Макс Вебер. Социальное действие – аналитический портал ПОЛИТ.РУ

Мы продолжаем публиковать книгу известного российского социолога Валентины Федоровны Чесноковой «Язык социологии». В издательстве ОГИ она выйдет в свет в начале 2009 года. Валентина Федоровна — консультант фонда «Общественное мнение» и Института национальной модели экономики, она является куратором исследований ФОМ, посвященных отношению к религии. Автор книг «Тесным путем: процесс воцерковления населения России в конце 20-го века», «О русском национальном характере». Работала в центре содействия реформе уголовного правосудия Валерия Абрамкина.

См. также:

Макс Вебер, родившийся в 1864 г. в г. Эрфурте в Германии, по первоначальному образованию был правоведом. Первые работы его были из области экономической истории: о средневековых торговых компаниях и о сельском хозяйстве Древнего Рима. В области хозяйства Вебера всегда интересовали отношения между людьми, их образ действия, мотивы поведения, и это, в конечном счете, привело его в сферу социологии. Надо отметить, что в конце XIX — начале XX веков экономисты переживали пору неудовлетворенности состоянием своей науки. Популярная прежде концепция Адама Смита казалась все менее пригодной для решения практических проблем эпохи. Особые нападки вызывало понятие «экономического человека», введенное

Смитом для объяснения рыночного поведения людей. «Экономический человек» представлял собой, безусловно, идеальный тип в концепции Смита, но экономистам требовалось ввести в свои теории более богатую модель поведения. За новыми элементами они обращались к психологам, но психологические теории также слабо их устраивали. Единственным разумным направлением казалось получение новых теоретических схем через социологию, но в то время эта наука была еще очень слабо развита. И вот целый ряд сильных политэкономов начинает заниматься развитием социологических теорий. К их числу принадлежали Фердинанд Тённис, который был профессором политэкономии, итальянский ученый Вильфредо Парето, а несколько позднее — Талкотт Парсонс и ряд других крупных фигур. Придя в социологию, они стали настоящими профессионалами и сильно укрепили эту науку. Среди них был и Макс Вебер, один из самых замечательных ученых своего времени.

Следует отметить, что работы Макса Вебера, как и многих других крупнейших социологов, мы тоже знаем плохо. Его работы, за исключением самых ранних, не переводились на русский язык до революции, а после нее уже не было и надежды на их появление в научном обращении, так как Макс Вебер критиковал Карла Маркса. Причем он выражал несогласие не с какими-то чисто научными тезисами Маркса, а с его представлениями о классах. А уж это для марксистов, устремленных к установлению нового общества на земле путем классовой борьбы и освобождения пролетариата, было совершенно недопустимым посягательством на самое передовое учение.

Хотя концепция о классах не принадлежала к главной области интересов М.Вебера, имеет смысл начать именно с нее. Во-первых, страна наша довольно долго «болела» марксизмом, и какие-то клише марксистских и околомарксистских учений до сих пор бродят в наших головах, часто совершенно нами не осознаваемые. А во-вторых, понятие «класса» весьма нечетко отделяется, особенно для непрофессионалов, от понятия «социального класса», утвердившегося на данный момент в социологии.

Сам Маркс часто употреблял понятия «класс» и «классы», но точных определений им не давал. Однако из сопоставления различных текстов выявляется: в тот или иной класс попадает человек в зависимости от того, какое место он занимает в процессе производства и какое отношение он имеет к собственности. Это взаимосвязанные вещи: если человек является собственником, то занимает одно место в процессе производства, если ничего не имеет — другое, становится наемным рабочим. А уже от этого зависит доход человека и его уровень жизни. Далее делается заключение, что если у человека благосостояние находится на определенном уровне, то ему должен соответствовать и соответствующий образ жизни. А от образа жизни уже зависят и его интересы, представления и убеждения, политические симпатии и антипатии и, стало быть, также и его поведение в сфере политики и в других сферах. Все это одно из другого вытекает, одно на другое накладывается и образует единство. И так формируется класс.

Макс Вебер был согласен с тем, что отношение к собственности и положение в процессе производства определяют уровень жизни человека. Но если люди получают приблизительно одинаковый доход, они совсем не обязательно должны сходным образом его тратить. Макс Вебер считал, что элементы своего образа жизни человек выбирает относительно свободно. Один, например, сидит целыми вечерами в кабаке и играет в триктрак, а другой — читает книги и посещает какие-то курсы — ему интересно именно это. У этих двух людей будут совершенно разные круги знакомств, сферы общения, и нет ничего странного в том, что они будут различаться взглядами, симпатиями, антипатиями и т.д. Более того, разные убеждения могут иметь не только люди с одинаковым доходом и уровнем жизни, но и люди с одинаковым образом жизни.

Поэтому, утверждает М.Вебер, гораздо удобнее рассматривать эти три социальные структуры (по положению в процессе производства, по образу жизни и по убеждениям), как структуры различные. Получаются три разные группы, которые он называет «класс» (по отношению к собственности и уровню дохода), «сословие» (по образу жизни) и «партия» (по убеждениям и идеологии). Одна и та же масса людей распределяется, во-первых, по классам, во-вторых, по сословиям и, в-третьих, по партиям. Принадлежность к партии не обязательно требует прямого членства, достаточно симпатии, то есть принадлежности, как теперь принято выражаться, к ее электорату.

Итак, люди, входящие в один и тот же класс, очевидно, обладают приблизительно одинаковым уровнем дохода, а, следовательно, близкими условиями жизни. Изменение этих условий, например, в худшую сторону, приводит к тому, что люди будут сходным образом на это реагировать. Эту реакцию М.Вебер назвал «массовидной»: люди поступают сходным образом, но при этом каждый принимает решение и действует (точнее, включается в действие) сам. Это как во время дождя: все, кто идет по улице, раскрывают и поднимают над собой зонтики, «как по команде», но при этом они друг на друга вовсе не ориентируются, а реагируют только на дождь.

В сословии, которое выделяется по образу жизни, люди уже гораздо сильнее ориентируются друг на друга. Они ощущают себя единым целым, реализуют сходные культурные модели поведения и нормативы. При этом человек выбирает себе и поддерживает образ жизни сам, он сознательно к нему относится. Вообще-то сословие — это группа закрытая, где не принимают «чужих». Однако если человек реализует «правильный», с точки зрения этого сословия, образ жизни, его признают за «своего».

А партии – это уже совершенно сознательно формируемые социальные образования. Они не просто ориентируются на какие-то общие представления, но активно их создают, меняют, планируют свою деятельность и проч.

Эта статья М.Вебера осталась незаконченной, была извлечена из его бумаг и получила более или менее широкую известность только в середине XX века[1] [2]. Она очень интересна, в ней чувствуется зрелый ум и опытная рука. Крупный теоретик разбирает, какие переменные методологически более удобно развести, какие связать между собой, исходя из удобства оперирования признаками. С Марксом он вообще не спорит, просто берет известную теорию (понятие классов выдвинуто было еще в начале XIX века французскими историками) и, поработав с ней, предлагает совершенно новый подход.

Интересно отметить, что в 1930-х гг., когда эта статья М.Вебера лежала еще неопубликованной в его бумагах, в США возникла идея провести исследование американского города. Для организации этого исследования был приглашен Уильям Ллойд Уорнер, антрополог по профессии, который занимался в то время изучением австралийских аборигенов. Идея его заинтересовала, он выбрал небольшой город на восточном побережье, и, зашифровав его название псевдонимом «Янки-сити», опросил всех его жителей, спрашивая каждого о каждом. При этом он просил каждого человека расположить всех известных ему людей по шкале «выше — ниже». Не по каким-то специальным признакам, а просто по ощущению — кто занимает более высокое положение друг относительно друга, а кто более низкое. В результате такой процедуры выделились наблюдаемые слои: Уорнер получил их три и при этом разбил каждый из трех еще на два (верхний и нижний).

Эти образования он и назвал социальными классами, выделенными по указанному признаку, т.е. по престижу, по оценке окружающих. Изначально Уорнер предполагал, что рабочие окажутся у него в одном классе, предприниматели — в другом, что доход и состояние будут хорошо упорядочены в данную шкалу «выше - ниже». А получилось иначе: рабочие оказались разнесенными от нижнего - нижнего класса до верхнего — среднего, какая-то часть предпринимателей оказалась в нижнем классе, и доходы совсем не упорядочились в такую уж безусловную шкалу. Престиж оказался теснее всего связанным не с доходом, а с образом жизни. Таким образом, Уорнер вскрыл в исследовании ту социальную структуру, которую М.Вебер задал как «социальное сословие». Она оказалась реально существующей на практике — в действительности американского городского общества 30-х гг. XX века, где никаких сословий (в смысле средневековых образований, привычно связываемых с этим названием), не было и быть не могло. Оказывается, аналогичная структура, выделенная по признаку образа жизни, там существовала — и, по-видимому, существует во всех обществах подобного типа, просто оформленная и называемая по-разному. Вот что значит правильно задать структурообразующий признак! Но это под силу только очень крупному теоретику.

Несколько слов о поисках среднего класса в современной России. Написана масса статей на тему: есть он у нас или нет? И как он будет образовываться? Но средний класс всегда был в России: и в дореволюционной (он появился после того, как распались и перестали так именоваться сословия), и в советской. Просто в советские времена в этом классе не было предпринимателей, поскольку предпринимательства в стране в те времена вообще не существовало. Когда оно вновь возникло, стал формироваться и этот

сектор среднего класса. Но в дискуссиях современных журналистов, экономистов и социологов почему-то только этот сектор и принимается за «средний класс», только предприниматели с определенным доходом считаются членами этого класса. А куда мы будем относить учителей, врачей, средних чиновников и другие категории, отличающиеся очень устойчивым образом жизни? Это, говорят, не средний класс, так как они почти ничего не получают и весьма бедны. И как только начинают распределять население по классам, все время сбиваются на доход, к которому добавляется (и то не всегда) профессия. И никак не учитывается поведение, по которому ведь и оценивается образ жизни в сознании окружающих, т.е. большинства членов общества. А именно это, прежде всего, определяет социальный престиж.

Как отмечалось выше, концепция классов не стоит в центре теоретических трудов М.Вебера. Это, как бы назвал ее Роберт Мертон, «теория среднего уровня». В центре общей теории М.Вебера стоят два важных понятия — «социальное действие» и «рационализация».

«Социальное действие», по Максу Веберу, отличается двумя признаками, которые и делают его социальным, т.е. отличным просто от действия. Социальное действие: 1) обладает смыслом для того, кто его совершает, и 2) ориентировано на других людей. Смысл — это определенное представление о том, для чего или почему это действие совершается, это какая-то (иногда весьма смутная) его осознанность и направленность. Хорошо известен пример, которым М.Вебер иллюстрирует свое определение социального действия: если два велосипедиста сталкиваются на шоссе, то это никакое не социальное (хотя и происходящее между людьми) действие — вот когда они вскакивают и начинают выяснять между собой отношения (ругаться или помогать друг другу), тогда действие приобретает характеристику социального.

Интерес М.Вебера к социальному действию и к его смыслу вполне понятен. Уже отмечалось, что в социологию (в особенности в конце XIX и начале XX веков) пришли экономисты, но это был не единственный источник пополнения нашей науки. Она вызвала большой интерес также и у антропологов, но не у тех, что измеряет черепа и проч., а у тех, что изучает культуру по преимуществу первобытных обществ. Это направление называется социальной антропологий, и в Западной Европе оно получило большое развитие[2]. Социальные антропологи разрабатывали такие понятия, как «культура», «социальные институты» и пр. Понятно, что они проявляли большой интерес к социологии, также занимавшейся социальными структурами.

а вот для экономистов важно было изучение именно действия отдельного человека: как оно формируется, какими мотивами управляется и как эти мотивы возникают в сознании действующего субъекта. Это и понятно: ведь для экономистов предметом постоянного изучения служат проблемы спроса и предложения на рынках, стимулирования труда, мотивов предпринимательства и т.д. А все это имеет прямое касательство к сознанию человека, действующего в определенное время и в определенных условиях, соотносящего цели своего действия с его результатами и проч. В этих мыслительных процессах и заключены причины его поведения. Исследователь обязан их изучить, чтобы понять и объяснить происходящее. В конце концов, сделать гипотезы прогностического характера, без которых наука не имеет никакой практической ценности.

Артур Шопенгауэр определил причину, как «предшествующее изменение, делающее необходимым последующее». В природном мире причина — это то, что вызывает механические, физические или химические изменения в предметах опыта. Здесь путь превращения прямой и ясный: определенное воздействие вызывает определенное следствие прямым образом. В мире органическом воздействие вызывает не прямое изменение, а раздражение, в результате которого сначала внутри организма происходят какие-то изменения и уже они, как бы на втором этапе, вызывают изменения в поведении. Но эти внутренние изменения организма, вызываемые одними и теми же причинами, могут быть разных видов, причем сила воздействия не всегда определяет величину изменений. А в организме, обладающем сознанием, этот путь между воздействием и следствием несравнимо увеличивается и приобретает сложную структуру. Полученное воздействие обрабатывается сознанием, которое приводит в действие целые системы представлений. Вырабатываемое понятие об «ответе» на полученное воздействие пропускается затем через сферу мотивов, планов и целей — и только на основании всех этих элементов сознательное существо формирует, наконец, свое поведение.

Таким образом, по мере движения от одного вида причинности к другому, причина и действие все более и более разъединяются, явственно разграничиваются и становятся разнородными, причем причина делается все менее материальной и ощутимой. Когда же человек достигает способности познания «несозерцательного», т.е. не наглядного, мотивы приобретают независимость от реальной обстановки. Они не возникают каждый раз перед началом нового действия, но представляют собой мысли, которые человек носит в своей голове и при необходимости приводит в действие. Таким образом, причина социального действия не наблюдаема для его исследователя. Он должен выстраивать ее посредством умозаключения.

Надо сказать, что необходимость работать с такими ненаблюдаемыми фактами, применяя логические построения, очень долго вызывала сильнейшее сопротивление исследователей. Длительное время искали какие-то другие, более «объективные» методы. В частности, в начале XX века возникло и всю первую его половину развивалось, течение «бихевиоризма» (от английского behavior — поведение). Его методики строились на основании непосредственного наблюдения за поведением исследуемого человека: с утра до вечера нужно было ходить за ним, фиксировать все его передвижения и поступки вплоть до самых незначительных — с тем, чтобы потом сопоставлять, группировать все эти факты, сравнивать поступки различных людей, применять статистику. Таким образом предполагалось выявить определенные повторяемости и закономерности. Нужно отметить, что какие-то закономерности бихевиористам выявить действительно удалось, и на основании этих принципов и подходов были сделаны немаловажные открытия. Но очевидно, что получаемые таким образом закономерности нужно все-таки объяснить, а это практически невозможно сделать, не апеллируя к внутренним мотивам человека, к его сознанию. И мы опять сталкиваемся с ненаблюдаемыми явлениями, только уже на новом уровне.

М.Вебер высказался за интроективную социологию, т.е. за социологию, изучающую сознание человека. Понять событие - значит объяснить его. Познать же действие человека — значит вывести его из сознания данного человека — его целей, мотиваций, интересов и точек зрения. Если мы не знаем зависимостей между гравитацией и обменом веществ в организме, мы не поймем, почему и как человек ходит и дышит. А если мы не знаем целей и мотивов человека, то мы не можем понять, почему он совершает те или иные действия.

В действии человека, особенно в социальном действии, всегда присутствует более или менее четкое осознание его элементов, прежде всего целей и средств. Когда есть представление о целях и средствах, в ход вступают мотивационные зависимости. «Мотивационные зависимости — это зависимости, которые всегда существуют и должны изучаться там, где люди фактически делают (или думают, что они делают) нечто определенное, т.е. стремятся таким путем достигнуть чего-то другого, тоже определенного»

И вот здесь начинаются сложности. Во-первых, человек может частично и даже полностью обманываться в своей собственной мотивации, еще чаще он обманывается в мотивации других, своих партнеров по социальному действию. Но человек, участвуя в социальном действии, может не только обманываться в своей мотивации, но и сознательно обманывать других, предъявляя им не истинные мотивы, а, так называемые декларативные. Например, дочь хочет поместить своего тяжело больного отца в дом для престарелых, потому что уход за ним отнимает много времени, жилплощадь маленькая и в доме теснота. Но, затевая такое действие, она будет уверять окружающих, что там «ему будет лучше», ему требуется профессиональный уход, недоступный дома и т.д. Точно так же и партнеры по социальному действию могут обманывать действующего индивида в том, что касается истинных мотивов их действия. При этом еще и степень открытости, т.е. доверия друг другу, очень редко бывает взаимно эквивалентной.

Таким образом, если принять во внимание все эти случаи бессознательной, полусознательной, декларативной мотивации, да еще с обеих сторон (или со всех сторон, если участников социального действия несколько), получается невероятно сложная конфигурация, из которой нужно выяснить, установить причины, т.е. истинные мотивы и представления его участников. Да еще следует принять во внимание, что и оценка (или терминологически правильнее «определение») ситуации, в которой приходится действовать, у партнеров может быть разная, а то или иное определение ситуации может включать в действие совершенно разные наборы мотивов.

Но и это еще не все. На все это многообразие будут обязательно накладываться еще и собственные установки и оценки исследователя, который все эти мотивы и представления должен анализировать. Одни люди и их действия, представления и мотивации ему будут нравиться, а другие могут быть антипатичны. И это создает довольно сильную мотивацию у самого исследователя что-то улучшать и сдвигать «в пользу» понравившегося ему исследуемого. Такое случается довольно часто, особенно с неопытными исследователями, слишком увлеченными и торопливыми. Именно этого больше всего опасались те ученые, которые всячески противились изучению сознания действующего индивида и выработали, в конечном счете, бихевиористский подход. Внешнее действие, считали они, невозможно исказить путем необъективной интерпретации. Если известно, например, что человек обедает в столовой, а ужинает дома, — что тут можно исказить? Однако, мог бы возразить М.Be6ep, и толку от таких данных не очень-то много, а насчет мотивации и вовсе ничего неизвестно. Сам он считал, что не остается другого пути — только преодолевать эти трудности.

Следует подчеркнуть, что именно борьба с такого рода трудностями заставила М.Вебера прибегнуть к помощи очень сильных философов-гносеологов того времени. В частности, он много работал с Генрихом Риккертом, главой неокантианцев, который преподавал тогда во Фрайбурге. Риккерт очень заинтересовался проблематикой, развернутой перед ним Вебером. До тех пор он имел дело преимущественно с проблемами естественных наук (социальные к тому времени только-только становились на ноги), там очень много было уже сделано в области методологии, а здесь был непочатый край проблем. Совместная работа М.Be6epa и Г.Риккерта началась около 1895 года, — и результатом их многолетнего сотрудничества стала закладка фундамента методологии социальных наук. Естественно, что два таких крупных ученых должны были заложить действительно весьма солидный и качественный фундамент методологии в социологической науке. И им это действительно удалось[3].

Наиболее перспективным по тем временам направлением в теории познания было неокантианство Согласно его посылкам понятие «действительность» включало в себя «необозримое множество единичных явлений», независимо от того, представляют ли они действительность внешнего мира или внутреннюю действительность человеческого сознания, — это масса рядоположенных, следующих друг за другом элементов. И структурируется действительность не какими-то собственными закономерностями, но субъектом, который ее исследует. Именно «обработка» этого бесконечного, нерасчлененного, катящегося «потока событий» категориями, которые выработаны и накоплены наукой, дает картину мира. И всегда остается в силе положение, что как историческое, так и социологическое исследование не просто находит свой эмпирический материал, но формирует и одушевляет его, эксплицитно и «чисто» «связывая его» при помощи инструментария, который непроизвольно меняется от эпохи к эпохе, от культуры к культуре и от исследователя к исследователю. Заключаясь в конечном счете в целях, интересах и точках зрения. «Понять» — значит «объяснить» событие (ход действия и проч.), исходя из таких целей, интересов и точек зрения» [2, p. 592].

Для исследования социального действия это означает, что ученый, наблюдая и интерпретируя наблюдаемые явления, выстраивает определенную зависимость наблюдаемых элементов и предполагаемых мотиваций. И если ход действия, его развитие эту зависимость подтверждают (т.е. внешние явления выстраиваются именно таким образом, как предполагалось в конструкции исследователя), то мы имеем перед собой некоторую смысловую адекватность. Но даже и наличие такой адекватности смысла «в меру правильности причинного высказывания означает только доказательство того, что существует некая (каким-то образом вычисленная) возможность, что ход действия, демонстрирующий смысловую адекватность, фактически будет, как правило, обнаруживать (в среднем или довольно часто) эту вычисленную конфигурацию и сходство» [2, p. 592].

Этот подход очень долго не укладывался в сознании социологов-эмпириков именно в силу их неуверенности в вероятностном процессе познания мира. Исследователям нужна была «настоящая действительность», а им предлагалась какая-то сконструированная картина, про которую неизвестно, имеет ли она хоть какую-то связь с реальностью. Что человеку не дано познавать реальность «как она есть» — было слишком грустным выводом из такой теории познания, не хотелось в это верить. Однако постепенно эта точка зрения возобладала, и в настоящее время выражение «вот так обстоит дело в действительности» чаще всего носит среди исследователей ироническую окраску. Всем методологически подкованным социологам понятно, что «интерпретированные социальные явления» или «социологические законы» — это не что иное, как статистические закономерности, которые соответствуют общему смыслу интерпретации этих явлений и законов [2, p. 593]. Этот подход утвердился, наконец, в социологии, дав ей возможность стать эмпирической наукой. Подчеркнем, что, как это ни парадоксально, именно оперирование этими «смысловыми адекватностями» и вероятностно сконструированным образом действительности и поставили социологию на эмпирическую основу.

Сам Вебер постоянно подчеркивал, что он занимается именно эмпирической наукой. Его не интересовал вопрос, чем является тот или иной социальный объект по его предопределенной или как-то иначе закрепленной за ним «сущности». Его интересовало, как протекает то или иное событие в исследуемой им сфере при таких-то и таких-то условиях. Как ведут себя в различных условиях люди с их предполагаемой мотивацией? Обнаруживаются ли определенные, закономерные повторяемости процессов, которые на обыденном языке называются нравами, обычаями, условностями, правом, предприятием, государством и прочее и прочее? Однако для того, чтобы познавать указанные статистические закономерности и как-то их интерпретировать, необходимо соблюдать строгие методологические принципы. В эти необходимые по ходу действия интерпретации и объяснения следует вносить как можно меньше своих собственных мотиваций и эмоций. М.Вебер наметил два основных методологических принципа, которые должен, по его мнению, соблюдать всякий уважающий себя исследователь.

Это, во-первых, принцип изгнания из анализа ценностных суждений. Принцип весьма простой по своему смыслу и формулировке. Он заключается в том, что не следует вносить в анализируемый материал собственные оценки, что, как выражается исследователь веберовских работ Г.Баумгартен, должно гарантировать его от «выхода в путь с представлениями о том, что какие-то процессы (действия, мотивации), которые он изучает, не должны происходить так, как они происходят, или должны происходить как-то иначе. Или же, напротив, они «хорошо делают», что происходят именно так» [2, p. 593]. Исследователь стремится к выявлению истины, и сам он ничего не должен хотеть от этой истины. Только свобода от ценностных суждений может, как был уверен Макс Вебер, сделать доступным мир ценностей для науки.

Претензии к Веберу в связи с этим принципом чаще всего заключались в том, что человек (а исследователь не может перестать быть человеком!) не в состоянии освободиться от своих ценностей, ибо это основа его личности. В конечном счете пришли к выводу, что исследователь должен контролировать свои ценностные предпочтения и принимать все меры к устранению поползновений к оценке материала, которая исходит из неконтролируемой собственной мотивации.

Второй принцип направлен к устранению всяческих искажений в самом материале, вызванных незнанием, полузнанием, намеренным сокрытием собственных мотиваций уже не исследователя, а респондента — этого главного источника информации для социального ученого. Это уже знакомый нам из разбора концепции Ф.Тённиса принцип конструирования идеальных типов. Выделение некоторых главных переменных, по которым будет собираться материал, делает сравнимыми множество действий разного рода людей в разных ситуациях. И затем уже наложение всех этих действий друг на друга отбрасывает все отклонения, случайности, сознательные искажения. В итоге получается схема действий типичных индивидов в типичных обстоятельствах. Те линии, которые в реальных действиях реальных индивидов прослеживаются только как более или менее сильные тенденции, здесь предстают как бы «очищенными» от всего лишнего и случайного. Правда, без каких бы то ни было деталей и признаков этой самой действительности, как бы бесплотными, зато в строгой концептуальной последовательности) [2, p. 596].

Любопытно, однако, свидетельство Баумгартена. «Мастерство, которое обнаружил Вебер в своих построениях, вело, по-видимому, неосознанно с его стороны, к тому, что идеально-типические конструкции, которые он прочерчивал прежде всего на прошлых (исторических) событиях, действовали на воображение как непосредственная картина настоящей реальности. Инструментальное значение веберовского идеального типа легко терялось из вида в силу воздействия его на читателя как изобразительного (художественного) средства» [2, p. 596]. Часто случается, что теоретическую конструкцию исследователя принимают за картину, которую он якобы получил из эмпирического материала, и предъявляют ему претензии, что она не «отражает» таких-то и таких-то деталей. Мы с этим явлением еще столкнемся, когда будем анализировать концепции Т.Парсонса, которого постоянно обвиняли в слишком идеалистическом изображении общества: посмотрите, сколько в обществе конфликтов и неурядиц, — а у него все гладко, все само собой регулируется! — говорили по поводу его построений. Действительно, поскольку Т.Парсонс изучал процесс гомеостатического саморегулирования социальной системы, у него были созданы и соответствующие модели. А если бы он изучал проблему возникновения и развития конфликтов, то и типологии были бы другие.

Итак, нам предстоит теперь перейти к веберовской идеальной типологии. Естественно, это будет типология социального действия, а  строиться будет по оси рационализации действия. Вебер подозрительно относился к понятию «прогресс» в его контовско-спенсеровском варианте, но один всеохватывающий, непрерывный и однонаправленный процесс он признавал, а именно: процесс рационализации. И в частности, этот процесс, по его мнению, распространяется на человеческое действие. Здесь его представление совпадает с тённисовским: из того нерасчлененного комплекса чувств, инстинктивных движений и ценностных «озарений», который характерен для общины, постепенно в сознании человека начинают вычленяться отдельные элементы, что означает возможность выделять в анализе отдельные аналитические категории. Отделив друг от друга два понятия — «цель» и «средство»,- человек-деятель получает возможность продумать и оценить пути к цели, возможные результаты, провести выбор средств еще до всякого действия. В сознании будущего совершителя действия выстраивается цепочка рассуждений по принципу: «если — то», «значит». И поскольку все люди мыслят приблизительно одинаково, то именно в плоскости этих рассуждении все они способны более или менее однозначно понимать друг друга. Почему человек выбрал такое-то средство? Потому что он поставил себе определенную цель и с точки зрения этой цели в данных условиях именно такое средство удобно, и его следует выбирать? Можно выстроить как бы образец правильного рассуждения в данных обстоятельствах — это и будет идеальный тип действия.

Естественно, реальное действие, совершаемое «действительным человеком в действительных обстоятельствах» весьма редко соответствует такому чистому типу рассуждения. Оно обязательно «отягощается» массой привходящих деталей, случайностей, ошибок и т.д. «Отклоняющее воздействие» может отражать эмоциональное состояние человека на данный момент, его неправильное представление о ситуации, незнание многих деталей и пр. Но здесь-то и выявляется ценность конструкции идеального типа. Она дает возможность не столько оценить рациональность действия, сколько, по выражению самого Вебера, выявить «степень его иррациональности» [3, с. 497]. И далее, уже на основании соотношения этих двух характеристик: рациональности и иррациональности, — начинает вырабатываться типология действия по данному основанию.

«Наиболее понятный тип смысловой структуры действий представляют собой действия, субъективно строго рационально ориентированные на средства, которые (субъективно) рассматриваются в качестве однозначно адекватных для достижения (субъективно) ясно и однозначно понимаемых целей» [3, с. 499]. Это четкое определение того, что М.Вебер называет целерациональным действием. Обратим внимание на это повторяющееся слово «субъективно»: человек мог неверно определить обстоятельства, сделать какой-то неправильный вывод. Человек рассуждал целерационально, но в ход его рассуждения вторглись иррациональные моменты. И вот тут-то начинается аналитическая работа исследователя. «Необходимо прежде всего установить, - пишет Вебер, — следующее: каким было бы это действие в рациональном идеально типическом пограничном случае при абсолютной рациональности цели и рациональной правильности» совершения его [3, с. 500].

Идеальный тип играет здесь, как мы видим, роль инструмента исследования, вроде линейки или рулетки. И тут выстраивается целая шкала реальных действий по степени их целерациональности, оцененной исследователем. Это могут быть действия: (1) очень близко подходящие к «правильному» (идеальному) типу; (2) субъективно целерационально ориентированные; (3) более или менее целерационально ориентированные, но далеко не полностью придерживающиеся этого принципа; (4) нецелерациональные, но понятные по своему смыслу; (5) в большей или меньшей степени мотивированные понятной смысловой связью, но с элементами (иногда даже определяющими), совершенно непонятными исследователю; (6) наконец, и совершенно непонятными, определенными какими-то психическими и физическими данностями в человеке» [3, с. 508].

Таким образом, опираясь на понятные в смысловом отношении связи, особенно, как подчеркивает Вебер, целерационально ориентированные мотивации, исследователь может выстроить причинно-следственную цепь, которая будет начинаться с внешних обстоятельств и приведет, в конечном итоге, к внешнему же поведению. Тем самым нащупывается путь внутри этого «черного ящика», человеческого сознания — от внешнего воздействия к вызванному им поведению. Безусловно, эта цепочка — не более чем гипотеза. Но и все эмпирически устанавливаемые наукой факты не являются чем-то б`ольшим. Если сформулирована гипотеза, далее дело за верификацией.

Создав такой «измерительный прибор», который исследователь человеческого сознания может поставить между собой и сознанием исследуемого им субъекта, добиваясь тем самым дистанции, которая, по его мнению, совершенно необходима для соблюдения объективности, Вебер по существу заложил основание научной методологии социологической науки. Гносеологи до Вебера изучали познающее сознание — сугубо рациональное и методически «правильное» в смысле соблюдения логических принципов. Вебер же со своей понимающей социологией открыл для них целую новую область — сознание действующего субъекта, определенное конкретными обстоятельствами и конкретным состоянием данного сознания на данный момент времени.

Надо сказать, что и Риккерт серьезно поработал над формированием ряда понятий, которые могли бы оказаться полезными в данной области, в частности, и над понятием идеального типа. Он же создал и еще один способ образования понятий в гуманитарных науках: понятие, получаемое из общественного сознания и оформляемое путем «отнесения к ценности». Он считал, что с такими понятиями в действительности ученые работают давно, но не осознают это как особый и своеобразный метод, который следует научно «шлифовать» и совершенствовать. Мы вернемся еще к этому способу образования понятия, когда будем разбирать работу Вебера «Протестантская этика и дух капитализма». Здесь же достаточно еще раз подчеркнуть, что именно созданная М.Вебером понимающая интроективная социология очень заметно обогатила гносеологию, открыв взгляд на социальные феномены с неожиданной для того времени точки зрения. Вообще гений М.Вебера оказал весьма сильное и многостороннее влияние на социологию, а через нее и на социальные науки вообще.

Но вернемся к социальному действию. На основании отнесения к идеально-типической целерациональной модели Вебер построил типологию уже более конкретного типа — типологию социального действия, как оно проявляется в разные исторические периоды и в разных социальных структурах. Здесь он выделил четыре крупных типа действия: (а) аффективное; (б) традиционное; (в) ценностно-рациональное и (г) целерациональное [3, сс.627-630].

Аффективное действие практически не содержит в себе никаких цепочек рассуждений о целях, средствах или последствиях. Если же оно таковые содержит, то не является аффективным, а просто под него маскируется. Это чистый выплеск чувств и эмоций.

Традиционное действие — это действие, содержащее очень мало таких рассуждений, поскольку совершается в повторяющихся условиях и по твердо установленной модели. Ф.Тённис называет его «привычным действием». Однако после того как мы познакомились с концепцией Тённиса, можем предположить, что в повторяющихся действиях типа обрядов, ритуалов и других, характерных для жизни в сфере обычного права, можно обнаружить не только чувства, но и ценностные переживания. Это переживания, отнесенные к представлениям справедливости, благородства, добра и красоты, что для привычки, пожалуй, совсем нехарактерно. Привычка скорее тяготеет к механически воспроизводимому действию в повторяющихся обстоятельствах. А поскольку обряды и ритуалы в общинной жизни (для которой особенно характерно обычное право) включены почти во все действия, особенно коллективные (вспомним сцену покоса из Анны Карениной), то эти чувства и ценностные переживания фактически пронизывают всю жизнь традиционного общества. Что касается традиционного действия, то оно нередко (или «довольно часто») направлено на ценность, а это уже некоторый, хотя и, может быть, слабый элемент его направленности и целесообразности

Ценностно-рациональное действие является развитием и как бы следующим этапом именно так понимаемого традиционного действия. В нем могут уже присутствовать представления о выборе средств, анализ мотивов и другие элементы, характерные для целерационального действия. Только ориентировано оно не на цель, а непосредственно на ценность, потому и анализ последствий и даже результата может вообще не оказывать воздействия на форму поступка. Это действие из разряда тех, которые совершаются по формуле «делай как должно, и будь что будет». Из самой формулы видно, что в сознании действующего субъекта имеется какое-то представление о возможных последствиях, но оно сознательно не принимается им во внимание.

Целерациональное действие было нами уже описано выше. Оно напоминает и решение задачи по алгоритму, и решение уравнения с неизвестными, и другие формализованные процедуры. От ценностно-рационального действия оно отличается рациональной постановкой цели и большей развитостью цепочек рассуждения.

Чтобы несколько ослабить излишнюю абстрактность рассуждений, приведем некоторые иллюстрирующие данную типологию примеры.

Аффективное действие не несет в себе никакого представления о целях и средствах. Оскорбленный человек может ударить и даже убить обидчика — и только потом задним числом осмыслить, что же он натворил. Суд, разбирая такое действие, обычно выносит решение об избиении или убийстве в состоянии аффекта и применяет более мягкую меру наказания, чем та, которая применяется к осознанному или даже заранее запланированному действию, т.е. действию «с премедитацией».

Традиционное действие обычно также совершается человеком помимо выбора целей и средств. Оно происходит «по обычаю». Например, чтобы отпраздновать свадьбу, надо совершить целый (довольно длинный) ряд действий, которые заранее определены и не зависят от целей самого индивида внутри данного действия, т.е. свадьбы. Это не означает, что данное действие вообще не имеет никакой цели. Но эта цель — не индивида, совершающего свадьбу. Она заложена в действие культурой и традицией. Социологи и социальные антропологи с интересом нащупывают такие цели в необходимости собирать людей вместе и вызывать у них общие переживания. Охваченные одним чувством люди осознают себя единым целым — социумом. Чем больше праздников, обрядов, ритуалов, тем прочнее единство социума. Но сам индивид, участвующий в этом действии, такой цели, естественно, не осознает. Он действует по традиции.

Ценностно-рациональное действие имеет цель на индивидуальном уровне, но она заключается в том, чтобы осуществить определенную, не индивидом заданную ценность. Средства для осуществления данной ценности человек выбирает, но сама ценность неизменно дана ему как бы извне. Примером такого рода может служить талантливейший хирург Лука Войно-Ясенецкий, который, вместо того, чтобы делать быструю и блестящую карьеру, постригается в монахи и принимает предложенное ему рукоположение в епископа. В период очень жестких гонений на Церковь, очевидно, никакой выгоды это ему не сулило. Напротив, из-за этого он провел годы в ссылках, лагерях и впоследствии был расстрелян. Но, будучи глубоко верующим человеком, он ощущал, что Церковь находится в опасности и ее нужно всеми способами защищать. Вспомним, сколько верующих в тяжелые времена совершали точно такой же подвиг, сколько людей во время Великой Отечественной войны точно так же жертвовали собой ради спасения страны, а сколько людей совершают свой тихий, невидимый подвиг в обычной мирной жизни, жертвуя своими интересами ради близких и дальних (больных, попавших в беду, и т.д.). Так что ценностно-рациональное действие - совсем не редкость для нашей культуры.

Наконец, примером целерационального действия может служить решение человека построить себе дом. Здесь, прежде всего, выбирается цель (нужен ли этот дом человеку? какой дом? в каком месте? и пр.). Затем обдуманно и рационально взвешиваются средства (каким образом строить? из чего? нанять ли рабочих или самому поставить сруб? и т.д. и т.п.). Средства должны быть соотнесены с целью, отобраны, продуманы; действия должны быть спланированы. Совершенно очевидно, что это целерациональное действие.

Эта идеально-типическая классификация действия представляет собой хорошо проработанный инструмент для эмпирического исследования. С его помощью можно, например, изучать целеполагание различных типов людей, способ выбора между мотивами и средствами достижения цели, мотивацию в целом. Человек как существо, действующее до определенной степени рационально, многое может объяснить о процессе осмысления предпринимаемого им действия. Но приходится с грустью констатировать, что типологией этой, кажется, пользовались очень мало. Прежде всего, должно быть, потому что эмпирические социологические исследования в ту пору только-только зарождались и не выработали еще по-настоящему эффективных способов опроса. Но была и другая причина. В результате тяжелой обстановки в Германии после поражения в Первой мировой войне, послевоенной разрухи, потом возникновения фашизма, а затем Второй мировой войны, нового поражения и разрухи, работы Макса Вебера очень медленно вводились в оборот и входили в сознание социологов. Особенно американских, а именно в Америке в это время и развивалась в основном эмпирическая социология.

Не последнюю роль сыграло, по-видимому, и то обстоятельство, что параллельно с деятельностью М.Вебера развивалось и захватывало внимание современников учение Фрейда с его характерными чертами: огромным значением, которое придавалось подсознательному в жизни и личности человека, интересом к тому, что позднее получило несколько ироническое название «таинственных явлений человеческой психики». Со всем этим связывались огромные надежды на истолкование глубинных пластов человеческой психики, открытие новых законов природы, на этот раз уже внутри самого разума человека. Все это было несравненно интереснее рационально-рассудочного подхода Вебера. Во-первых, потому что вообще всякие «загадочные явления», конечно, гораздо сильнее влекут к себе внимание любого человека, в том числе и ученого (поскольку он ведь тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо). Во-вторых, потому, что при изучении этих «загадочных явлений» появляется возможность, проникнув в сферу подсознательного, узнать о человеке то, о чем он сам не подозревает. Объяснив человеку это «загадочное», исследователь оказывается в положении над исследуемым, что придает ему авторитет и более высокий статус, причем не только в отношениях «исследователь – исследуемый», но и в обществе вообще: он превращается в эксперта, с его мнением должны считаться профаны. А кроме того, исследователь может использовать знание это «загадочного» для самого исследуемого, и манипулировать его сознанием.

В середине XX века, после периода бурного увлечения психологов и социологов тестами, предназначенными для исследования способностей людей в разных сферах, эти тесты начали входить в практику, и людей стали тестировать при поступлении на работу. Причем не только на работу, требующую наличия у работника специфических характеристик (шоферы, машинисты, пилоты). При отсутствии этих качеств (или наоборот, наличии противоположных) человек делается просто опасным для окружающих. Например, был обнаружен тип людей, обладающих «повышенной аварийностью», которых вообще нельзя допускать в профессии машиниста поезда или пилота, тем более летчика-испытателя и т.д. Такое тестирование не вызывает возражений, но стали тестировать и работников других, совершенно «безвредных» с этой точки зрения, сфер. Ну а потом стали разрабатываться тесты на благонадежность. И тут стало окончательно ясно, что эти батареи тестов становятся орудием, которое одни люди стремятся направить против других, соблюдая свои интересы и ущемляя интересы противоположной стороны. Тогда среди ученых, занимавшихся тестами, возникло осознание того, что они дают опасный инструмент в руки людей, нравственность которых не всегда на высоте и действия которых часто весьма трудно проконтролировать. И тогда один из самых известных ученых в этой области, сам создавший огромное количество весьма остроумных и эффективных тестов, пошел на решительный шаг: он опубликовал в открытой печати ключи к разработанным им тестам. Это сразу сделало их безвредными для одной стороны, и бесполезными для другой. Естественно, это был удар по интересам фирм, использовавшим тестовые методики для проверки людей, принимаемых на работу. Возник скандал, но опасность манипулирования людьми была устранена, по крайней мере, в этой области и на данный момент времени.

В общем, наука — это не башня из слоновой кости, особенно в настоящее время. В ней есть широкое поле деятельности как для бескорыстных ученых, так и для деятелей и дельцов. Как, впрочем, и во всех других областях общественной жизни. Целью же нашего несколько расширившегося экскурса было показать, что внутри науки могут возникать и сознательно создаваться опасные сферы и инструменты манипулирования людьми. Тем ценнее тот прямой и честный подход к исследованию человеческого сознания, который был предложен М.Вебером еще в начале XX века, — анализ процесса мышления человека в сфере социального действия в сотрудничестве с самим исследуемым, что позволяет этому последнему до определенной степени сохранять контроль над исследованием и его результатом.

М.Вебер с помощью своей типологии социального действия предлагал еще одно направление - изучать устойчивость или действенность социального порядка. Социальный порядок — это социальные институты, воплощенные в социальную жизнь. Выше, говоря о социальных институтах, мы подчеркивали, что это ценностно-нормативные структуры, существующие в культуре общества. Они управляют социальной жизнью, а потому наряду с институтом семьи, который формулирует, так сказать, «абстрактно», нормы и законы семейной жизни, принятые в данном обществе, существуют вполне реальные семьи, эти нормы и правила воплощающие, но, к сожалению, далеко не совершенным образом. А кроме того, каждая реальная семья воплощает еще и целый ряд норм и правил других институтов, поскольку воспитывает и обучает своих детей, занимается хозяйственной деятельностью. Еще больше сфер деятельности охватывает современное крупное предприятие, учреждения, осуществляющие управление и проч. Они реализуют на данном отрезке времени какие-то нормативные структуры, зафиксированные в культуре общества. Но отнюдь не все.

Культура — это колоссальный арсенал социальных нормативов, и в каждый данный период времени, как правило, реализуются не все из них. Какая-то, причем весьма значительная, их часть хранится в «запасниках». Это культурный «резерв» общества. При возникновении потребности часть этих «запасенных впрок» нормативов может извлекаться на свет и пускаться в оборот. Некоторое время назад на заседании какого-то отделения РАН вдруг было выдвинуто предложение восстановить «Табель о рангах», введенную Петром I и просуществовавшую до 1917 г. Идея была в том, что нехорошо, когда чиновники представляют собой какую-то безликую массу. Разделение их на ранги позволило бы закрепить за каждым из рангов степень ответственности, определенный престиж и решить еще некоторые проблемы. Конечно, называться они могут не так, как раньше, но предположили, что полезно обратиться к когда-то разработанному принципу. Если бы это случилось, то могло стать примером повторного «запуска в оборот», казалось бы, давно отработавших нормативных схем.

Таким образом, отдельные элементы социального порядка находятся в постоянном движении, развитии, а иногда приходят в упадок. Их жизнеспособность определяется четкостью совершения коллективного действия. Это так, ибо каждый такой элемент — не что иное, как именно коллективное действие — от семьи до правительственного учреждения. Другой критерий — движение кадров. Высокая текучесть, как правило, -надежный показатель «неувязок» во внутреннем функционировании ячейки. Например, сегодня бесконечные разводы и новые браки свидетельствуют об огромных трудностях, которые испытывает институт семьи, и непростом положении семьи внутри социального порядка. Но есть и еще один, быть может, наиболее эффективный «инструмент» уяснения не только состояния той или иной сферы или ячейки социального порядка, но и причин переживаемых ими трудностей. И это именно анализ социального действия.

И тогда возникает еще один подход к представлению обо всех этих звеньях социального порядка. Из чего они, собственно, состоят? Обычный наблюдатель скажет: из людей, конечно, ну и из всяких материальных «добавок». Юрист и антрополог укажут на основную роль культурно-нормативных схем, имеющих определяющее значение на данном уровне организации общества. А вот Макс Вебер предложил свой подход: отдельные элементы социального порядка, утверждает его теория, состоят из социальных действий. Этот ракурс поначалу кажется неожиданным, как-то трудно укладывается в сознании. Но ведь действительно, так оно и есть: на социальном уровне все эти элементы удобно представить себе в виде наборов социальных действий, в каждом из которых объединяется как социальный норматив, принадлежащий культуре, так и мотивация и представления человека, этот норматив осуществляющего. И поскольку культурный норматив на протяжении долгого времени, как правило, сохраняет свою идентичность, то укрепление и ослабление тех или иных составных частей социального порядка чаще всего бывает связано именно с представлениями и, в конечном счете, с мотивациями людей, осуществляющих действия.

Опросом можно выявить, как относятся люди не только к тому или иному лицу (с помощью рейтингов), но и к тому или иному социальному учреждению. А от этого отношения зависит их оценка данного учреждения или института, и далее — оценка своего положения в нем, отношение к своим обязанностям. То, что социологи называют «включенностью» в данное социальное действие. Одно дело, когда человек «привязан» к той ячейке социального порядка, в которой он живет или работает. Тогда он переживает ее трудности, прилагает собственные усилия, чтобы наладить ее пошатнувшееся положение. И совсем другое — когда он относится к ней равнодушно и хладнокровно наблюдает, что дела идут все хуже и близится бесславный закат данного звена социальной системы [3, с. 636].

Отношение же его зависит от сложившихся на данный момент индивидуальных представлений и взглядов человека, касающихся легитимности (законности, «правильности» и справедливости) того порядка, на который он ориентирует свое поведение.  Именно представление о степени его легитимности определяет мотивацию действующего субъекта, побуждающую его выполнять социальную норму независимо от того, насколько она в «его интересах» на данный момент времени, в данном конкретном действии. Действенный (т.е. признаваемый легитимным) социальный порядок эффективно препятствует отклонениям от существующей нормы.

Отклонения эти имманентно присущи любой социальной системе, они могут возникать в любой группе, в любом учреждении, в любой сфере деятельности. Но их может быть больше, а может быть и меньше. Когда их становится много или даже очень много - это уже опасно для социальной системы.

Существует два типа отклонений: 1) отклонение личности, не желающей соблюдать никакие нормы или большую их часть. Это бунтовщики, анархисты; или (несколько иной вариант) лица, участвующие в движении гражданского неповиновения. 2) Отклонения в поведении отдельного человека в отдельном действии — попытка «обойти закон», избежать выполнения «неудобной» нормы или нормы, сильно нарушающей его (человека) интересы. Последний тип отклонений характерен практически для всех членов общества, даже самых законопослушных, в каких-то крайних для них ситуациях. В последнем случае человек обычно признает не только легитимность социального порядка в целом, но даже и той нормы, которую он стремится «обойти», поскольку ему это выгодно. Поэтому второй тип отклонения менее опасен для устойчивости социального порядка, если он не приобретает массового характера. Человек — существо разумное, он понимает, что социальный порядок нужен, что лучше, когда он есть, чем когда он рушится. Кроме тех случаев, когда он приобретает в сознании многих людей характеристики: «несправедливый», «угнетательский», «кровавый» и проч. Здесь мы имеем отвержение самой легитимности социального порядка. И это — очень опасный момент [3, сс. 385-336].

Отсюда следует необходимость контролировать представления людей о степени легитимности существующего порядка . И это позволяет делать предложенная М.Вебером схема социального действия, которую мы описали выше. Ибо в этот конструкт входят элемент выбора средств, постановка цели, мотивы, и все это сопровождается привлечением представлений действующего человека об обстоятельствах, в которых будет протекать планируемое им действие. Эти свои представления он может связно изложить исследователю, обосновывая свое действие.

Определенную сложность представляют, конечно, декларативные ответы респондента, человек говорит не то, что он реально думает и считает, а то, что «положено» думать и считать. Но к настоящему времени социологами наработаны средства для верификации (т.е. проверки) и выявления таких ответов, как и способы получения более или менее реальных представлений. Например, если поставить человека в положение эксперта и спросить его: как нужно действовать в таком-то случае и при таких-то обстоятельствах, он сообщит не только норму (естественно, как он ее понимает), но также и свое представление о степени ее легитимности: какова она сейчас и какой должна была бы быть.

Целерациональное действие представляет в этом отношении очень удобную для исследователя плоскость, в которой можно выявить многое о движении респондента в плане нормативных структур. Впрочем, и ценностно-рациональное и даже традиционное действие весьма полезны, когда речь заходит о действенности обычного права.

Говоря об учреждениях, организациях и прочих социальных образованиях, обычно обращают внимание, прежде всего, на их правовое оформление — на те законы, постановления и т.д., которые требуют от членов данных социальных образований определенного поведения, угрожая наказаниями за нарушение предписанной нормы. Но все эти хорошо известные нам структуры — лишь верхушка айсберга. Каждое учреждение и группа, вплоть до самой малой и кратковременной, имеют в своем основании могучие пласты обычаев в самых разных видах: обрядов, нравов, привычек и проч. Этот факт как-то ускользает от нашего сознания при рассуждении о закономерностях существования всего нашего социального порядка. Обычай, предполагаем мы, это нечто такое не очень-то и обязательное: за его нарушение меня не потащат в суд, не назначат штраф и уж точно, что не посадят в тюрьму. Странно, как он вообще умудряется существовать и подчинять себе поведение людей, будучи фактически ничем не защищенным[4]. При этом совершенно забывается, что обычай иногда защищен сильнее закона, ибо на страже его стоит моральное чувство.

В 1950 — 60-х гг. в одном из южных штатах США развернулось движение, как тогда говорили, «за права негров», точнее, за отмену сегрегации. Негры претендовали на то, чтобы ездить в одном транспорте с белыми, делать покупки в одних с ними магазинах и учить детей в одних с ними школах. Движение возглавил пастор Мартин Лютер Кинг. Негры объявили бойкот городскому транспорту, магазинам и предприняли некоторые другие подобные действия. Вели себя вполне мирно, ничего не громили, не поджигали, никакого не оскорбляли. Это больше всего походило на движение гражданского неповиновения, ранее развернувшееся в Индии под руководством Махатмы Ганди. Владельцы транспорта и магазинов сдались быстрее всего, так как бойкот сильно бил по их карману. Были приняты законы об отмене наиболее очевидных моментов сегрегации. Казалось бы — все в порядке, однако вот тут-то и началась настоящая война. Первые же негры, вошедшие в салоны для белых, получили очень сильную негативную реакцию. Случались избиения и даже убийства, погиб в этой борьбе и сам Мартин Лютер Кинг. Детей, которым закон разрешал учиться вместе с белыми, приводили в школы под охраной полицейских и т.д. и т.п. Для изменения законов потребовалась пара месяцев, для изменения обычаев — годы, если не десятилетия. Правда, когда изменили законы, то эта борьба с обычаями и нравами уже не освещалась так широко в прессе. Казалось, что с принятием новых законов проблема исчерпана…

«Стабильность обычая (как такового), — пишет М.Вебер, — основана, в сущности, на том, что индивид, не ориентирующийся на него в своем поведении, оказывается вне рамок «принятого» в его кругу, т.е. должен быть готов переносить всякого рода мелкие и крупные неудобства и неприятности, пока большинство окружающих его людей считается с существованием этого обычая» [3, с. 434].

Список ссылок к лекции 3

1.     Genseinschaft und Gesellschaft. Grund-begrifte der reinen Soziologie von Ferdinand Tönnies. Auflage 6 und 7. Verlag Karl Curties. Berlin, 1926.[5]

2.     Weber Max Werk und Person. Dokumente, ansgewelt und kommentiert / von Edward Baumgarten. Tübingen, 1964.

3.     Вебер Макс Избранные произведения // Под ред. д.ф.н. Ю.Давыдова. М., 1990.

[1] Класс, сословие и партия. Эта статья была нами переведена и напечатана в Бюллетене ИКСИ ИФСО. Однако сборник был арестован и в рассылку не поступил. Позднее она была напечатана в сборнике «Социальная стратификация» вып. 1, но совершенно ничтожным тиражом. Поэтому отправляем интересующихся к оригиналу: Baumgarten E. Max Weber.Work und Person. Tubingen. 1964.

[2] У нас исследований такого рода не проводилось. Ученых, занимавшихся первобытными племенами, М.М.Ковалевского, изучавшего народы Кавказа и пр., принято было называть этнографами, и их деятельность состояла преимущественно в описании обрядов и обычаев племен и народов. Хотя, конечно, эти ученые иногда поднимались и до более широких обобщений.

[3] Для тех, кто заинтересуется очень увлекательной сферой формированием научных понятий, можно порекомендовать сочинение на эту тему Г.Риккерта: Г.Риккерт. Границы естественнонаучного образования понятий. Логическое введение в исторические науки. СПб. 1903.

[4] Интересно отметить, что и сам Вебер иногда высказывал такую же точку зрения. См.: [3]

[5] На русском языке: Теннис Фердинанд Общность и общество. Основные понятия чистой социологии. М.: Владимир Даль, 2002.

Коммуникативные взаимодействия литературных и музыкально-сценических персонажей сквозь призму теории социальных действий Макса Вебера Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

ПРОБЛЕМЫ МУЗЫКАЛЬНОГО ТЕАТРА PROBLEMS OF MUSICAL THEATRE

■■ I» «I И

О. П. БАБИЙ

Харьковский национальный университет искусств им. И. П. Котляревского

КОММУНИКАТИВНЫЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ЛИТЕРАТУРНЫХ И МУЗЫКАЛЬНО-СЦЕНИЧЕСКИХ ПЕРСОНАЖЕЙ СКВОЗЬ ПРИЗМУ ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ МАКСА ВЕБЕРА

ч 0 и

Создавая оперное произведение, либреттист и композитор (речь идёт о творческом содружестве либо «двуединстве» указанных ипостасей в творчестве конкретного автора) так или иначе отражают историческую обстановку, определённые социальные реалии. Тем самым обусловливаются взаимоотношения персонажей, своеобразно преломляющие ситуацию реальной действительности. В художественном произведении подобные взаимоотношения зачастую образуют верхний слой, за которым скрываются общечеловеческое содержание (нравственные нормы, сохраняющие свою значимость в различные времена) и архети-пический смысл, восходящий к коллективному бессознательному.

Цель настоящего исследования — осмыслить мотивацию поведения литературных и музыкально-сценических персонажей в фокусе теории социальных действий, разработанной немецким учёным Максом Вебером.

Макс Вебер явился основоположником «понимающей социологии», призванной оценивать социальные действия исходя из объяснения соответствующих причин: «В поведении (Verhalten) людей («внешнем» и «внутреннем») обнаруживаются, как и в любом процессе, связи и регулярность. Только человеческому поведению присущи, во всяком случае полностью, такие связи и регулярность, которые могут быть понятно истолкованы. Полученное посредством истолкования «понимание» поведения людей содержит специфическую, весьма различную по своей степени качественную «очевидность»» [1, с. 495]. Изыскания М. Вебера были обусловлены проблемами анализа социальных явлений, однако достигнутые результаты могут экстраполироваться в другие научные области, включая

искусствоведение. Коммуникативные взаимодействия литературных и музыкально-сценических персонажей осмысляются с различных точек зрения, в зависимости от установки исследователя: социальных, психологических мотивов, направляющих поведение героев, а также глубинного подтекста, который угадывается «за покровом» развёртывающейся фабулы художественного произведения.

М. Вебер дифференцирует мотивы социального действия, относя таковые к «<…> 1) целера-циональным, если в основе его лежит ожидание опредёленного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве «условий» или «средств» для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели; 2) ценностно-рациональным, основанным на вере в безусловную -эстетическую, религиозную или любую другую — самодовлеющую ценность определённого поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведёт; 3) аффективным, прежде всего эмоциональным, т. е. обусловленным аффектами или эмоциональным состоянием индивида; 4) традиционным, т. е. основанным на длительной привычке» [1, с. 628].

Из приводимой классификации М. Вебера становится ясным, что целерациональное действие в полной мере осознаётся индивидом, последствия — предвидятся и оцениваются, а средства сообразуются с целью. Это действие всецело рациональное, оно предполагает запрограммированный расчёт на достижение конкретного результата и определённую реакцию социума.

Продолжив цитируемые рассуждения немецкого социолога, можно прийти к заключению, что целерациональные действия в целом

родственны научному мышлению, которое опирается на установленный алгоритм и поиск новых неординарных решений посредством логических операций. Исходя из этого, оперными героями, поступки которых можно определить

— согласно их мотивации — как целерациональ-ные действия, являются персонажи-интриганы. Обладая дьявольским интеллектом, указанные персонажи ведут расчётливую жестокую игру против избранных жертв, шаг за шагом направляемых к погибели. Подобные герои оказываются прекрасными психологами, способными определить «ахиллесову пяту» будущей жертвы и наметить адекватный план её уничтожения.

Блестящее владение искусством интриги и определённый социальный статус — признаки, которые позволяют выявить внутреннее родство персонажей, фигурирующих в оперном театре различных национальных традиций. Ортруда из оперы «Лоэнгрин» Р. Вагнера использует свою проницательность и дьявольскую интуицию, дабы психологически воздействовать на Эльзу ради достижения определённой цели. Лукавый бог огня Логе в тетралогии Р. Вагнера ведёт хитроумную коварную игру против богов, которым он «верно» служит. Царедворец Шуйский и иезуит Рангони в опере «Борис Годунов» М. Мусоргского принадлежат к разным национально-политическим лагерям, однако упомянутых персонажей объединяет умение интриговать, влияя на сознание и подсознание жертвы,

— умение, которое оказывается сродни искусству. Шуйский играет на муках совести преступного самодержца, планомерно разрушая его психику и доводя Бориса до острой формы сумасшествия. Рангони повергает Марину Мнишек в поистине «первобытный» ужас, рисуя перед её внутренним взором таинственную картину, перекликающуюся со сценами Страшного ссуда. Иезуит стремится воздействовать на подсознание жертвы, помня, что человек всегда испытывает трепет перед непознаваемым и необъяснимым. Одновременно Рангони умело использует страх Марины перед быстротекущим временем: гордая красавица боится утратить женские чары, когда померкнет её молодость.

В комедии dell’ arte и комедии положений, опере buffa ловкость, демонстрируемая при осуществлении задуманной интриги, является прерогативой простолюдинов, которые показаны авторами как социотипы, герои-маски. Их действия вызывают у зрителей сочувствие и положительную реакцию, коль скоро эти персонажи отстаивают свои жизненные интересы, близкие и понятные аудитории. Стремления названных героев в целом отвечают общечеловеческим нравственным нормам. В данном случае цель

дейсгвительно оправдывает средства. Можно вспомнить образы Фигаро и Сюзанны («Свадьба Фигаро» В. А. Моцарта), Труффальдино из Бергамо и Смеральдины («Слуга двух господ» К. Гольдони). Заметим, что на протяжении пьесы К. Гольдони и оперы «Севильский цирюльник» Дж. Россини живая традиция комедии масок ощущается в большей мере, чем это характерно для «Свадьбы Фигаро» В. А. Моцарта.

Фигаро, борющийся за своё счастье и не склонный мириться с притеснениями господина, поступаясь чувством собственного достоинства, — таким герой предстаёт во второй части трилогии П. О. Бомарше. Благодаря гениальности композитора-драматурга данная тенденция в развитии образа подчёркнута музыкально-сценическими средствами. Приведём выдержку из очерка Б. Штейнпресса, цитирующего исследование И. Иванова «Политическая роль французского театра в связи с философией XVIII века» (1895). Размышляя о «весёлой философии» Фигаро в комедии П. О. Бомарше, упомянутый исследователь пишет: «Весёлость Фигаро — «весёлая философия», созданная у него «привычкой к горю». Фигаро подчас спешит смеяться, чтобы не заплакать. Слёзы ему свойственны не меньше, чем смех, но Фигаро подавляет их, как нечто совершенно неуместное в той среде, где ему приходится вести борьбу за свою жизнь. Он понимает, что показать своё горе, свои задушевные чувства — в роли лакея, и притом такому господину, как граф Альмавива, — значит унижать своё горе, позорить свои чувства и свою личность ставить в ещё более жалкое положение, чем она поставлена общественными отношениями» (цит. по: [5, с. 35]). Согласно же авторскому предисловию к комедии, Фигаро «…смеётся над планами своего господина и забавно возмущается, что последний смеет состязаться в хитрости с ним, изощрённым мастером в подобного рода фехтовании» (цит. по: [5, с. 29]). Этот подтекст, по мнению Б. Штейнпресса, явственно прослеживается в каватине «Если захочет барин попрыгать». Соответствующую грань характера моцартовско-го Фигаро должны учитывать вокалисты, дабы не исказить авторский замысел и убедительно раскрыть в каватине внутреннее состояние персонажа: «Дать почувствовать насмешку и одновременно сосредоточенность мысли — такова задача исполнителя» [5, с. 29].

В музыкальной литературе встречаются также манипуляторы, несколько отличающиеся от плутов, интриганов и царедворцев. Речь идёт о женщинах-соблазнительницах, образы которых получили в мировом оперном театре гениальное воплощение: Кармен, Далила, Марина

Мнишек, Венера, Кундри, Саломея… Добиваясь своей цели, соблазнительницы (не обладающие дьявольским интеллектом леди Макбет или Ортруды) прибегают к весьма специфическим средствам.

Так, Саломея из оперы Р. Штрауса — манипулятор, знающая силу своих обольстительных чар. Не углубляясь в сложные перипетии сюжета, заметим, что драма О. Уайльда раскрывает образ библейской героини в эстетическом ракурсе благодаря красоте звучащего слова, его образному богатству, утончённой игре смыслов; текст английского драматурга — бесконечное любование, которому предаётся автор, а вслед за ним и читатель. Сходное впечатление возникает в процессе знакомства с философским трактатом «Так говорил Заратустра» Ф. Ницше. Идеи, изложенные в этой книге, могут насторожить читателя своей неоднозначностью. К примеру, отрицая христианские нормы, Зара-тустра в своих проповедях воспевает грядущего сверхчеловека, отбросившего моральные ограничения. Однако красота поэтического изложения мысли, отличающегося редкостной музыкальностью, заставляет читателя погрузиться в изучение трактата, забыв на время о пугающем его содержании. Саломея в опере Р. Штрауса (сближающейся с эстетикой экспрессионизма) характеризуется как весьма неоднозначный персонаж. Можно утверждать, что в этой музыке раскрывается идея «страшной красоты», о которой пишет С. Лащенко применительно к образам Сотниковны из оперы-балета В. Губаренко и Шемаханской царицы из оперы Н. Римского-Корсакова (см.: [3]). Характеристика героини, предлагаемая Р. Штраусом, обнаруживает и явственную близость образу панночки из «Вия» Н. В. Гоголя. Подобно другим манипуляторам, панночка стремится воздействовать на психику окружающих, подчиняя их своей воле. Целью гоголевской героини, как и Саломеи, является смерть того, кто ей не покорился.

Целерациональным (логически обусловленным) действиям подчиняет свою жизнь и судьбу Вотан — поистине трагический герой тетралогии «Кольцо нибелунгов» Р. Вагнера. Логика и непосредственность чувств выступают в тетралогии полярными установками, определяя наличие двух разнонаправленных мировоззренческих векторов. Один из них репрезентирует Вотан, другой — прародительница Эрда и мифологические герои (Зигмунд и Зиглинда, Брунгильда и Зигфрид), избравшие в качестве мотивации своих действий Любовь. При этом Любовь осмысливается автором как этическая категория и, одновременно, космогоническая сила, управляющая миром. В тетралогии взаимодейству-

ют мистерия, миф и утопия; вместе с тем, здесь освещаются вопросы, наделённые социально-этическим смыслом. Подобная концепционная установка обнаруживается и в опере «Лоэнгрин», где противостояние добра и зла рассматривается Р. Вагнером двояко — с точки зрения социально-этических норм и как проекция мифологической «картины мира». В данном случае рациональная логика также противопоставлена непосредственности чувств, интуитивному доверию.

Г. Гачев обнаруживает подобную противоположность двух типов мировосприятия в трагедии «Отелло» У. Шекспира: «Весь сюжет «Отелло» — это «грехопадение» рассудка: наказание человеку за то, что он в своей жизни вверился целиком, как одной и всепоглощающей «системе отсчета», — доказательствам рассудка (органом и служителем которого выступает умный софист Яго) и забыл о другой «системе отсчета» — простом свидетельстве сердца, доверии и любви» [2, с. 115]. «Грехопадение» рассудка многогранно и многоаспектно показано в творчестве Вагнера. Именно рассудочные клише становятся причиной трагической развязки в опере «Лоэнгрин»; доводами здравого смысла предопределяется роковое заблуждение Тристана (духовная ограниченность последнего обусловлена тем, что он не мыслит себя избранником Изольды, полагая: его возлюбленная достойна более высокой участи). Подвластность логике как некая духовная болезнь фактически становится сквозным «мотивом» в творчестве композитора, обретая кульминационное выражение в фигуре рефлектирующего Вотана.

Второй тип социальных действий, который обозначен в теории М. Вебера, — это ценностно-рациональное действие. Оно отличается от целе-рационального тем, что действие как таковое наделено самостоятельной ценностью. Рациональность последнего может оказаться ограниченной, поскольку поступки, продиктованные ценностно-рациональными мотивами, возвышенны и бескорыстны. Ценностно-рациональное действие подчинено определённым требованиям, следование которым индивид полагает своим нравственным долгом.

Ценностно-рациональные действия характеризуют, к примеру, подвижников, готовых принести свою жизнь в жертву ради воплощения великих идеалов; такими действиями становятся поступки, обусловленные высокими этическими нормами и нередко противоречащие жизненным интересам человека (вплоть до летального исхода в случае указанного самопожертвования). Например, подобные герои во время драматических испытаний отдают жизнь ради будущего процветания своих детей, народа,

человечества. Именно таковы героические подвиги оперного и литературного персонажей, борцов за социальную справедливость — Фло-рестана (в опере «Фиделио» Л. Бетховена) и Эгмонта (в трагедии И. В. Гёте, музыку к которой создал венский классик). Ради общественного блага эти персонажи готовы идти на смерть. Ценностно-рациональная направленность действий характеризует также условного героя бетховенских инструментальных музыкальных драм в жанрах симфонии, увертюры, фортепианной сонаты героико-драматической направленности. Ценностно-рациональным вектором определены действия оперных героинь -сильных духом женщин: бетховенской Леоноры, вагнеровских Сенты, Елизаветы, Изольды, Брун-гильды, избравших Любовь в качестве главного критерия истины.

Ценностные представления инспирируют: 1) самоотречение во имя общественного блага — таковы Двенадцатая фортепианная соната и Третья симфония Л. Бетховена, где смысловым центром является траурный марш на смерть героя в соответствии с традициями эпохи Французской революции; образ борца осмыслен на сюжетно-персонажном уровне в бетховенской опере «Фиделио»; увертюры «Эгмонт» и «Кори-олан», предваряющие сценическую постановку трагедий И. В. Гёте и Г. Коллина, выдержаны в героико-драматическом плане, являясь симфоническим обобщением коллизий литературных произведений и характеров действующих лиц; 2) героические действия, направленные на спасение ближнего, — влияние этических норм христианства обнаруживается в операх Л. Бетховена, Ш. Гуно и Р. Вагнера; произведения этой группы объединяет и сюжетный мотив спасения мужа (возлюбленного), репрезентируемый в «Фиделио» Л. ван Бетховена и операх Р. Вагнера 1840-х годов.

В опере «Жизнь за царя» М. Глинки ярко представлен ценностно-рациональный мотив социальных действий главного героя, жертвующего своей жизнью ради освобождения родной земли. Иван Сусанин — персонаж, родственный бетховенскому Флорестану. Заметим, что М. Глинка прекрасно знал оперу «Фиделио» и очень высоко оценивал её художественные достоинства. Так, в воспоминаниях А. Серова отмечено: «Когда разговор касался Моцарта, Глинка всегда прибавлял: «Хорош, только куда же ему до Бетховена!» В недоумении, я спросил один раз: «И в опере?» — Да, — отвечал Глинка, — и в опере. «Фиделио» я не променяю на все оперы Моцарта вместе» [4, с. 18].

Третий вид социальных действий — традиционное — характеризует минимальное целепола-

гание; средства, к которым прибегает индивид

— привычные. Заметим, что традиция — важнейший социальный механизм, который, безусловно, имеет регулирующее значение, созидательный эффект. Согласно М. Веберу, традиционное действие — это действие, которое совершается в повторяющихся условиях по твёрдо установленной модели, являясь привычным для индивида.

В трагедии «Ромео и Джульетта» У. Шекспира и одноименной опере Ш. Гуно важное место занимают традиционные действия, обусловливая мотивацию поведения представителей двух враждующих семей. Абсурдность действий определяется непониманием их смысла, слепым следованием учреждённым издавна порядкам. Ярым поборником установленного поколениями социального поведения является Тибальд. В мюзикле «Ромео и Джульетта» Ж. Пресгур-вика мотив вражды родов дополнен ещё одним

— Тибальд влюблён в свою кузину Джульетту, и это обстоятельство становится определяющим в поведении персонажа, что ведёт к смысловой переакцентуации сюжета знаменитой трагедии У. Шекспира.

В трагедии «Ромео и Джульетта» У. Шекспира и опере Ш. Гуно выявлена полярность жизненных установок героев. Для Тибальда абсолютной ценностью является родовая честь, для Ромео — любовь, мыслимая как жизнь сердца, воссоединение с Джульеттой. Отсюда — противоположность индивидуальных устремлений этих персонажей. Тибальд в трагедии У. Шекспира и опере Ш. Гуно руководствуется в своих действиях традиционной мотивацией, которая является для него истиной, принимаемой безоговорочно и без размышлений. Для Ромео абсолютной ценностью становится любовь, мотивация его действий — ценностно-рациональная, поскольку для лирического героя жизнь без любимой лишена смысла.

В «Ромео и Джульетте» привычные действия нецелесообразны, что акцентируется драматургом, а затем и композитором. Конфликт Ромео и Тибальда воспринимается как трагически нелепый и абсурдный. Преемственность поколений рушится вследствие различия нравственных координат, определяющих поведение отцов и детей, юных супругов и их родителей.

В опере «Евгений Онегин» П. И. Чайковского (напомним, что в этом сочинении своеобразно преломляются некоторые особенности жанра лирической оперы, чьим родоначальником явился Ш. Гуно) традиционные устои показаны через воззрения старшего поколения — матери Ольги и Татьяны Лариных, а также их няни. Умудрённые опытом женщины постулируют

семейный кодекс: «Привычка свыше нам дана» (дуэт согласия, изложенный в виде двухголосного канона). Этот постулат находит подтверждение и развитие в судьбе мечтательной Татьяны. Она, подобно её матери в юные годы, отдаёт предпочтение не чувству первой девической любви, а патриархальным нравственным законам, утверждающим главенство супружеской привычки-привязанности, привычки-уважения, незыблемого долга перед семьёй как проявлений истинной любви.

К традиционным действиям относится и дуэльный кодекс; исходя из этого, поведение Зарецкого в опере «Евгений Онегин» идеально соответствует важнейшим характеристикам традиционного социального действия. Зарец-кий — поборник дуэльных правил, стремящийся во что бы то ни стало соблюдать надлежащие условности, препятствуя, таким образом, эмоциональному контакту бывших друзей, преграждая им путь к примирению.

И, наконец, аффективное действие: цель не осознаётся, средства — подручные; для него характерно стремление к немедленному снятию нервно-эмоционального напряжения. Аффективное действие не предполагает рассуждений о целях, средствах и последствиях. Если же оно включает таковые рассуждения и запрограммировано на конкретный результат, то не является аффективным, а под него маскируется. Аффективное действие — противоположность целерацио-нальному, так как в одном случае господствует неконтролируемая эмоция, в другом — расчёт.

Поведение Ромео, который не намерен был вступать в поединок с Тибальдом, но, испытав шок от смерти Меркуцио, затем схлестнулся с представителем враждующего рода, — пример аффективного действия. Ромео, по-видимому, изначально понимал, что столкновение с представителями семьи Капулетти сопряжено с негативными последствиями для него и Джульетты, осознавал необходимость держать себя в руках, не поддаваться на провокации; кроме того, герой не таил злых чувств к родственникам жены. Однако Ромео оказался не в силах противиться охватившим его эмоциям.

Оскорблённый человек может ударить или даже убить обидчика — и только после этого понять весь ужас происшедшего. В опере «Евгений Онегин» П. И. Чайковского поведение Ленского, требующего «сатисфакции» и лишь позднее осознающего нелепость собственного поступка (во врага неожиданно превратился близкий

друг), заставляет предположить аффективную природу указанного действия, коль скоро воинственные эмоции овладели миролюбивым и вполне уравновешенным человеком, не позволяя взвешенно оценить ситуацию, разобраться в ней, рационально подойти к её решению.

М. Вебер отмечает, что обозначенные им социальные действия представляют собой «понятийно чистые» типы: «Действие, особенно социальное, очень редко ориентировано только на тот или иной тип рациональности, и сама эта классификация, конечно, не исчерпывает типы ориентаций действия; они являют собой созданные для социологического исследования понятийно чистые типы, к которым в большей или меньшей степени приближается реальное поведение или — что встречается значительно чаще — из которых оно состоит. Для нас доказательством их целесообразности может служить только результат исследования» [1, с. 630]. Немецкий учёный призывает не сводить сложную социальную действительность к схеме, однако рассматриваемые им понятийно чистые типы социальных действий помогают более глубоко постичь мотивации поведения субъектов реальной общественной жизни и вымышленных героев произведений, где действительность переосмыслена в рамках художественного обобщения. Заметим, что в рассмотренных литературных и музыкальных опусах социальные мотивы взаимодействуют, обусловливая формирование сложной картины бытия мира в жизненном, а подчас и в мистериальном ракурсе.

Итак, теория «социальных действий» М. Ве-бера может найти применение в аналитических разработках, касающихся литературных и музыкально-сценических произведений различных жанров. Научная модель немецкого учёного, экстраполируемая в музыковедение, будет способствовать выявлению мотиваций поведения персонажей, их внешних и внутренних действий. Наконец, её непосредственное применение может быть связано с рассмотрением сюжетов, где события разворачиваются на житейской поверхности: к примеру, в мифотворчестве Р. Вагнера социальные мотивы фигурируют в контексте многогранной картины мироздания, воссоздаваемой на оперной сцене. В процессе анализа подобных концептуальных построений методы «понимающей социологии» призваны служить точкой опоры, содействующей распознанию глубинного подтекста, который скрывается за событийным рядом произведения.

™ ЛИТЕРАТУРА «

1. Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. 808 с.

2. Гачев Г. Содержательность художественных форм (Эпос. Лирика. Театр). М.: Просвещение, 1968. 302 с.

3. Лащенко С. Идея «страшной красоты»: диалог поколений и национальных традиций (опера-балет В. Губаренко «Вий» и опера Н. Римского-Корсако-

ва «Золотой петушок») // Музыкальный театр ХХ века: События, проблемы, итоги, перспективы: сб. ст. М.: Едиториал УРСС, 2004. С. 162-174.

4. Серов А. Воспоминания о Михаиле Ивановиче Глинке. Л.: Музыка, 1984. 56 с.

5. Штейнпресс Б. Фигаро, каким его создал Моцарт // Штейнпресс Б. Очерки и этюды. М.: Сов. композитор, 1980. С. 16-40.

»» REFERENCES «

1. Veber M. Izbrannye proizvedeniya [Selected Works]. Moscow: Progress Press, 1990. 808 p.

2. Gachev G. Soderzhatel’nost’ khudozhestvennykh form (Epos. Lirika. Teatr). [Pithiness of Art Forms (Epos. Lyricism. Theatre)]. Moscow: Prosves-chenie Press, 1968. 302 p.

3. Laschenko S. Ideya «strashnoy krasoty»: dialog pokoleniy i natsional’nykh traditsiy (opera-balet V. Gubarenko «Viy» i opera N. Pimskogo-Kor-sakova «Zolotoy petushok») [An Idea of «Terrible Beauty»: the Dialog of Generations and National Traditions (Opera-ballet «Viy» by V. Gubarenko and Opera «The Gold Cockerel» by N. Rim-

sky-Korsakov)]. Muzykal’nyj teatr XX veka: So-bytiya, problemy, itogi, perspektivy [Musical Theatre of the XXth Century: Events, Problems, Results, Prospects]: collected articles. Moscow: Editorial URSS Press, 2004. P. 162-174.

4. Serov A. Vospominaniya o Mikhaile Ivanoviche Glinke [Memoirs about Mikhail Glinka]. Leningrad: Muzyka Press, 1984. 56 p.

5. Shteinpress B. Figaro, kakim ego zadumal Mozart [Figaro, What Mozart Bethought to Him]. Shteinpress B. Ocherki i etyudy [Essays and Etudes]. Moscow: Sovetskiy kompozitor Press, 1979. P. 16-40.

— КОММУНИКАТИВНЫЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ—

ЛИТЕРАТУРНЫХ И МУЗЫКАЛЬНО-СЦЕНИЧЕСКИХ ПЕРСОНАЖЕЙ СКВОЗЬ ПРИЗМУ ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ МАКСА ВЕБЕРА

Мотивация взаимодействий ряда литературных и музыкально-сценических персонажей осмысляется автором настоящей статьи на основе категории социального действия — одной из ключевых в социологии М. Вебера. Немецкий учёный выделяет «понятийно чистые» типы социальных действий: целерациональный, ценностно-рациональный, традиционный и аффективный. Автор статьи указывает, что методы «понимающей социологии» могут быть экстраполированы в музыковедение и применены в аналитических изысканиях, посвящённых произведениям различных стилей и жанров. Тем самым подтверждается универсальность избранной научной модели. Целерациональные действия определяют мотивацию поведения интриганов, изображаемых на оперных подмостках в искусстве различных национальных традиций. Ценностно-рациональные действия обусловлены высокими нравственно-этическими нормами, которым подчиняет свою жизнь индивид.

Ценностные представления инспирируют самоотречение во имя общественного блага, ради Любви в христианском и индивидуально-личностном понимании. Традиционные действия обусловлены общественными устоями, будучи одновременно сродни привычкам. В оперном жанре традиционные действия не всегда могут быть оценены однозначно, поскольку они не всегда выглядят целесообразными, подчас не соответствуя конкретной, сложившейся в данный момент ситуации. Аффективные действия обусловлены эмоциональным порывом, непосредственной реакцией на оскорбление, вопиющую несправедливость. Указанные типы действий соотносятся с персонажами опер В. А. Моцарта и Л. Бетховена, Дж. Россини и Р. Вагнера, Ш. Гуно и Р. Штрауса, М. Глинки и М. Мусоргского, Н. Римского-Корсакова и П. Чайковского.

Ключевые слова: М. Вебер, «понимающая социология», категория социального действия, «понятийно чистые» типы социальных действий.

—COMMUNICATIVE INTERACTIONS —

OF LITERARY AND MUSICAL-STAGE CHARACTERS THROUGH THE PRISM OF THE SOCIAL ACTIONS THEORY BY MAX WEBER

The motivation of interactions conformably to some literary and musical-stage characters is interpreted by the author of the named article on the basis of the category of social action, one of the key categories in Max Weber’s sociology. The German researcher chooses «conceptually pure» types of social actions: purpose-rational, value-rational, traditional and affective. The author of the article marks that methods of «the understanding socio-logy» can be extrapolated in music and employed in the analytical investigations which are dedicated to works of various styles and genres. Thereby universality of the selected research model is corroborated. Purpose-rational actions determine the behavior motivation of intriguers who are depicted at the opera stage in the art of the different national traditions. Value-rational actions are determined by the high moral and ethic standards, which an individual subordinate his life to. Value ideas in-

spire self-denial in the name of the common weal and for the sake of love in Christian and individual personal understanding. Traditional actions are conditioned by the social bases, while being at the same time akin to the habits. These actions in opera genre are not always possible to be estimated definitely, because they are not always perceived as expedient, and sometimes do not correspond with a specific arising situation at the moment. Affective actions are caused by emotional impulse, an immediate reaction to the insult, gross injustice. The mentioned types of actions are correlated with opera characters by W. A. Mozart and L. Beethoven, G. Rossini and R. Wagner, Ch. Gounod and R. Strauss, M. Glinka and M. Mussorgsky, N. Rim-sky-Korsakov and P. Tchaikovsky.

Key words: Max Weber, «understanding socio-logy», the category of social action, «conceptually pure» types of social actions.

Бабий Оксана Петровна

кандидат искусствоведения, старший преподаватель кафедры интерпретологии и анализа музыки Харьковский национальный университет искусств им. И. П. Котляревского

Украина, 61003, Харьков e-mail: [email protected]

Babiy Oksana P.

PhD in Art Studies, Senior lecturer of the Department of Interpretology and analysis of music Kharkiv National I. Kotliarevsky University of Arts

Ukraine, 61003, Kharkiv e-mail: [email protected]

Макс Вебер: Основные социологические понятия. Часть II. Мотивы социального действия

Социальное действие, подобно любому другому поведению, может быть: Целерациональным, если в основе его лежит ожидание определённого поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве «условий» или «средств» для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели. Ценностно-рациональным, основанным на вере в безусловную — эстетическую, религиозную или любую другую — самодовлеющую ценность определённого поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведёт. Аффективным, прежде всего эмоциональным, то есть обусловленным аффектами или эмоциональным состоянием индивида. Традиционным; то есть основанным на длительной привычке. § 1. Чисто традиционное действие, подобно чисто реактивному подражанию (см. предыдущий параграф), находится на самой границе, а часто даже за пределом того, что может быть названо «осмысленно» ориентированным действием. Ведь часто это только автоматическая реакция на привычное раздражение в направлении некогда усвоенной установки. Большая часть привычного повседневного поведения людей близка данному типу, занимающему определённое место в систематизации поведения не только в качестве пограничного случая, но и потому, что верность привычке может быть здесь осознана различным образом и в различной степени об этом ниже). В ряде случаев этот тип приближается к типу № 2. § 2. Чисто аффективное действие также находится на границе и часто за пределом того, что «осмысленно», осознанно ориентировано; оно может быть не знающим препятствий реагированием на совершенно необычное раздражение. Если действие, обусловленное аффектом, находит своё выражение в сознательной эмоциональной разрядке, мы говорим о сублимации. В таком случае этот тип уже почти всегда близок к «ценностной рационализации», или к целенаправленному поведению, или к тому и другому. § 3. Ценностно-рациональная ориентация действия отличается от аффективного поведения осознанным определением своей направленности и последовательно планируемой ориентацией на неё. Общее их свойство заключается в том, что смысл для них состоит не в достижении какой-либо внешней цели, а в самом определённом по своему характеру поведении как таковом. Индивид действует под влиянием аффекта, если он стремится немедленно удовлетворить свою потребность в мести, наслаждении, преданности, блаженном созерцании или снять напряжение любых других аффектов, какими бы низменными или утончёнными они ни были. Чисто ценностно-рационально действует тот, кто, невзирая на возможные последствия, следует своим убеждениям о долге, достоинстве, красоте, религиозных предначертаниях, благочестии или важности «предмета» любого рода. Ценностно-рациональное действие (в рамках нашей терминологии) всегда подчинено «заповедям» или «требованиям», в повиновении которым видит свой долг данный индивид. Лишь в той мере, в какой человеческое действие ориентировано на них — что встречается достаточно редко и в очень различной, большей частью весьма незначительной степени, — можно говорить о ценностно-рациональном действии. Как станет ясно из дальнейшего изложения, значение последнего настолько серьёзно, что позволяет выделить его в особый тип действия, хотя здесь и не делается попытка дать исчерпывающую в каком-либо смысле классификацию типов человеческого действия. § 4. Целерационально действует тот индивид, чьё поведение ориентировано на цель, средства и побочные результаты его действий, кто рационально рассматривает отношение средств к цели и побочным результатам и, наконец, отношение различных возможных целей друг к другу, то есть действует, во всяком случае, не аффективно (прежде всего не эмоционально) и не традиционно. Выбор между конкурирующими и сталкивающимися целями и следствиями может быть в свою очередь ориентирован ценностно-рационально — тогда поведение целерационально только по своим средствам. Индивид может также включить конкурирующие и сталкивающиеся цели — без ценностно-рациональной ориентации на «заповеди» и «требования» — просто как данные субъективные потребности в шкалу по степени их сознательно взвешенной необходимости, а затем ориентировать своё поведение таким образом, чтобы эти потребности по возможности удовлетворялись в установленном порядке (принцип «предельной полезности»). Ценностно-рациональная ориентация действия может, следовательно, находиться в различных отношениях с целерациональной ориентацией. С целерациональной точки зрения ценностная рациональность всегда иррациональна, и тем иррациональнее, чем больше она абсолютизирует ценность, на которую ориентируется поведение, ибо она тем в меньшей степени принимает во внимание последствия совершаемых действий, тем безусловнее для неё самодовлеющая ценность поведения как такового (чистота убеждения. красота, абсолютное добро, абсолютное выполнение своего долга). Впрочем, абсолютная целерациональность действия тоже в сущности лишь пограничный случай. § 5. Действие, особенно социальное, очень редко ориентировано только на тот или иной тип рациональности, и самая эта классификация, конечно, не исчерпывает типы ориентаций действия; они являют собой созданные для социологического исследования понятийно чистые типы, к которым в большей или меньшей степени приближается реальное поведение или — что встречается значительно чаще — из которых оно состоит. Для нас доказательством их целесообразности может служить только результат исследования.

Биполярное аффективное расстройство | Suomen Mielenterveysseura

Двустороннее психическое расстройство или биполярное аффективное расстройство называли раньше маниакально-депрессивным психозом. Двустороннее психическое расстройство – продолжительное и стойко наследуемое расстройство психического здоровья. Данное расстройство характеризуют отличающиеся от обычных перепады настроения. Депрессивные, маниакальные и смешанные состояния сменяют друг друга, иногда могут наблюдаться бессимптомные периоды или периоды, когда симптомы слабо выражены.

Больные двусторонним психическим расстройством исключительно часто страдают алкоголизмом или другой наркозависимостью. Обильное употребление алкоголя способствует усилению как маниакальных, так и депрессивных симптомов.

На маниакальной стадии настроение либо слишком хорошее, либо возбужденное

Маниакальную стадию распознать легче, чем депрессивную, так как поведение больного бросается в глаза своей активностью. Во время маниакальной стадии страдающий биполярным расстройством может переживать чрезвычайно сильные чувства и необычайно хорошее настроение на протяжении многих недель, а то и месяцев.

Маниакальная стадия часто характеризуется отсутствием рассудительности. Страдающий расстройством может совершать поступки, которые доставляют трудности ему самому и окружающим. Он может, например, полностью запустить свои финансовые дела или вести себя сексуально раскованно. Последствиями могут быть проблемы в семье, на работе или с полицией.

Маниакальное поведение необязательно радостно, особенно у молодых людей мания может проявляться агрессивным возбуждением. В большинстве случаев переживающие маниакальную стадию не понимают, что что-то не так, и не хотят принимать предлагаемую помощь.

В фазе депрессии больной часто переживает чувства вины и ничтожности

Зачастую страдающие биполярным психическим расстройством не обращаются за помощью при появлении первых симптомов. Причиной обращания за помощью обычно является длительная и тяжелая стадия депрессии.

Связанные с биполярным расстройством периоды депрессии – более распространенное явление, чем маниакальные стадии. Депрессивные стадии при биполярном расстройстве протекают практически так же, как и депрессивные состояния у страдающих тяжелой депрессией. На депрессивной стадии страдающие биполярным расстройством переживают тяжелую усталость, невозможность концентрации внимания, обычны также нарушения сна.

Человек может переживать чувства ничтожности, вины и думать о смерти. Явившиеся следствием маниакальной стадии финансовые трудности и проблемы в общении с людьми еще более усугубляют типичное для страдающего биполярным расстройством чувство вины.

Смешанные фазы сочетают в себе депрессивные и маниакальные симптомы

Периоды болезни могут носить также смешанный характер, при котором могут наблюдаться одновременно как депрессивные, так и маниакальные симптомы. Смешанная стадия может быть особо мучительной, так как мыслительные процессы больного чрезвычайно подвижны, но мысли носят депрессивный характер. У страдающего биполярным расстройством могут наблюдаться обман чувств или галлюцинации, которые однако своим качеством и четкостью отличаются от подобных явлений при шизофрении.

Маниакальные стадии, наблюдающиеся при втором типе биполярного расстройства, носят более легкий характер

Маниакальные стадии при втором типе биполярного расстройства носят более ровный характер, их называют гипоманиакальными периодами. Гипоманиакальный период не такой тяжелый и не вызывает серьезных проблем на работе или в социальных отношениях. Страдающие вторым типом биполярного расстройства часто обращаются за помощью только в период депрессии, поэтому расстройство может остаться полностью незамеченным.

Прием лекарств и выявление симптомов очень важны

Биполярное психическое расстройство обычно лечится при помощи стабилизирующих настроение препаратов, так нызываемых антипсихотиков второго поколения, лекарств, облегчающих тревожность и бессонницу, а также антидепрессантами во время депрессивной фазы. Читать далее о лекарственной терапии психических расстройств.

Для подбора подходящих лекарств при биполярном расстройстве может потребоваться некоторое время, но оптимально подобранные лекарства эффективно способствуют предотвращению и облегчению течения депрессивной и маниакальной стадий. Возможно, потребуется несколько раз изменить лекарства и их дозы, прежде чем будут определены необходимые. Иногда лучшим вариантом будет сочетание нескольких препаратов.

Для успешности лечения необходимо применять лекарства строго по инструкции. Значительное число больных биполярным расстройством не применяют лекарства согласно инструкции. Причинами могут быть, к примеру, отсутствие осознания болезни на маниакальной стадии, нежелание признать наличие расстройства, вызываемые лекарством побочные симптомы или отсутствие информации об эффективности лекарств в деле облегчения и предупреждения симптомов болезни.

При биполярном расстройстве лекарственная терапия может продолжаться в течение нескольких лет в виде так называемого поддерживающего лечения. В длительной лекарственной терапии нет необходимости только в случае, если симптомы не носят тяжелого характера и страдающий биполярным расстройством способен их достаточно хорошо контролировать. Второй вариант лечения – профилактическое лечение в случаях, когда больной научился распознавать приближение маниакальной фазы.

Следует научиться распознавать симптомы, предвещающие различные периоды болезни, в этом случае увеличивается чувство контроля, и даже с расстройством можно жить нормальной жизнью. Чтобы избежать возникновения болезненных стадий, важно избегать чрезмерных стрессов и бессонницы.

Психические расстройства

Бремя психических расстройств продолжает расти и оказывать заметное влияние на системы здравоохранения по всему миру. Оно влечет за собой серьезные последствия для социальной сферы, прав человека и экономики.

Депрессия

Депрессия — распространенное психическое расстройство и в мировом масштабе одна из основных болезней, приводящих к инвалидности. Около 264 миллионов человек во всем мире страдают от депрессии¹. Женщины больше подвержены этому расстройству, чем мужчины.

Для больных депрессией свойственны подавленное состояние, потеря интереса и способности получать удовольствие, чувство вины, низкая самооценка, нарушения сна и аппетита, утомляемость и плохая концентрация. Возможны даже симптомы, которые невозможно объяснить объективными физическими причинами. Депрессия, как долговременная, так и эпизодическая, может существенно мешать повседневной жизни, работе и учебе. В наиболее тяжелых случаях депрессия может довести до самоубийства.

Существуют профилактические программы, помогающие снизить заболеваемость депрессией как у детей (например, путем предоставления защиты и психологической поддержки после физического или сексуального насилия), так и у взрослых (например, путем предоставления психологической помощи после стихийных бедствий и конфликтов).

Есть эффективные методы лечения. Депрессия легкой и средней степени выраженности поддается лечению методами нарративной терапии, в частности, когнитивно-поведенческой и психотерапии. Антидепрессанты успешно используются для лечения средней и тяжелой депрессии, но в случае легкой депрессии применяются не в первую очередь. Их не применяют для лечения депрессии у детей и применяют с осторожностью и не в первую очередь при лечении депрессии у подростков.

Ведение пациентов с депрессией должно включать психосоциальные элементы, в частности, выявление факторов стресса, таких как финансовые проблемы, сложности на работе или психологическое насилие, и источников поддержки, таких как члены семьи и друзья. Важно обеспечить сохранение и возобновление социального взаимодействия и участия в жизни общества.

Биполярное расстройство

Этим видом психического расстройства страдают 45 миллионов человек по всему миру^{1. Для него характерно чередование маниакальных и депрессивных эпизодов с периодами нормальной жизни. Маниакальные эпизоды включают возбужденное или раздраженное настроение, чрезмерную активность, быстрый темп речи, завышенную самооценку и сниженную потребность во сне. Пациентам с маниакальными приступами, но без депрессивных эпизодов также ставят диагноз «биполярное расстройство».}

Существуют эффективные средства лечения острых проявлений биполярного расстройства и профилактики рецидивов. Это лекарственные средства для стабилизации настроения. Важным элементом лечения является психосоциальная поддержка.

Шизофрения и другие психозы

Шизофрения является тяжелым психическим расстройством, от которого страдает 20 миллионов человек по всему миру¹. Психозы, такие как шизофрения, характеризуются искаженным мышлением, восприятием мира и собственной личности, эмоциями, речью и поведением. В число распространенных психотических симптомов входят галлюцинации (слышать, видеть или ощущать то, чего нет на самом деле) и бред (стойкие ложные убеждения или подозрения, прочно сохраняющиеся даже при наличии фактов, свидетельствующих о противоположном). Люди с такими расстройствами могут испытывать трудности при работе и обучении.

В результате отсутствия доступа к медицинским и социальным услугам может возникать стигматизация и дискриминация. Кроме того, лица, страдающие психозами, подвержены высокому риску нарушения прав человека, например, при длительном содержании в лечебных учреждениях.

Как правило, шизофрения развивается в позднем подростковом или раннем взрослом возрасте. Существуют эффективные методы медикаментозного лечения в сочетании с психосоциальной поддержкой. При условии надлежащего лечения и социальной поддержки больные могут вести продуктивную жизнь и интегрироваться в общество. Содействие и уход в повседневной жизни, оказание поддержки в обеспечении жильем и трудоустройстве может служить фундаментом, на основе которого люди с тяжелыми психическими расстройствами, включая шизофрению, могут достигать многочисленные цели по выздоровлению, так как они часто испытывают трудности в получении или сохранении нормальной работы.

Деменция

Деменцией страдают 50 миллионов человек по всему миру. Это синдром, обычно хронический или прогрессирующий, при котором происходит деградация когнитивной функции (то есть способности мыслить) в большей степени, чем это ожидается при нормальном старении. Происходит деградация памяти, мышления, понимания, речи и способности ориентироваться, считать, познавать и рассуждать. Нарушение когнитивной функции часто сопровождается, а иногда предваряется ухудшением контроля над эмоциональным состоянием, а также деградацией социального поведения или мотивации.

К развитию деменции приводят различные болезни и травмы, которые вызывают повреждение мозга, такие как болезнь Альцгеймера и инсульт.

В настоящее время не существует какой-либо терапии для излечения деменции или изменения хода ее развития. Исследуются многочисленные новые лекарственные средства, которые находятся на разных стадиях клинических испытаний. Тем не менее можно многое сделать для поддержки и улучшения жизни людей с деменцией, тех, кто осуществляет уход за ними, и их семей.

Расстройства развития, включая аутизм

Расстройство развития — это общее понятие, которое включает в себя как умственную отсталость, так и комплексные нарушения развития, в том числе аутизм. Как правило, они проявляются в детстве и сохраняются во взрослом возрасте, вызывая нарушения или задержку в развитии функций, связанных с развитием центральной нервной системы. В отличие от многих психических расстройств, расстройства развития протекают равномерно, без ярко выраженных периодов рецидива и ремиссии.

Умственная отсталость характеризуется нарушением развития по различным направлениям, в том числе в области когнитивной функции и адаптивного поведения. Недостаточное умственное развитие мешает справляться с повседневными бытовыми задачами.

Симптомы комплексных расстройств развития, таких как аутизм, включают нарушение социального поведения, коммуникативных и речевых функций, ограниченность интересов и повторяющиеся действия, уникальные для каждого пациента. Расстройства развития обычно проявляются в младенчестве или раннем детстве. Пациенты с подобными расстройствами часто демонстрируют умственную отсталость той или иной степени.

Крайне важно участие членов семьи в уходе за пациентами с расстройствами развития. Необходимо понимание того, какие факторы вызывают у них стресс и, наоборот, успокаивают их, а также какая среда наиболее благоприятна для их обучения. Упорядоченный режим дня с регулярным временем кормления, игры, обучения, общения с окружающими и сна помогает избежать излишнего стресса. Как дети, так и взрослые с расстройствами развития, а также лица, осуществляющие уход за ними, должны иметь возможность регулярно обращаться за медико-санитарными услугами.

У общества в целом тоже есть важная роль: уважать права и потребности людей с такими расстройствами.

Кто входит в группу риска по психическим расстройствам ?

Детерминанты психического здоровья и психических расстройств включают не только индивидуальные качества, такие как способность управлять собственными мыслями, эмоциями, поведением и общением с окружающими, но и социальные, культурные, политические и экологические факторы, такие как национальная политика, социальная защита, уровень жизни, условия работы и поддержка окружающих.

Стресс, наследственность, питание, перинатальные инфекции и неблагоприятное воздействие окружающей среды также могут вызывать психические расстройства. 

Здравоохранение и поддержка

Системы здравоохранения недостаточно адекватно реагируют на бремя психических расстройств. В результате во всем мире наблюдается большой разрыв между потребностями в лечении и оказываемой помощью. В странах с низким и средним уровнем дохода от 76% до 85% пациентов с психическими расстройствами не получают никакого лечения².

Проблема усугубляется еще и тем, что предлагаемый уход зачастую оказывается недостаточно качественным.

Помимо структур здравоохранения, помощь и поддержку лицам с психическими расстройствами должны оказывать окружающие. Таким людям часто нужна помощь в получении доступа к программам обучения, адаптированным к их потребностям, поиске работы и жилья, чтобы они могли принимать активное участие в общественной жизни.

Деятельность ВОЗ

В Плане действий ВОЗ по психическому здоровью на 2013–2020 гг., одобренном Всемирной ассамблеей здравоохранения в 2013 году, психическому здоровью отводится важная роль в обеспечении лучшего здоровья для всех. План включает четыре основные цели:

• повышение эффективности управления и руководства в области психического здоровья;
• предоставление всеобъемлющих, комплексных услуг по лечению и социальной защите пациентов с психическими расстройствами;
• реализация стратегий повышения эффективности и профилактики; и
• укрепление информационных систем, сбора данных и научных исследований.

Программа действий ВОЗ по ликвидации пробелов в области психического здоровья, реализация которой началась в 2008 году, использует основанные на фактических данных технические руководства, инструменты и учебные материалы для повышения качества услуг, предоставляемых в странах, особенно в условиях нехватки ресурсов. В основе ее работы лежит комплекс приоритизированных условий, а усилия по укреплению потенциала направлены в первую очередь на неспециализированные медицинские учреждения. Применяется комплексный подход, повышающий приоритет психического здоровья на всех уровнях медицинских услуг.

---

 

Библиография

1. GBD 2017 Disease and Injury Incidence and Prevalence Collaborators. (2018). Global, regional, and national incidence, prevalence, and years lived with disability for 354 diseases and injuries for 195 countries and territories, 1990–2017: a systematic analysis for the Global Burden of Disease Study 2017. The Lancet. DOI:https://doi.org/10.1016/S0140-6736(18)32279-7
2. Wang et al., (2007). Use of mental health services for anxiety, mood, and substance disorders in 17 countries in the WHO world mental health surveys. The Lancet.

Суицид

Дата публикации: 04 ноября 2016.

Никто не станет оспаривать тот факт, что смерть это та дверь, через которую каждому придется пройти. Живя, радуясь и приветствуя жизнь, мы непременно сталкиваемся с небытием и смертью. Смерть находит к каждому определенный путь: через естественный процесс старения, тяжелую болезнь, насилие извне, несчастный случай, и собственное вмешательство в жизнедеятельный процесс. Какие проблем толкают людей на насильственную смерть, не по вине обстоятельств и внешних сил, а по решению собственной воли?

Суицид – умышленное самоповреждение со смертельным исходом, (лишение себя жизни). Психологический смысл суицида чаще всего заключается в отреагировании аффекта, снятии эмоционального напряжения, ухода от той ситуации, в которой волей неволей оказывается человек. Люди, совершающие суицид, обычно страдают от сильной душевной боли и находятся в состоянии стресса, а также чувствуют невозможность справиться со своими проблемами.

Суицидальное поведение – это проявление суицидальной активности – мысли, намерения, высказывания, угрозы, попытки, покушения. Суицидальное поведение встречается как в норме (без психопатологии), так и при психопатиях и при акцентуациях характера – в последнем случае оно является одной из форм девиантного поведения.

Суицидент – человек, совершивший попытку суицида, либо демонстрирующий суицидальные наклонности.

С точки зрения клинической практики суицидальное поведение принято подразделять на внутренние и внешние формы.

Внутренние формы:

• Антивитальные переживания – размышления об отсутствии ценности жизни без чётких представлений о своей смерти.
• Пассивные суицидальные мысли – фантазии на тему своей смерти, но не лишения себя жизни.
• Суицидальные замыслы – разработка плана суицида.
• Суицидальные намерения – решение к выполнению плана.

Внешние формы:

• Самоубийство (суицид) – намеренное, осознанное и быстрое лишение себя жизни.
• Суицидальная попытка (парасуицид) – не закончившееся смертью намеренное самоповреждение или самоотравление, которое нацелено на реализацию желаемых субъектом изменений за счёт физических последствий.
• Прерванная суицидальная попытка (прерванный парасуицид) – акт, предпринятый с целью намеренного самоповреждения или самоубийства, но прерванный до реального самоповреждения внешними обстоятельствами (например, вмешательство посторонних предотвратило физическое повреждение: человека «сняли» с рельсов до прохода поезда, прервали акт самоповешения и т.п.).
• Абортивная суицидальная попытка (абортивный парасуицид) – акт, предпринятый с целью намеренного самоповреждения или самоубийства, но прерванный до реального самоповреждения непосредственно самим субъектом.

Различают следующие типы суицидального поведения:

• Демонстративное поведение. В основе этого типа суицидального поведения лежит стремление обратить внимание на себя и свои проблемы. Показать, как трудно справляться с жизненными ситуациями. Это своего рода просьба о помощи. Как правило, демонстративные суицидальные действия совершаются не с целью причинить себе реальный вред или лишить себя жизни, а с целью напугать окружающих, заставить их задуматься над проблемами, «осознать» свое несправедливое отношение к нему. При демонстративном поведении способы суицидального поведения чаще всего проявляются в виде порезов вен, отравления неядовитыми лекарствами, изображения повешения.
• Аффективное суицидальное поведение. Суицидальные действия, совершенные под влиянием ярких эмоций относятся к аффективному типу. В таких случаях действует импульсивно, не имея четкого плана своих действий. Как правило, сильные негативные эмоции (обида, гнев) затмевают собой реальное восприятие действительности и суицидент, руководствуясь ими, совершает суицидальные действия. При аффективном суицидальном поведении чаще прибегают к попыткам повешения, отравлению токсичными и сильнодействующими препаратами.
• Истинное суицидальное поведение. Истинное суицидальное поведение характеризуется продуманным планом действий. Суицидент готовится к совершению суицидального действия. При таком типе суицидального поведения чаще оставляют записки, адресованные родственникам и друзьям, в которых они прощаются со всеми и объясняют причины своих действий. Поскольку действия являются продуманными, такие суицидальные попытки чаще заканчиваются смертью. При истинном суицидальном поведении чаще прибегают к повешению или к спрыгиванию с высоты.

Самоубийство — слишком противоестественный и кардинальный шаг, поэтому решение на его совершение вызревает не мгновенно. Ему, как правило, предшествует более или менее продолжительный период переживаний, борьбы мотивов и поиска выхода из создавшейся ситуации.

Динамика развития суицидального поведения.

Первая стадия — стадия вопросов о смерти и смысле жизни. Прежде чем совершить суицидальное действие в большинстве случаев наблюдается период, который характеризуется снижением адаптационных способностей. В этот период формируются собственно суицидальные мысли, которые могут проявляться в виде заявлений о том, что «надоела такая жизнь», «вот бы уснуть и не проснуться», возникновением интереса к проблемам жизни и смерти и т.д. На этой стадии возникают пассивные мысли о лишении себя жизни, самоубийстве. Эта стадия также характеризуется представлениями, фантазиями и размышлениями о своей смерти, но не на тему лишения себя жизни. Примером являются высказывания типа: «Чем так жить, лучше умереть», «Хочется уснуть и не проснуться» и т. д. При этом значение таких высказываний недооценивается или воспринимается в демонстративно-шантажном аспекте. Почти каждый, кто всерьез думает о самоубийстве, так или иначе, дает понять окружающим о своем намерении. Самоубийства, часто, не возникают внезапно, импульсивно, непредсказуемо или неизбежно. Они являются последней каплей в чаше постепенно ухудшающейся адаптации. Среди тех, кто намерился совершить суицид, от 70 до 75 % тем или иным образом раскрывают свои стремления. Иногда это будут едва уловимые намеки; часто же угрозы являются легко узнаваемыми. Очень важно, что большинство тех, кто совершает самоубийства, ищут возможности высказаться и быть выслушанными. Однако очень часто они не встречают человека, который их выслушает.

Вторая стадия — это суицидальные замыслы. Это активная форма проявления желания покончить с собой, она сопровождается разработкой плана реализации суицидальных замыслов, продумываются способы, время и место совершения самоубийства. Отмечаются высказывания о своих намерениях.

Третья стадия — суицидальные намерения и собственно суицидальная попытка. Происходит присоединение к замыслу о суициде сформированного решения (установки) и волевого компонента, побуждающего к непосредственному осуществлению внешних форм суицидальных поведенческих актов.

Период от возникновения мыслей о самоубийстве до попыток их осуществления называется пресуицидом. Длительность его может исчисляться минутами (острый пресуицид) или месяцами (хронический пресуицид). При острых пресуицидах, возможно моментальное проявление суицидальных замыслов и намерений сразу, без предшествующих ступеней. После попытки суицида наступает период, когда относятся с повышенным вниманием и заботой. В этот период маловероятно повторение суицидальных действий. По истечении трех месяцев, видя, что внешне спокоен, не высказывает мыслей о суициде и не пытается повторить попытку, перестают внимательно относиться и уделять ему должное внимание, начинают вести привычный для них образ жизни, т.к. считают, что кризис преодолен и с ним все в порядке. Но, если ситуация, приведшая к суицидальному действию не была проработана, все еще находится под угрозой совершения повторной суицидальной попытки. И в тот момент, когда близкие перестают волноваться за состояние суицидента, как отмечает ряд исследователей, и совершаются повторные попытки суицида. Поэтому необходимо на протяжении длительного времени наблюдать, оказывать ему поддержку, беседовать с ним и проводить иные профилактические действия.

Рекомендации
для тех, кто рядом с человеком, склонным к суициду.

1. Не отталкивайте его, если он решил разделить с вами проблемы, даже если вы потрясены сложившейся ситуацией.
2. Доверьтесь своей интуиции, если вы чувствуете суицидальные наклонности в данном индивиде, не игнорируйте предупреждающие знаки.
3. Не предлагайте того, чего не в состоянии сделать.
4. Дайте знать, что хотите ему помочь, но не видите необходимости в том, чтобы хранить все в секрете, если какая-то информация может повлиять на его безопасность.
5. Сохраняйте спокойствие и не осуждайте его, не зависимо от того, что он говорит.
6. Говорите искренне, постарайтесь определить, насколько серьезна угроза: вопросы о суицидальных мыслях не приводят к попыткам покончить счеты с жизнью, на самом деле они помогут почувствовать облегчение от осознания проблемы.
7. Постарайтесь узнать у него план действий, так как конкретный план – это знак реальной опасности.
8. Убедите его, что есть конкретный человек, к которому можно обратиться за помощью.
9. Не предлагайте упрощенных решений.
10. Дайте понять, что хотите поговорить о чувствах, что не осуждаете его за эти чувства.
11. Помогите ему понять, что сильный стресс мешает полностью осознать ситуацию, ненавязчиво посоветуйте, как найти какое-либо решение и управлять кризисной ситуацией.
12. Помогите найти людей и места, которые смогли бы снизить пережитый стресс.
13. При малейшей возможности действуйте так, чтобы несколько изменить его внутреннее состояние; Помогите ему понять, что присутствующее чувство безнадежности не будет длиться вечно.  

Состояние высокого суицидального риска

1. Устойчивые фантазии о смерти, невербальные «знаки», мысли, прямые или косвенные высказывания о самоповреждении или самоубийстве.
2. Состояние депрессии.
3. Проявления чувства вины /тяжёлого стыда /обиды /сильного страха.
4. Высокий уровень безнадёжности в высказываниях.
5. Заметная импульсивность в поведении.
6. Факт недавнего/текущего кризиса/утраты.
7. Эмоционально-когнитивная фиксация на кризисной ситуации, объекте утраты.
8. Выраженное физическое или психическое страдание (болевой синдром, «душевная боль»).
9. Отсутствие социально-психологической поддержки /не принимающее окружение.
10. Нежелание пациента принимать помощь /недоступность терапевтическим интервенциям /сожаления о том, что «остался жив».
11. Доминирование негативных чувств врача, нарушающих процесс коммуникации: тревога, неприязнь, бессилие и безнадёжность, идеализация или обесценивание пациента.

Алгоритм поведения при высоком суицидальном риске.

1. Необходимо обеспечить немедленное наблюдение за пациентом, при этом необходимо привлечение дополнительного персонала.
2. Ограничить доступ к местам и способам совершения суицидальных действий.
3. При невозможности организации консультации врача-психиатра необходимо позвонить по телефону 101.
4. Организация принудительной психиатрической помощи лицам с суицидальным риском (ст. 19 Закона о психиатрической помощи).
5. Необходимо и важно наладить контакт с родственниками и другими эмоционально значимыми лицами.

 

Составила психолог БСМП Кирута О.В.

3.2 Ценностно-рациональное поведение

Этот идеальный тип социального действия предполагает совершение таких поступков, которые основаны на убежденности в самодостаточной ценности поступка как такового, другими словами, здесь в качестве цели выступает само действие. Ценностно-рациональное действие, по Веберу, всегда подчинено определенным требованиям, в следовании которым индивид видит свой долг. Если он поступает сообразно этим требованиям — даже если рациональный расчет предсказывает большую вероятность неблагоприятных последствий такого поступка для него лично, — значит, мы имеем дело с ценностно-рациональным действием. Классический пример ценностно-рационального действия: капитан тонущего судна покидает его последним, хотя это угрожает его жизни. Осознанность такой направленности действий, соотнесение их с определенными представлениями о ценностях — о долге, достоинстве, красоте, морали и т.п. — уже говорит об определенной рациональности, осмысленности. Если к тому же мы имеем дело и с последовательностью в реализации такого поведения, а значит, преднамеренностью, то можно говорить об еще большей степени рациональности его, что и отличает ценностно-рациональное действие, скажем, от аффективного. В то же время по сравнению с целерациональным типом «ценностная рациональность» действия несет в себе нечто иррациональное, поскольку абсолютизирует ценность, на которую ориентируется индивид.

«Чисто ценностно-рационально,- пишет Вебер,- действует тот, кто, не считаясь с предвидимыми последствиями, действует в соответствии со своими убеждениями и выполняет то, чего, как ему кажется, требует от него долг, достоинство, красота, религиозное предписание, пиетет или важность какого-либо… «дела». Ценностно-рациональное действие… всегда есть действие в соответствии с заповедями или требованиями, которые действующий считает предъявленными к себе. В случае ценностно-рационального действия цель действия и оно само совпадают, они не расчленены, так же как и в случае аффективного действия; побочные следствия как в первом, так и во втором в соображение не принимаются.

Представляется, что различие между целерациональным и ценностно-рациональным типами социального действия примерно такое же, как между истиной и правдой. Первое из этих понятий означает «то, что есть на самом деле», независимо от системы представлений, убеждений, верований, сложившихся в том или ином конкретном обществе. Получить такого рода знание действительно непросто, к нему можно просто последовательно, шаг за шагом, приближаться — так, как это предлагает сделать позитивист Конт. Второе же означает сопоставление того, что наблюдаешь или намереваешься предпринять, с общепринятыми в этом обществе нормами и представлениями о должном и правильном.

3.3 Аффективное поведение

Аффект — это душевное волнение, которое перерастает в страсть, сильный душевный порыв. Аффект идет изнутри, под его влиянием человек поступает бессознательною. Будучи кратковременным эмоциональным состоянием, аффективное поведение не ориентировано на поведение других или сознательный выбор цели. Состояние растерянности перед неожиданным событием, душевный подъем и энтузиазм, раздражение на окружающих, подавленное состояние и меланхолия — все это аффективные формы поведения.

Вследствие того, что в основу данного действия положена цель, реализация которой не подвергается сомнению при установленных нежелательных последствиях для других целей. Но эта цель не является длительной как при ценностно-рациональном действии, она кратковременна и не устойчива. Аффективное действие имеет также качество, не являющееся субъективно-рациональным, т.е. оно не связано с рациональным расчетом возможных альтернатив действия и отбором лучших из них. Это действие означает продиктованную чувством преданность целевой установке, колеблющейся и изменяющейся согласно констелляции чувств и эмоций. Осмысление аффективно установленной цели в соотнесении с другими целями с точки зрения их совместимости, а также их последствий является здесь малопродуктивным.

«Индивид действует под влиянием аффекта, если он стремится немедленно удовлетворить свою потребность в мести, наслаждении, преданности, блаженном созерцании или снять напряжение любых других аффектов, какими низменными или утонченными они ни были»

Примеры аффективных действий в разных условиях.

В этом документе описывается концептуальная основа, лежащая в основе «заботливых систем» с точки зрения образовательных систем, которые помимо познания учитывают мотивацию, метапознание и аффекты. Основное внимание уделяется мотивации, так как обучение требует от ученика приложить усилия и быть заинтересованным, другими словами, чтобы у него была мотивация к обучению. Но мотивация — это еще не все, поскольку она тесно связана с метапознанием и аффектом.Традиционные интеллектуальные образовательные системы, ориентированные на учащихся или учителей в своей педагогике, характеризуются тем, что они использовали свой интеллект, чтобы помочь в развитии знаний или навыков учащегося в какой-либо области. Они работали в основном на когнитивном уровне и предполагали, что учащийся уже способен управлять своим собственным обучением, уже находится в соответствующем эмоциональном состоянии, а также уже имеет мотивацию к обучению. В начале статьи излагаются теории мотивации и их взаимодействия с аффектом и метапознанием, разработанные в психологической и образовательной литературе.Затем описывается, как такие теории были реализованы в интеллектуальных образовательных системах. Первая часть Концептуальных основ развивает понятие частичной иерархии систем с точки зрения их педагогической направленности. Они варьируются от традиционных когнитивно-интеллектуальных систем, в основном связанных с познанием, до «заботливых систем». Промежуточные классы систем включают метакогнитивно-интеллектуальные системы, аффективно-интеллектуальные системы и мотивационно-интеллектуальные системы.Вторая часть Концептуальной основы касается проектирования систем. Это характеризуется с точки зрения (i) видов диагностических входных данных (таких как выражение лица учащегося, предлагающего ключи к ее поведению) и (ii) репертуара тактических и стратегических педагогических приемов (таких как предложение поощрения), применимых в разные уровни иерархии. Внимание уделяется метапознанию, метааффекту и мета-мотивации, охватывающим способность как обучаемого, так и образовательной системы понимать, рассуждать и регулировать познание, аффект и мотивацию.Наконец, определяются вопросы исследования и области дальнейшей работы, связанные с разработкой теории, ролью метауровней и соображениями дизайна.

Границы | Эмоции как прагматические и эпистемологические действия

Введение

Эмоции — это естественные социальные явления. Эмоции не только чаще всего возникают в социальных контекстах, но и в основном являются реакцией на других людей (Parkinson, 1995; Clark et al., 1996, p. 247), выражаются по отношению к другим людям (Buss, 1992; Baumeister et al., 1994; Fischer and Roseman, 2007) и регулируется отношениями с другими людьми (Brody and Hall, 2008). Кроме того, социальная обстановка необходима для того, чтобы в первую очередь возникло несколько эмоций, что указывает на внутреннее социальное качество эмоций. Например, стыд, зависть, вина, смущение, презрение, любовь и ненависть требуют третьих лиц в качестве причин, целей или наблюдателей, чтобы эти эмоции возникли в первую очередь. Таким образом, изучение эмоций в социальных контекстах представляется жизненно важным для понимания природы эмоций, и любая адекватная концепция эмоций должна быть применима к социальным контекстам.

Удивительно, но зависимость эмоций от социального контекста часто игнорируется в исследованиях эмоций. На эмпирическом фронте эмоции часто изучаются в лабораторных условиях путем измерения реакции субъектов на изображения стимулов, таких как пауки или змеи (Fischer and van Kleef, 2010), а в теоретическом плане эмоции обычно интерпретируются как представления о себе. ценность объекта в той или иной форме (de Sousa, 2004, p. 61). В то время как в философии эмоций эти представления могут принимать форму ценностных и важных суждений (Nussbaum, 2004, p.183), реакции на известные ценности (Mulligan, 2009) или отношения к объекту, проявляющему определенные оценочные свойства (Deonna, Teroni, 2012, p. 76), психологи рассматривают эмоцию как процесс оценки значимости стимула для субъекта, либо в соответствии с различными аспектами свойств стимула (такими как Scherer, 2001, проверки оценки стимула), либо как проявление фиксированного набора «основных относительных тем» (Lazarus, 1991; Prinz, 2004). По-видимому, все эти подходы пытаются объяснить эмоции независимо от какого-либо социального измерения эмоций.Скорее предполагается, что функция эмоций по представлению ценностей является более фундаментальной для эмоции, чем любые социальные функции, которые они могут выполнять, поэтому социальное измерение эмоций считается вторичным или даже незначительным (Fischer and van Kleef, 2010).

Далее, как представления ценности, как в философских, так и в психологических теориях эмоций, эмоции рассматриваются как познания в том смысле, что их интенциональность имеет направление соответствия от разума к миру, а не направление соответствия от мира к разуму.Иногда эмоции даже явно отрицают какое-либо направление соответствия между миром и разумом (Деринг, 2007, стр. 384; Маллиган, 2007, стр. 210–211; Деонна и Терони, 2012, стр. 83). Хотя конструкция эмоций как оценок (как познание, направленное от разума к миру) часто подходит, она игнорирует мотивационную природу эмоций, которая приводит к действию (Scarantino, 2014, с. 156), т. Е. аспект преднамеренности эмоций.

В социальных контекстах вряд ли можно отрицать направленность соответствия интенциональности эмоций от мира к разуму.Кажется самоочевидным, что эмоции, возникающие в социальной среде, представляют собой способы реагирования и взаимодействия с другими членами общества. Таким образом, связь между социальным стимулом и индивидуумом не является однонаправленной, как это предполагало бы настаивание на чисто мировом направлении соответствия. Вместо этого, поскольку социальные взаимодействия обязательно влекут за собой, что два или более социальных члена действуют друг на друга и влияют друг на друга, эмоциональный индивид влияет на сам стимул своей эмоции во время таких взаимодействий.Таким образом, эмоция, возникающая в социальном контексте, не является частным и внутренним состоянием, которое запускается статическим стимулом у человека, как это подразумевает оценочная репрезентация, направленная из разума в мир (Parkinson, 1995; Parkinson et al., 2005). ). Скорее, поскольку эмоциональные стимулы — это поведение или эмоции других социальных членов, которые подвержены постоянным изменениям и на них можно влиять, отношения между индивидуумом и стимулом являются динамическими и двунаправленными (Fischer and van Kleef, 2010).Следовательно, помимо того, что социальная среда производит впечатление на индивидуума — что составляет часто упоминаемую направленность от разума к миру — так же и индивидуум воздействует на свое окружение через свои эмоции, что предполагает одновременную направленность эмоций от мира к разуму. . Еще одна особенность согласования эмоций между миром и разумом, которая лучше всего проявляется в социальных контекстах, заключается в том, что эмоции не всегда являются реакцией на стимулы, но также могут инициировать социально-эмоциональные взаимодействия. То есть эмоции в социальном контексте — это не просто реакция на стимулы, но часто также и действия на других.Учитывая ярко выраженную направленность эмоций от мира к разуму в социальных контекстах, конструирование эмоций по существу или только как репрезентации ценностей кажется неадекватным.

Цель данной статьи — продемонстрировать направленность эмоций от мира к разуму и показать, как это способствует пониманию эмоций в социальных контекстах. Становится очевидным, что признание направленности соответствия интенциональности эмоций «мир-разум» имеет много объяснительных преимуществ, таких как учет контекстной чувствительности, вариаций в выражении эмоций или оценка уместности эмоции.Чтобы подчеркнуть направленность соответствия интенциональности эмоций от мира к разуму, основная задача будет заключаться в том, чтобы истолковать эмоции как формы действия. Хотя идея о том, что эмоции ориентированы на действие по своей природе, сама по себе не нова (см., Например, Scarantino, 2014), в этой статье делается попытка по-новому взглянуть на активное измерение эмоций путем сопоставления эмоций с двумя видами действий, которые имеют были выделены в другом контексте Киршем и Маглио (1994): прагматические и эпистемологические действия.Прагматические действия определяются как преобразования физического или социального пространства для достижения определенного состояния цели в мире (там же, стр. 515), что составляет то, что обычно ассоциируется с термином «действие». Более новаторский вклад Кирша и Маглио в когнитивную науку — это идентификация так называемых эпистемических действий . Они определяются как физические действия, раскрывающие информацию, которая скрыта или трудно поддается мысленному вычислению (там же, стр. 513-4). Эпистемические действия имеют целью изменить вычислительное состояние системы, а не состояние мира.Как будет показано ниже, эмоции в социальных контекстах часто выполняют именно те функции, которые определены для прагматических и эпистемических действий. То есть эмоции часто нацелены на достижение определенных целей в социальном контексте, что означает, что они напоминают прагматические действия, а в других случаях эмоции могут быть правдоподобно истолкованы как акты исследования социальной среды с целью выявления важной информации, что соответствует требованиям функции эпистемических действий. Конструирование эмоций как прагматических или эпистемических действий покажет, что идентификация эмоций с репрезентациями ценностей и, следовательно, как ментальные состояния с направлением соответствия только между разумом и миром, не подходит (каламбур) для адекватного отражения преднамеренность эмоций.Следовательно, как формы действий эмоции являются не только оценочными репрезентациями положения дел в мире, но также содержат директивный аспект своей интенциональности, так что эмоции лучше всего понимать как активные взаимодействия с социальным окружением. Степень значимости этих вкладов для теорий эмоций станет очевидной во время обсуждения возможных возражений против предлагаемого представления эмоций как действий.

Эмоции как прагматические действия

Одним из признаков того, что направленность интенциональности эмоций от разума к миру недостаточно для объяснения эмоций, возникающих в социальных ситуациях, является то, что социальный контекст определяет эмоциональные реакции человека по-разному.То есть не только тип эмоции, но также степень и способ выражения эмоции, по-видимому, зависят от факторов социальной ситуации, в которой возникает эта эмоция. Например, печаль и вина преимущественно возникают, когда эмоциональный человек находится среди людей, с которыми он или она близки, в то время как они редко наблюдаются, когда человек находится среди незнакомцев (Buss, 1992; Baumeister et al., 1994). Точно так же радость преимущественно выражается, когда эмоциональный человек находится среди аффилированных лиц и людей, с которыми он хочет укрепить свои партнерские связи (Parkinson et al., 2005, с. 162; Гриффитс и Скарантино, 2009). И наоборот, сердитые люди склонны выражать свой гнев в основном по отношению к людям с более низким социальным статусом, особенно когда они думают, что могут исправить поведение другого человека и иметь власть или контроль над другим (Fischer and Roseman, 2007, стр. 104) . В этих примерах трудно постичь идею о том, что эмоции являются оценками объектов или событий и, следовательно, имеют только направление соответствия между разумом и миром: например, неясно, почему конкретному объекту или событию следует приписать эти оценочные свойства. это соответствует грусти, когда человек находится среди друзей, но не среди незнакомцев.То же самое и с радостью. Точно так же относительный социальный статус индивида не должен влиять на оценку стимула как такового , так что оценка стимула в одном случае приводит к гневу, а в другом — нет. Напротив, тесная связь между возникающими эмоциями и природой социальных контекстов, в которых они возникают, скорее отражает важную функцию эмоций на межличностном уровне, а именно влияние на социальные отношения в соответствии с межличностным мотивом (Fischer and Manstead, 2008, p. .458). Следовательно, наблюдаемые зависимости контекста являются не только следствием представленных оценочных свойств объекта, но и результатом различий в предоставляемых возможностях для взаимодействия с окружающей средой или воздействия на нее, что указывает на направление соответствия между миром и разумом.

В отличие от большинства психологических и философских теорий эмоций, которые рассматривают эмоции по существу как представление ценности, социальные психологи часто изучают эмоции с точки зрения функций, которые они выполняют в социальных контекстах (см.г., Паркинсон, 1995; Кларк и др., 1996; Паркинсон и др., 2005; Фишер и Мэнстед, 2008 г.). То есть эмоции считаются способами достижения социальных целей путем настройки или изменения своего положения и отношений в социальной группе (Fischer and Manstead, 2008, p. 457). Печаль, например, является знаком для других, что человек уязвим и нуждается в поддержке, тем самым выполняя аффилиативную функцию, особенно когда речь идет о слезах. Напротив, страх направлен на то, чтобы дистанцироваться между собой и другими, тем самым выполняя функцию дистанцирования.Гнев, в свою очередь, служит цели изменения отношения или поведения другого человека, так что, например, угрожающий жест кому-то может заставить кого-то отступить или отругать друга, потому что он опаздывает на назначенную встречу. он не опаздывает снова (там же, с. 458).

Объяснение эмоций с точки зрения их функций подразумевает, что эмоции — это способы достижения определенных целей или достижения определенных эффектов в социальной среде индивида, то есть их интенциональность направлена ​​между миром и разумом.Это описание эмоций точно совпадает с определением прагматических действий, предложенным Киршем и Маглио, 1994, с. 515): преобразования в физическом или социальном пространстве для продвижения к определенному целевому состоянию. Конструирование эмоций как прагматических действий предлагает правдоподобный и существенно иной взгляд на эмоции в социальных ситуациях, чем типичное утверждение, что эмоции по сути являются оценками объектов или событий. Кроме того, он дает прямые объяснения эмоциональных процессов, когда типичная характеристика эмоции не работает или, по крайней мере, испытывает некоторые трудности с этим.Это станет очевидным из следующего обсуждения примеров. В частности, предположение о том, что эмоции являются прагматическими действиями, будет подтверждено показом, что эмоции можно рассматривать как прагматические действия с краткосрочными или долгосрочными целями. То есть целевое состояние, на которое нацелены прагматические действия, может быть либо непосредственным результатом прагматического действия, либо находиться в конце серии прагматических действий (там же), а эмоции в социальных контекстах также могут служить либо непосредственным прагматическим целям. или они могут быть элементами долгосрочной стратегии конфигурации отношений.

Эмоции как прагматические действия с краткосрочными целями

Уже выше описания некоторых социальных функций эмоций показали, что эмоция, которую человек проявляет в данном социальном контексте, может вызывать определенные поведенческие эффекты со стороны других социальных членов. Например, человек может попытаться получить необходимую поддержку, демонстрируя грусть, или изменить поведение по отношению к нему через гнев. Здесь эмоции являются прямой функцией того, чего эмоциональный человек может достичь с помощью этой эмоции в социальной ситуации.Пример исследования таких прямых эффектов, вызываемых эмоциями, проведен Stein et al. (1993), где испытуемых просили описать ситуации, в которых они разозлились. Было обнаружено, что то, вызывает ли воспринимаемая потеря гнев или печаль, зависит от перспектив испытуемых получить компенсацию в запомненной ситуации. Эти выводы необъяснимы, если гнев был просто оценкой того, что с одним обидели, но понятными, если гнев рассматривается как стратегия, вызывающая определенную реакцию у других.Рассмотрение эмоций как стратегии конфигурации отношений (Parkinson, 1995, p. 295) объясняет, почему человек должен расстраиваться одним способом, а не другим: гнев и печаль служат совершенно разным социальным целям, и эмоциональный человек будет реагировать той поведенческой стратегией, которая с наибольшей вероятностью достигнет желаемой цели.

Прагматическая функция эмоции может варьироваться в пределах одного и того же типа эмоции, так что не обязательно существует взаимно однозначное отображение вида эмоции на социальную функцию.Чтобы убедиться в этом, рассмотрим агрессивную реакцию и дуться в ответ на оскорбление. Согласно большинству теорий эмоций, оба являются проявлением гнева, поскольку в обоих случаях событие оценивается как нарушение или, согласно оценочным теориям, как несовместимое с мотивацией. Но хотя оценка может быть одинаковой в любом случае, все другие аспекты эмоции (например, выражение, чувство, физиологические реакции) сильно различаются. Таким образом, ссылка только на оценочное содержание не может объяснить, почему гнев должен проявляться такими разными способами.Однако, если рассматривать их как прагматические действия, различие между агрессией и дуться быстро становится очевидным: первое — это грубая попытка прервать развитие ситуации, второе — отрицание всех социальных операций до тех пор, пока не будут получены соответствующие уступки (Griffiths и Скарантино, 2009, с. 440). Стратегические соображения (например, может ли быть получена компенсация) или влияние и на социальное положение человека (например, совместимо ли поведение с его социальным положением или заставит ли оно других относиться к человеку с более низким социальным статусом) будут играть решающую роль. решающую роль в определении того, как человек будет реагировать эмоционально.Эти аспекты упускаются, если эмоции приравниваются только к оценочным представлениям. Признание того, что эмоции нацелены на определенные социальные цели, делает более понятными аспекты эмоций и их интенциональность, чем когда они сводятся к оценочным репрезентациям с направлением соответствия только между разумом и миром.

Еще одним примером непосредственной цели эмоций может служить их коммуникативная функция, которая была изучена в экспериментальной установке, разработанной для исследования смущения (Leary et al., 1996). В этом исследовании испытуемых просили записать исполнение в стиле караоке печально известной дрянной песни о любви в двух различных условиях: в одном из условий экспериментатор, записавший исполнение, сигнализировал участнику, что он осознает неловкий характер песни. задача и зарегистрировали их дискомфорт; в другом — экспериментатор не дал таких сочувственных указаний. Были проанализированы записи выступлений участников, а также анкетный опрос, который впоследствии был проведен, чтобы определить уровень выраженного и испытываемого участниками смущения по поводу задания.Данные показали, что испытуемые и проявляли, и сообщали о меньшем смущении в первом состоянии, когда им давали основания полагать, что экспериментатор им симпатизировал, чем во втором состоянии. Поскольку целевой объект оставался идентичным в двух условиях (участникам было предложено выполнить одно и то же задание), исследователи пришли к выводу, что вместо реакции на их оценку задачи смущение участников использовалось как средство передачи экспериментатору их низкое мнение о песне, которую они пели, и их стремление соответствовать общественным стандартам.Другими словами, интерпретация результатов, предложенная авторами исследования, предполагает, что эмоции имеют прагматическую природу и, следовательно, направленность соответствия между миром и разумом.

Конечно, результаты этого исследования не обязательно исключают возможность того, что эмоции представляют ценность. Возможно, оценки ситуации участниками могли быть более контекстуальными, чем просто представление свойств задачи в отдельности. Например, были ли участники осведомлены об осведомленности экспериментатора об их смущении из-за выполнения задания, могло быть включено в их оценочное представление ситуации.То есть наблюдаемая разница в смущении могла быть результатом разницы в способе представления ситуации. Тем не менее, хотя результаты исследования не являются прямым опровержением толкования эмоций как оценочных репрезентаций, их гораздо легче и экономнее объяснить, приписав эмоциям коммуникативную функцию. Чтобы убедиться в этом, подумайте, как интерпретация, предложенная Лири и его коллегами, немедленно обращается к выразительным аспектам эмоции и к тому влиянию, которое они могут иметь на ситуацию.При объяснении эмоций как прагматических действий в социальных контекстах эти аспекты становятся неотъемлемой частью эмоции, поскольку именно через выражение эмоции человек взаимодействует со своим социальным окружением и добивается желаемых изменений в социальном пространстве. Напротив, конструирование эмоций как оценочных представлений требует отдельного объяснения того, как оценочное представление приводит к определенному выражению эмоции, в то время как эффекты выражения, по-видимому, полностью игнорируются.Таким образом, с учетом преимущества более всеобъемлющего, но одновременно и экономного описания, рассмотрение эмоций как прагматических действий и, следовательно, направление соответствия между миром и разумом представляется более благоприятным объяснением данных этого эксперимента, чем идея о том, что эмоции являются оценочными. репрезентации с направлением соответствия строго между разумом и миром.

Эмоции как прагматические действия с долгосрочными целями

Помимо только что изображенных непосредственных эффектов эмоций в социальных ситуациях, эмоции также могут служить для достижения долгосрочных целей в социальных отношениях человека.Точно так же, как в только что описанных случаях, когда демонстрация одной эмоции вместо другой направлена ​​на достижение определенной краткосрочной цели, долгосрочное влияние эмоций на социальные отношения может быть достигнуто теми же средствами. Иллюстрацией этого является исследование гнева и презрения, в котором эти иногда смешанные эмоции характеризуются как решительно разные, не только с точки зрения их выражений и физиологических характеристик, но особенно с точки зрения их социальных функций (Fischer and Roseman, 2007). Авторы исследования обнаружили, что реакция испытуемых на чьи-то действия гневом или презрением подразумевает нечто большее, чем просто признание другого виновным или восприятие оскорбления в его поведении (т.е., оценка этого поведения только с помощью контента, направленного из разума в мир). Отреагировали ли субъекты презрением или гневом в значительной степени с желаемыми долгосрочными эффектами, которые эмоция могла бы оказать на рассматриваемые межличностные отношения: в то время как гнев характеризуется краткосрочной атакой, но имеет эффект долгосрочного примирения, презрение является характеризуется неприятием и социальной изоляцией как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе (там же, стр. 103). Таким образом, опять же, различие в эмоциональной реакции не может быть результатом оценки только предъявленного стимула, а скорее должно быть приписано прагматическим факторам в стратегиях субъектов для настройки долгосрочных отношений.

С другой стороны, рассмотрите те эмоции, которые по своей сути являются долгосрочными явлениями, такие как любовь, ненависть, горе, обида или ревность. Эти эмоции обязательно сохраняются в течение более длительного периода времени. Например, было бы сомнительно утверждать, что человек любил кого-то, но делал это только в течение нескольких минут. Это может быть увлечение, интерес или влюбленность, но, как утверждал покойный Соломон (Solomon, 2007, стр. 194), любовь необходимо культивировать, и это процесс, который состоит из нескольких выборов и действий, совершаемых в течение длительного периода жизни. время.Это богатое понятие любви согласуется с народно-психологической концепцией любви, и, возможно, любая жизнеспособная теория эмоций должна учитывать это, если объяснение теории должно напоминать то, что любой непрофессионал понимает под этим термином, а не какое-то искусственно созданное понятие. . Но это понятие любви оказалось трудным согласовать со многими теориями эмоций. В особенности для теорий психологических эмоций возникает вопрос, как приспособить долгосрочные эмоции к их теоретической структуре, поскольку здесь эмоции часто явно определяются как кратковременные эпизоды (см., Scherer, 2001). Некоторые предложения о том, что такое долговременные эмоции, такие как любовь, включают ментальное отношение к определенным объектам (Деонна и Терони, 2012) или предрасположенность к определенным видам кратковременных эмоциональных эпизодов (Шерер, 2001). Однако эти попытки сделать долговременные эмоции понятными неудовлетворительны по двум направлениям: во-первых, они рассматривают долговременные эмоции как явление, отличное от краткосрочных эмоций, поскольку долговременные эмоции относятся к другой онтологической категории.Как указывалось выше, такое резкое отклонение от народно-психологических концепций эмоций, где долгосрочные эмоции, такие как любовь и ненависть, являются столь же обычными примерами эмоций, как страх или гнев, рискует изменить экспланандум теорий эмоций на какая-то искусственная конструкция. Во-вторых, из приравнивания долговременной эмоции к установке или предрасположенности к определенным эмоциональным эпизодам следует, что у человека может быть долговременная эмоция, и эта эмоция не обязательно должна когда-либо быть конкретизирована.То есть человек A может любить человека B, что означает, что A имеет склонность испытывать определенные эмоциональные эпизоды при встрече с B, но A может никогда не встретиться с B. Итак, хотя A может иметь склонность любить B, A может никогда не испытать эпизод, в котором проявляется эта любовь. По крайней мере, эта возможность любить кого-то в том смысле, что у человека есть предрасположенность или отношение определенного рода, но никогда не испытывающий или не воплощающий эту любовь, очень странен. Остается сделать вывод, что многие стандартные теории эмоций затрудняют объяснение долговременных эмоций.

Напротив, при объяснении социальных эмоций как способов конфигурации отношений становится очевидным, что объектом исследования может быть само по себе долгосрочное явление, а именно межличностные отношения и изменения, которым они подвергаются. Более того, когда эмоции в социальных контекстах объясняются как виды прагматических действий в межличностных отношениях, это напрямую открывает возможность интерпретировать долгосрочные эмоции как серию индивидуальных действий, которые все направлены на одну конкретную цель конфигурации отношений.Это вытекает из определения прагматических действий Кирша и Маглио, где цель действия также может лежать в конце серии действий (Кирш и Маглио, 1994, стр. 515). Точно так же, как получение пива из холодильника может состоять из нескольких отдельных этапов (например, вставание, поход на кухню, открытие холодильника и т. Д.), Акт любви к кому-то может состоять из ряда эмоциональных эпизодов (например, счастлив при виде их, грустит, когда они уходят, боится, когда они в опасности и т. д.). Эта возможность учитывать долгосрочные эмоции с помощью того же инструмента объяснения, что и краткосрочные эмоции, то есть в качестве целенаправленных действий, обеспечивает убедительно экономный отчет об эмоциях. Кроме того, идея о том, что эмоция нацелена на долгосрочную цель конфигурации отношений, и поэтому каждое действие в направлении этой долгосрочной цели составляет одну и ту же эмоцию, исключающую странную возможность иметь предрасположенность или отношение к долгосрочным отношениям. термин «эмоция», никогда не испытывая этой эмоции, как обсуждалось выше.Более того, идея о том, что отдельные эмоциональные эпизоды составляют всеобъемлющую долгосрочную эмоцию, так же как отдельные действия составляют сложное действие, предлагает феноменологически правдоподобное описание связи между долговременной эмоцией и отдельными эмоциональными эпизодами, которые ее составляют. То есть долговременная эмоция, такая как любовь, ненависть или ревность, проявляется и переживается в единичных эмоциональных эпизодах, составляющих ее, таких как печаль из-за ухода любимого человека, радость из-за падения врага или гнев из-за достижения.Эти отдельные эмоциональные эпизоды не вызваны долговременной эмоцией в том смысле, что они являются следствием определенной причины, но долговременная эмоция просто состоит из этих отдельных эмоциональных эпизодов и также переживается как таковая. В связи с этим Хелм (2002, с. 22) описывает, как способ заботы приводит к рациональному паттерну эмоций с общим фокусом, так что определенные способы заботы обязывают человека к набору эмоций, чувств и желаний в ситуациях, касающихся сосредоточения внимания. . Следовательно, забота о ком-то или о чем-то означает просто иметь определенные эмоциональные переживания по отношению к этому объекту.

В целом, интерпретация краткосрочных и долгосрочных эмоций как прагматических действий предлагает существенно иной взгляд на эмоции, чем подход большинства теорий эмоций, которые рассматривают эмоции как оценочные репрезентации, направленные от разума к миру. Как показано, принимая во внимание то, как эмоции нацелены на целевые состояния в социальных контекстах, можно сделать понятными примеры как краткосрочных, так и долгосрочных эмоций, которые с помощью обычных подходов трудно учесть или которые могут дать только громоздкие объяснения.Кроме того, отношение к эмоциям как к прагматическим действиям в социальных контекстах не только приводит к экономным объяснениям в индивидуально обсуждаемых случаях, но и в целом тот факт, что как краткосрочные, так и долгосрочные эмоции могут быть надлежащим образом описаны с помощью одного и того же инструмента объяснения, дает краткий и скудный отчет об эмоциях в различных временных рамках — то, что является стандартным толкованием эмоций как основоположников оценочных представлений. Наконец, идея о том, что отдельные эмоциональные эпизоды являются частью одной всеобъемлющей долгосрочной эмоции, точно так же, как отдельные прагматические действия могут быть частью одного сложного действия, кажется, согласуется с общей феноменальностью таких эмоциональных явлений.

Эмоции как эпистемические действия

Уникальный вклад, который статья Кирша и Маглио (Kirsh and Maglio, 1994) внесла в когнитивную науку и который до сих пор не был связан с философией эмоций, — это понимание того, что не все действия обязательно прагматичны по своей функции. То есть некоторые действия, вместо того, чтобы быть непосредственно направленными на изменение мира таким образом, чтобы он соответствовал определенному состоянию цели, выполняются для раскрытия информации, которая скрыта, или для упрощения задачи агента по решению проблем.Эти действия служат не прагматической, а эпистемической функции (там же, с. 513). В качестве примера эпистемических действий Кирш и Маглио сосредотачиваются в первую очередь на привычке игроков в тетрис физически вращать появляющиеся блоки, чтобы определить, где их лучше всего разместить, вместо того, чтобы выполнять это вращение мысленно. Другие примеры включают сбор информации об окружающей среде посредством исследования, например, при разведке незнакомой местности, чтобы определить, где разбить лагерь, или использование своего окружения для упрощения когнитивной задачи, например, при расстановке механических частей в определенном порядке, чтобы определить, как собрать их (там же, с.515). Все это «способы, которыми агент может модифицировать внешнюю среду, чтобы предоставлять важные биты информации именно тогда, когда они больше всего нужны» (там же, стр. 542). Однако важно отметить, что изменения, внесенные в среду для достижения желаемого эпистемического состояния, не являются целью эпистемического действия. Это критический момент, в котором эпистемические действия отличаются от прагматических действий: в отличие от прагматических действий эпистемические действия не направлены на изменение мира определенным образом, а нацелены на достижение эпистемического состояния когнитивной системы (там же, с.514).

Это помещает эпистемические действия в странное место между направлением соответствия «мир-разум» и «разум-мир»: с одной стороны, это действия, то есть выполняемые преобразования физического или социального пространства для достижения определенного цель или цель. Как действия у них (должно) быть соответствие между миром и разумом. Однако, в отличие от прагматических действий, цель эпистемических действий заключается не в изменении мира, а в изменении своего эпистемического состояния.То есть эпистемические действия не направлены от мира к разуму в том смысле, что они нацелены на достижение определенного состояния мира, которое должно наступить. С другой стороны, эпистемические действия приводят к эпистемическим состояниям, которые направляются из разума в мир. Однако эпистемические действия также не имеют направления соответствия между разумом и миром, потому что, хотя они и раскрывают факты о мире, они, строго говоря, не представляют их. Тем не менее, несмотря на сложность классификации эпистемических действий с использованием типичных категорий направленности соответствия интенциональных состояний, их, тем не менее, следует рассматривать как интенциональные состояния своего рода, поскольку они представляют собой умелые или разумные формы взаимодействия с миром.Вместо того, чтобы иметь ни одно из направлений соответствия, эпистемические действия, кажется, имеют и то, и другое.

Что могло бы пролить некоторый свет на природу интенциональности эпистемических действий относительно загадки об их направлении соответствия, так это сформулировать вопрос с точки зрения их выполнения и условий правильности: поскольку эпистемические действия направлены на предоставление фактов, это, по-видимому, их условие выполнения для установления истинности ценностей и условий правильности положения дел в мире. Другими словами, эпистемологические действия — это процессы, направленные от мира к разуму, нацеленные на создание состояний, направленных от разума к миру.

Уникальный интенциональный характер эпистемических действий может использоваться для улавливания аспектов интенциональности эмоций в социальных взаимодействиях, которые часто упускаются из виду. Ибо эмоциональное взаимодействие с другими людьми тоже можно понимать как поиск определенной информации, которая становится центральной в развертывании эмоционального процесса. Это зондирование не обязательно требует заранее продуманной гипотезы, которая намеренно проверяется, но может быть очень простым поведенческим механизмом, подобным тем, которые наблюдаются у животных.Подходящим примером является наблюдение этолога Хайнда (Hinde, 1985) за птицами, которые реагируют на угрозу приближающимся противникам. Сигнал об угрозе несет в себе все характеристики гнева, но в большинстве случаев птицы убегают после его подачи. Таким образом, по статистике сигнал об угрозе скорее указывает на реакцию страха. Чтобы разрешить эту бифуркацию, Хайнде предлагает, чтобы исходящая от птицы ответная реакция на угрозу — это, скорее, способ проверить намерения и силу своего противника, то есть птица исследует, заинтересован ли ее соперник в атаке или его можно легко заставить отступить.Точно так же собаки часто яростно лают на приближающегося противника, то есть демонстрируют гнев, только чтобы вскоре продемонстрировать покорность, если их противник оказывается более доминирующим. В обоих примерах первоначальная эмоциональная реакция — это способ животного исследовать ситуативные условия, а собранная информация помогает определить его будущие действия. Другими словами, животное выполняет эпистемическое действие, и из вновь достигнутого эпистемического состояния следуют его последующие эмоциональные реакции.Важно отметить, что дальнейшее развитие эмоционального процесса зависит от информации, полученной в ходе эпистемического действия (например, если птица обнаружит, что ее угрозы эффективны, она не убежит в страхе, а продолжит демонстрировать гнев, или собака не станет прекратить показывать угрозы, если они доказали свою эффективность в запугивании оппонента).

Аналогичное поведение можно наблюдать во взаимодействии людей друг с другом. Продолжая пример гнева, человек может, получив сигнал с угрозой от другого человека, несколько агрессивно спросить: «Что это?» или «Чего ты хочешь?» с соответствующей позой (напр.g., приподнятый подбородок, выступающая грудь), выражение лица (например, прищуренные глаза, сжатая челюсть) или жест. Этот эмоциональный сигнал служит для получения дополнительной информации о намерениях и ситуации другого человека, т. Е. Выполняет эпистемологическую функцию. Хотя человек, который реагирует таким образом, сигнализирует о готовности ответить гневно на тот случай, если действие другого на самом деле было задумано как оскорбление, развитие эмоционального процесса еще предстоит определить и полностью зависит от «ответа» другого на свое. «вопрос.То есть, в зависимости от информации, полученной в результате зондирования, один может немедленно перестать сердиться (например, если другой должен пояснить, что он не имел в виду оскорбительных намерений), испугаться (например, если другой должен был ответить еще сильнее), или гнев может сохраниться (например, если другой продолжит свое поведение). Другими примерами пытливого поведения человека являются надувание, поддразнивание, дуться, а иногда и улыбка. В каждом из этих способов поведения эмоции, такие как грусть, презрение, гнев и радость, соответственно, используются для исследования своего социального окружения, т.е.е., чтобы проверить реакцию другого человека и посмотреть, какие возможности предоставляет ситуация. В связи с этим Гриффитс и Скарантино (2009) изображают эмоции в социальных контекстах как возможные формы переговоров, идею, которую они адаптировали из работы Хайда о выражении эмоций у животных и людей. Хотя эмоциональное поведение может быть выражением внутреннего психологического состояния, часто эмоциональное поведение скорее направлено на получение обратной связи от своего социального окружения. В последнем случае эмоциональные сигналы, производимые человеком, намеренно неоднозначны, так что результат социальной транзакции остается открытым и в решающей степени зависит от реакции получателя (там же, с.446). Таким образом, многие эмоциональные сигналы, которые посылаются в ходе социальных взаимодействий, направлены на раскрытие информации и, следовательно, возможно, на эпистемические действия.

Ясно, что такое представление эмоций, действующих как эпистемические действия, противоречит идее о том, что эмоции являются репрезентациями ценностей, что потребует уже установленной оценки ситуации. Тем не менее, из того факта, что оценка еще не зафиксирована, когда социальная среда исследуется эмоцией, не следует, что эти примеры эмоций лишены всего ценностного содержания.Ведь даже если ценность ситуации еще не может быть установлена, эмоция как эпистемическое действие направлено на обнаружение правильной оценки ситуации и, таким образом, по-прежнему касается ее ценности. Такое исследование оценочного качества социального стимула путем активного взаимодействия с ним имеет несколько преимуществ по сравнению с точкой зрения, согласно которой оценка социального стимула определенно фиксируется в начале эмоционального процесса. Во-первых, просто требуется меньше когнитивных способностей для исследования информации в тот момент, когда она необходима, чем для получения и представления всех деталей заранее или для получения соответствующей информации посредством дорогостоящих внутренних вычислений (Noë, 2004; Clark, 2008).Более того, поскольку объекты, на которые направлены эмоции в социальных контекстах, являются другими людьми, объекты эмоций постоянно изменяются. Таким образом, чтобы эмоциональные взаимодействия были успешными, информация, на которую они полагаются, должна постоянно обновляться. Часто временная динамика социальных взаимодействий и эмоций проявляется в масштабе миллисекунд, поэтому немедленное получение информации имеет решающее значение. Например, мимолетное выражение лица может иметь большое значение для развития взаимодействия между двумя людьми (Ekman, 2003).Наконец, эпистемические действия могут выполняться многократно, так что эпистемическое состояние познающего постоянно обновляется (например, многократное прикосновение к нагреваемому объекту, чтобы определить, достиг ли он желаемой температуры). В случае эмоций это позволяет точно определить оценочный характер ситуации или события и минимизировать ошибки в оценочных оценках. В общем, постоянное зондирование или иное исследование смысла ситуации или намерений другого человека посредством эпистемических действий — это не только эффективный и нетребовательный с вычислительной точки зрения способ сделать информацию доступной для когнитивных процессов, таких как эмоции, но и, поскольку полученная информация мгновенно и постоянно обновляется, это также обязательно приведет к очень точным оценкам и успешному эмоциональному взаимодействию.Стандартные теории эмоций упускают эти преимущества, игнорируя динамическую природу эмоциональных процессов и настаивая вместо этого на том, что оценочное представление ситуации должно быть полностью установлено, чтобы эмоция возникла.

Стоит дополнительно задуматься о важности зондирования для правильной оценки ситуации и предоставления возможности эмоциям развиваться с каждым полученным обновлением информации. Именно эти динамические особенности эмоциональных процессов делают возможным богатство, сложность и тонкость наших социальных взаимодействий.Если бы было необходимо, чтобы оценка ситуации была полностью установлена ​​и урегулирована уже в самом начале эмоционального процесса, что исключает возможность проведения дальнейших исследований и соответствующего изменения своей оценки, это оставило бы очень мало места для тонких социальных взаимодействий. и вместо этого приводят к довольно примитивному поведению. Фактически, отсутствие исследовательских способностей и гибкости эмоциональных процессов характеризует многие аффективные расстройства, такие как гнев или тревожные расстройства, проблемы с управлением гневом, фобии и мании.Это также подрывает возможность настроиться на эмоции сопутствующих социальных групп и тем самым запрещает важные эмоциональные механизмы в социальном поведении, такие как сочувствие. Следовательно, важной особенностью социального и эмоционального интеллекта является не быть слишком жестким в эмоциональных взаимодействиях, а, скорее, позволять искать или запрашивать оценки, тем самым оставляя место для динамического развития эмоций. Тем не менее, признание важности адаптируемого оценочного содержания, восприимчивого к новой информации, вступает в противоречие с обычно обсуждаемыми темами в когнитивных теориях эмоций, которые включают иррациональность эмоций и их сопротивление суждениям или убеждениям.

Признание того, что эмоции являются в первую очередь социальным феноменом и встроены в социальные контексты, в которых они возникают, развенчивает понимание эмоций как единичных и обособленных репрезентаций оценочных свойств события, которые, будучи однажды сформулированными, остаются неизменными (Fischer and van Kleef, 2010 , стр.209). Скорее, система взаимной причинно-следственной связи или динамической связи создается между человеком и его социальным окружением посредством постоянного эмоционального взаимодействия (Griffiths and Scarantino, 2009, p.445–446). Эмоции можно понимать как средства, с помощью которых индивид может взаимодействовать со своим социальным окружением, и эта двунаправленная природа интенциональной структуры эмоций в социальных контекстах улавливается эпистемическими действиями, как и их адаптируемое оценочное содержание.

Ожидание возражений и обсуждение

Следует ожидать, что предложенное толкование эмоций как прагматических или эпистемических действий встретит возражения в нескольких моментах. Этот раздел направлен на предупреждение трех таких возражений и предоставление контраргументов и разъяснений для их устранения.При этом станут очевидными последствия продолжающегося теоретизирования об эмоциях.

Можно ожидать возражения, что описанные случаи эмоций как прагматических или эпистемических действий не являются настоящими эмоциями. То есть, хотя можно допустить, что выполняемые действия в приведенных примерах направлены на достижение определенных прагматических или эпистемических целей, описанное поведение является лишь предлогом эмоций для достижения этой цели, а не искренними эмоциональными реакциями на оценочные свойства ситуации.Обращение к эмоциям как к стратегии может означать, что симулирование эмоции — это просто часть преднамеренного плана агента.

Однако целеустремленность эмоций не должна быть продуктом заранее продуманной и продуманной стратегии. И при представлении эмоций как эпистемических, и как прагматических действий эмоции представляют собой немедленные и интуитивные реакции на социальную динамику ситуации, для некоторых из которых существует гомологичное поведение животных. Социальное измерение является фундаментальным элементом эмоционального процесса, поэтому социальные эффекты эмоций доступны людям без какого-либо преднамеренного планирования (Fischer and van Kleef, 2010, p.208–209). Таким образом, наблюдаемые эмоциональные реакции — это, скорее, следствия очень основных и неотъемлемых процессов, а не преднамеренные планы. В связи с этим, как утверждал Гриффитс (2004), эмоции отслеживают возможности взаимодействия. То есть эмоции могут быть одновременно оценкой значения ситуации, а также намерением действовать определенным образом. Это так, потому что значимость стимульной ситуации оценивается не только с точки зрения того, что произошло, но также с точки зрения того, что произойдет, если эмоция возникнет.Следовательно, намерение действовать является неотъемлемой частью оценочной интенциональности эмоции, а не производным от отдельного оценочного представления. В общем, тот факт, что эмоции могут быть целенаправленными социальными взаимодействиями, не обязательно означает, что они являются преднамеренными предлогами.

Связанное возражение может заключаться в том, что обсуждаемые примеры не являются подлинными проявлениями эмоций, а только выражением эмоций или других форм телесных реакций. Что касается тех эмоций, которые были представлены как прагматические действия, можно поставить под сомнение, действительно ли поведение, которое служит прагматической функции, является частью самой эмоции, а не просто поведением, вызванным эмоцией.Другими словами, разница в наблюдаемых выражениях эмоций в обсуждаемых случаях заключается именно в этом: различия в выражении, но не обязательно в различиях эмоций. Точно так же эпистемические действия, которые выполняются для исследования ценности ситуации, могут иметь вид эмоционального поведения, но на самом деле не являются эмоциями. В ответ на это возражение, как в случае прагматических, так и эпистемических действий, телесное поведение или выражение, которое может выглядеть как эмоция, считается явно отличным от самой фактической эмоции.Такое разделение телесных и когнитивных аспектов эмоций часто встречается в философской когнитивной позиции в отношении эмоций (см., Например, Solomon, 1976; Nussbaum, 2004; Döring, 2007), где оценочное содержание эмоции рассматривается как определяющий признак эмоции, в то время как телесные аспекты считаются второстепенными или даже незначительными.

Ясно, что это возражение является несогласием с тем, как определять термин «эмоция». Хотя многие (в основном философские) теории предполагают определенную интенциональную структуру с оценочным содержанием как определяющим признаком эмоций, существуют также веские аргументы в пользу позиции, согласно которой поведение, которое демонстрирует все основные физиологические характеристики эмоций, заслуживает называться эмоциями.Например, теории аффективной программы или базовые теории эмоций, обе из которых подчеркивают эволюционную непрерывность эмоций в дарвиновской традиции (например, Ekman, 2003), будут рассматривать поведенческий аспект как в равной, если не в большей степени, критически важном для определения эмоций как намеренная структура. Также среди современных теоретиков оценки такие критерии, как мотивационная сила, активация соматовисцеральных и моторных систем, а также приоритет внимания и организменного контроля, признаны в равной степени определяющими характеристиками эмоций, как и оценка стимула (см.Фрейда и Шерер, 2009, стр. 143–144). Идея эмоции, лишенной какого-либо физиологического возбуждения или телесного выражения, и предвзятое настаивание на конкретной интенциональной структуре как единственном определяющем признаке эмоций вместо этого, по-видимому, является несвязным понятием философского когнитивизма. Таким образом, такой подход приводит к изолированной с научной точки зрения позиции. Более того, как указывалось при обсуждении эмоций как прагматических действий, любой подход, который рассматривает выражение эмоции как отдельное от эмоции, требует дополнительного объяснения того, как создаются соответствующие выражения эмоции.Теория эмоций, которая с самого начала включает в себя выразительные аспекты эмоции, поэтому лучше подходит для экономии и полноты. Наконец, отделение выражения эмоции от самой эмоции просто феноменологически неправдоподобно. То есть телесные изменения происходят и переживаются на протяжении всей эмоции, являются такой же неотъемлемой частью интенциональной структуры эмоции, как и любое другое намеренное содержание (см. Goldie, 2000).

Третье возможное возражение состоит в том, что даже если изображенные эмоциональные реакции были подлинными, они были бы неправильными или неуместными, потому что они искажают оценочные свойства ситуации.Ключевой особенностью многих теорий эмоций является предположение, что типы эмоций индивидуализируются их оценочным содержанием, так что каждый тип эмоции соответствует одному определенному оценочному содержанию, либо в форме формального объекта, основной темы отношений или модели оценки (см. ., например, de Sousa, 1987, p. 20; Prinz, 2004; Deonna and Teroni, 2012, p. 41). Гнев, например, индивидуализирован посредством оценочного содержания оскорбления или правонарушения, унизительного оскорбления против меня или того, что принадлежит мне, или мотивационного несоответствия, за которое, соответственно, ответственен другой человек, и каждый случай гнева должен иметь это оценочное содержание. , иначе это неверно и неуместно (ср., например, de Sousa, 1987, стр. 108; Маллиган, 2007, стр. 209; Деонна и Терони, 2012, стр. 81). В предыдущих разделах типы изображенных эмоций часто не соответствовали их предполагаемому оценочному содержанию (в случае эмоций как прагматических действий, например, возникновение гнева или печали зависело от возможностей эмоционального индивида для социальных взаимодействий, а не от оценки эмоций. стимульное событие как правонарушение), либо в них вообще отсутствовало надлежащее оценочное содержание (в случае эмоций как эпистемических действий оценка ситуации стимула еще не была определена).Таким образом, можно утверждать, что эти эмоциональные реакции неверны и не соответствуют изображаемым ситуациям.

Тем не менее, идея о том, что правильность или уместность эмоции можно оценить по тому, соответствует ли она определенному типу оценки, сомнительна. Это проистекает из предположения, что эмоции направлены исключительно от ума к миру и, следовательно, имеют соответствующие условия корректности. Вместо этого принятие направления «мир-разум» в соответствие с интенциональностью эмоций немедленно приводит к различным оценкам уместности эмоциональных реакций на стимулирующие ситуации, которые часто кажутся более подходящими и желательными.В случае эмоций как прагматических действий, например, признание направления соответствия эмоций от мира к разуму влечет за собой оценку уместности эмоциональной реакции с учетом прагматической функции эмоции. То есть, подходит ли определенная эмоция как прагматическое действие, зависит от того, уместна ли намеченная цель и социально адекватны ли средства, с помощью которых она достигается (см. D’Arms and Jacobson, 2000 или Wilutzky, представленные). Вспомните, например, что социальная функция гнева — заставить кого-то изменить свое поведение.Гнев может быть проявлен с этой целью без обязательного совершения правонарушения, например, при ругании ребенка за опасное поведение или реакции футболиста на нападение со стороны члена команды соперника. В обеих ситуациях возникающий гнев служит соответствующей цели, то есть защищает ребенка от вреда или запугивает соперника, и кажется социально адекватным ситуации. Эмоциональная реакция ни в коем случае не является неправильной или неуместной. Скорее всего, не проявлять гнев в таких случаях было бы неуместно.Что касается эмоций как эпистемических действий, как утверждается в конце обсуждения эмоций как эпистемических действий, поиск правильной оценки ситуации делает возможным богатство и тонкость наших социальных взаимодействий. Таким образом, исследование и исследование правильной оценки ситуации очень уместно, и невыполнение этого может привести к неадекватному и даже патологическому поведению. Следовательно, определение уместности эмоций по отношению к их направленности от мира к разуму, а не по направлению соответствия от разума к миру, дает оценку их целостности, то есть также их моральной и прагматической адекватности.В этом свете эмоции, описанные в предыдущих разделах, возможно, являются правильными и уместными способами реагирования на ситуацию.

Одно последнее уточнение, которое может быть уместным, касается различных временных масштабов, в которых проявляются эмоции. В то время как эмоции представлялись как долгосрочные явления, которые могут сохраняться в течение многих лет при обсуждении эмоций как прагматических действий, было указано, что эмоции могут быть быстрой и немедленной реакцией на ситуацию при обсуждении эмоций как эпистемических действий.На первый взгляд, эти различные временные характеристики кажутся противоречивыми, и, действительно, кажется, существует взаимосвязанное разделение между теориями эмоций между теориями, которые рассматривают эмоции как возможно сложные когнитивные явления, и теми, которые изучают эмоции как мгновенные базовые и автоматические реакции на стимулы. Однако для вышеупомянутого обсуждения эмоций вариации во времени не обязательно приводят к конфликту. Напротив, меняющиеся временные масштабы, в которых проявляются эмоции, подчеркивают динамическую структуру эмоциональных взаимодействий с миром, о которых ранее приводили доводы.Как стало очевидно при обсуждении эмоций как эпистемических действий, эмоциональный процесс может включать в себя несколько итеративных исследований или другие формы повторяющегося взаимодействия с окружающей средой. Аналогичным образом было показано, что эмоция как прагматическое действие может быть направлено либо на непосредственную цель конфигурации отношений, либо на долгосрочную, которая, в свою очередь, может состоять из нескольких проявлений эмоций. Таким образом, эмоция действительно может быть быстрой и немедленной реакцией в диапазоне миллисекунд. Тогда то, что называется «эмоцией», — это один шаг в возможно расширенном во времени и повторяющемся эмоциональном взаимодействии.Но эмоции не обязательно заканчиваются после одной-единственной реакции на стимул, что, по-видимому, подразумевает банальная интерпретация эмоций в качестве оценочных репрезентаций. Поскольку эмоциональные процессы могут включать в себя несколько итераций динамического обмена между человеком и его социальным окружением, в целом они могут иметь гораздо большую продолжительность. Оба временных порядка, в которых термин эмоция может пониматься, то есть как немедленные или непрерывные действия, могут быть рассмотрены, когда концепции прагматических и эпистемических действий применяются к эмоциям, как предложено выше.

Заключительное заключение

Целью данной статьи было оспорить обычное толкование интенциональности эмоций как оценочных репрезентаций с направлением соответствия только между разумом и миром и вместо этого продвигать альтернативное представление о том, что эмоции часто также демонстрируют направление от мира к разуму. соответствовать. С этой целью обсуждались различные примеры эмоций в социальных сетях. Было показано, как они могут быть истолкованы как прагматические или эпистемические действия, и что такие толкования имеют ряд преимуществ по сравнению с преобладающим предположением о том, что эмоции могут быть приравнены к репрезентациям ценностей: рассмотрение эмоций как прагматических действий подчеркивает социальные функции, которые эмоции играют в конфигурациях отношений, которые могут сделать понятными различия в эмоциональных реакциях, которые трудно учесть в стандартных теориях эмоций.Кроме того, трактовка эмоций как прагматических действий часто дает более экономные объяснения эмоциональных процессов, не в последнюю очередь потому, что это легко применимо как к краткосрочным, так и к долгосрочным эмоциям. Понимание эмоций как эпистемических действий еще больше подчеркивает динамическую природу эмоций, заключающуюся в постоянном взаимодействии с окружающей средой, которое позволяет эмоциям быть адаптируемыми, точными и точно настроенными на взаимодействие с миром. Важно отметить, что признание того, что эмоции могут иметь направленность от мира к разуму, никоим образом не означает, что эти эмоции не являются подлинными реакциями на ситуацию или что они неуместны.

Заявление о конфликте интересов

Автор заявляет, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Благодарности

Я признателен Ахиму Стефану за бесчисленные плодотворные обсуждения и Майклу Баумгартнеру за его прилежную критику более ранней версии этой статьи. Я также хотел бы поблагодарить двух моих прекрасных рецензентов за их очень конструктивные комментарии.Работа над этой статьей была поддержана Pool Frauenförderung Университета Оснабрюка.

Сноски

Список литературы

Броуди, Л. Р., и Холл, Дж. А. (2008). «Гендер и эмоции в контексте», в Handbook of Emotions , ред. Льюис, М., Хэвиланд-Джонс, Дж. М., Фельдман Барретт, Л. (Лондон; Нью-Йорк, Нью-Йорк: The Guilford Press), 395–408.

Кларк, А. (2008). Расширение разума: воплощение, действие и когнитивное расширение .Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Кларк, М. С., Патаки, С. П., и Карвер, В. Х. (1996). «Некоторые мысли и выводы о самопрезентации эмоций в отношениях», в Структуры знаний в близких отношениях: социально-психологический подход, , ред. Флетчер, Г. Дж. О., Фитнес, Дж. (Махва, Нью-Джерси: Эрлбаум), 247–274.

Д’Армс, Дж., И Якобсон, Д. (2000). Моралистическая ошибка: о «уместности» эмоций. Philos.Феноменол. Res. 61, 65–90. DOI: 10.2307 / 2653403

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Деонна, Дж., И Терони, Ф. (2012). Эмоции: философское введение . Лондон; Нью-Йорк, Нью-Йорк: Рутледж.

Google Scholar

де Соуза Р. (1987). Рациональность эмоций . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.

Google Scholar

де Соуза Р. (2004). «Эмоции: то, что я знаю, о чем я хотел бы думать, что знаю, и о чем хотел бы думать», в книге Thinking About Feeling: Contemporary Philosophers on Emotions , ed Solomon, R.С. (Оксфорд: издательство Оксфордского университета), 61–75.

Деринг, С. (2007). Видеть, что делать: эмоциональное восприятие и рациональная мотивация. Диалектика 61, 363–394. DOI: 10.1111 / j.1746-8361.2007.01105.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Экман П. (2003). Выявление эмоций . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Книги Генри Холта.

Фишер А. Х., Мэнстед А. С. Р. (2008). «Социальные функции эмоций», в Handbook of Emotions , ред. Льюис, М., Хэвиленд-Джонс, Дж. М., Фельдман-Барретт, Л. (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Guilford Press), 456–469.

Фишер А. Х., Розман И. Дж. (2007). Побей их или запрети: характеристики и социальные функции гнева и концепции. J. Pers. Soc. Psychol. 93, 103–115. DOI: 10.1037 / 0022-3514.93.1.103

CrossRef Полный текст

Фишер А. и ван Клиф Г. Х. (2010). Куда ушли все люди? призыв включить социальное взаимодействие в исследование эмоций. Emot.Ред. 2, 208–211. DOI: 10.1177 / 1754073

1980

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Фрида, Н., Шерер, К. Р. (2009). «Определение эмоций (психологическая перспектива)», в Oxford Companion to Emotion and Affective Sciences , ред. Сандер, Д., Шерер, К. Р. (Oxford: Oxford University Press), 142–144.

Голди, П. (2000). Эмоции: философское исследование. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Гриффитс, П.Э. (2004). «К теории макиавеллизма эмоциональной оценки», в Эмоции, эволюция и рациональность, , ред. Круз, П., Эванс, Д. (Oxford: Oxford University Press), 89–105. DOI: 10.1093 / acprof: oso / 9780198528975.003.0005

CrossRef Полный текст

Гриффитс П. Э. и Скарантино А. (2009). «Эмоции в дикой природе: ситуативная точка зрения на эмоции», в Кембриджский справочник локализованного познания , ред. Робинс, П., Айдеде, М. (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 437–453.

Hinde, R.A. (1985). Фраза «выражение эмоций» вводит в заблуждение? Anim. Behav. 33, 985–992. DOI: 10.1016 / S0003-3472 (85) 80032-4

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Кирш Д. и Маглио П. (1994). О различении эпистемического и прагматического действия. Cogn. Sci. 18, 513–549. DOI: 10.1207 / s15516709cog1804_1

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Лазарус Р. С. (1991). Эмоции и адаптация. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.

Лири М. Р., Ландель Дж. Л. и Паттон К. М. (1996). Мотивированное выражение смущения после затруднительного положения, связанного с самопрезентацией. J. Pers. 64, 619–636. DOI: 10.1111 / j.1467-6494.1996.tb00524.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Маллиган, К. (2007). Интенциональность, знания и формальные объекты. Disputatio 2, 205–228.

Google Scholar

Маллиган, К.(2009). «На то, чтобы быть пораженным ценностями — восклицаниями, мотивами и призванием», в Leben mit Gefühlen. Emotionen, Werte und ihre Kritik , ed Merkel, B. (Paderborn: Mentis-Verlag), 141–161.

Google Scholar

Ноэ, А. (2004). Действие в восприятии. Кембридж, Массачусетс: MITPress.

Google Scholar

Нуссбаум, М. (2004). «Эмоции как суждения ценности и важности», в Thinking about Feeling: Contemporary Philosophers on Emotions , ed Solomon, R.(Оксфорд: издательство Оксфордского университета), 183–199.

Паркинсон, Б. (1995). Идеи и реалии эмоций. Лондон; Нью-Йорк, Нью-Йорк: Рутледж.

Google Scholar

Паркинсон Б., Фишер А. Х. и Мэнстед А. С. Р. (2005). Эмоции в социальных отношениях: культурные, групповые и межличностные процессы. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Психология Пресс.

Google Scholar

Принц Дж. (2004). Реакции кишечника: перцептивная теория эмоций. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Скарантино, А. (2014). «Мотивационная теория эмоций», в Моральная психология и человеческое агентство , ред. Якобсон, Д., Д’Армс, Дж. (Оксфорд: Oxford University Press), 156–185.

Шерер, К. Р. (2001). «Оценка, рассматриваемая как процесс многоуровневой последовательной проверки», в Appraisal Processes in Emotion: Theory, Methods, Research , eds Scherer, KR, Schorr, A., Johnstone, T. (Oxford: Oxford University Press), 92– 120.

Google Scholar

Слаби Дж. И Вюшнер П. (2014). «Эмоции и свобода действий», в Emotion and Value , ред. Тодданд, К., Розер, С. (Оксфорд: Oxford University Press), 212–228.

Соломон Р. (1976). Страсти . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Doubleday.

Google Scholar

Соломон, Р. (2007). Верный нашим чувствам. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Штейн, Н. Л., Трабассо, Т.и Liwag, M. D. (1993). «Представление и организация эмоционального опыта. раскрытие эмоционального эпизода », в Handbook of Emotion , ред. Льюис, М., Хэвиленд, Дж. (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Guildford Press), 279–300.

Что такое социально-эмоциональные навыки? | Навыки развития ребенка

Что такое социально-эмоциональные навыки?

Социально-эмоциональные навыки необходимы для общения с другими людьми! Они помогают нам управлять своими эмоциями, строить здоровые отношения и сопереживать.

Вот некоторые примеры используемых социально-эмоциональных навыков:

• Узнавать, если кому-то грустно, и спрашивать, в порядке ли он
• Выражать себя с друзьями иначе, чем с родителями
• Понимание ваших мыслей и чувств и способность общаться с другими

Хотя эти навыки могут показаться сложными, социальное и эмоциональное развитие начинается в очень молодом возрасте.

Социально-эмоциональные навыки: знание основ

Когда начинается социальное и эмоциональное развитие?

Дети учатся этим навыкам с самого рождения! Как только они начинают общаться с людьми, которые о них заботятся, они начинают понимать чувства.

Как родители влияют на социально-эмоциональное развитие?

Родители помогают развивать социально-эмоциональные навыки, чтобы дети развивали здоровые отношения с друзьями и членами семьи. Даже в младенчестве ваш малыш понимает, как вы реагируете на его социальные и эмоциональные потребности. Они чувствуют себя в безопасности дома и в вашем присутствии. Они учатся сопереживать, реагировать на эмоции других и говорить «извините», следуя вашему примеру.

Как социально-эмоциональные навыки помогают детям делать?

Дети со здоровыми социально-эмоциональными навыками с большей вероятностью преуспеют в школе, на работе и в жизни.Социально-эмоциональные навыки помогают детям:

• Подружитесь и поддерживайте дружеские отношения
• Обретите уверенность
• Разрешение конфликтов
• Управляйте стрессом и тревогой
• Изучите социальные нормы
• Принимайте правильные решения
• Противостоять негативному социальному давлению
• Узнайте сильные и слабые стороны
• Узнай, что чувствуют другие

Сколько времени нужно, чтобы развить социально-эмоциональные навыки?

Социально-эмоциональный рост требует времени.Ранний опыт общения с семьей, опекунами и сверстниками сильно влияет на социальное и эмоциональное развитие, но на протяжении всей нашей жизни мы будем продолжать формироваться нашим опытом! Этот опыт может включать знакомство с новыми людьми, преодоление трудных ситуаций или даже воспитание детей.

Социально-эмоциональные способности

Удовлетворяет ли ваш ребенок их социально-эмоциональные способности?

Следите за этими способностями по мере роста вашего ребенка.Это обнадеживающие признаки того, что ваш ребенок добивается прогресса в социальном и эмоциональном развитии.

Развитие социально-эмоциональных навыков может повысить уверенность вашего ребенка и помочь ему добиться успеха в школе, на работе и в жизни.

Отсутствие одной или двух способностей не должно вызывать тревогу, так как каждый ребенок развивается по-своему. Однако, если им не хватает нескольких способностей, обязательно поговорите со своим врачом.

Социально-эмоциональные советы

Что вы можете сделать, чтобы помочь вашему ребенку социально-эмоциональное развитие

• Будьте образцом эмоций и поведения, которые вы хотите, чтобы ваш ребенок демонстрировал.Вы — первый учитель своего ребенка, и они смотрят на вас как на образец для подражания.
• Будьте внимательны к эмоциям и поведению вашего ребенка. Ответ поможет укрепить доверие между вами и вашим ребенком.
• Задавайте открытые вопросы , например «Что бы вы сделали?» чтобы помочь развить навыки решения проблем.
• Используйте рассказы , чтобы поговорить с ребенком о различных социальных ситуациях и о том, что каждый человек может чувствовать.
• Поощряйте детей пробовать новое и узнавать, на что они способны.
• Играйте в игры , чтобы научить детей по очереди, выигрывать и проигрывать, делиться и вести переговоры.
• Задавайте своим детям вопросы , когда они расстроены. Эти вопросы могут быть о том, почему они расстроены, или предлагать альтернативы, чтобы понять корень их несчастья. Например, «Вы хотите сначала почистить зубы или принять ванну?»
• Сядьте с ребенком , используя экран (не рекомендуется до 18 месяцев), и сделайте это социальным занятием, e.г. задавать им вопросы или играть в очередные игры.

Социально-эмоциональная деятельность

Что смотреть

Как решать социально-эмоциональные проблемы и задержки

Чем раньше ваш ребенок получит помощь в развитии своих социально-эмоциональных навыков, тем лучше будет его здоровье и благополучие.Ваш лечащий врач может помочь вам решить проблему или направить вас к кому-нибудь, кто может помочь. Вот несколько примеров специалистов, которые могут помочь вашему ребенку:

• Детский психолог
• Социальный работник
• Нейропсихолог
• Психиатр
• Эрготерапевт
• Логопед
• Врач-педиатр, специализирующийся на развитии и поведении

Посетите Understanding.org или Child Mind Institute для получения дополнительной информации и ресурсов по социально-эмоциональному развитию.

---

Управляйте своей эмоциональной культурой

Вкратце об идее

Проблема

Большинство компаний мало обращают внимания на свою эмоциональную культуру — какие чувства люди испытывают (и должны испытывать) на работе, а какие держат при себе.Это создает проблемы как для частных лиц, так и для организаций.

Причина

Исследования показывают, что, к лучшему или к худшему, эмоции влияют на приверженность сотрудников, их творческий потенциал, принятие решений, качество работы и вероятность того, что они останутся без дела, и вы можете увидеть их влияние на чистую прибыль. Поэтому важно контролировать чувства людей и управлять ими так же осознанно, как и их мышление.

Решение

Когда вы разберетесь со своей существующей эмоциональной культурой, вы сможете формировать ее несколькими способами.Четко скажите, какие эмоции помогут организации процветать, направьте чувства, которые люди испытывают и выражают естественным образом, и взращивайте те, которые вы хотите, с помощью эмоционального заражения и силы «глубоких действий».

Каждый день перед уходом с работы сотрудники Ubiquity Retirement + Savings нажимают кнопку в холле. Они не бьют — по крайней мере, в традиционном смысле этого слова. На самом деле они регистрируют свои эмоции. У них есть пять кнопок на выбор: смайлик, если они чувствовали себя счастливыми на работе в тот день, хмурое лицо, если им грустно, и так далее.

Это может звучать как уловка HR («Видите? Руководству важно, как вы себя чувствуете!») Или как инструмент принудительного удовлетворения («Побеждает команда с самыми смайликами!»). Но это ни то, ни другое. Ubiquity использует собираемые данные, чтобы понять, что мотивирует сотрудников, — чтобы узнать, что заставляет их чувствовать причастность и волнение на работе. Другие организации начинают делать то же самое. Некоторые используют приложения, которые фиксируют, насколько весело люди. Некоторые нанимают технических консультантов, которые специализируются на ежемесячном, еженедельном, ежедневном или даже почасовом отслеживании настроения.К сожалению, этих организаций меньшинство. Большинство компаний мало обращают внимания на то, что сотрудники чувствуют — или должны чувствовать -. Они не осознают, насколько важны эмоции для построения правильной культуры.

Когда люди говорят о корпоративной культуре, они обычно имеют в виду когнитивную культуру: общие интеллектуальных ценностей, норм, артефактов и допущений, которые служат руководством для группы к процветанию. Когнитивная культура задает тон тому, как сотрудники думают и ведут себя на работе — например, насколько они ориентированы на клиента, новаторски, командны или конкурентоспособны.

Когнитивная культура, несомненно, важна для успеха организации. Но это только часть истории. Другая важная часть — это то, что мы называем эмоциональной культурой группы: общие аффективных ценностей, норм, артефактов и предположений, которые определяют, какие эмоции люди испытывают и выражают на работе, а какие им лучше подавлять. Хотя ключевое различие здесь — мышление и чувство, эти два типа культуры также передаются по-разному: когнитивная культура часто передается вербально, тогда как эмоциональная культура имеет тенденцию передаваться невербальными сигналами, такими как язык тела и выражение лица.

Несмотря на возрождение научных исследований (получивших название «аффективная революция») в отношении того, как эмоции влияют на поведение людей на работе, эмоциональной культурой редко управляют так сознательно, как когнитивной культурой, а зачастую и вовсе не удается. В результате страдают компании. Сотрудники, которым следует проявлять сострадание (например, в сфере здравоохранения), становятся черствыми и равнодушными. Команды, которым была бы полезна радость и гордость, вместо этого терпят культуру гнева. Люди, которым не хватает здорового страха (например, в охранных фирмах или инвестиционных банках), действуют безрассудно.Последствия могут быть особенно разрушительными во время потрясений, таких как организационная реструктуризация и финансовые спады.

Эта статья также встречается в:

В ходе нашего исследования за последнее десятилетие мы обнаружили, что эмоциональная культура влияет на удовлетворенность сотрудников, выгорание, командную работу и даже такие жесткие критерии, как финансовые результаты и прогулы. Бесчисленные эмпирические исследования показывают значительное влияние эмоций на то, как люди выполняют задачи, насколько они вовлечены и креативны, насколько они преданы своей организации и как они принимают решения.Положительные эмоции неизменно ассоциируются с более высокой производительностью, качеством и обслуживанием клиентов — это верно для разных ролей и отраслей и на различных организационных уровнях. С другой стороны (за некоторыми краткосрочными исключениями) отрицательные эмоции, такие как групповой гнев, грусть, страх и тому подобное, обычно приводят к отрицательным результатам, включая низкую производительность и высокую текучесть кадров.

В каждой организации есть эмоциональная культура, даже если она направлена ​​на подавление.

Итак, когда менеджеры игнорируют эмоциональную культуру, они игнорируют важную часть того, что движет людьми и организациями.Теоретически они могут понимать его важность, но все же могут уклоняться от эмоций на работе. Руководители рассчитывают влиять на то, как люди думают и ведут себя на работе, но они могут чувствовать себя плохо подготовленными, чтобы понимать, как сотрудники чувствуют и выражать свои эмоции на работе, и активно управлять ими. Или они могут считать это неуместным, не частью своей работы или непрофессиональным.

В наших интервью с руководителями и сотрудниками некоторые люди сказали нам, что их организациям вообще не хватает эмоций.Но в каждой организации есть эмоциональная культура, даже если это культура подавления. Не только позволяя эмоциям проникать на рабочее место, но также понимая и сознательно формируя их, руководители могут лучше мотивировать своих сотрудников. В этой статье мы проиллюстрируем некоторые способы проявления эмоциональной культуры на работе и влияние, которое она может оказывать в самых разных условиях, от здравоохранения и экстренных служб до финансов, консалтинга и высоких технологий. Основываясь на наших выводах, мы также предложим способы создания и поддержания эмоциональной культуры, которая поможет вам достичь более крупных целей вашей компании.

Углубляясь под поверхность

Некоторые компании начали прямо включать эмоции в свои принципы управления. Например, PepsiCo, Southwest Airlines, Whole Foods Market, The Container Store и Zappos перечисляют любовь или заботу среди своих корпоративных ценностей. Точно так же C&S Wholesale Grocers, Camden Property Trust, Cisco Finance, Ubiquity и Vail Resorts, а также многие стартапы подчеркивают важность развлечения для своего успеха.

Но чтобы получить исчерпывающее представление об эмоциональной культуре организации и затем сознательно управлять ею, вы должны убедиться, что то, что зафиксировано в заявлениях о миссии и на корпоративных значках, также применяется в «микромоментах» повседневной жизни организации.Они состоят из небольших жестов, а не смелых заявлений о чувствах. Например, небольшие проявления доброты и поддержки могут способствовать формированию эмоциональной культуры, характеризующейся заботой и состраданием.

Выражение лица и язык тела одинаково эффективны. Если менеджер постоянно приходит на работу с злым видом (хочет он этого или нет), он может культивировать культуру гнева. Это явление на удивление распространено: в одном исследовании Дон Гибсон, декан и профессор менеджмента Школы бизнеса Долана при Университете Фэрфилда, обнаружил, что работающие профессионалы из разных организаций на самом деле чувствовали себя более комфортно, выражая гнев, чем радость от работы (они сообщили, что гнев в три раза чаще).Вы можете себе представить эффекты ряби.

Офисный декор и обстановка также могут указывать на то, что ожидается или уместно эмоционально. Фотографии сотрудников, смеющихся на светских мероприятиях, или фигурок на стенах кабинок, могут сигнализировать о культуре радости. Знаки со списком правил и последствий их нарушения могут отражать культуру страха. Удобные кресла и салфетки в небольших конференц-залах говорят о том, что обнажать душу или плакать — это нормально.

Но, как показал Эдгар Шейн, почетный профессор школы Слоуна Массачусетского технологического института, со своей популярной моделью «трех уровней культуры», наиболее глубоко укоренившиеся элементы организационной культуры наименее заметны.Возьмем, к примеру, глубоко укоренившееся предположение, что если противопоставить сотрудников друг другу, то они получат от них лучшую работу. Менеджеры не об этом сообщают; иногда они даже не подозревают, что поддерживают эту динамику. И все же это ощущают как руководители, так и сотрудники. Хотя это может привести к здоровой конкуренции, с такой же вероятностью возникнет сильная культура зависти, которая может подорвать доверие и подорвать способность сотрудников к сотрудничеству.

Эмоциональные культуры в действии

Почти 30 лет назад социальный психолог Фил Шейвер и его коллеги обнаружили, что люди могут надежно различать 135 эмоций.Но понимание самых основных из них — радости, любви, гнева, страха, печали — является хорошим началом для любого лидера, пытающегося управлять эмоциональной культурой. Вот несколько примеров, иллюстрирующих, как эти эмоции могут проявляться в организациях.

Культура радости.

Давайте начнем с того, который часто четко формулируется и активно подкрепляется руководством — над поверхностью и легко заметным. Vail Resorts понимает, что радость сотрудников помогает клиентам получать удовольствие, что имеет большое значение в сфере гостеприимства.Это также дает организации преимущество в удержании лучших специалистов в чрезвычайно конкурентной отрасли. «Развлекайтесь» указано как ценность компании и смоделировано генеральным директором Vail Робом Кацем, которому, например, вылили ледяную воду на голову во время корпоративного соревнования ALS Ice Bucket Challenge, а затем полностью одетым прыгнули в бассейн. Его примеру последовали около 250 руководителей и других сотрудников.

Этот игривый дух наверху пронизывает Вейл. Тактика управления, особые мероприятия, праздники и награды — все это поддерживает эмоциональную культуру.Менеджеры курортов постоянно моделируют радость и прописывают ее своим командам. В течение рабочего дня они выдают значки, когда замечают, что сотрудники спонтанно развлекаются или помогают другим получать удовольствие от своей работы. Вместо того, чтобы просить людей следовать стандартным сценариям обслуживания клиентов, они советуют всем «выйти и повеселиться». Марк Гаста, директор по персоналу компании, говорит, что он регулярно видит, как операторы подъемников танцуют, шутят, делают «все необходимое, чтобы развлечься и развлечь гостя», обеспечивая при этом безопасность на склонах.Ежедневно Вейл поощряет сотрудников к сотрудничеству, потому что, как отмечает Гаста, «оставлять людей вне дома — это не весело». На ежегодной церемонии награда «Развлекайся» вручается тому, кто руководил лучшей инициативой того года по продвижению развлечения на работе. Курорт также дарит радость вне работы благодаря «первым трекам» (первый выход на горнолыжные склоны для сотрудников), приключенческим поездкам и частым общественным встречам.

Все это служит эмоциональной культуре, имеющей интуитивный смысл. (Радость на горнолыжном курорте? Конечно.) Но теперь рассмотрим организацию, в которой потребность в радости не была сразу заметна. Когда мы опросили сотрудников Cisco Finance об эмоциональной культуре их организации, для руководства стало ясно, что воспитание радости должно быть приоритетом. Опрос не спрашивал сотрудников, как они себя чувствуют на работе; в нем их спрашивали, какие эмоции, по их мнению, регулярно выражают их коллеги. (Если сотрудники сообщают об эмоциях коллег, исследователи могут получить более объективный взгляд на культуру с высоты птичьего полета.Оказалось, что радость была одним из самых сильных факторов удовлетворенности и приверженности сотрудников компании — и ее нужно было больше, чтобы поддерживать вовлеченность.

Итак, руководство сделало радость явной культурной ценностью, назвав ее «Пауза для развлечения». Это сигнализировало о том, что это важный результат, который нужно отслеживать — так же, как продуктивность, креативность и другие элементы производительности. Многие компании используют ежегодные опросы вовлеченности сотрудников, чтобы абстрактно оценить радость, часто в форме удовлетворенности работой и приверженности организации.Но Cisco Finance измерила его гораздо более конкретно и проводит дополнительные опросы, чтобы определить, действительно ли он растет. Кроме того, лидеры организации поддерживают эту культурную ценность своим поведением, например, создавая юмористические видеоролики, в которых они делают паузу для развлечения.

Культура товарищеской любви.

Еще одна эмоция, которую мы тщательно изучали, которая часто встречается в жизни, но редко упоминается по имени в организациях, — это товарищеская любовь.Это степень привязанности, заботы и сострадания, которые сотрудники испытывают и выражают друг к другу.

В ходе 16-месячного исследования крупного учреждения долгосрочного ухода на Восточном побережье мы обнаружили, что у рабочих в подразделениях с сильной культурой товарищеской любви было меньше прогулов, меньше выгорания, больше командной работы и удовлетворения от работы, чем у их коллег в другие единицы. Сотрудники также лучше выполняли свою работу, о чем свидетельствуют более довольные пациенты, лучшее настроение пациентов и меньшее количество ненужных поездок в отделение неотложной помощи.(Сотрудники, чьи настроения были положительными с самого начала, получили дополнительный прирост производительности от культуры.) Семьи пациентов в отделениях с более сильной культурой товарищеской любви сообщили о более высоком удовлетворении учреждением. Эти результаты показывают сильную связь между эмоциональной культурой и эффективностью бизнеса.

Поскольку это исследование проводилось в условиях здравоохранения, мы задались вопросом, имеет ли значение товарищеская любовь только в сфере «помощи». Таким образом, мы опросили более 3200 сотрудников в 17 организациях, охватывающих семь отраслей: биофармацевтика, машиностроение, финансовые услуги, высшее образование, коммунальные услуги, недвижимость и путешествия.В организациях, где сотрудники чувствовали и выражали товарищескую любовь друг к другу, люди сообщали о большей удовлетворенности работой, приверженности и личной ответственности за выполнение работы.

Take Censeo, консалтинговая фирма, сознательно взращивающая культуру товарищеской любви. Соучредитель и генеральный директор Радж Шарма хотел создать компанию, которая наладила бы подлинные связи с клиентами. Попутно Шарма понял, что эта стратегия, которая повысила доверие клиентов и влияние фирмы, также имеет решающее значение для организационной культуры Censeo.

Теперь фирма нанимает людей, которые помогут поддерживать ее культуру; это означает отказ от некоторых действительно умных людей, которые разрушат его. Censeo также поощряет сотрудников развивать настоящие отношения, общаясь в обществе как на работе, так и вне ее. Сообщение, кажется, доходит до нас: когда одного младшего аналитика попросили описать коллег в компании, он назвал их «моими друзьями». Сотрудники также несут ответственность за то, что относятся друг к другу с состраданием. Они будут противостоять коллегам, включая тех, кто стоит над ними в иерархии, за то, что они явно игнорируют чувства других или часто взрывают коллег.

Культура страха.

Конечно, организации можно определить и по отрицательным эмоциям. В свою очередь, корабль развернулся! капитан ВМС в отставке Л. Дэвид Марке описывает, как культура страха преследовала USS Santa Fe, , атомную подводную лодку, которая пострадала от жесткого командования и управления, прежде чем он пришел к власти. У экипажа был низкий моральный дух и худший процент удержания во флоте.

Атомные подводные лодки должны выполнять свои задачи, сохраняя при этом безопасность и сохранность, поэтому производительность во многом зависит от навыков и рассудительности экипажа.Марке утверждает, что постоянный страх перед криками — из-за ошибок, незнания, оспаривания авторитета и т. Д. — мешал морякам хорошо мыслить и действовать быстро. Эта точка зрения подтверждается исследованиями почетного профессора из Беркли Барри Став и его коллег, посвященными «ригидности угрозы» (тенденция сужать фокус внимания под угрозой), а также открытиями о влиянии чрезмерного стресса на префронтальную кору головного мозга: это ухудшает исполнительную власть. такие функции, как суждение, память и импульсный контроль.

Marquet изменил эту эмоциональную культуру, используя классические методы управления «высокой вовлеченностью», такие как предоставление членам экипажа возможности принимать решения, а не наказание их за каждую ошибку. В результате они стали более уверенными и ответственными — и менее склонными просто ждать разрешения или указаний от своего командира. Трансформация окупилась. Марке вывел корабль из низкоэффективного режима в отмеченный наградами, а 10 из его 20 лучших офицеров позже стали капитанами подводных лодок.

Что происходит, когда эмоции пересекаются

Очевидно, страх может быть токсичным, но даже положительные эмоции могут иметь непреднамеренные побочные эффекты, если им уделять слишком много внимания. В культуре безграничной радости веселье может мешать работе. В культуре любви, где каждый чувствует себя семьей, сотрудникам может быть сложно честно поговорить о проблемах. Процитируем одного человека, с которым мы беседовали: «Люди не хотят говорить о конфликте, потому что не хотят мешать любви».

Иногда организации избегают этих проблем, потому что несколько эмоций уравновешивают друг друга.Например, в комплексном исследовании организационной культуры пожарных (проведенном одной из нас, Оливией О’Нил и Нэнси Ротбард, профессором Wharton), две эмоции проявились довольно сильно. Участники описали культуру веселья, выражающуюся в основном в тщательно продуманных шутках и розыгрышах. (Они сказали, что их самым важным правилом при приеме на работу кого-то нового было «Никаких болтунов».) Но это сосуществовало с культурой товарищеской любви, которую исследователи не ожидали увидеть в типично мужской профессии.Пожарные поддерживали друг друга эмоционально, подбадривая друг друга, когда кто-то, например, пережил тяжелый вызов или пережил болезненный развод. Они также предлагали невербальные жесты привязанности, такие как медвежьи объятия для кого-то, кто задохнулся из-за личной проблемы.

Были причины для того, чтобы обе эмоциональные культуры были сильными: веселость помогала командам лучше координировать работу, потому что все розыгрыши оттачивали их понимание слабостей людей (антропологи назвали бы это эволюционным преимуществом игры).Отслеживание этих слабых мест и управление ими особенно важно в быстро меняющихся, стрессовых или опасных ситуациях. А товарищеская любовь помогла пожарным излечиться от травмирующих событий, характерных для их работы.

Как и любая другая эмоция, товарищеская любовь может привести к разным результатам в зависимости от того, с чем она сочетается. На пожарных это оказало сдерживающее воздействие на веселье и поддразнивание, которые, если довести их до крайности, могли стать изолирующими и болезненными.

Еще один пример того, как эмоции пересекаются, был получен в результате нашего исследования с профессором Католики-Лиссабона Франческо Сгера.В исследовании крупного медицинского центра в Соединенных Штатах мы обнаружили, что эмоциональная культура во многом определялась тревогой и гневом. «Балльная система» медицинского центра, основанная на наказаниях, усиливала беспокойство: «Если вы позвоните по болезни, вы получите балл», — написал сотрудник. «Если вы опаздываете на работу на одну минуту, вы получаете балл. Мы часто чувствуем себя обязательствами перед отделением, одноразовыми, как марля ». Безудержная тревога привела ко многим негативным результатам, включая плохие финансовые показатели, выгорание и низкую удовлетворенность работой.Однако в подразделениях, где сильная культура тревожности сочеталась с товарищеской любовью, производительность и отношение сотрудников соответствовали таковым в подразделениях с меньшей тревожностью. Культура товарищеской любви по сути служила противоядием от культуры тревоги. Это снизило негативное влияние на чистую прибыль — в частности, на валовую прибыль — за счет компенсации негативного воздействия на отношение и поведение сотрудников. Хотя сотрудники выражали сильную тревогу и видели это повсюду, понимание того, что о них заботятся коллеги, помогло им справиться с этим.

Создание эмоциональной культуры

Чтобы развить особую эмоциональную культуру, вам нужно заставить людей чувствовать эмоции, ценимые организацией или командой, или, по крайней мере, вести себя так, как будто они это делают. Вот три эффективных метода:

Используйте то, что люди уже чувствуют.

Некоторые сотрудники вполне естественно испытают желаемые эмоции. Это может происходить, например, в отдельные моменты сострадания или благодарности. Когда такие чувства возникают регулярно, это признак того, что вы строите культуру, которую хотите.Если у людей они возникают периодически и они нуждаются в помощи, вы можете попробовать использовать легкие подталкивания в течение рабочего дня. Например, вы можете выделить время для медитации; или установите приложения для осознанности на рабочие устройства людей, чтобы напоминать им просто дышать, расслабляться или смеяться; или создайте доску похвалы, подобную той, что мы изучали в отделении интенсивной терапии, где люди могут писать добрые слова о других сотрудниках.

Но что вы можете сделать с эмоциями, отравляющими культуру, к которой вы стремитесь? Как вы можете отговорить их, если они уже существуют? Ожидать, что люди «прикрывают» эти чувства, неэффективно и разрушительно; эмоции просто проявятся позже контрпродуктивным образом.Когда сотрудники выражают свои опасения, важно прислушиваться, чтобы они чувствовали, что их слышат. Это не значит, что вы должны поощрять высказывание или просто позволять эмоциям течь, не пытаясь решить коренные проблемы. В самом деле, исследования показывают, что длительная вентиляция легких может привести к плохим результатам. Лучше помогать сотрудникам думать о ситуациях более конструктивно. Например, с одиночеством, которое может разрушить отношение и производительность сотрудников, лучше всего бороться с помощью когнитивной переоценки, побуждая людей пересмотреть свое мнение о действиях других.Рассмотрение правдоподобных доброжелательных мотивов поведения своих коллег снизит вероятность их зацикливания на отрицательных объяснениях, которые могут запустить их по спирали.

Смоделируйте эмоции, которые хотите развивать.

Длинный ряд исследований эмоционального заражения показывает, что люди в группах «улавливают» чувства других посредством поведенческой мимикрии и последующих изменений в функции мозга. Если вы регулярно заходите в комнату, энергично улыбаясь, у вас гораздо больше шансов создать культуру радости, чем если бы вы носили нейтральное выражение лица.Ваши сотрудники улыбнутся в ответ и начнут это понимать.

Но и негативные эмоции распространяются как лесной пожар. Если вы часто выражаете разочарование, эта эмоция заразит членов вашей команды, членов их команд и так далее по всей организации. Прежде чем вы это узнаете, вы создадите культуру разочарования.

Люди в группах «ловят» чувства других.

Так сознательно моделируйте эмоции, которые вы хотите развивать в своей компании. Некоторые организации идут еще дальше и прямо просят сотрудников распространять определенные эмоции.В Ubiquity Retirement + Savings говорится: «Вдохновляйте счастье с заразительным энтузиазмом. Признайте свою радость и давайте ее взаймы ». Vail Resorts говорит: «Наслаждайтесь своей работой и разделяйте заразительный дух».

Заставьте людей притворяться, пока они это не почувствуют.

Если сотрудники не испытывают желаемых эмоций в определенный момент, они все равно могут помочь поддерживать эмоциональную культуру своей организации. Это потому, что на работе люди выражают эмоции как спонтанно, так и стратегически. Исследования социальной психологии давно показали, что люди склонны соответствовать групповым нормам эмоционального выражения, подражая другим из желания быть любимыми и принятыми.Таким образом, сотрудники с сильной эмоциональной культурой, которые иначе не чувствовали бы и не выражали ценные эмоции, начнут демонстрировать это, даже если их первоначальная мотивация состоит в том, чтобы подчиняться, а не усваивать культуру.

Это приносит пользу организации, а не только тем, кто пытается в ней преуспеть. В ранних антропологических исследованиях групповых ритуалов было обнаружено, что стратегическое эмоциональное выражение способствует сплочению группы, подавляя индивидуальные чувства и синхронизируя межличностное поведение.

Таким образом, поддержание соответствующей культуры иногда влечет за собой игнорирование того, что вы действительно чувствуете. Посредством «поверхностного действия» сотрудники могут демонстрировать ценные эмоции, даже не желая их испытывать. Однако поверхностное воздействие не является долгосрочным решением. Исследования показывают, что в конечном итоге это может привести к выгоранию, особенно при отсутствии выхода для подлинных эмоций.

Лучший способ развить желаемые эмоции — это «глубокое действие». Используя эту технику, люди прилагают целенаправленное усилие, чтобы почувствовать определенное чувство, и вдруг они это делают.Представьте, что в разгар сезона налоговых проверок у сотрудника бухгалтерской фирмы возникла семейная ситуация, и он просит у него недельный отпуск. Хотя первая мысль его босса — Нет, не сейчас, нет! она могла глубоко действовать, чтобы изменить свое непосредственное чувство оправданной паники на искреннюю заботу и заботу о своем подчиненном. Усердно пытаясь посочувствовать, говоря: «Конечно, ты должен пойти со своей семьей!» и, используя те же выражения лица, язык тела и тон голоса, которые она использовала бы, когда на самом деле испытывала эти эмоции, она могла уговорить себя сделать что-то реальное.Она также будет моделировать желаемое поведение для подчиненного и остальной команды.

К счастью, все эти способы создания эмоциональной культуры — независимо от того, связаны ли они с действительным чувством эмоции или просто с таким поведением — могут усиливать друг друга и укреплять нормы культуры. Людям не обязательно вечно действовать. Те, кто начинает с выражения эмоции из желания соответствовать, начнут на самом деле ощущать ее через эмоциональное заражение. Они также получат положительное подкрепление за соблюдение норм, что повысит вероятность того, что они снова продемонстрируют эмоции.

Конечно, культура будет намного сильнее и с большей вероятностью выживет, если люди искренне верят в ценности и предположения, лежащие в ее основе. Кому-то, кому не нравится эмоциональная культура организации и которому для достижения успеха приходится постоянно притворяться, лучше бы переехать в другую рабочую среду. Компании часто имеют более чем одну эмоциональную культуру, поэтому другое подразделение или отдел может подойти. Но если культура однородна, сотрудник может захотеть полностью уйти из компании.

Вопросы реализации на всех уровнях

Как и другие аспекты организационной культуры, эмоциональная культура должна поддерживаться на всех уровнях организации. Роль высшего руководства — управлять им.

Лидеры часто недостаточно осведомлены о том, какое влияние они оказывают на формирование эмоциональной культуры. Трейси Фентон — основатель и генеральный директор WorldBlu, консалтинговой фирмы, которая борется со страхом на работе. Она приводит следующий пример: в одной компании из списка Fortune 500 без ведома генерального директора старшие сотрудники регулярно используют коды текстовых сообщений, чтобы описать его невербальные выражения гнева на встречах.«КРАСНЫЙ» означает, что лицо краснеет. «VEIN» означает, что его вены вылезают наружу. «ACP», что означает «принять положение при аварии», означает, что он собирается начать бросать предметы. Этот лидер очень эффективен в создании эмоциональной культуры, но, вероятно, это не та, которую он хочет.

Так что не стоит недооценивать важность повседневного моделирования. Крупные символические эмоциональные жесты сильны, но только в том случае, если они соответствуют повседневному поведению. Руководители высшего звена также могут формировать эмоциональную культуру с помощью организационных практик.Возьмем, к примеру, «увольнение из сострадания», которое является обычным явлением в компаниях, которые создают сильную культуру товарищеской любви. Карлос Гутьеррес, вице-президент по системам исследований и разработок в Lattice Semiconductor, был глубоко обеспокоен влиянием увольнений на своих сотрудников. Он признал, что традиционный HR-протокол, согласно которому уволенным сотрудникам следует немедленно очистить свои рабочие места и покинуть помещение, будет особенно болезненным для людей, проработавших бок о бок от 10 до 20 лет. Вместе со своими партнерами по кадрам и исследованиям он внедрил протокол, согласно которому у сотрудников было достаточно времени, чтобы попрощаться со своими коллегами и отметить время, проведенное вместе в компании.Кроме того, хотя две трети сотрудников НИОКР находятся за пределами США, Шериф Суэха, корпоративный вице-президент по НИОКР, считает важным, чтобы пострадавшие члены команды в каждом регионе получали новости от старшего руководителя лично. лицо. Поэтому он и его сотрудники прилетели на предприятия компании в Азии, чтобы лично побеседовать со всеми уволенными сотрудниками, а также с теми, кто останется в компании.

Хотя высшее руководство подает первый пример и устанавливает формальные правила, менеджеры среднего звена и непосредственные руководители следят за тем, чтобы эмоциональные ценности последовательно применялись другими.Поскольку одно из самых больших влияний на сотрудников оказывает их непосредственный начальник, предложения, относящиеся к высшему руководству, также применимы к этим менеджерам: они должны убедиться, что эмоции, которые они выражают на работе, отражают выбранную культуру, и они должны прямо говорить о том, чего от них ожидают. от сотрудников.

Также важно связать эмоциональную культуру с операциями и процессами, включая системы управления эффективностью. В Vail Resorts культура радости была включена в ежегодный обзор, который показывает, насколько хорошо каждый сотрудник интегрирует веселье в рабочую среду, и оценивает каждого по поддерживающему поведению, например инклюзивному, гостеприимному, доступному и позитивному.О том, кто превосходит ожидания, говорят, что он не только принимает участие в веселье, но и предлагает «рекомендации по улучшению рабочей среды, чтобы интегрировать веселье».

Исследования, проведенные за десятилетия, демонстрируют важность организационной культуры, однако большая часть из них сосредоточена на когнитивном компоненте. Как мы показали, у организаций также есть эмоциональный пульс, и менеджеры должны внимательно отслеживать его, чтобы мотивировать свои команды и достичь своих целей.

Эмоциональная культура формируется тем, как все сотрудники — от высших эшелонов до передовых — ведут себя изо дня в день.Но высшее руководство должно определить, какие эмоции помогут организации процветать, смоделировать эти эмоции и вознаградить других за то же самое. Компании, в которых они это делают, могут многое выиграть.

Версия этой статьи появилась в выпуске журнала Harvard Business Review за январь – февраль 2016 г. (стр. 58–66).

Содействие социальному и эмоциональному здоровью детей младшего возраста

В дошкольном классе некоторые из трех- и четырехлетних детей улыбаются, смеются и хихикают во время свободной игры; интересно, что будет дальше во время рассказа; задавайте вопросы о том, что и почему, выполняя практические задания; и используйте слова, чтобы выразить чувства и потребности.В зоне для игрушек Том и Хуан тянутся к маленькой синей машине. Том говорит: «Могу я сначала получить его, а потом — потом?» Хуан отвечает: «У тебя это пять минут, а потом у меня пять минут». Заметив этот обмен мнениями, их учитель говорит: «Том и Хуан, вы говорите о смене. Какой отличный способ играть вместе! »

Том, Хуан и их одноклассники являются образцом социального и эмоционального здоровья в дошкольном учреждении. Социально и эмоционально здоровые дети, как правило, демонстрируют и продолжают развивать несколько важных моделей поведения и навыков (адаптировано из McClellan & Katz 2001 и Bilmes 2012).Они

• Обычно в хорошем настроении
• Слушайте и следуйте указаниям
• Поддерживайте тесные отношения с опекунами и сверстниками
• Заботьтесь о друзьях и проявляйте интерес к другим
• Узнавайте, маркируйте и управляйте своими эмоциями
• Понимать эмоции других и проявлять сочувствие
• Четко выражайте пожелания и предпочтения
• Получите доступ к текущим играм и групповым занятиям
• Умеют играть, вести переговоры и идти на компромисс с другими.

Почему так важно социальное и эмоциональное здоровье

Социальное и эмоциональное здоровье детей влияет на их общее развитие и обучение.Исследования показывают, что психически здоровые дети, как правило, более счастливы, проявляют большую мотивацию к учебе, более позитивно относятся к школе, более охотно участвуют в классных занятиях и демонстрируют более высокую успеваемость, чем менее психически здоровые сверстники (Hyson 2004; Kostelnik et al. al.2015). Дети, которые демонстрируют социальные и эмоциональные трудности, как правило, плохо следуют указаниям и участвуют в учебной деятельности. По сравнению с более здоровыми сверстниками они с большей вероятностью будут отвергнуты одноклассниками, будут иметь низкую самооценку, плохо учатся в школе и будут отстранены от занятий (Hyson 2004; Kostelnik et al.2015). Таким образом, социальное и эмоциональное здоровье детей так же важно, как и их физическое здоровье, и влияет на их способность к развитию и потенциал вести полноценную жизнь.

Учителя могут способствовать социальному и эмоциональному здоровью детей разными способами, например, создавая богатую материалами среду для стимулирования социального взаимодействия между детьми. В этой статье основное внимание уделяется двум наиболее важным практикам: построению доверительных отношений и проведению целенаправленного обучения.

Установление доверительных отношений

Маленькие дети развиваются и учатся в контексте отношений. Для оптимального развития детей необходимы доверительные и заботливые отношения между учителем и ребенком (Raikes & Edwards 2009). Дети, поддерживающие доверительные отношения со своими учителями, в среднем более склонны задавать вопросы, решать проблемы, пробовать новые задания и выражать свое мышление, чем их сверстники без таких отношений (O’Connor & McCartney 2007).В своей работе, руководящей студентами-учителями, Хо (первый автор) часто видит, что у детей развивается позитивное социальное и эмоциональное здоровье в результате тесных отношений со своими учителями. Например, дети учатся выражать свои чувства словами — например, Эми говорит Эмили: «Мне грустно, когда ты говоришь оскорбительные слова!» — и проявлять сочувствие — как когда Арджун нежно гладит Брайана по голове и говорит: «Ты что, хорошо? Хочешь подержать плюшевого мишку? »

Дети получают пользу в социальном, эмоциональном и академическом плане, когда учителя намеренно создают близкие, доверительные отношения (Palermo et al.2007). Но завоевать доверие каждого ребенка не так просто, как быть милым и интересным. Как учителя могут создать доверительные отношения со всеми детьми? Очень важно постоянно предлагать тепло, привязанность, уважение и заботу.

Постоянно проявлять тепло и привязанность

Тепло и привязанность — даже в плохие дни и когда дети плохо себя ведут — имеют решающее значение для благополучия детей в условиях дошкольного образования (Ostrosky & Jung 2005). Они способствуют развитию безопасных отношений между детьми и взрослыми, служат образцами мягкого поведения и связаны со способностью детей позитивно взаимодействовать со сверстниками (Twardosz 2005).Наблюдаемые нами дошкольники использовали нежные руки и добрые слова и большую часть времени позитивно общались со сверстниками. Их социальное и эмоциональное благополучие подпитывалось теплотой и привязанностью учителей, что показано в следующих примерах:

• Мисс Джонсон в течение дня сохраняет приятное выражение лица. Она улыбается, приветствуя детей утром, прощается после обеда и отмечает уместное поведение детей.
• Мистер.Логан всегда использует соответствующий тон голоса. Его речь нормальная по высоте и громкости; его тон спокойный и мягкий. Даже когда ему нужно изменить поведение ребенка, он остается спокойным и теплым, чтобы показать, что его беспокоит поведение, а не ребенок.
• Г-жа Арагон при необходимости делает уместные прикосновения, такие как похлопывание по спине, рукопожатие, объятия и краткие щекотки.
• Госпожа Лизама физически приближается к детям, наклоняется или приседает, чтобы быть на уровне глаз детей, пока разговаривает с ними.
• Г-н Шарма часто использует любящие комментарии, чтобы показать, что ему не все равно: «Я так рад видеть тебя сегодня утром!», «Я скучал по тебе вчера», «Мне нравится видеть твою улыбку!» И он старается делать такие комментарии всем детям в его классе.

Уважение и забота о каждом ребенке

Проявление уважения — ключевой способ наладить отношения с детьми и укрепить позитивные отношения. Это помогает детям чувствовать себя более уверенными и компетентными в изучении и обучении (Dombro, Jablon, & Stetson 2011).Г-жа Карнес устанавливает и поддерживает тесные личные связи с каждым ребенком в классе, постоянно действуя уважительно и заботливо. В частности, она

• Слушает с полным вниманием. . Повторяет то, что говорят дети (часто также пользуясь возможностью познакомить детей с новым словарным запасом). Джейсон, 4-летний мальчик, говорит: «Послушайте, я сделал грузовик с множеством Lego!» Мисс Карнес отвечает: «О, я понимаю, Джейсон. Вы построили грузовик с десятками Lego.Джейсон добавляет: «Я использую этот грузовик для доставки яблок и бананов в продуктовый магазин». Г-жа Карнес отвечает: «Полезно использовать грузовик для доставки питательных фруктов в продуктовый магазин». Внимательное и задумчивое слушание детей повышает их самооценку и уверенность в себе. Когда учителя активно слушают детей, они демонстрируют, что им небезразлично, что дети говорят, и что дети с большей вероятностью поделятся своими мыслями, идеями, чувствами и историями.
  
• Принимает и отражает чувства детей чувств. Нахмурившись, Джаспер говорит учителю: «У Майкла все большие препятствия!» Мисс Карнес отвечает: «Джаспер, ты, кажется, расстроен тем, что сейчас больше нет больших блоков, из которых можно строить. Трудно ждать! » Эми с энтузиазмом говорит: «Мы собираемся выйти на улицу!» Мисс Карнес отвечает: «Искры в твоих глазах говорят мне, что тебе не терпится выйти на улицу. Вы рады.» Принимая и отражая чувства детей, учителя проявляют чуткость и заботу так, как это понимают дети. Благодарности учителей заставляют детей чувствовать себя услышанными и принятыми (Даффи, 2008).В результате дети чувствуют себя в безопасности, выражая свои эмоции, и получают поддержку в определении, обозначении и лучшем понимании своих эмоций.
  
• Проводит личное, качественное время с индивидуальными чи человек посредством индивидуальных занятий, таких как , чтение историй и игра инь. Эмили грустит, когда ее мама уезжает. Мисс Карнес читает ей книгу в уютном уголке с мягкими подушками и чучелами животных. После этого Эмили готова исследовать и играть в классе.Джуди жалуется, что никто не хочет играть с ней за тактильным столом. Мисс Карнес сидит за столом и играет с Джуди, пока к игре не присоединится еще один ребенок. Кроме того, г-жа Карнс уделяет время отдельным детям, откладывая другую работу, переходя на уровень ребенка и открыто разговаривая с ребенком. Г-жа Карнес следит за тем, чтобы она регулярно разговаривала с каждым ребенком, что углубляет их отношения и укрепляет доверие (Gartrell 2007). Мисс Карнес находит время для этих разговоров в течение дня, особенно во время приветствия, свободной игры, перекуса, обеда и времени отъезда.

Целенаправленное обучение социальным и эмоциональным навыкам

Помощь детям в развитии социальных и эмоциональных навыков — это сердце и душа любой хорошей программы для маленьких детей (Gordon & Browne, 2014). Учителя (и все воспитатели) играют ключевую роль в помощи детям в развитии социальной и эмоциональной компетентности (Костельник и др., 2015). Учителя могут намеренно поддерживать социальное и эмоциональное здоровье детей, используя детские книги, планируя занятия, тренируя на месте, давая эффективную похвалу, моделируя соответствующее поведение и давая подсказки.

Теплота и привязанность — даже в плохие дни и когда дети плохо себя ведут — имеют решающее значение для благополучия детей в дошкольном образовании.

Использование детских книг

Чтение и обсуждение детских книг — отличный способ предложить детям определить эмоции персонажей и связать их переживания со своими собственными (Roberts & Crawford, 2008). Чтобы привить новый социальный или эмоциональный навык, г-жа Коз тщательно выбирает высококачественные книги для чтения вслух во время кружка.Иногда она выбирает книги, посвященные недавнему социальному и эмоциональному поведению детей в классе. Когда она видит, что у некоторых детей возникают проблемы с совместным использованием игрушек, она читает вслух The Rainbow Fish, by Marcus Pfister. Когда она обнаруживает, что ребенок плачет из-за того, что ее ударил ее друг, мисс Коз читает вслух Руки не для удара, Элизабет Вердик. (См. «Детские книги для обучения социальным и эмоциональным навыкам», чтобы узнать о других названиях.)

Чтобы связать персонажей и ситуации в книге с опытом детей, г-жа М.Coz планирует прочитать книгу как минимум дважды, а также добавить ее в классную библиотеку. Во время второго чтения она задает содержательные вопросы: «Как вы думаете, что чувствуют персонажи?», «Как бы вы решили проблему?», «Можете ли вы использовать слова из рассказа, чтобы объяснить, что вы чувствуете, когда вы чувствуете себя. . .?, »« Что мы могли бы сделать по-другому, если бы это произошло в нашем классе? » Эти открытые вопросы позволяют детям рассказать о своем собственном опыте, выучить новые словарные слова и отработать социальные и эмоциональные навыки.

Плановая деятельность

Чтобы расширить и применить то, что дети узнают из рассказов, г-жа Коз планирует последующие занятия, такие как практические поделки, игры и песни. Она часто использует руководства Book Nook, созданные Центром социальных и эмоциональных основ раннего обучения (http://csefel.vanderbilt.edu/resources/strategies.html#booknook). Эти руководства помогают ей интегрировать мероприятия по социальному и эмоциональному развитию в распорядок дня, в том числе чтение вслух. (См. «Мероприятия по поддержке социального и эмоционального обучения детей», где приведены некоторые идеи, адаптированные из руководств Book Nook.)

Коучинг на месте

Когда они тренируют детей на месте, учителя помогают детям осознать, что они делают, понять, как их действия влияют на других, и выбрать положительные альтернативы (Riley et al. 2008). Например, когда Райан и Итан строят пожарную часть в районе квартала, Итан хватает пожарную машину у Райана, и Райан плачет. Мисс Коз приседает на уровне Итана, чтобы посмотреть ему в глаза; она спокойно и тепло говорит: «Райан все еще ехал на грузовике. Когда вы забрали это у него, он расстроился.Что вы могли сделать, чтобы Райан почувствовал себя лучше? После того, как Итан извиняется и возвращает пожарную машину, мисс Коз говорит: «В следующий раз, если вы захотите поиграть с игрушкой, которую использует Райан, не могли бы вы спросить, поделится ли он?» Мисс Коз продолжает наблюдать за Итаном и сразу же дает положительный отзыв о его желаемом поведении.

Эффективная похвала

Значимая обратная связь, имеющая отношение к поставленной задаче, в форме эффективной похвалы — это мощная стратегия, способствующая социальному и эмоциональному развитию детей (Kostelnik et al.2015). Чтобы похвала была эффективной, учителя конкретно описывают то, что видят, без обобщений, оценок или сравнений. Когда Эмили заканчивает рисовать, мисс Коз замечает ее фотографию и ее улыбку. Г-жа Коз говорит: «Я вижу голубое небо, желтое солнце и зеленую траву вокруг большого коричневого дерева. Эта фотография делает тебя счастливым, не так ли? » Эта похвала эффективна, потому что г-жа Коз предлагает подробные положительные комментарии сразу после того, как проявится желаемое поведение. Заметив, что Итан вежливо спрашивает Райана о женщине-полицейском, миссКоз говорит: «Итан, ты использовал волшебные слова Могу я попросить se? , чтобы попросить эту женщину-полицейского, пока вы с Райаном вместе строили пожарную часть. Отличная работа!» Улыбаясь, Итан отвечает: «Мы друзья, и мы можем делиться вещами».

Моделирование надлежащего поведения

Дети учатся, наблюдая за другими людьми, получая идеи о том, как формируется новое поведение, и используя эти идеи для руководства своими действиями (Bandura 1977). Многие исследования показали, что моделирование — или демонстрация надлежащего поведения — учит детей социальным и эмоциональным навыкам и улучшает их (Katz & McClellan 1997; Hyson 2004).Этот основанный на исследовании вывод подтверждается на занятиях мисс Коз и мисс Карнес. Оба учителя реализуют несколько неинвазивных стратегий, включая моделирование, которые администраторы их центров разработали для поддержки учителей в продвижении социально и эмоционально здорового поведения. Они вывешивают стратегии на стене в классе и воплощают их в жизнь,

• Приближаться к детям, когда это необходимо, как невербальный сигнал для переосмысления поведения
• Моделирование уместного теплого и уважительного поведения в течение дня и в определенные моменты, когда необходимо мягкое напоминание
• Использование невербальных жестов и контакта (напр.g., кивая головой, показывая большие пальцы вверх и нежно касаясь плеча детей) для отправки сообщений
• Говоря простым языком (например, «Шагайте ногами, пожалуйста» или «Используйте мягкие руки»), чтобы выразить ожидания и напомнить
• Признать добрый поступок на месте или похвалить групповые усилия за хорошо выполненную работу
• Мягко возложите руку на руку ребенка, чтобы перенаправить внимание и поведение.

Когда дети видят, как учителя демонстрируют эти неинвазивные стратегии, они часто улыбаются, ласкают руки, говорят «пожалуйста» и «спасибо», обнимаются и дают пять и выражают свои чувства словами.

Учителя не только являются образцами для подражания, но и используют соответствующее поведение детей для моделирования социальных и эмоциональных навыков. Они внимательно наблюдают и записывают подробности того, как дети применяют целевые навыки, и делятся своими наблюдениями с детьми через кукольные представления во время кружка. Использование кукол для демонстрации правильного поведения детей помогает детям осмысленно приобретать социальные и эмоциональные навыки.

Предоставление реплик

Показано, что подсказки, побуждающие детей к правильному социальному поведению, со временем улучшают их социальное поведение со сверстниками (Bovey & Strain 2005).Г-жа Коз и г-жа Карнес часто дают словесные подсказки, чтобы помочь некоторым детям участвовать в занятиях. Например, перед игрой г-жа Карнес спрашивает: «Джеймс, кого ты собираешься попросить сыграть с тобой в центральное время?» Во время игры она предлагает: «Саанви, ты можешь попросить Анну построить с тобой самолет?» Чтобы научить делиться и менять ход, г-жа Коз спрашивает Стивена, который некоторое время ждал, чтобы поиграть с игрушечным дельфином: «Какие волшебные слова вы могли бы использовать, чтобы повернуться к дельфину, который использует Джон?»

Обе г-жаКоз и мисс Карнес широко используют визуальные подсказки в своих классах, чтобы помочь детям в социальном и эмоциональном взаимодействии. Например, они предоставляют куклы для рук, сделанные учителем, чтобы научить детей говорить тихими голосами, помогать руками и ходить ногами. Чтобы помочь детям успокоиться, они также создали «толкающую стену» — обозначенное место на стене, чтобы вытолкнуть гнев, — и использовали марионеток для демонстрации стратегии. Эти куклы, демонстрации и объяснения необходимы для прояснения и моделирования надлежащего поведения, а визуальные подсказки важны для напоминания детям о необходимости практиковать то, чему они научились.Долгосрочные визуальные подсказки действуют как третий учитель в том смысле, что дети используют подсказки, чтобы напоминать друг другу о решениях и соответствующих действиях.

Заключение

Учителя и воспитатели способствуют социальному и эмоциональному здоровью детей, устанавливая доверительные отношения, которые возникают, когда учителя выражают тепло, привязанность и уважение. Учителя могут намеренно обучать и совершенствовать эти навыки, используя научно обоснованные стратегии обучения, моделирования и закрепления положительного поведения.Как показали наблюдения в дошкольных классах, учителя, которые уделяют приоритетное внимание развитию социального и эмоционального здоровья детей, щедро награждаются счастливыми, заинтересованными детьми, которые учатся избегать и разрешать конфликты, делиться друг с другом и по очереди и продуктивно выражать свои эмоции.

---

Детские книги для обучения социальным и эмоциональным навыкам

• Можете ли вы быть другом ?, Нита Эверли
• Конкурс заботы о медведях, , Нэнси Парент, илл.Дэвид Штайн
• Фокс заводит друзей, Адам Релф
• Как динозавры играют со своими друзьями ?, Джейн Йолен и Марк Тиг
• How I Feel Frustrated, Марсия Леонард
• Я могу сделать это сам (серия из серии «Улица Сезам») Эмили Перл Кингсли, илл. Ричард Браун
• Я отвечаю за себя !, Дэвид Паркер, илл. Сильвия Уокер
• Mouse Was Mad, Linda Urban, илл.Генри Коул
• Мои разноцветные дни, доктора Сьюза, илл. Стив Джонсон и Лу Фанчер
• Обмен: как растет доброта, Фрэн Шоу, илл. Мики Сакамото
• Когда мне грустно, Трейс Морони
• Когда Софи злится — действительно, действительно злится, Молли Банг

---

Мероприятия по поддержке социального и эмоционального обучения детей

Цепочка для рук помощи : Обведите и вырежьте несколько рук для каждого ребенка.Положите их в легко доступный карман или мешочек. Когда вы узнаете, как ребенок ведет руку помощи, попросите ребенка достать руку из кармана и связать ее с цепочкой помощи класса. Руки можно положить на стену, чтобы обхватывать комнату. Регулярно отмечайте, как долго становится цепочка помощи!

Ручные куклы : создавайте персонажей-марионеток, предлагая детям раскрашивать или раскрашивать картинки, вырезать их и приклеивать для изготовления палочек.После высыхания дети могут принести своих кукол, чтобы кружить время и разыгрывать историю, пока вы читаете ее вслух. Позже они могут отнести кукол в зону рассказов или в кукольный центр.

Переход к музыке : Выбирайте песни с текстами, которые поощряют движение. Прежде чем начать, напомните детям, что им нужно внимательно слушать слова, чтобы они знали, что делать. Классические песни, такие как «Голова, плечи, колени и пальцы ног», работают хорошо. На многих детских компакт-дисках есть отличные песни, в которых есть следование указаниям (попробуйте «Мои взлеты и падения» и «Руки для хлопков» Джима Гилла).Когда вы слушаете песни, делайте с детьми движения. Послушав каждую песню несколько раз, дети приобретут уверенность и узнают, какие движения делать самостоятельно. Укажите детям, что они знают, что делать, потому что они такие хорошие слушатели.

Передайте сумку для ощущений : Положите набор карточек с картинками сценария в сумку. Играет музыка, дети передают сумку. Когда музыка останавливается, один ребенок берет карточку и определяет ее. Попросите ребенка рассказать о том, какие чувства вызывает у него каждый сценарий или каждый предмет и почему.Позвольте детям по очереди вытаскивать карточки с картинками.

Коллаж «Чувствующие лица» : попросите детей вырезать разные эмоциональные лица из журналов. Смешайте нетоксичный клей и воду в небольшой миске. Дети кладут рисунки на лист бумаги, берут кисть, окунают ее в клеевой раствор и раскрашивают свои рисунки. Они могут повесить на стену коллажи своих эмоциональных лиц.

Ящик общего доступа : Создайте специальный ящик общего доступа, который появляется только во время круга.Дети могут украсить шкатулку основными цветами или жирным рисунком. Поместите в коробку предметы, которыми можно поделиться, например музыкальные инструменты, коробку с тротуарным мелом, пластилин или несколько сенсорных бутылочек.

Пение : После рассказа о том, как поделиться с друзьями, спойте «Поделись, поделись, поделись своими игрушками; поделитесь ими с другом. Делитесь, делитесь, делитесь своими игрушками, давайте все поиграем, притворимся »на мелодию« Греби, греби, греби лодкой ». После рассказа о чувствах спойте «Если ты счастлив и ты это знаешь» с различными эмоциями и телодвижениями.

Примечание: адаптировано с разрешения Book Nook, созданного Центром социальных и эмоциональных основ раннего обучения. Чтобы бесплатно использовать руководства Book Nook, посетите http://csefel.vanderbilt.edu/resources/strategies.html#booknook.

---

Список литературы

Бандура, А. 1977. Теория социального обучения . Энглвуд Клиффс, Нью-Джерси: Прентис-Холл.

Bilmes, J. 2012. Beyond Behavior Manage мент: Шесть жизненных навыков для детей n Need, 2nd ed.Сент-Пол, Миннесота: Redleaf.

Бови Т. и П. Штамм. 2005. «Стратегии увеличения социальных взаимодействий сверстников: побуждение и признание». Центр социальных и эмоциональных основ раннего обучения. Что работает? http://csefel.vanderbilt.edu/briefs/wwb17.pdf.

Домбро А.Л., Дж. Яблон и К. Стетсон. 2011. Powerful Взаимодействия: как общаться с детей, чтобы расширить свое обучение. Вашингтон, округ Колумбия: Национальная ассоциация образования детей младшего возраста (NAEYC).

Даффи, Р. 2008. «Чувства излечимы?» Обменный пункт 30 (6): 87–90.

Гартрелл, Д. 2007. Подход руководства для поощрения классной комнаты, 4-е изд. Флоренция, Кентукки: Обучение Томсона Делмара.

Гордон, A.M., & K.W. Браун. 2014. Beginning and Beyond: Foundati ons in Early Childhood Education, 9th ed. Бельмонт, Калифорния: Cengage.

Хайсон, М. 2004 . Эмоциональное развитие детей младшего возраста dren: Создание учебной программы, ориентированной на эмоции ulum, 2nd ed . Нью-Йорк: издательство Teachers College Press.

Кац, Л.Г., и Д.Э. Макклеллан. 1997. Развитие социальной компетентности детей: роль учителя. Вашингтон, округ Колумбия: NAEYC.

Костельник, М.Дж., А.К. Содерман, А.П. Уирен, М.Л. Рупипер и К. Грегори. 2015. Руководство по социальному развитию детей и L заработок: теория и навыки, 8-е изд. Стэмфорд, Коннектикут: Cengage.

McClellan, D., & L.G. Кац. 2001. «Оценка социальной компетентности детей младшего возраста.”Шампейн, Иллинойс: Информационный центр ERIC по начальному и дошкольному образованию. http://files.eric.ed.gov/fulltext/ED450953.pdf.

Э. О’Коннор и К. Маккартни. 2007. «Изучение отношений и достижений учителя и ребенка как часть экологической модели развития». American Educational R esearch Journal 44 (2): 340–69.

Остроски, М.М. и Э.Ю. Юнг. 2005. «Построение позитивных отношений между учителем и ребенком». Центр социальных и эмоциональных основ раннего обучения.Что работает? http://csefel.vanderbilt.edu/briefs/wwb12.pdf.

Палермо, Ф., Л.Д. Ханиш, К. Мартин, Р.А. Fabes, & M. Reiser. 2007. «Академическая готовность дошкольников: какую роль играют отношения между учителем и ребенком?» Early Childhood Research Quarterly 22 (4): 407–22. www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC3856866.

Райкес, H.H. и C.P. Эдвардс. 2009 . Exte Поиск танца в уходе за младенцами и малышами: укрепление привязанности и отношений .Балтимор, Мэриленд: Брукс.

Райли Д., Р. Р. Сан-Хуан, Дж. Клинкнер и А. Раммингер. 2008. Социальные и эмоциональные Развитие ent: Соединение науки и практики в условиях раннего детства . Сент-Пол, Миннесота: Redleaf; Вашингтон, округ Колумбия: NAEYC.

Робертс, С.К. и П.А. Кроуфорд. 2008. «Реальная жизнь требует настоящих книг: литература, которая поможет детям справиться с семейными стрессами». Дети младшего возраста 63 (5): 12–17.

Твардош, С.2005. «Выражение тепла и привязанности к детям». Центр социальных и эмоциональных основ раннего обучения. Что работает? http://csefel.vanderbilt.edu/briefs/wwb20.pdf.

«Аффективно» или «Эффективно»? | Grammar Girl

Этот совет, по сути, является дополнением к шоу на прошлой неделе о разнице между эффектом , эффектом и эффектом , эффектом , потому что, как только люди улавливают эту разницу, они часто спрашивают: «А как насчет аффективного и эффективного? ”

Действующий

Хорошая новость в том, что это просто: Эффективный почти всегда является правильным выбором.Это слово нужно в таких предложениях:

• Сквиггли — особенно эффективный лидер.
• У Сквиггли и Трубкозуба была эффективная встреча.
• Сразу же, на каждой встрече будет шоколад.

Действующий

Аффективный с А имеет более специализированные значения, которые относятся к психологии и эмоциям, точно так же, как влияет на существительное, о котором мы говорили на прошлой неделе в эпизоде ​​ аффекта или эффекта .

Поскольку я вырос в Сиэтле, где зимой очень темно, использование аффективного , с которым я больше всего знаком, используется для обозначения состояния, называемого сезонным аффективным расстройством (САР). Отсутствие солнечного света зимой вызывает у некоторых людей депрессию, поэтому слово аффективный в сезонном аффективном расстройстве относится к психологическому состоянию людей.

Эффективный — это почти всегда то слово, которое вам нужно.

Слово «аффективный» также используется в образовании.Люди, исследующие преподавание, классифицируют различные типы обучения и иногда обращаются к так называемой аффективной сфере, которая связана с чувствами и эмоциями. Другие области образования — это когнитивная область, которая связана с обучающей информацией, и психомоторная область, которая связана с обучением физическим навыкам.

Аффективное иногда также используется просто для описания чего-то, что связано с эмоциями. Вот отличный пример из романа Джонатана Насоу Девочки, которого он обожал , который я нашел на сайте Wordnik:

«Пендер был сторонником так называемого эмоционального интервью, поэтому он постарался добавить в свой голос еще немного тепла, когда он улыбнулся в ответ.”

Как видите, у аффективного есть свои применения, но они не из тех, которые вы, вероятно, будете использовать много, если не работаете в области педагогических исследований или психологии.

Это ваш быстрый и грязный совет: когда вы думаете о чем-то действенном, то есть о полезном, функциональном или действенном, вам почти всегда нужно слово эффективное , с E.

Социально-эмоциональное развитие: опыт и деятельность

Знаю

Детям, о которых вы заботитесь, нужны ежедневные возможности для участия в мероприятиях, которые помогают им приобретать новые навыки и практиковать существующие в веселой, стимулирующей и поддерживающей обстановке (в вашем доме).У детей развиваются социально-эмоциональные навыки в контексте их отношений с их основными опекунами, включая вас как их опекунов, а также в их семье и культуре. Социально-эмоциональное развитие детей влияет на их способность добиваться успехов в учебе и в жизни. В повседневную деятельность и распорядок дня вы можете использовать возможности для улучшения социально-эмоционального обучения детей.

Внедрение возможностей для социально-эмоционального развития

Первым шагом к намеренному внедрению возможностей для социально-эмоционального развития является знакомство со всеми детьми, находящимися на вашем попечении.Это предполагает их наблюдение. Вы можете написать несколько заметок об их интересах, их взаимодействии со сверстниками, их способности выражать эмоции. Узнав о детях, вы можете использовать эту информацию, чтобы подумать о занятиях, которые им могут понравиться, и о том, как способствовать развитию социальных навыков и дружбе. Подумайте:

• Какой опыт вы хотите подарить, чтобы поддержать способность детей учиться саморегуляции?
• Как включить социально-эмоциональное обучение в свой распорядок дня и распорядок дня?
• Как сделать так, чтобы перекус и распорядок обеда способствовали социальному развитию?

Вы служите примером для детей в том, как вы выражаете свои чувства.При разговоре о чувствах может оказаться полезным размещение таблицы чувств в зоне для ухода за ребенком. Национальный центр инноваций в модели пирамиды (который объединился с Центром технической помощи по социальному эмоциональному вмешательству) предлагает инструменты обучения для детей младшего возраста со сложным поведением, включая примеры диаграмм чувств, которые вы можете использовать https://challengingbehavior.cbcs.usf.edu/ Pyramid / pbs / TTYC / index.html (см. Раздел «Словарь чувств»). Вот пример диаграммы чувств, которую вы можете использовать в своей собственной программе.

Удовлетворение социально-эмоциональных потребностей всех детей

В вашем семейном учреждении по уходу за детьми вы можете встретить детей с особыми потребностями, задержками в развитии или которые могут столкнуться со сложными жизненными событиями или обстоятельствами. Эти проблемы могут повлиять на способность ребенка к позитивному социальному взаимодействию со взрослыми и сверстниками. Важно оказывать детям поддержку, в которой они нуждаются, чтобы они могли извлечь как можно больше пользы из своего раннего воспитания и обучения.

Для некоторых детей вам нужно будет тесно сотрудничать с семьей, делиться наблюдениями и документацией и, возможно, работать с консультантом из агентства или школьного округа, с которым связалась их семья. Младенец или ребенок ясельного возраста с особыми потребностями может иметь Индивидуальный план обслуживания семьи (IFSP), в котором описаны все специальные услуги для ребенка и семьи. Ребенок дошкольного или школьного возраста с особыми потребностями может иметь индивидуальный образовательный план (IEP), который, как правило, касается специальных услуг и поддержки на уровне школы.Дети с особыми потребностями часто нуждаются в изменениях или адаптации к материалам, окружающей среде и распорядку дня. У них также могут быть определенные планы поведения, которые вам и их родителям необходимо тщательно выполнять и контролировать. Вы можете попросить семью ребенка помочь вам получить какое-либо конкретное обучение или поддержку, если вы планируете применять какие-либо индивидуальные стратегии социального или эмоционального поведения для ребенка с особыми потребностями или задержками в развитии.

Помните, что некоторые дети, о которых вы заботитесь, могут столкнуться с трудными жизненными обстоятельствами.Такие проблемы могут потребовать интенсивного обслуживания. Вы помогаете детям развить устойчивость к стрессовым жизненным событиям. Как поставщик услуг по уходу за детьми в семье вы можете рассказывать семьям об услугах местного сообщества. Будьте в курсе и держите под рукой веб-адреса, номера телефонов и контакты агентств и программ социальных услуг в вашем районе, чтобы вы были готовы помочь семьям, когда они обращаются за помощью для себя и своего ребенка.

Как поставщик услуг по уходу за детьми в семье, вы хорошо знаете детей в своем доме и можете помогать детям строить отношения со сверстниками и дружбу.Вот несколько способов сделать это:

• Соедините детей по очереди с новым музыкальным инструментом.
• Создайте небольшие группы детей разного возраста, чтобы они вместе читали книгу.
• Научите маленьких детей отвечать на просьбу сверстников поиграть.
• Расширьте возможности игрового процесса, добавив новые материалы к текущей ролевой игре на открытом воздухе.
• Создавайте персонализированные социальные истории или сценарии, чтобы помочь детям, у которых возникают трудности с переходами, новыми распорядками или воспоминаниями о том, что происходит дальше.(См. Примеры социальных историй из центра Head Start здесь: http://headstartinclusion.org/downloads#ready)
• Перенаправляйте детей, когда они проявляют вызывающее поведение.
• Играйте в игры, в которых дети должны внимательно слушать друг друга (например, Саймон говорит).

DO

Развитие дружбы

Навыки дружбы начинают развиваться у маленьких детей и со временем меняются. Малыши знают о других детях, но обычно их не интересуют групповые игры или дружба.Обычно они играют рядом с другими детьми, даже когда используют одни и те же игрушки.

Дошкольники только начинают понимать, как быть другом и что значит играть вместе с другими детьми. Они могут поддерживать групповые игры и играть по сценариям. Они начинают заводить дружеские отношения, которые могут распространяться не только на уход за детьми (например, у кого-то дома на вечеринке).

Детей школьного возраста больше тянет к сверстникам, и они, как правило, любят играть с другими сверстниками. Им нравятся совместные игры, соревновательные игры, занятия спортом, посещение вечеринок по случаю дня рождения, и они тяготеют к другим детям с похожими интересами.Им нравится встречаться с друзьями вне школы и в детских учреждениях. Некоторые дети старшего школьного возраста собираются с друзьями в клубах по интересам. По мере взросления детей дружба становится все более важной.

Как поставщик услуг по уходу за детьми в семье, вы можете использовать множество мероприятий для развития навыков дружбы среди детей, находящихся на вашем попечении:

• Включите в него множество игрушек и материалов, которые способствуют социальному взаимодействию (например, переодевание, кубики, мячи и т. Д. куклы, автомобили, грузовики и настольные игры).
• Обустройте игровые площадки так, чтобы более двух детей могли играть вместе (или бок о бок).
• Читайте книги о друзьях, сотрудничестве, помощи друг другу, эмоциях и сочувствии.
• Практикуйте разделение и очередность во время рутинных дел (перекус, обед, время групповых встреч).
• Попросите детей помочь друг другу или сделать комплимент в течение дня. Смоделируйте такое поведение и попросите старших детей помогать младшим детям с заданиями.
• Включите общие интересы детей в области вашего дома (например,g., если ребенку интересны полированные камни, положите их в корзину на игровой площадке). Попросите ее научить другого ребенка тому, что она знает о разных типах камней.
• Модель, рассказывающая о своих эмоциях и поддерживающая детей, когда они делятся своими эмоциями. Сначала это может показаться странным, но по мере того, как вы это делаете, становится легче: «Я разочарован, потому что прогноз погоды говорит, что сегодня ожидается много дождя, и я хотел отвезти нас всех на фермерский рынок».
• Делайте предложения маленьким группам детей по игровым темам или тому, что они могут захотеть создать в рамках группового проекта.«Я вижу, что некоторых из вас интересуют виды птиц, которые попадают в нашу кормушку. Давайте начнем проект и задокументируем, каких птиц мы видим каждый день ».
• Включите игровое оборудование на открытом воздухе и игрушки, в которых участвуют дети, работающие вместе (повозка, игрушки из песка и т. Д.).

Некоторым детям может потребоваться дополнительная поддержка с вашей стороны, чтобы научиться играть с другим ребенком. Вам нужно будет научить ребенка по очереди, просить о очереди, играть роль в игровой схеме и т. Д. Обращайте пристальное внимание и помните, когда лучше вмешиваться в детскую игру, а когда лучше. намеренно держаться подальше от ситуации.

Действия по решению проблем

Как и в любых других группах, в вашем семейном детском доме иногда могут возникать конфликты. Конфликты или разногласия — это моменты для обучения, возможность для вас научить детей навыкам решения проблем. Это то, что вы можете практиковать (часто требуется повторение) с детьми в рамках деятельности в малых группах. Персонажи детских книг часто сталкиваются с проблемами, которые им нужно решить, и вы можете использовать их в качестве примеров. Читая или рассказывая историю, попросите детей подумать о том, как персонаж в рассказе решает проблему.Позвольте детям провести мозговой штурм и, возможно, даже записать их и опубликовать, если они придумают разные решения проблемы персонажа.

Есть много ресурсов, которые описывают, как научить детей решать задачи. Некоторые воспитатели используют мирный стол, чтобы указать физическое пространство, где дети могут сесть вместе и разрешить разногласия.

Дайан Тристер Додж и ее коллеги (2009) рекомендуют использовать следующую последовательность или шаги для обучения детей решению проблем:

1. Определите проблему .Например, возможно, дети, строящие из кубиков, мешают детям играть в настольную игру на полу.
2. Проведите мозговой штурм по возможным решениям . Предложите детям поделиться идеями о том, как решить проблему. Предложите всем предложить решение. Напишите идеи на бумаге и обсудите их с детьми.
3. Согласитесь с решением . Переформулируйте идеи детей и попросите их подумать, как лучше всего решить проблему. Убедитесь, что все одинаково понимают решение.Уточняйте любые вопросы.
4. Попробуйте решение и посмотрите, насколько хорошо оно работает. Не забудьте дать раствору достаточно времени, чтобы он подействовал. Если исходное решение не решает проблему, помогите детям попробовать другую идею.

Участие семьи

Как поставщик услуг по уходу за детьми у вас есть прекрасная возможность ежедневно общаться (иногда кратко) с семьей каждого ребенка. Семьи — прекрасный ресурс при планировании мероприятий, способствующих социально-эмоциональному развитию.Родители лучше всех знают своих детей и могут сообщить вам об интересах своего ребенка, семейных прогулках, домашних животных и других новостях, которые могут улучшить ваши отношения с каждым ребенком. Размещение семейных фотографий вашей собственной семьи и семей детей, о которых вы заботитесь, поможет сделать ваш дом теплым и заботливым.

Каждый день находите время, чтобы позитивно поговорить с семьями детей, о которых вы заботитесь. Ваши отношения с семьей помогают улучшить социально-эмоциональное развитие ребенка. Вы — важный взрослый в жизни их ребенка.Детям необходимо видеть, как важные взрослые (родители и опекуны) разговаривают и уважительно относятся друг к другу.

Семьи могут захотеть устроить игровые свидания с другими семьями и познакомиться друг с другом. Важно спросить семьи, хотят ли они, чтобы вы поделились их контактной информацией с другой семьей.

Планирование опыта и действий

От нуля до трех есть три отличные статьи о способах поддержки социально-эмоционального развития маленьких детей.В конце каждой статьи есть раздаточный материал, который вы можете опубликовать в своей программе или поделиться с семьями. Центр социальных и эмоциональных основ раннего обучения также имеет ряд ресурсов для работы с конкретными ситуациями, например: Содействие позитивному социальному взаимодействию сверстников и Использование экологических стратегий для поощрения позитивного социального взаимодействия .