времен, из всех ночей,

Все золотые знамена, все мечи,

Я брошу ключи и прогоню собак с крыльца —

Потому что в земной ночи я больше правда, чем собака.

Метафорические образы золотых знамен и мечей связаны с мотивом борьбы лирической героини за любовь как с друзьями, так и с врагами. Никакая война не остановит ее. Во второй строфе подчеркивается, что героиня уверена в своей победе именно в земной жизни («Потому что в земной ночи я вернее собаки»). Однако она готова во имя любви вступить в спор даже с Богом:

И в последнем споре я тебя возьму — заткнись! —

Та, с которой Джейкоб стоял в ночи.

Отличительной особенностью поэтических текстов Цветаевой является их построение на одном выделенном слове. Так, в стихотворении «Отвоюю тебя со всех земель, со всех небес…» ключевое слово — «Отвоюю». Глагол употребляется в форме будущего времени, но опирается в своих рассуждениях на определенность настоящего («Я отыграю тебя… потому что стою на земле…»). Эллиптическое предложение — «Потому что лес — моя колыбель, а могила — лес» — также содержит утвердительную интонацию, которая читается после пропущенных глаголов «есть». Категорический приказ: «Заткнись!» — раскрывает властность характера у героини, но тем трагичнее звучит: «О, проклятие! — ты останешься — ты…». Причем форма глагола «остаться» отражает длительность действия во времени, неизбежность, с которой героине придется смириться. Но смирение возможно только после «последний спор», и пока женщина стоит хотя бы «одной ногой» на земле, пока не скрестит «пальцы на груди», она будет бороться за свое счастье с любимым:

Я отвоюю тебя у всех других — у той,

Ты не будешь ничьей женихом, я не буду ничьей женой. ..

Тема смерти была осмыслена Цветаевой в традициях декадентства поэзии «серебряного века», но мы чувствуем в поэте неуемную любовь, страсть к жизни. Это читается в остроте ритма, порывистости синтаксиса стихотворения, выразительности оппозиций («Потому что мир твой колыбель, а могила — мир!»).0003

Нас поражает книжная романтика стихотворения, но в то же время яркая афористичность выражения чувств и мыслей создает удивительное ощущение реальности происходящего. Перед нами не просто мечты лирической героини, а ее живая душа, полная переживаний. Разговорные интонации текста сочетаются с высокой торжественной лексикой («Я брошу ключи и прогоню собак с крыльца…» — «Твои два крыла, направленные в воздух…»). Такие контрасты лексических рядов передают многогранность внутреннего мира лирической героини, в душе которой сочетаются изысканный романтизм и напряженный драматизм человеческих чувств.

В стихотворении «Я отвожу тебя со всех земель, со всех небес…» воплотились самые замечательные черты цветаевой поэзии: активность и уверенность в том, что жизнь стоит того, чтобы жить, преодолевая любые препятствия, а с другой стороны , крайняя ранимость сердца лирической героини. Внутренняя энергия слова и образа стихотворения заставляет сердце болеть, но это светлая боль, через которую приходит осознание смысла жизни, жизни в любви.

Другие произведения на тему:

Марина Ивановна Цветаева вошла в русскую литературу ХХ века мастером лирического монолога. До появления имени Цветаевой на поэтическом небосклоне женская лирика была салонной, жеманной и, по сути, малоинтересной. Цветаева кометой ворвалась в мир русского стиха, наполнив его невиданными доселе созвучиями и ритмами, в которых можно услышать летнюю грозу, горечь любви, ярость покинутой женщины и многие другие лирические аккорды, которые русские поэтессы не решались играть до сих пор.

Поэма Ф.И. Тютчев «Фонтан» был написан в 1836 году. Я мог бы отнести его к философской лирике Тютчева. Творчески усвоив философско-эстетические идеи немецких романтиков, учение Шеллинга о единой «мировой душе», поэт убедился, что оно находит свое выражение как в природе, так и во внутренней жизни человека.

Тема Родины в лирике. Марина Цветаева. О упрямый язык Что хотел бы простой человек. И у меня был столбняк, замороженный настежь. Свою любовь к родине поэтесса пронесла через всю жизнь. Ее ранние стихи проникнуты нежностью к Москве, где она родилась.

Жизнь М. Цветаевой переплелась с судьбами других поэтов Серебряного века. Со многими из них сложились дружеские отношения, некоторые из поэтов вдохновили ее на прекрасные стихи В. Маяковский О. Мандельштам Б.

Роберт Бернс – известный поэт не только у себя на родине, в Шотландии, но и во всем мире. Строки из его стихов стали для шотландцев лозунгами, многие свои стихи Берн задумал как песни, и теперь их поют не только на его родине.

Если душа родилась крылатой 8230 . На стихи Цветаевой М.И. Цветаева — поэт исключительно яркого таланта даже для поэтически плодотворной эпохи Серебряного века. Воспитывался в семье известного профессора искусств И.В. Цветаева, девочка получила не только очень хорошее образование, но и с ранних лет обнаружила в себе непреодолимую тягу к творчеству.

Стихотворение «Ночь сияла…» — одно из лучших лирических произведений Фета. Более того, это один из лучших образцов русской любовной лирики. Стихотворение посвящено молодой, очаровательной девушке, вошедшей в историю не только благодаря поэме Фета, он был одним из реальных прототипов толстовской Наташи Ростовой.

Работа М.И. Цветаева — яркий пример оригинального творческого мастерства, последовательного служения искусству. С ранних лет она понимала, что отчаянно торопится жить. М.И. Цветаева воспринимала поэзию как органическую часть духовного бытия.

Настоящим поэтам дар предвидения дан свыше. Им владели многие мастера художественного слова. Некоторые из них (например, С.А. Есенин или Н.М. Рубцов) даже предвидели свою смерть. Ряд поэтов (Г. Р. Державин, А. С. Пушкин, В. С. Высоцкий) создают так называемые поэтические «памятники», в которых ставится вопрос о роли творчества в искусстве, о дальнейшей судьбе тех или иных произведений.

Марина Ивановна Цветаева родилась в 1892 году в Москве. Пожалуй, нет ни одного поэта, который любил бы этот древний город. Куда бы ни заносила судьба великую русскую поэтессу, Цветаева устремлялась в Москву, которая была для нее воплощением русского духа, мятежного и самобытного.

Вся жизнь и творчество Марины Цветаевой были неразрывно связаны с Москвой. В своих стихах она постоянно обращалась к образу любимого города, с которым у нее ассоциировалось чувство родины. Не случайно целый цикл из девяти произведений в лирике Цветаевой посвящен именно Москве, в него входит и стихотворение «В Москве купола горят!»

Поэма Есенина Отговорила золотая роща Полтора десятилетия, прожитые С. Есениным, были одной из самых сложных эпох в русской истории. Бурные события, происходившие в стране, повлияли на каждого человека, и особенно сильно на судью гениев, наделенных гиперчувствительностью. Вместе с изменением обстановки менялось и мировоззрение Есенина.

Марина Цветаева особым образом определяет своеобразие лирического героя, говоря о его биографической сущности. Она считает, что каждое поэтическое стихотворение есть отражение собственной жизни, индивидуального взгляда на мир, поэтому в ее стихах так много перекличек с ее судьбой, поэтому Цветаева видит предназначение поэта прежде всего в выражении собственных позиций.

Стихотворная форма позволяет поэту выразить чувства, переживания, внутренний мир человека. Тема любви занимает важное место в лирике Марины Цветаевой. С помощью поэтических строк она передает неповторимую гамму чувств женской души.

Автор: Цветаева М.И. Войти в мир искусства Цветаевой сложно, а иногда и невозможно, без понимания первооснов. Поэт однажды сказал о них так: «Пушкин был моим первым поэтом, и мой первый поэт был убит… С тех пор… Я разделил мир на поэта — и все, и выбрал поэта». К сказанному можно добавить, что она сама стала поэтом, вернее, не стала, но с самого начала своего бытия почувствовала всем своим существом в себе поэта и поэта в себе.

Любимое стихотворение А.С. Пушкин. «Не дай бог сойти с ума. ..» (Восприятие. Интерпретация. Оценка.) Автор: Пушкин А.С. Пройдя через многие работы А.С. Пушкина я случайно наткнулся на стихотворение «Не дай Бог сойти с ума…», и меня сразу привлекло яркое и эмоциональное начало, привлекающее внимание читателя.

Анализ стихотворения А.С. Пушкин «Памятник» Автор: Пушкин А.С. За год до смерти, как бы подводя итог своей поэтической деятельности, А.С. Пушкин пишет «Памятник». По своей теме и построению оно близко к одноименной поэме Державина, взявшего, в свою очередь, за образец оду древнегреческого поэта Горация.

Россия как национальная стихия. Россия есть выражение духа бунтарства, неповиновения, своеволия. Образ женщины в стихах Цветаевой.

Анализ стихотворения М.Ю. Лермонтов «Смерть поэта» Автор: Лермонтов М.Ю. М.Ю. Стихотворение Лермонтова «Смерть поэта» написано в 1837 году. Оно связано со смертью Пушкина. Главной темой стихотворения является конфликт между поэтом и толпой.

Автор: Цветаева М.И. Некоторым поэтам жизнь посылает судьбу, которая с первых же шагов сознательного существования ставит их в очень благоприятные условия развития природного дара. Такова (яркая и трагичная) судьба крупного и значительного поэта первой половины ХХ века Марины Цветаевой. Все в ее личности и творчестве резко вышло из общего круга традиционных представлений, господствовавших литературных вкусов.

Анализ стихотворения Марины Цветаевой «Душа». «Вы не возьмете мою Душу живой!» (М. Цветаева, «Жизнь», 1, 1924) ДУША. Выше! Выше! Лови пилота!

Анализ стихотворения М. Цветаевой «Твое имя — птица в руке» Автор: Цветаева М.И. Блок и Цветаева… В чем секрет Цветаевой? Что делает ее непохожей ни на кого и в то же время внутренне родственной Блоку? Прежде всего, своеобразие личности поэтов-борцов, бунтарский дух, бунтарство, невиданная энергия, подчеркнутая напряженность. Свобода от условностей современной жизни, воплощенная в стиле.

О Марине Цветаевой Замечательная русская поэтесса принадлежала к одному из интеллигентнейших родов, и это, безусловно, наложило отпечаток на воспитание и формирование ее поэтического дара.

Стихотворение «» написано в период творческого расцвета Пушкина, в 1829 г. Напечатано в «Северных цветах», 1830 г. Оно связано с сугубо личными переживаниями поэта. Она, как и вся лирика о любви, полна благородства, искренности, бескорыстности чувств. Сразу подкупает, как робко надеется поэт на то, что любовь, быть может, и не совсем угасла, но вся поэма есть неоспоримое свидетельство неугасимой любви, живой и сейчас.

«Я отвоюю тебя со всех земель, со всех небес…» Марина Цветаева

Я отвою тебя со всех земель, со всех небес,
Потому что лес — моя колыбель, а могила — лес,
Потому что я стою на земле — одной ногой,
Потому что я буду петь тебе — как никто другой.

Я верну тебя из всех времен, из всех ночей,
Все золотые знамена, все мечи,
Я брошу ключи и прогоню собак с крыльца —
Потому что в земной ночи я вернее собаки.

Я отвоюю тебя у всех других — у той одной,
Ты не будешь ничьей женихом, Я буду ничьей женой,
И в последнем споре я возьму тебя — заткнись! —

Но пока я не скрещу пальцы на твоей груди —
О проклятие! — ты остаешься — ты:
Два твоих крыла, устремленные в эфир, —
Потому что мир — твоя колыбель, а могила — мир!

Анализ стихотворения Цветаевой «Я отвожу тебя со всех земель, со всех небес…»

«Я отвоюю тебя со всех земель, со всех небес…» — одно из самых известных стихотворений Цветаевой, посвященных любви. В нем поэтесса описала мощную лавину чувств – безбрежную, способную снести все на своем пути. Кому-то покажется, что лирическая героиня произведения ведет себя слишком смело, слишком по-мужски. Мол, не женское это дело, так открыто признавайся в любви. Такое мнение ошибочно. В лирике Марины Ивановны натура стопроцентно женская, только не такая, как, например, у . Русский религиозный и политический философ Николай Бердяев писал, что женская природа склонна к «навязчивости». Представительницы прекрасного пола «часто блестят в любви», вкладывая в нее всю полноту своей натуры. Вот только мужчина под таким сильным натиском не в состоянии выдержать. Он не может удовлетворить огромные требования женской любви. И в этом заключается вечная трагедия. Несколько схожие мысли встречаются у французского писателя Флобера. По его словам, истинный любящий мужчина застенчив, но действительно любящая женщина действительна. Стихотворение Цветаевой — лучшая иллюстрация высказываний Бердяева и Флобера.

С первых сборов Марина Ивановна начала вести творческий диалог с Блоком. Лирика поэтессы отразила многообразие его мотивов и художественных принципов. Произведение «Я отвоюю тебя со всех земель, со всех небес…», написанное в августе 1916 года, является продолжением этого своеобразного диалога. Образ мужчины в стихотворении — явная отсылка к лирическому «я» Блока и его Дон Жуану. Цветаевой: «Ты не будешь ничьей женихом, я не буду ничьей женой…». Поэтесса явно опирается на строки из цикла «Кармен»: «Нет, никогда не моя, и ты не будешь ничьей…». Есть еще один перекресток. Марина Ивановна пишет: «Но пока я не скрещу пальцы на твоей груди…». В «Командирских шагах» Блока читаем: «Донна Анна спит, сложив руки на груди…». В то же время Цветаева снова демонстрирует характерную для ее творчества смену ролей: героиня вольно или невольно убивает возлюбленного, а не наоборот. По словам Марины Ивановны, любовь — это не слияние двух душ в одну, а смерть-рождение.

В стихотворении «Я отвоюю тебя со всех земель, со всех небес…» присутствует религиозная символика. В третьем четверостишии Цветаева упоминает Иакова, героя Пятикнижия. Самая известная история, связанная с этим персонажем, — его борьба с Богом. Считается, что во время ночного бдения ему явился Господь в образе ангела. Иаков боролся с ним до рассвета, требуя благословения. В конце концов, он был вознагражден за свое усердие. Иаков получил не только благословение, но и новое имя – Израиль. В борьбе за любимого лирическая героиня Цветаева поистине не знает границ, не боится никаких препятствий:
… И в последнем споре я тебя возьму — заткнись! —
Та, с которой Джейкоб стоял в ночи.
Если мужчину нужно отвести от самого Бога, она не убоится, она устоит. Примечательно, что возлюбленный в последней строфе косвенно сравнивается с ангелом: «…Твои два крыла, устремленные в эфир…».

Русские композиторы часто создавали прекрасные песни на стихи Цветаевой. К творчеству поэтессы в разное время обращались Микаэл Таривердиев, Марк Миньков, Андрей Петров, Владимир Калле. Композиции исполняли лучшие артисты – Алла Пугачева, Тамара Гвердцители, Полина Агуреева, Ирина Мазуркевич, Елена Фролова, Юлия Коган. Стихотворение «Я отвожу тебя со всех земель, со всех небес…» тоже стало песней. Музыку написал Игорь Крутой. Самая известная версия принадлежит Ирине Аллегровой.

Марина Цветаева. Урок 3

Тема: «Любовь без меры»…

«Любовь без меры и

Любовь до конца…

Образовательная цель: Вспомнить основные средства художественной выразительности и их роль в поэзии.

Развивающая цель: развивать умение анализировать художественный текст в единстве формы и содержания.

Воспитательная цель: помочь учащимся увидеть духовность любви, ее всепоглощающую силу.

Во время занятий.

Первый шаг урока.

Студенческое сообщение о жизни и работе до эмиграции.

Второй этап урока. Анализ стихотворений, тема которых любовь.

Слово учителя.

Сегодня мы познакомимся поближе, проникнем в мир поэта. Тема урока — любовь в лирике Марины Цветаевой. Всю лирику поэтессы можно назвать любовью: это любовь к родине, к родному городу-Москве, к человеку.

Чувство всегда рождает в душе Цветаевой душевную бурю, которую она пытается воплотить в слове. Это приводит к эмоциональной перенасыщенности стихов, что вызывает трудности у читателя (особенно у школьников). Помню себя школьницей. Смысл стихов Марины Цветаевой был для меня за семью печатями скреплен, и только сейчас я переживаю период влюбленности в ее творчество. Перед вами такой всплеск чувств, их потрясающая передача — просто невозможно остаться равнодушным.

Сегодня мы попробуем вместе понять и прочувствовать, чем живет героиня М. Цветаевой. И начнем со стихотворения «Попытка ревности»

Чтение стихотворения учителем.

Как ты живешь с другим —

Легче правда? — Ударь веслом! —

Береговая линия

Скоро ли сотрется память

Обо мне плавучий остров

(На небе — не на водах)!

Души, души! — быть вам сестрами,

Не любовницы — вы!

Как вы живете с простоя

Женщина? Без божеств?

императрица с трона

Свержение (от него произошло),

Как живешь — возня —

Уменьшаюсь? Вставать — как?

С обязанностью бессмертной пошлости

Как дела, бедняга?

«Судороги и перебои —

Хватит! Сниму дом. »

Как ты живешь с кем —

Мой избранник!

Более характерный и съедобный —

Снед? Приходи — не укоряй…

Как живешь с подобием —

Тебе, растоптавшему Синай!

Как ты живешь с кем-то еще

Здесь? Ребро — любовь?

Позор Поводья Зебуса

Не хлещет по лбу?

Как поживаете — привет —

Может быть? Петь — как?

С чумой бессмертной совести

Как дела, бедняга?

Как вы живете с товаром

Рынок? Выйти — это круто?

После каррарского мрамора

Как вы живете с пылью

Гипс? (Из глыбы выточенной

Боже — и совсем разбитой!)

Как ты живешь с стотысячным —

Тебе, знающему Лилит!

Новинка рынка

Вы сыты? Остынь к волшебству

Как ты живешь с землей

женщина без шестая

Ну и за голову: доволен?

Нет? В норе без глубин —

Как дела, милый? Это сложнее

Так же, как я с другими?

Разговор.

а). Когда приходит зависть?

Когда уходит любовь.

б). На что мы обращаем внимание, как не на стихотворение особенно7

Нет начала; вопросы идут один за другим; много ломаных, специальная звукозапись: с, сц, ств, р, ш, ф, лж, зд, ч.

(Женщина задыхается от вопросов, дыхание рваное, она боится не успеть все сказать, но в то же время преодолевает внутренние препятствия: скромность, гордость, любовь).

в). Какой вы видите героиню и женщину, которой она пытается ревновать? В чем основное отличие их друг от друга? Какой прием использован в стихотворении?

Антитеза (оппозиция)

Женщина-героиня

Empress простой, любой

Каррарский мрамор гипсовая пыль

Божество местное, стотысячное

Лилит товарная базарная, земная

Г). Почему стихотворение называется «Попытка ревности», а не, скажем, «Ревность»? Что за чувство в последних двух строчках?

Любовь, страдание, сожаление.

В этом стихотворении мы стали свидетелями того, как мужчина не смог полюбить женщину «с шестым чувством». Но как женщина любит себя? В чем сила ее любви?

3. Анализ стихотворения «Я отвожу тебя со всех земель, со всех небес»…

Я отвоюю тебя со всех земель, со всех небес,

Потому что лес — моя колыбель, а могила — лес,

Потому что я стою на земле — одной ногой,

Потому что я буду петь о тебе — как никто другой.

Я верну тебя из всех времен, из всех ночей,

Все золотые знамена, все мечи,

Я брошу ключи и прогоню собак с крыльца —

Потому что в земной ночи я больше правда, чем собака.

Я отвоюю тебя у всех других — у той,

Ты не будешь ничьей женихом, я не буду ничьей женой

И в последнем споре я тебя возьму — заткнись! —

Та, с которой Джейкоб стоял в ночи.

Но пока я не скрещу пальцы на твоей груди, —

О, черт возьми! — ты останешься — ты:

Два твоих крыла, устремленные в эфир, —

Потому что мир — твоя колыбель, а могила — мир!

а). Есть ли что-то общее со стихотворением, которое только что имело смысл?

Мотив соперничества, заявлен в начале трех строф: «Я тебя верну»

б). Кто и какие соперницы героини в любви?

Земля, небо (пространство), время, ночи (время), золотые знамена, мечи (мужские страсти), все женщины и один, только, сам Бог — в победе сомнений нет.

в). Четвертая строфа начинается с противительного союза но. Что мешает героине реализовать свои намерения?

Г). Каков результат лирической героини Цветаевой? Каким чувством наполнены последние строки стихотворения?

д). К чему стремится героиня, сражаясь? К чему приведет для героя исполнение ее желаний?

4. Анализ стихотворения «Пригвожденный к позорному столбу»

Прибит к позорному столбу

Я все равно скажу, что люблю тебя.

Тот, кто до мозга костей не мать

Так и не посмотрит на своего ребенка.

А ты, кто занят делами,

Я не хочу умирать, я хочу умирать.

Ты не поймешь — мои слова маленькие! —

Как мало у меня позорного столба!

Что, если бы знамя мне вверил полк,

И вдруг ты явился бы пред очами

С другим в руке — окаменевший, как столб,

Моя рука выпустила бы знамя…

И это честь последней поправки, —

Под твоими ногами, под твоими травами.

Твоя рука к позорному столбу

Прибитый — березка на лугу.

Этот столб поднимается ко мне, а не гул толпы

Что голуби воркуют ранним утром…

И, уже все отдав, этот черный столб

Не отдам — ​​за красный ореол Руана!

а). Как Цветаева убеждает читателя в силе своей любви?

б). Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим, какие художественные средства (эпитеты метафоры, звукозаписи…) и с какой целью использует Цветаева?

в). С какими человеческими чувствами любовь конфликтует? Какова цель выбора Цветаевой этих сопоставлений?

Г). О каком «красном ореоле Руана» говорит героиня?

д). Можно ли утверждать, что героиня полна смирения и кротости?

д). Какое главное чувство героини?

Выход: любовь в поэзии Марины Цветаевой предстает как роковой поединок, ибо в душе живут одновременно два противоположных стремления — к единению — и к свободе.

Об этом и стихи. Две песни» и «Как правая и левая рука»

И что огонь холодный,

Кому разлука ремесло!

Пришел одной волной

Унесло другой волной.

Это в холопском гневе

За милым ползком ползать —

Я, рожденный в утробе матери

Не материнский, а морской!

(«Две песни»)

Как правая, так и левая рука

Твоя душа близка к моей душе.

Мы рядом, блаженно и тепло,

Как правое и левое крылья.

С правого на левое крыло!

(«Как правая и левая рука»)

Мы верны себе, ничто не может удержать нас в состоянии постоянства, мы постоянно меняемся, неизменны в этой способности меняться.